На занятой войсками каудильо территории иерархи воздавали "честь и хвалу бесстрашным, безупречным героям-крестоносцам Христа и Испании". Епископ Вальядолида проповедовал с амвона: "Благословенны пушки, если выпущенные ими снаряды образуют бреши, в которых расцветает Евангелие!" Ряды фалангистов пополняли взявшие в руки оружие священники и семинаристы. На стенах монастырей устанавливались пулеметные гнезда. И дабы не оставалось ни малейших колебаний, на чьей стороне церковь, во все воинские части разослано ее уведомление: "В этой национальной войне ставится под сомнение сама религия. Наша борьба направлена против тех, кто объявил войну самому Господу Богу и хочет Его уничтожить. Священная битва идет с теми, кто называет себя безбожниками, с нашими самыми заклятыми врагами".
В своих интервью западным журналистам Франко всякий раз подчеркивал, что ведет не гражданскую войну, а религиозную. "Все мы, кто участвует в этой схватке, христиане и мусульмане, суть солдаты Бога, – заверял он. – И воюем мы не против людей, а против атеизма и материализма". Возглавляя заодно и Фалангу, которая, согласно ее уставу, "ответственна только перед Богом и Историей", генерал прямо называл нацистскую Германию и фашистскую Италию "оплотами культуры, цивилизации и христианства в Европе".
Лидеры фалангистов приносили клятву на верность Франко в монастыре перед мраморным распятием Христа. Газеты публиковали фотографии, где он вместе с кардиналами стоит у входа в собор апостола Сантьяго, взметнув правые руки вверх. Все номера газет выходили с лозунгом на видном месте "Одно Отечество, одно Государство, один Каудильо!" На митингах скандировали "Франко! Франко! Франко!"
Зная о важной роли церковных обрядов, каудильо присвоил себе прерогативу монарха входить в церковь и выходить из нее под балдахином. Фалангистская пресса называла его "величайшим стратегом века, ниспосланным Богом повести Испанию к освобождению и величию". Даже некоторые его ближайшие сподвижники растерялись от поспешности, с которой он устанавливал дистанцию между собой и ими…
Октябрь 1936 года принес, однако, неприятные вести для его командования. Разрекламированный "крестовый поход" уперся в неприступную стену обороны Мадрида и захлебнулся. Отряды народной милиции, плохо обученные и вооруженные, заняли рубежи и упорно отбивали яростные атаки мятежников.
Именно на мадридском участке фронта появились первые танки, доставленные на пароходах из Советского Союза. Помешать бомбардировкам столицы с воздуха в небо поднимались советские летчики-истребители. Существенный вклад в оборону Мадрида вносили военные советники: они прибывали по просьбе испанского правительства и координировали действия авиации, танковых подразделений, артиллерии, а также участвовали в нейтрализации "пятой колонны". В бой вступали и приехавшие из пятидесяти стран мира добровольцы-антифашисты.
Коммунистическая партия Испании являла собою тогда одну из партий, входивших в Народный фронт, и считалась умеренной по сравнению с троцкистами или анархистами. Возглавлявший правительство Ларго Кабальеро представлял радикальное крыло Социалистической рабочей партии, вел себя независимо и с достоинством, никогда не подстраивался под политические рекомендации советского посла, на Коминтерн вообще не обращал внимания. Желая не оставаться в долгу, его правительство передало Советскому Союзу в счет погашения кредитов 460 тонн золота и с этой же целью меньшую партию направило во Францию правительству социалиста Леона Блюма. Тот, однако, спасовал перед гитлеровской Германией и отказал Испанской Республике в военной помощи, разрешив лишь проводить у себя в стране отдельные международные акции солидарности. Правительство Великобритании не делало и этого, прикрываясь "политикой невмешательства".
Президент Испанской Республики Мануэль Асанья, сознавая свою некомпетентность в военных вопросах, переехал в Барселону, откуда клеймил позором все вместе взятые "поколения интеллектуалов" за их малодушие и дезертирство. Исключение делал лишь для таких деятелей культуры, как поэты Антонио Мочадо, Рафаэль Альберти, Мигель Эрнандес, писатель Мануэль Домингес Бенавидес, кинорежиссер Луис Бунюэль…
На подступах к Мадриду Франко убедился, что без новых финансовых инъекций в его военную машину, без новой помощи извне ему на белом коне в столицу не въехать.
Муссолини срочно направил в помощь итальянские регулярные части. Мятежный генерал обратился также к представителю Гитлера с просьбой предоставить ему дивизию вермахта. Фюрер воздержался делать такой "подарок", но отдал указание перебросить в Испанию летчиков легиона "Кондор", увеличить поставки оружия в значительно больших размерах, чем поступало из Советского Союза.
