За то время, что они поднимались в номер, Элинор узнала, что она прямо-таки создана для экрана – только кое-что следовало бы подшлифовать, так что Скотт с удовольствием поделится с ней некоторыми маленькими профессиональными секретами.
– Вообще-то, – прибавил он, – я бы сказал, что вы родом со Среднего Запада. Дело не только в вашем выговоре: вся ваша манера держаться, ваша прямота, откровенность указывают на это.
Элинор улыбнулась – на сей раз своей обычной улыбкой:
– Ну, а я могу совершенно определенно сказать, что вы тоже оттуда. Так и знала, что вы меня раскусите.
За шампанским теперь уже Элинор самым подробным образом интервьюировала Скотта, чем немало позабавила его.
Он был родом из Кливленда, штат Огайо. Там, еще в старших классах школы, он начал писать, затем учился в колледже связи. Потом работал младшим ассистентом в одной из кливлендских газет – нет, к сожалению, не в "Плейн дилер" – и в конце концов оказался в зарубежной редакции в качестве свободного журналиста. А тут как раз местному телевидению потребовался оперативно пишущий, не особо требовательный в смысле оплаты и не слишком привередливый к условиям работы сотрудник, и, поскольку предлагаемое жалованье было вдвое выше, чем в газете, Скотт согласился. Со временем ему стали заказывать материалы и довольно-таки значительного объема.
Скотт не упомянул о том, что благодаря своей мальчишеской внешности и обаятельной улыбке получил не слишком доброжелательное прозвище Мальчик-красавчик.
Ему повезло: его первое появление на экране произошло как раз тогда, когда все телевизионные станции принялись активно обхаживать молодежную аудиторию, а все дикторы старше тридцати пяти начали тайно обращаться к косметологам, чтобы ликвидировать предательские мешки под глазами. Так что юный годами и внешностью, но уже обладавший достаточным профессиональным опытом Скотт "выплыл" как раз в подходящее время – правда, совсем в неподходящем месте. Годом позже, оказавшись в Нью-Йорке, он предложил свои услуги местной станции новостей и, будучи принятым в качестве репортера, произвел впечатление на главного редактора всегда интересными, тщательно подготовленными материалами и эффектными интервью. Незадолго до описываемого момента он получил право выходить в эфир как сменный ведущий программ и интервьюер.
В полночь, когда Элинор уже спала, Скотт и Аннабел, обещавшие ей вернуться не слишком поздно, пили шампанское в ресторане "21".
Спустя еще час они уселись в черный, запряженный лошадью скрипучий кэб – один из тех, что всегда безропотно маячит возле "Плазы" в ожидании клиентов, – и покатили в этом романтическом экипаже вокруг Центрального парка. Скотт нежно поцеловал Аннабел в нос и принялся обдумывать, как бы задержать ее в Нью-Йорке.
В какой-то момент в голову ему пришла очень неплохая идея.
– А тебе не хотелось бы попробовать себя в качестве фотомодели? – шепнул он ей. – Я могу устроить тебе встречу с лучшим агентом в городе.
– Все девушки, которых я знаю, мечтают быть стюардессами или фотомоделями, – ответила Аннабел. – Но я не уверена, что Ба разрешит мне.
– Тогда не спрашивай ее.
На следующее утро Аннабел уже сидела напротив холеной блондинки лет сорока с небольшим в бежевом габардиновом костюме. Вся стена за ее письменным столом была увешана листками бумаги с перечислением данных кандидаток в фотомодели. Скотт привел Аннабел в агентство, принадлежавшее чете Бейтс. Десять лет назад Мозес и Дженни Бейтс основали свою компанию на взятую в долг тысячу долларов; через три года они имели доход в триста тысяч и располагали штатом из тридцати девяти фотомоделей. Миссис Бейтс отбирала девушек и занималась их подготовкой, мистер Бейтс вел все финансовые дела. Со временем, набравшись опыта в своем новом деле, они обнаружили, что торговать красотой самых очаровательных женщин мира – не такое уж трудное дело; гораздо труднее было находить их.
