– А ну-ка, сардинка, дуй отсюда! – приказал он китаянке. – Съемка отменяется, точнее, откладывается.
Линг лихорадочно принялась одеваться, но все никак не могла попасть ногой в штанину.
А Джеф, уложив Мэри на диван, наставительно приговаривал:
– Смотри, смотри, сардинка, чем кончаются забавы, и никогда не занимайся любовью без резинки! Это лучшее, что может случиться с тобой от досадной небрежности!
А Мэри все никак не могла взять в толк, что с нею происходит. Ведь по ее подсчетам до родов оставался еще как минимум месяц! Тут новая судорога заставила ее скорчиться. Джеф посерьезнел.
– Послушай, малыш всерьез взялся за дело, и, насколько я могу судить, все произойдет довольно быстро.
– Не может этого быть! – ахнула Мэри. – А как же…
– Поменьше болтай! – сурово приказал Джеф. – Дыши-ка лучше поглубже, а я пока звякну твоему ниндзя и вызову "скорую"!
Однако протяжный стон Мэри заставил его возвратиться.
– Знаешь, дай-ка я осмотрю тебя, – сказал вдруг Джеф и, видя, как глаза Мэри делаются круглыми, торопливо прибавил: – Не щади мою нравственность, тем более, что я и покраснеть-то толком не могу! – Мэри помимо воли хихикнула, а иссиня-черное лицо Джефа расплылось в белозубой улыбке. – Не дрейфь, мамочка! Вспомни, я начинал акушером!
– Глядя на многие твои снимки, в это легко поверить, – попыталась шутить Мэри.
– Цыц! – прикрикнул на нее Джеф. – Я гений, забыла? Потом еще внукам рассказывать будешь, кто у тебя роды принимал! Только "скорую" я все-таки вызову…
Джеф дозвонился до ближайшей клиники, затем оставил Джереми сообщение на автоответчике – того не оказалось дома. Узнав об этом, Мэри судорожно сглотнула, но тотчас, пересилив себя, улыбнулась дрожащими губами – мало ли по какой причине муж мог выйти из дома…
Вскоре ей стало уже не до того. А когда Джеф, тщательно вымыв руки, принялся за исполнение прямых обязанностей акушера, она уже не противилась, не спорила, только послушно выполняла его команды…
– Да где, черт побери, носит твоего благоверного! – не выдержал наконец Джеф. – Ну, почему за него должен отдуваться я, скажи на милость?
– Не смей! – Мэри словно пружиной подбросило. – Не смей… так говорить про Джереми!
– Лежать! – рявкнул Джеф. – Забыла, чем занимаешься? Да я все в глаза ему скажу, пусть только появится, козел поганый!
Видя, как мученически исказилось лицо Мэри, Джеф подбавил жару. Казалось, не существовало таких проклятий и ругательств, которыми бы он не осыпал Джереми. Однако итогом своих стараний новоявленный доктор остался вполне доволен. Укутывая крошечный пищащий комочек в кусок ткани немыслимой расцветки, Джеф сиял. А Мэри, тотчас забыв обо всем на свете, уже тянула руки к младенцу.
– Кто? Джеф, кто?
– Мы рожаем только ковбоев! – гордо ответствовал Джеф. – Так уж и быть, держи парня! Эх, наподдал бы я тебе как следует, будь ты моей женой! Ну, да победителей не судят…
Прибывшая через пару минут "скорая" увезла Мэри с малышом в клинику. Врач, строгая на вид пожилая женщина, осмотрев роженицу, молча пожала руку Джефу. Джереми в студии так и не появился…
Приехал он уже в больницу. Увидев сквозь толстую стеклянную перегородку новорожденного сына, жалко усмехнулся, но тотчас, словно опомнившись, показал жене большой палец. У Мэри все похолодело внутри, но она поспешно заулыбалась…
Неужели уже тогда все было ясно? Безоглядная любовь сыграла с нею дурную шутку.