Дальнейший ход военных действий стал складываться все чаще в пользу франкистов благодаря немецкой и итальянской авиации. Командующий легионом "Кондор", генерал Шперле (псевдоним Зандер), придерживался тактики плотной поддержки пехоты и непрерывных налетов на города без учета последствий для гражданского населения – с целью подрыва морального духа войск противника. Одобрив этот террор с воздуха, Франко передал ведение кампании на усмотрение немцев. Так были превращены в руины древняя столица басков Герника и некоторые другие города. В надежде сломить ожесточенное сопротивление каталонцев авиация подвергала Барселону массированным бомбардировкам, не щадя мирных жителей.
Весной 1937 года снова дал знать о себе Папа Римский своей энцикликой, направленной против коммунизма и атеизма. Испанский епископат встретил ее как манну небесную и вручал ее католикам в качестве руководства к действию для борьбы с "красными безбожниками" повсюду, где бы они ни находились. К лету того же года число воевавших на стороне националистов итальянских солдат превысило число членов интернациональных бригад.
Все вроде бы шло в пользу Франко, как вдруг у него наметились трения с Гитлером на чисто коммерческой основе: немцы всерьез вознамерились прибрать к рукам полезные ископаемые испанского севера в качестве компенсации за поставляемые ими вооружения. Внутренне негодуя, каудильо соглашался поставлять Германии промышленное сырье и продовольствие, хотя считал Берлин и Рим своими должниками, поскольку вел войну в их интересах. И прекрасно понимал, что действия фюрера и дуче продиктованы стратегическим расчетом иметь нужного союзника в очень важном для них регионе, а сами они опасались всерьез, как бы революционная Испания не стала для них головной болью на пути к мировой экспансии…
Еще продолжалась гражданская война, когда благодаря настоянию испанских иерархов Ватикан одарил Франко первым дипломатическим признанием. Римская курия была убеждена, что в новом испанском государстве католицизм и патриотизм сплетутся в единое целое, а его краеугольным камнем станет христианская доктрина под знаменами церкви, опирающейся на армию, консервативные политические круги и вождя-католика.
Поражению республиканцев в войне, сами того не желая, способствовали анархисты. Их вооруженные отряды не признавали никакого подчинения, хотя и отчаянно сражались на фронтах, наводя ужас даже на марокканские регулярные части. Представляли же анархисты собой внушительную силу: до войны в их конфедерацию входили полтора миллиона человек, которые самостийно занимались захватом промышленных предприятий, формировали независимые революционные комитеты в городах, участвовали в погромах церквей, пытались отменить хождение денег и ввести бартер. Как и троцкисты, они считали, что опиравшееся на социалистов и коммунистов правительство Народного фронта шло на соглашательство с буржуазией и тем самым предавало интересы трудящихся.
Идеологам испанского анархизма, конечно же, были хорошо известны концепции основоположника русского анархизма, князя Петра Кропоткина. У них вызывала восхищение личность этого революционера-народника, мечтателя-идеалиста и ученого-просветителя, никогда не поступавшегося своими убеждениями. Особенно привлекала его идея о том, что общество должно стремиться установить в своей среде определенное гармоничное соответствие и сделать это не посредством подчинения какой-либо власти, не введением полного единообразия, а путем призыва членов общества к свободному развитию и свободному, добровольному объединению их в неформальные союзы, кооперативы, общины, производственные ассоциации.
Испанским анархистам казалась очень убедительной идея Кропоткина о бесполезности прельщения людей лживыми обещаниями или запугивания их карами земными и небесными, ибо от этого они становятся лишь жестокими и циничными, еще больше одурманивают себя наркотиками и пьянством. Полностью согласны анархисты были с ним и в том, что власть подавляет в людях личное достоинство (не важно, откуда она проистекает – от государственных чиновников или от частного капитала), отстранение же народа от обеспечения общественного правопорядка приводит к тому, что люди начинают сочувствовать больше его нарушителям, чем блюстителям.
В России и двадцать лет спустя в Испании люди вынуждены были взяться за оружие не из прихоти, а от отчаяния. Бурные водовороты классовых конфликтов затянули их в кровавую междоусобицу, оставлявшую очень мало шансов для безупречной честности и милосердия по обе стороны баррикад. Подвергнутое испытанию практикой благородство идей анархизма обернулось разгулом насилия и низменных страстей. Помимо многого другого, идеи эти возвеличивали ценность человеческой личности и ее достоинства, добровольной взаимопомощи, но требовали от каждого анархиста строгой самодисциплины. А ее-то и не оказалось ни в Испании, ни в России. Каркас идеальной умозрительной структуры рухнул…
Вооруженное сопротивление франкистам продолжалось даже после вступления их армии весной 1939 года в Мадрид. Отдельные участники обороны столицы ушли в горы и повели оттуда партизанскую войну. Не сложили оружия и некоторые отряды шахтеров Астурии.