Ежегодно Бейтсы рассматривали около пяти тысяч заявлений от желающих сделаться фотомоделью. Они устраивали конкурсы красоты по всей Америке и даже в Европе, поскольку на рынке фотомоделей наибольшей популярностью пользовались блондинки, а лучших из них следовало искать в Германии и Скандинавии. Фирмы, выпускавшие косметику, охотно платили большие деньги за новое эффектное лицо. Сетуя, что услуги Бейтсов обходятся дороговато, они, тем не менее, продолжали сотрудничать с ними, признавая, что девушек, соответствующих высоким стандартам красоты, очарования и профессионализма (в последнее понятие входили, кроме всего прочего, пунктуальность, терпение и дружелюбие), которых неукоснительно придерживалось агентство Бейтс, найти за более дешевую сумму невозможно.
– Пока не выщипывайте ей брови – только причешите. Посмотрим, как они будут выглядеть на снимках, – распорядилась миссис Бейтс. Покусывая карандаш, которым до этого делала какие-то заметки, она снова изучающе вгляделась в лицо Аннабел. – Пройдите-ка в туалет и снимите весь макияж. Мне нужно посмотреть на вас без него.
Когда Аннабел вернулась в кабинет, миссис Бейтс, прищурившись, некоторое время смотрела на нее, затем коротко кивнула:
– Сделаем несколько фотопроб. Дженни постарается, чтобы они были готовы после обеда.
Взглянув на пробные снимки Аннабел, миссис Бейтс улыбнулась и назначила ей повторную встречу.
Дженни Бейтс наклонилась к Аннабел через свой белый письменный стол:
– Только не думайте, что быть фотомоделью легко или что это принесет вам немедленный успех. Это происходит, дай Бог, в одном случае из ста и, как правило, не потому, что девушка красива, а потому, что она показалась какому-нибудь рекламному агентству "не такой, как все", или потому, что именно в этот момент им почему-то понадобилась как раз такая. То же самое случается и с теледикторами: вначале весь город сходит по тебе с ума, а потом вдруг ты перестаешь соответствовать требованиям момента. – Миссис Бейтс помолчала и добавила: – Для того чтобы выделиться на фоне остальных, необходимо обладать чем-то необычным, уникальным, чего нет у других. Лицо фотомодели, его выражение также должны апеллировать к чувственности – настолько, чтобы привлечь внимание мужчины, но не до такой степени, чтобы отпугнуть женщину. Вам приходилось слышать о Сюзи Паркер?
Аннабел кивнула. Кто же не слышал о Сюзи Паркер? Рыжеволосая Сюзи и ее сестра, брюнетка Дориан Ли, были самыми знаменитыми фотомоделями пятидесятых годов. Обе обладали классической красотой, были изысканно-загадочны и ослепительно очаровательны – что на языке производителей косметики означает "сексапильны". А теперь пик их профессиональной славы был уже позади – Дориан, пользуясь своей известностью, открыла агентство фотомоделей в Париже, а Сюзи снималась в кино. Вершина фотоолимпа пока еще пустовала.
Глядя на Аннабел поверх стоявших на столе цветов, Дженни Бейтс подумала: чем черт не шутит – а вдруг именно этой девочке суждено взойти на эту вершину? В ней есть красота, женский шарм и что-то неподражаемое, неповторимое, как в старинных монетах. А эти необычные как бы сонные аквамариновые глаза, этот, казалось бы, большой рот, который вовсе не кажется крупным на ее маленьком личике! В последние годы в моду вошли лица с кошачьими чертами (Лесли Кейрон, Одри Хепберн, Брижит Бардо), но в лице Аннабел было что-то более интересное, чем простое сходство с хищником из породы кошачьих.
– Пожалуйста, встаньте и еще раз пройдитесь до двери, – попросила миссис Бейтс. Все время она пристально рассматривала Аннабел. В этой девушке не было лоска, выхоленности, искушенности; она даже не брила ноги. Ее следовало немедленно привести в порядок – но при этом ни в коем случае не разрушив того общего впечатления, которое она производила: словно ее только что вытащили из постели.