Как, впрочем, делала это с миллионами женщин до нее. И жестокая эта игра продлится до скончания века…
Выйдя из ванной, Мэри обнаружила, что Джей спит на диване перед телевизором. Взяв сына на руки, кожей чувствуя его сонное дыханье, она вновь ощутила себя самой счастливой на свете. Уложив малыша, она прилегла рядом и закрыла глаза. Нет, она не станет больше предаваться воспоминаниям!
Уже засыпая, Мэри вспомнила, что вчерашний полицейский, если верить словам Лурдес, обещал нынче наведаться. И порадовалась, что ее не оказалось дома. Сейчас ей меньше всего хотелось с кем бы то ни было объясняться…
Впервые за много ночей Мэри беспробудно проспала до самого утра. Пару раз ей сквозь сон мерещились телефонные звонки, но она просто не в силах была разлепить налитые свинцом веки. А может, это ей просто снилось? Так же как и снилась ей летящая прямо на нее машина с затемненными стеклами, за рулем которой как будто никого не было… Но в тот самый миг, когда казалось, что гибель неминуема, Мэри птицей взлетела из-под колес и устремилась в сияющую голубизну… Там, в вышине, она увидела мадонну – самую настоящую, а вовсе не загримированную Клэр. И душа ее раскрылась подобно цветку навстречу солнечным лучам, наполнившись невероятным счастьем, какого не знала она даже в самые светлые дни.
Проснувшись, Мэри так и не смогла вспомнить необыкновенного лица небесной девы, как ни старалась…
Глава четвертая. Решение Снайпа
Всю ночь с пятницы на субботу Кристофер Коули провертелся с боку на бок. Не то чтобы его сильно беспокоила боль в плече… Нет, дело было совсем в другом, это он довольно скоро понял. Коули то и дело вставал: сначала открыл окно, чтобы впустить ночную свежесть, но вместо этого комната наполнилась запахами бензина и горячего асфальта, потом выпил залпом стакан холодной воды… Когда же наконец окончательно стало ясно, что обманывать себя нет ровным счетом никакого резона, он уселся в кресло как раз напротив распахнутого настежь окна и призадумался.
Мысль о женщине из парка занозой засела в его мозгу. Хотя какая она, собственно, женщина? Так, одно название. На вид просто школьница с накрашенными губами. И еще этот идиотский парик… Коули, как ни старался, не мог вообразить ее матерью, невзирая на очевиднейшее наличие сына. О чем говорить, если она шляется по ночам черт те где и даже уложить спать ребенка вовремя не может?
Впрочем, ему-то какое до этого дело? В свое время он твердо решил, что потомством обзаводиться с его стороны было бы, как минимум опрометчиво, и закрыл эту тему раз и навсегда.
Кэтти бросила ему в лицо, что не желает оставаться молодой привлекательной вдовой с ребенком на руках и жить на страховку, положенную за его героическую гибель при исполнении служебного долга. Тогда он ничего не мог поделать. Незлопамятный по натуре, он, однако, так и не смог простить Кэтти дикого ее поступка, продиктованного, по мнению той, единственно здравым смыслом.
Да он и по сей день считал это убийством – хладнокровным, заранее спланированным…
Десять лет назад он, тридцатилетний, еще мечтал о радостях отцовства, но в этом ему решительным образом было отказано.
Потом Коули не раз спрашивал себя, имел ли право осуждать жену. На том судебном процессе он был един в трех лицах – пострадавший, обвиняемый, обвинитель… Слушание дела растянулось на многие годы, не закончилось оно и по сей день. Только вот Кэтти перестала для него существовать. Раз и навсегда. Он даже не тосковал по ней, когда она, собрав вещи, уехала к родным в Миннесоту… Уходил от него тогда чужой, малознакомый человек, а ведь они целых три года практически не разлучались.
Да стоит ли голову ломать, пытаясь разобраться в женской психологии? Он сыграл один раз в эту игру, сделал крупную ставку и проигрался вчистую. Не довольно ли с него? После Кэтти у него были несколько подружек, но ни одну из них он так и не впустил в свою жизнь.
Роль пограничной полосы отводилась постели. К слову сказать, подружки эти не очень-то и стремились покорить сердце немногословного и вечно занятого Кристофера Коули… А с годами пришла уверенность в том, что незамысловатые радости семейной жизни для него заказаны. С каждой очередной операцией по извлечению пули из его потрохов уверенность эта неуклонно крепла. Полно, так ли уж виновна была Кэтти?..