Возвращавшихся к себе в родные места "красных" фалангисты часто забивали палками до смерти. Тюрьмы переполнились политическими заключенными. Начали действовать военные суды для вынесения обычно смертных приговоров. Знакомясь с их решениями, Франко имел обыкновение пожевывать свой любимый хрустящий шоколад и делать на листах пометки, о казни каких лиц нужно обязательно сообщить в газетах.
Около миллиона испанцев покинули родину, примерно полмиллиона остались зарытыми в ее земле. Республиканцы предпочли странствовать в изгнании, нежели вставать на колени и признавать себя побежденными. Немало перешедших границу с Францией оказалось в специальных лагерях: ее правительство коллаборационистов не стало возражать против отправки многих в концлагеря Германии. Те, кому удавалось избежать немецкого плена и каторги, вступали в отряды французского Сопротивления, итальянских и югославских партизан. Помимо Советского Союза, убежище политическим эмигрантам предоставила Мексика.
История нацистских концлагерей написана еще и кровью испанских антифашистов. Из оставшихся в живых узник Маутхаузена, барселонский фотограф Франциско Сампо, выступил в качестве свидетеля обвинения на Нюрнбергском процессе и продемонстрировал собранные им там документальные материалы.
* * *
Добравшись до власти на крови и штыках, Франко первым делом подписал Пакт солидарности с правительствами Италии и Германии, заключил испано-германский Договор о дружбе. Мадрид и Берлин строго обязались воздерживаться от любых действий, невыгодных какому-либо участнику Договора или выгодных его противнику.
В то время Франко считал, что ему необходимы лет пять для подготовки материальной базы, чтобы открыто выступить на стороне нацистской Германии. Пока же, в ходе тайных переговоров с адмиралом Канарисом, он предложил создать на испанском побережье и Канарских островах базы для германского военного флота, в первую очередь для подводных лодок. Охотно согласился диктатор и на более тесное рабочее сотрудничество своих спецслужб с абвером, разведкой и гестапо. Немцы принялись организовывать в Мадриде негласное прослушивание иностранных посольств, а заодно и тех лиц в испанском правительстве и армии, кого Франко мог заподозрить в неблагонадежности.
Под прессом военно-фашистской диктатуры и под сенью национал-католицизма никому не оставалось ни малейшей возможности выразить публично собственное мнение, отличное от мнения Франко и пресмыкавшихся перед ним церковных иерархов. Ничего не меняли даже неожиданные казусы типа того, что один из кардиналов вдруг принялся объяснять своей пастве, будто само по себе слово "каудильо" в переводе со староиспанского означает "главарь бандитской шайки". Прелата тут же сослали в места не столь отдаленные, даже не испрашивая согласия у Папы Римского.
Взяла и еще один грех на душу свою римско-католическая апостольская церковь в Испании. Епископы преподносили гитлеровский рейх как "объект заговора мирового еврейства и иудаизма, объявившего войну Германии". Этим они оправдывали бойкот нацистами магазинов евреев и изгнание из немецких университетов преподавателей еврейского происхождения. В своих пасторалях называли евреев "отравителями национальной души посредством абсурдных доктрин извне". Хотя клир и утверждал официально, будто католическая вера несовместима с расизмом, именно среди фалангистов-католиков более всего распространялся антисемитизм, особенно среди входивших в Фалангу священников и журналистов. "Евреи, как раса, никогда не станут проблемой для Испании, – пояснял главный редактор ее газеты. – В чем фалангистская идеология видит свое основное отличие от фашистской и национал-социалистской, так это в том, что наша идеология не принимает расизма, ибо, согласно церковной доктрине, разные расы имеют одинаковые возможности спасти души свои. Правда, с одним уточнением: если они принимают христианскую веру, а если не принимают, то их надо изгонять не по расовым, а по чисто религиозным мотивам". Если вспомнить, точно такое уже было в Испании во времена Святой Инквизиции.
Как и следовало ожидать, Франко восстановил обязательное преподавание католической религии во всех школах. При нем церковные институты вновь финансировались из государственной казны, снова стала обязательной церковная регистрация брака. Масонские ложи были запрещены, а их члены подпадали под расследования специальными трибуналами. Религиозные общины нехристианских конфессий выключены вообще из жизни общества. Подвергалась унижению весьма немногочисленная община иудеев: еврейские свадьбы и похороны отменены, христианское крещение младенцев стало обязательным, иначе невозможна их гражданская регистрация. Несмотря на участие регулярных марокканских частей в "крестовом походе", приструнили заодно и мусульманскую общину.