И тогда, возможно – возможно! – ее стоит предложить "Аванти". Эта фирма как раз подыскивала фотомодель, которая работала бы исключительно на нее, и даже готова была оплачивать ей простои, чтобы она не работала ни на какую другую фирму-соперницу. "Аванти" заказала классическую блондинку скандинавского типа, потому что все компании, производящие косметику, считали, что с такими моделями легче убедить кого угодно купить что угодно. Аннабел, конечно, не такая блондинка, но золотистая подсветка, вероятно, поможет делу.
"Аванти" уже почти на равных соперничала с "Ревлоном" и возлагала большие надежды на свою новую, уже запущенную в производство серию, чей успех, по ее расчетам, должен затмить непревзойденный до сих пор успех ревлоновской серии "Пламя и лед", рекламная кампания которой проводилась в 1952 году. Центральным образом ее стала Дориан Ли в обтягивающем, как чулок, платье, усыпанном серебряными блестками, и летящем алом плаще: вся – элегантность и чувственность. В каждой, даже самой обыкновенной с виду женщине таится огонь соблазна – таков был подтекст.
И вот теперь "Аванти" искала девушку, способную стать достойной соперницей героини "Пламени и льда". Вкратце требования фирмы сводились к следующему: "высокий класс, тигрица в облике невинности". Художественный директор уточнил: нужна молодая (но не чересчур!), грациозная женщина интернациональной внешности и уровня – жизнерадостная, но не суетливая, блестящая, но не неприступная, спортивная, но не потная, чувствующая себя одинаково естественно как в городе, так и на природе.
В плане морали и поведения кандидатура Аннабел сомнений не вызывала: девушка происходила из респектабельной семьи и явно получила достойное воспитание. В одном из пунктов контракта, предлагаемого "Аванти", особо оговаривалось, что, окажись в настоящем или прошлом девушки что-то, что может бросить тень на ее имя и – как следствие – на репутацию компании, контракт будет немедленно расторгнут.
Завтра следует заняться головой Аннабел, решила миссис Бейтс. Стилист подберет подходящий оттенок волос и наиболее выигрышную прическу. Для предстоящих просмотров Аннабел потребуется более броская одежда, чем эта ее желтая блузка мужского покроя, так что после стилиста придется свозить ее к Бергдорфу.
"Неужели я наконец-то попала в яблочко?" – подумала Дженни Бейтс, а вслух задала вопрос:
– Вам действительно нужно завтра уехать в Чикаго?
Среда, 23 апреля 1958 года
– Наверное, я что-нибудь съела вчера. Может, это от устриц, – простонала Аннабел.
Она долго и детально обдумывала разные варианты, прежде чем приписать свое внезапное недомогание устрицам. Она знала, что лишь что-то требующее медицинского присмотра, но при этом не слишком серьезное, может убедить Элинор, которой было бы очень сложно отложить свое турне, оставить внучку одну в Нью-Йорке.
Гостиничный врач недоумевал:
– Я не нахожу ничего, но, по вашим словам, у нее всю ночь были рвота и понос. Значит, что-то все же не в порядке, и ей пока не следует отправляться в дорогу. Лучше вам оставить ее здесь – в "Плазе" она в полной безопасности, а я буду каждый день навещать вашу внучку и сообщать вам о ее состоянии.
Взгляд, брошенный на врача пресс-агентом издателя, был исполнен благодарности и облегчения. Все очень осложнилось бы, если Элинор не вылетит сегодня же в Чикаго.
– Но я не могу оставить девочку одну в Нью-Йорке, – возразила Элинор, – особенно если она больна.
Тем не менее она колебалась, зная, как тщательно планировалось это турне, во что оно обошлось издателю и сколько времени заняла его подготовка.
– С вашей внучкой ничего серьезного, – успокоил ее врач. – Думаю, через пару дней она будет вполне здорова.
– Нет, я не могу бросить ее, – решила наконец Элинор.
