Петербург был возведен, двор обустроен, население, необходимое для функционирования, – согнано, учреждения обозначены, чиновники найдены, придворные переселены. Так возникли особый город и особая петербургская власть. Московская власть по одному расположению города должна была растекаться от нее до самых до окраин, точно приливными-отливными волнами, накатывать, поглощать, но петербургская власть, вознесенная в северные широты, сама по себе должна была стуктурироваться, собираться в иерархическую лестницу, образовывать схему. По сравнению с конкретной московской властью эта новая власть выступала в виде полнейшей математической абстракции. Недаром в своей северной новой столице Петру удалось создать немыслимое сочетание безоглядной роскоши и невыносимой нищеты. При всем этом Петр любил сравнивать себя с Фридрихом Вильгельмом Первым и говорить, что он точно так же не любит роскоши и мотовства. Так длилось на протяжении его молодости, когда же он женился во второй раз, интересы немки Екатерины перевесили нелюбовь к роскоши и мотовству, двор стал таким же, как в Европе, построенный по немецкому рецепту, он мало чем отличался от любого немецкого двора.
Забавы Петра Алексеевича (1703–1725 годы)
Нравы этого европейского уже двора, конечно, разительным образом отличались от западных образцов. Петр, считая себя полным хозяином на дворцовых гуляньях, не держался никаких правил этикета. Он их и не знал, и не любил – все эти условности были для царя точно каменный мешок, он в них не умещался, поэтому то, что при дворе творилось, иностранцев ставило в тупик. Русские же терпели.
"Простота обращения и обычная веселость делали иногда обхождение с ним столь же тяжелым, – передает Ключевский рассказы современников, – как и его вспыльчивость или находившее на него по временам дурное расположение духа, выражавшееся в известных его судорогах. Приближенные, чуя грозу при виде этих признаков, немедленно звали Екатерину, которая сажала Петра и брала его за голову, слегка ее почесывая. Царь быстро засыпал, и все вокруг замирало, пока Екатерина неподвижно держала его голову в своих руках. Часа через два он просыпался бодрым, как ни в чем не бывало. Но и независимо от этих болезненных припадков прямой и откровенный Петр не всегда бывал деликатен и внимателен к положению других, и это портило непринужденность, какую он вносил в свое общество. В добрые минуты он любил повеселиться и пошутить, но часто его шутки шли через край, становились неприличны или жестоки. В торжественные дни летом в своем Летнем саду перед дворцом, в дубовой рощице, им самим разведенной, он любил видеть вокруг себя все высшее общество столицы, охотно беседовал со светскими чинами о политике, с духовными о церковных делах, сидя за простыми столиками на деревянных садовых скамейках и усердно потчуя гостей, как радушный хозяин. Но его хлебосольство порой становилось хуже демьяновой ухи. Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам. Бывало, ужас пронимал участников и участниц торжества, когда в саду появлялись гвардейцы с ушатами сивухи, запах которой широко разносился по аллеям, причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада. Особо назначенные для того майоры гвардии обязаны были потчевать всех за здоровье царя, и счастливым считал себя тот, кому удавалось какими-либо путями ускользнуть из сада. Только духовные власти не отвращали лиц своих от горькой чаши и весело сидели за своими столиками; от иных далеко отдавало редькой и луком. На одном из празднеств проходившие мимо иностранцы заметили, что самые пьяные из гостей были духовные, к великому удивлению протестантского проповедника, никак не воображавшего, что это делается так грубо и открыто. В 1721 году на свадьбе старика-вдовца князя Ю. Ю. Трубецкого, женившегося на 20-летней Головиной, когда подали большое блюдо со стаканами желе, Петр велел отцу невесты, большому охотнику до этого лакомства, как можно шире раскрыть рот и принялся совать ему в горло кусок за куском, даже сам раскрывал ему рот, когда тот разевал его недостаточно широко. В то же время за другим столом дочь хозяина, пышная богачка и модница княжна Черкасская, стоя за стулом своего брата, хорошо образованного молодого человека, бывшего дружкой на свадьбе отца, по знаку сидевшей тут императрицы принималась щекотать его, а тот ревел, как теленок, которого режут, при дружном хохоте всего общества, самого изящного в тогдашнем Петербурге".
Этот столичный двор завел у себя и еще одно новшество – массовые гулянья по случаю национальных праздников. В такие национальные святые дни тут же попали даты всех побед Петра. Праздники были обязательными, и уклониться от них бывало трудно даже на смертном одре. Например, по словам историка:
"…заключение Ништадтского мира праздновалось семидневным маскарадом. Петр был вне себя от радости, что кончил бесконечную войну, и, забывая свои годы и недуги, пел песни, плясал по столам. Торжество совершалось в здании Сената. Среди пира Петр встал из-за стола и отправился на стоявшую у берега Невы яхту соснуть, приказав гостям дожидаться его возвращения. Обилие вина и шума на этом продолжительном торжестве не мешало гостям чувствовать скуку и тягость от обязательного веселья по наряду, даже со штрафом за уклонение (50 рублей, около 400 рублей на наши деньги). Тысяча масок ходила, толкалась, пила, плясала целую неделю, и все были рады-радешеньки, когда дотянули служебное веселье до указанного срока".
Вроде бы идея хорошая – сделать для столичных людей праздник, но этот семидневный кошмар праздником назвать можно лишь очень приблизительно. Веселиться Петр заставлял так же, как и работать, – до полной потери сил, так же, как и воевать, – до полной победы, пусть ценой многих жизней. Он был упрям и своеволен, заставляя других делать то, что ему казалось нужным и полезным. Так, собственно говоря, он и строил свое государство.