Коули откинулся на спинку кресла, закрыл глаза – и тотчас перед его мысленным взором возникло лицо забавной малышки с янтарными глазами и скорбным очерком губ.
Двойственное она производила впечатление – то уверенной в себе деловой особы с твердым характером, то растерянного ребенка, волею случая заброшенного в огромный город. Кто же она на самом деле?
А какая, собственно, разница? Нет заявления потерпевшей – нет и уголовного дела. За день в Нью-Йорке таких случаев – тысячи и тысячи. Ведь ее не убили, не ограбили, не изнасиловали… Все обошлось. Неудивительно, что девочка не горит желанием ввязываться во всю эту бодягу с расследованием…
Кристофер поймал себя на том, что вновь мысленно назвал ее девочкой. Нет, она вполне взрослая женщина, каким бы цыпленком ни выглядела, и уж наверняка способна о себе позаботиться.
А какие доверчивые глазенки у ее малыша! Как легко по ним читать!
Стоп! Что там сказал мальчик, заметив его окровавленное плечо? "Это сделал папа".
Ага, вот она, зацепка…
Хотя, что это ему дает? Допустим, был некий папа, который крупно напакостил своему семейству, ну и что с того? Но как же, однако, испугалась эта незнакомка!
Только тут до Коули дошло, что он так и не удосужился узнать имя пострадавшей и для удобства окрестил ее Крошкой. Сам он всю жизнь таких мелких особ в упор не видел, отдавая предпочтение женщинам более внушительных размеров. Итак, Крошка, скорее всего, была замужем некоторое время. Иначе ребенок не звал бы родителя папой. Словом, стандартная ситуация: двое половозрелых несмышленышей, поженившись, состряпали ребенка… Потом все пошло наперекосяк…
Коули снова мысленно похвалил себя за проявленную в свое время осмотрительность.
Ведь никто не мог бы поручиться, что он сам, уступив настойчивым просьбам Кэтти уйти из полиции, не превратился бы в раздражительного ублюдка, пьющего виски по утрам и поколачивающего жену… Оставшись полицейским, – а никем другим он, даже предельно напрягая воображение, представить себя не мог, – Коули остался самим собой. Уж таким он уродился, и ничего тут не поделаешь…
Однако имеет смысл все же заснуть, уже около трех ночи. Растянувшись на постели и закрыв глаза, Коули приказал себе ни о чем не думать и расслабиться. Вначале дело шло на лад, но вот вновь перед ним замаячило лицо Крощки. Что за наваждение!
Да, приходилось признать, что Крошка продемонстрировала завидное мужество и бесстрашие. Другая хлюпала бы носом, умоляя о помощи. А ведь эту малышку к тому же явно некому защитить… Интересно, как она сейчас? Ведь ее, как пить дать контузило, пусть легко, но для такой козявки и этого с лихвой хватит.
Тяжело вздохнув, Кристофер уткнулся лицом в подушку. Сон все не шел. Из-под кровати донеслось еле слышное поскуливание. Снайпу, немецкой овчарке-трехлетке, всегда передавалось беспокойство хозяина.
– Спокойно, приятель, – пробормотал Коули. – Давай-ка на боковую…
Уже проваливаясь в сон, Кристофер окончательно решил с утра заглянуть к Крошке на чашку чаю. Ведь вчера он предупредил ее о предстоящем визите, а свои обещания Коули привык выполнять…
Однако на следующий день Кристофер Коули, что называется, поцеловал запертую дверь – дома не оказалось даже няни. Убедив себя, что совесть его чиста, он отправился к приятелю, где засиделся до поздней ночи…
Воскресным утром Мэри разоспалась. Когда она открыла глаза, на часах было уже почти одиннадцать. Из детской доносилось сосредоточенное сопение и тихое жужжание.
Проснувшись раньше матери, Джей уже вовсю тешился с игрушечной железной дорогой.