– А как же все эти обеды, приемы, подписание документов? – взмолился пресс-агент. – Вы не можете разочаровать всех этих людей, которые ждут встречи с вами!
– Мне очень жаль, – Элинор покачала головой.
– Может быть, вызвать сюда Шушу? – подала идею Аннабел. – Хотя, пока она сюда доберется, я, скорее всего, уже буду с тобой в Чикаго.
– Пожалуй, это решение вопроса, – подумав, ответила Элинор и направилась к телефону.
Перепуганная Шушу сказала, что вылетит в Нью-Йорк как только сумеет, попросила передать трубку Аннабел и принялась расспрашивать о симптомах ее недомогания.
– Просто легкий приступ нолик, – заключила она наконец. – А теперь будь умницей, лежи с грелкой и не вставай с постели, пока я не приеду.
– Хорошо, – обещала Аннабел, чувствуя себя все более виноватой.
Она пролежала в постели до времени вылета самолета на Чикаго. Потом, сбросив простыни, вскочила, сорвала с себя ночную рубашку и заплясала по комнате, кружась, как танцующий дервиш. Она свободна! Она одна в Нью-Йорке! Одна в "Плазе"!
Она подбежала к окну и посмотрела вниз, на зеленые кроны деревьев Центрального парка; справа, за цепочкой запряженных лошадьми кэбов, равнодушно ожидающих охотников прокатиться, искрился на солнце фонтан. Дальше кипела жизнью Пятая авеню, а где-то там, вдали, – отсюда не различить – находилось агентство Бейтсов: место, где может решиться будущее Аннабел – может быть, вся ее жизнь…
Дженни Бейтс и в голову не приходило, что Аннабел притворилась больной, чтобы остаться в Нью-Йорке. Она знала только, что у девушки нет денег, хотя она может заказать в "Плазе" все, что пожелает; в таком положении оказывались все англичане, поскольку официально дозволенная им к обмену сумма была смехотворно мала и им приходилось договариваться о покрытии расходов с друзьями-американцами.
В то же утро, немного позже, миссис Бейтс отвела Аннабел в магазин "Бергдорф Гудмэн", находившийся напротив "Плазы". За новые туалеты платило агентство – Аннабел должна была рассчитаться с ним позднее, из своих будущих заработков.
Перед ленчем Аннабел позвонила Шушу в надежде, что еще успеет и сумеет отговорить ее от поездки. Она сказала, что чувствует себя намного лучше и что, скорее всего, уже завтра сможет вылететь в Чикаго, к Элинор.
– Ну, слава Богу, – с облегчением вздохнула Шушу. – А то ты нас здорово напугала. Мне не удалось бы вылететь раньше, чем завтра утром… Одевайся потеплее и делай все, что говорит доктор.
– Непременно, – обещала Аннабел и тут же унеслась в "Сакс".
На следующее утро, после еще одного грандиозного похода по фешенебельным магазинам, на залитой солнцем Пятой авеню перед Аннабел в назначенное для нее время распахнул свои ярко-красные двери институт красоты "Элизабет Арден". Пятью часами позже из этих же дверей выпорхнула совсем иная Аннабел – по-новому накрашенная, с накладными ресницами, ногтями и с индивидуальными рекомендациями по макияжу в сумочке. Ей подстригли и осветлили волосы, изменили прическу. Роберто смоделировал для нее парик, накладку и шиньон, но готово все это будет через три недели.
Аннабел пришлось поспешить, чтобы успеть добраться до своего номера в "Плазе" и сообщить Шушу, прежде чем та ляжет спать, что у нее все в порядке и она вполне в состоянии вылететь в Чикаго.
– Ну и отлично, – обрадовалась Шушу. – Мне бы хотелось самой поболтать с Нелл, но тут ведь можно потратить сутки и не дозвониться. Уорминстерская телефонистка устраивает целую проблему из каждого звонка в Лондон – что уж говорить о Нью-Йорке!
– Я передам Ба привет от тебя, – пообещала Аннабел и отправилась в "Блумингдейл".