Испанским идеалом провозгласили правоверного католика, этакого аскета-рыцаря без страха и упрека, устремленного к вечным ценностям и совершенно равнодушного к преходящим, материальным. "Под вечными" понималась прежде всего глубокая вера в высочайшую миссию богоизбранного народа Испании – укреплять католицизм и давать решительный отпор ереси. Воспевались средневековье и реконкиста, первые христиане и паломники к мощам святого апостола Сантьяго. Клялись в верности прошлому, изымая из учебников по истории все, что могло быть истолковано превратно или воспринято неправильно. Призывали снова почувствовать "гордое испанское одиночество, самодостаточное, не нуждающееся в Европе с ее псевдодемократией и материальным благополучием". Пропаганда твердила изо дня в день: "Испания защитила сама себя от буржуазии и марксистского сумасшествия и выстраивает сейчас свою впечатляющую вертикаль вечных ценностей. Мы – не европейцы. Что из того! Мы – благоверные герои, у нас есть свое интеллектуальное и моральное достоинство, глубочайшие традиции, способные дать нам духовную пищу на все времена".
Избрав путь "вечных ценностей", власти не забыли установить и так называемую систему "семейного сбережения". Под предлогом необходимости якобы средств на оказание помощи бедным определили день недели (четверг), когда разрешено было принимать пищу только один раз. Нарушителей обязательного воздержания полиция штрафовала. Офицеры армии, составлявшей хребет репрессивного аппарата, освобождались от такого "поста", не говоря уже о генералах, одариваемых Франко неслыханными для них благами и привилегиями.
В то время, когда уже вся Западная Европа пылала в огне мировой войны, генералиссимуса стали заботить куда более серьезные проблемы, чем отношения его режима с церковью: ему нужно было извлечь выгоду для себя из складывавшегося на континенте положения. Предложить фюреру военную помощь в открытую он пока не решался и официально объявил о нейтралитете Испании в конфликте, хотя по закрытым каналам доводил до Гитлера свое восхищение блестящими победами Германии на фронте. В письме к Муссолини жаловался: "Борьба разгорелась в неудачный для нас момент, когда мы вынуждены оставаться в стороне".
Услужливый испанский МИД регулярно направлял в Берлин донесения своих посольств об эффективности бомбардировок люфтваффе и другие сведения, интересовавшие разведку рейха. Благодаря возможности заходить для заправки, ремонта и смены экипажей в испанские порты, в частности на Канарских островах, германские подлодки значительно расширили свои возможности по внезапному нападению на англо-американские конвои в Атлантике. Разведывательным самолетам рейха было разрешено использовать испанские опознавательные знаки. На атлантическом побережье функционировала специальная для них и подлодок радиолокационная станция…
Восседая за своим рабочим столом, обставленным дарственными фотографиями Гитлера и Муссолини, летом 1940 года каудильо собственноручно составил поздравительное послание в Берлин: "Дорогой фюрер! В тот момент, когда германские армии под Вашим командованием доводят до победного конца величайшую в истории битву, я хотел бы выразить Вам восхищение мое личное и моего народа, с глубоким волнением наблюдающего за славным ходом сражений, которые мы считаем своими".
После падения Парижа, предвкушая скорый передел французских колоний в Африке, Франко прямо дал понять Гитлеру о своей готовности вступить в войну, как только соберет необходимые материальные ресурсы. По его указанию Фаланга взвинтила в стране военный психоз. Однако фюрер особого интереса к участию Испании в войне не проявлял. Абвер докладывал рейхсканцлеру: политика Франко преследует цель не вступать в войну, пока не капитулирует Британия, ибо он боится ее мощи. Видя, как Германия каждый раз откладывала высадку на Альбион, Мадрид приходил к выводу о нескором окончании войны и о необходимости сохранять в тайне пакт со странами Оси.
Никак не утешали Франко сводки собственного Генерального штаба о нехватке самолетов и механизированных частей, горючего для флота. Он ждал аванса от Берлина и гарантий поддержки территориальных притязаний Испании на Гибралтар, Марокко, Алжир. Фюрер же в который раз намекал, что нет, мол, у него в запасе материальных ресурсов. Вместо них с тайным визитом в Мадрид прибыл Гиммлер натаскать испанскую полицию разного рода хитростям по борьбе с врагами внутренними. Торг не удался, и в беседе с представителем Муссолини Гитлер заметил: "Немец относится к испанцу почти как к еврею, который норовит получить для себя выгоду на самых святых ценностях".