Минут пять Мэри пролежала неподвижно, прислушиваясь к себе. Голова не болела, в теле не ощущалось вчерашней тяжести. Неужели одна ночь нормального сна способна творить подобные чудеса?
Встав с постели и накинув короткий шелковый халат, Мэри взглянула на себя в зеркало.
Темных теней под глазами почти не было заметно, даже щеки порозовели. Включив музыку, она сделала несколько танцевальных па, но занывшее тотчас колено вынудило ее оставить эту затею. Рассматривая изрядный синяк, Мэри еще раз мысленно обругала лихачаводителя, для которого правила дорожного движения не писаны. Приходилось, однако, признать, что отделалась она малой кровью. Вообще-то ей последнее время чертовски везет.
Вот и в парке ее не избили, не подстрелили… Впрочем, последним она обязана исключительно вмешательству этого Коули.
Интересно, заходил ли он вчера? А если да, то, что с того? Все равно он ничего бы от нее не добился. И все-таки на душе у Мэри скребли кошки. Как ни пыталась она представить дело по-иному, ничего у нее не выходило: он спас ей жизнь, это было ясно как дважды два…
Наконец, успокоив себя мыслью, что полицейский выполнил свои прямые обязанности и не более того, Мэри пошла в детскую. Пора было собираться, нынче они непременно посетят Метрополитен-музей. Ребенка пора приобщать к прекрасному, возраст для этого у Джея самый подходящий.
– Привет, малыш! – Мэри уселась рядом с сыном на ковер. – Ну, что у тебя тут происходит?
На крыше игрушечного поезда расставлены были пластиковые ковбои и индейцы. На поворотах они то и дело падали, но Джей терпеливо водружал их на прежние места.
– Это ограбление поезда. Сержант Коули ловит бандитов, – серьезно ответил малыш.
Вот это да! Так этот коп успел уже стать героем игры! Хотя, что в этом странного, подумала Мэри, глядя на разрумянившегося сына. Единственный мужчина, с которым в последнее время общался Джей, тотчас же совал ему иллюстрированный журнал, чтобы дитя сидело смирно и не мешало. А чего еще ждать от Алекса? В свои сорок лет он сам был сущее дитя и вряд ли когда-либо отважится стать отцом, если только Клэр в один прекрасный день не поставит его перед свершившимся фактом…
Вспомнив вчерашнюю безобразную сцену в студии, Мэри решительно встала с пола.
– Умывайся и одевайся, малыш! Ты не забыл, куда мы сегодня идем?
– Туда, где висят красивые картины? Мам, а на них нарисованы полицейские?
– Не знаю, – ответила сбитая с толку Мэри. – Послушай, на свете есть куда более интересные вещи… Собирай игрушки, малыш.
Обреченно вздохнув, Джей принялся укладывать в коробку вагончики и рельсы. Зажав в кулаке одну из пластиковых фигурок – ковбоя в широкополой шляпе, он вдруг спросил:
– Мам, а можно я возьму с собой сержанта Коули?
– Да бери кого хочешь! – уже с легким раздражением ответила Мэри. – Марш в ванную. Мне еще нужно позвонить тете Клэр.
И она направилась в гостиную к телефону. В кресле все еще лежал клетчатый плед – тот самый, которым укрыл ее полицейский, когда она неожиданно для себя самой мгновенно уснула после глотка бренди. Аккуратно сложив плед, Мэри сунула его в шкаф и, усевшись в кресло, взяла телефонную трубку. Набрав номер Клэр, она долго слушала длинные гудки, а когда уже решила, что взбалмошная красавица все же сменила гнев на милость и переночевала у Алекса, в трубке раздался тусклый, неузнаваемый голос:
– Алло?
– Клэр, это ты? – для верности спросила Мэри.
– Не знаю… – В трубке отчаянно захлюпало.
– Что у тебя с голосом? – Мэри встревожилась не на шутку.
– А чего ты хочешь? Вчера я высосала полбутылки джина, потом вырубилась…
Можно вообразить, как чувствует себя сейчас Клэр! Да, плохи дела: на ее памяти такого с подругой не случалось.
– Алекс звонил тебе?
– И ты еще спрашиваешь? – Голос Клэр тотчас стал прежним – звучным и громким.