Вечером, говоря с Элинор, она прибегла к той же тактике: "наверное, завтра". Потом, дожидаясь Скотта, который заканчивал свою программу, она размышляла о том, что, хотя все матери сами были в свое время дочерьми, их, как ни странно, без особого труда удается дурачить таким юным особам, как она.
На другой день, рано утром, Аннабел снова была у "Элизабет Арден", на сей раз – в розовом гимнастическом зале. Тут уж ей пришлось изрядно поработать всеми до единого мускулами своего тела – даже теми, о существовании которых она до этого и не подозревала.
Ей пришлось начать привыкать к новой осанке и походке: ее учили высоко держать грудь, подбирать живот, плавно и изящно поднимать руки, как балерины перед началом танца, и ходить так, словно у нее между ягодицами зажата монета и она боится ее уронить.
– Вот уж никогда не думала, что быть красивой так трудно! Ведь это самая настоящая работа – с утра до вечера, – пожаловалась она Скотту, когда они сидели в баре "Плазы", попивая мартини.
Скотт разглядывал ее в полном изумлении: так она изменилась за эти четыре дня. Она будто стала выше ростом, раскованнее, порывистее – и в то же время, каким-то парадоксальным образом, в ней появилась некая вкрадчивая сдержанность, какая бывает в повадках кошки, которая замечает и оценивает все как бы мимоходом и точно рассчитывает любое, даже самое томное из своих движений.
Именно этого эффекта добивалась Дженни Бейтс и надеялась, что фотографии сумеют передать его. Человек, абсолютно владеющий собой в любых обстоятельствах, – вот какое впечатление производила новая Аннабел, и это отличало ее от всех остальных девушек из арсенала Бейтсов. По мнению Дженни, именно такой образ – образ наступающих шестидесятых – наиболее соответствовал настроениям женщин той поры.
Миссис Бейтс решила, что, прежде чем предложить Аннабел "Аванти", нужно дать ей возможность поработать перед камерой, чтобы преодолеть застенчивость и приобрести некоторый опыт, в противном случае ее отдача не превысит двадцати процентов заложенного в ней потенциала. Она как раз изучала готовые снимки Аннабел, когда в агентство позвонил нений фотограф. Он находился в состоянии полной паники: в разгар выполнения очередного заказа его модель разболелась, а заказ не терпел отлагательств. По условиям контракта требовалась блондинка.
– У нас как раз есть одна – новенькая, но очень перспективная, – сказала миссис Бейтс. – Если вы не против, я…
– Пришлите мне ее как можно скорее!
Первая в жизни Аннабел съемка оказалась для нее нелегким испытанием. Аннабел нервничала, была напряжена и ощущала себя так, как, вероятно, могла бы себя чувствовать внезапно ожившая статуя: лишь усилием воли ей удавалось заставить руки и ноги повиноваться.
– Вам нужно расслабиться, – привычно, как он делал это на протяжении уже тридцати лет, объяснял ей фотограф. – Забудьте обо всем, кроме камеры. Как будто в студии никого больше нет. Смотрите на камеру, говорите с ней, улыбайтесь ей – так, будто вы в нее влюблены.
Он знал, что ему повезло и заказ спасен, но понимал также, что снимки получатся не Бог весть какого класса. Новенькая есть новенькая, ей еще учиться и учиться.
Зато новеньких легко эксплуатировать, объяснил Скотт Аннабел вечером, когда они ели на ужин фирменную лапшу по-итальянски в Артистическом кафе.
– Молоденькие фотомодели – заведомо легкая добыча для фотографа, если он любитель "клубнички", и особенно если он уже не первой свежести, – предупредил он. – Все они обожают разыгрывать из себя мэтров или эдаких добреньких папаш, так что держи ухо востро. Эти парни норовят всюду появляться в сопровождении какой-нибудь мордашки, которая в данный момент находится на гребне волны, а чтобы держать ее в кулаке, зачастую обходятся с ней довольно круто.
– Тогда ты уж, пожалуйста, присматривай за мной, – попросила Аннабел.
– Чем я и занимаюсь. Ты шагу без меня не ступишь, – успокоил ее Скотт.