– Да куда он денется! Но этот гамадрил для меня все равно, что сдох!
Кое-как успокоив подругу, Мэри простилась с нею и направилась в ванную. Спору нет, думала она, яростно чистя зубы, Алекс поразил Клэр в самое больное место. Всем известно, что для фотомодели двадцать пять лет в большинстве случаев означают конец карьеры.
Наверняка теперь этот кретин локти себе кусает. Но слово не воробей, и Клэр, похоже, не намерена прощать дружка.
Мэри взгрустнулось от мысли, что придется теперь долго и упорно мирить неразлучную прежде парочку. Впрочем, ей не привыкать – с детства она вечно всех мирила, исполняя обязанности парламентария в любом конфликте, начиная от ссоры в песочнице и заканчивая бесконечными проваленными съемками Джереми. В большинстве случаев уладить дела ей удавалось, только вот собственная жизнь как-то незаметно пошла под откос…
В который раз, строжайше запретив себе вспоминать о прошлом, Мэри открутила кран и, зажмурившись, скакнула под холодный душ. Дыхание мгновенно перехватило, но вскоре каждая мышца словно налилась силой и печаль как рукой сняло. Спасибо отцу, с детства приучившему ее к таким зверским процедурам! Именно благодаря этому она почти никогда ничем не болела.
Надо позвонить папе, в который уже раз сказала себе Мэри, тщательно вытираясь огромным желтым полотенцем. В самом деле, чего она боится? Ведь даже Майкл понятия не имеет, где она сейчас. И пусть Джереми хоть из кожи вон вылезет, все равно ему ее не отыскать. Не зря она, задумав побег, выбрала именно Нью-Йорк – пойди найди иголку в стоге сена! И затея, кажется, удалась. Весь этот год она прожила спокойно. Если можно так выразиться…
Чтобы позвонить отцу, Мэри прибегала к всевозможным предосторожностям, порой даже отправлялась в другой город. У Джереми не должно было быть ни малейшего шанса отыскать их…
Обернувшись полотенцем, Мэри вышла из ванной. Уже одетый Джей с унылым видом листал комикс. Ясно было, что перспектива похода в музей радует его не больше, чем прививка от свинки: и в том, и в другом случае малыш просто мирился с неизбежным.
Послушный ребенок, обожавший мать, никогда не устраивал истерик. Самое большее, на что был способен Джей, – это глядеть на нее несчастными глазами и тяжело вздыхать.
– Не горюй! – Мэри присела на диван рядом с сыном. – Вот увидишь, тебе понравится. А потом закатимся в кафе, наедимся мороженого…
– Клубничного? – с надеждой спросил Джей.
– И клубничного, и бананового.
– Только не надо с орехами… Ой, чуть не забыл, мам, пока ты была в ванной, телефон звонил.
– И чего от меня хотели?
Неужели еще кому-то приспичило потрудиться в выходные? Нет уж, дудки!
Сегодняшний день безраздельно принадлежит ей и Джею!
– Не знаю. Со мной не захотели разговаривать…
И Джей снова уткнулся в комикс. Слава Богу, подумала Мэри, малыш не видит сейчас моего лица. Она чувствовала, как лицевые мышцы сводит судорога, и поспешно отвернулась к журнальному столику, где автоответчик подмигивал ей красным огоньком. Протянув руку к кнопке, Мэри поняла вдруг, что отчаянно боится ее нажать, но пересилила себя.
Первый звонок был от Алекса. Неугомонный шалопай позвонил в два часа ночи, настоятельно прося связаться с ним как можно раньше по неотложному делу. Черта с два она позвонит! В самом деле, неужели она не вправе отдохнуть хотя бы в воскресенье? К тому же этот тип наверняка собирался просить ее замолвить за него словечко перед душенькой Клэр…
В четыре утра пьяная в дым Клэр, пробормотав что-то маловразумительное, бросила трубку. А вот третий звонок… Вслушиваясь в тишину, длившуюся не менее двух минут, Мэри все крепче сжимала кулаки, силясь не закричать во весь голос от внезапно нахлынувшего ужаса.