Преобразования Петра Великого
По большому счету, Петр не знал лучшего устройства для общества, чем армейское. Проведя большую часть, если не всю сознательную жизнь, в боях, он видел идеал государственного устройства в жесткой субординации и выполнении приказов. Это было то самое, что мы сегодня любовно именуем вертикалью власти. Петр так "отвертикалил" свою страну, что на самом верху общественного устройства поместил фигуру императора, каковой титул и принял, а ниже, по нисходящей разместил учреждения с должностными лицами, которые в той же последовательности подчинялись друг другу – низшие высшим, а высшие самому Петру.
"При первом взгляде на преобразовательную деятельность Петра, – пишет Ключевский, – она представляется лишенной всякого плана и последовательности. Постепенно расширяясь, она захватила все части государственного строя, коснулась самых различных сторон народной жизни. Но ни одна часть не перестраивалась зараз, в одно время и во всем своем составе; к каждой реформа подступала по нескольку раз, в разное время касаясь ее по частям, по мере надобности, по требованию текущей минуты. Изучая тот или другой ряд преобразовательных мер, легко видеть, к чему они клонились, но трудно догадаться, почему они следовали именно в таком порядке. Видны цели реформы, но не всегда уловим ее план; чтобы уловить его, надобно изучать реформу в связи с ее обстановкой, т. е. с войной и ее разнообразными последствиями. Война указала порядок реформы, сообщила ей темп и самые приемы. Преобразовательные меры следовали одна за другой в том порядке, в каком вызывали их потребности, навязанные войной. Она поставила на первую очередь преобразование военных сил страны. Военная реформа повлекла за собой два ряда мер, из коих одни направлены были к поддержанию регулярного строя преобразованной армии и новосозданного флота, другие – к обеспечению их содержания. Меры того и другого порядка или изменяли положение и взаимные отношения сословий, или усиливали напряжение и производительность народного труда как источника государственного дохода. Нововведения военные, социальные и экономические требовали от управления такой усиленной и ускоренной работы, ставили ему такие сложные и непривычные задачи, какие были ему не под силу при его прежнем строе и составе. Потому об руку с этими нововведениями и частью даже впереди их шла постепенная перестройка управления всей правительственной машины, как необходимое общее условие успешного проведения прочих реформ.
Другим таким общим условием была подготовка дельцов и умов к реформе. Для успешного действия нового управления, как и других нововведений, необходимы были исполнители, достаточно подготовленные к делу, обладающие нужными для того знаниями, необходимо было и общество, готовое поддерживать дело преобразования, понимающее его сущность и цели. Отсюда усиленные заботы Петра о распространении научного знания, о заведении общеобразовательных и профессиональных, технических школ".
Итак, война диктовала порядок реформирования общества, война же диктовала и устройство государства. Она же диктовала и отношение императора к человеку, то есть не к учреждению или должностному лицу, а к обычному жителю империи. Петр своей жизни не ценил, точно так же он не понимал, зачем ценить чужую. У него все было по-военному просто: если солдат выбывает, на его место рекрутируют другого, незаменимых людей не бывает. Предатель должен быть наказан, вор повешен, казнокрад проведен через суд с последствиями – снисходительности тут не место.
"За все: за подачу прошения государю помимо подлежащих мест, за порубку мерного дуба (указных размеров) или мачтовой ели, за неявку дворянина на смотр, за торговлю русским платьем – конфискация имущества, лишение всех прав, кнут, каторга, виселица, политическая или физическая смерть", – говорит Ключевский.
Поэтому при Петре возникло такое упорядоченное государство, которое знало только одну меру – карать, и карать жестоко. В опалу при Петре было попасть легко, только ловкому вору Меншикову удалось миновать при Петре имперского правосудия. Приговоры судов того времени часто были неадекватны проступкам, карали точно как во время войны, даже если караемый находился где-то в Сибири, где все войны измышливал самостоятельно. Но с той же военной простотой Петр и выделял понравившихся ему людей, если замечал, что дарование послужит на славу отечества. На такового избранного сыпались милости, пока он был нужен, отпадала необходимость – начиналась нужда. Подбор людей начался с армии, когда вместо сборного крестьянского войска была создана регулярная армия, где рекруты объявлялись бессмертными, то есть если кто-то умирал или бежал от невыносимой тяжести вечной службы, на его место тут же из той же административной единицы присылали замену, войско было всегда в своем числе, потери не считались. Так вот, кажется, до сих пор добрела до нас мысль, что резервы народа безграничны: солдаты должны служить, а бабы – рожать солдат. Дворянская служба тоже была признана без всякой вольности, то есть служение дворянина было бессрочным, пока не умрет. Петр вытащил из усадеб все дворянство мужского пола и приговорил к вечной военной службе, за укрывательство следовало жестокое наказание. Сами дворяне должны были поставлять сперва в Разряд, а потом в Сенат списки недорослей, то есть детей с десятилетнего возраста. По этим спискам постоянно шли смотры и отборы. Отобранных недорослей сразу же распределяли по полкам и школам. Знатность не играла никакой роли – разбирались все, без оглядки на родословие. Детей приказных людей тоже было велено проводить через разборы – этих сразу отправляли в солдаты. Пытающиеся уклониться от службы попадали по указу от 11 января 1722 г. в страшнейшее положение:
"…всякий безнаказанно мог его (т. е. уклониста. – Ред.) ограбить, ранить и даже убить; имя его, напечатанное, палач с барабанным боем прибивал к виселице на площади "для публики", дабы о нем всяк знал как о преслушателе указов и равном изменникам; кто такого нетчика поймает и приведет, тому обещана была половина его движимого и недвижимого имения, хотя бы то был его крепостной".
Поскольку государству требовались не только солдаты, но и управленцы, то есть гражданские люди, Петр учредил квоту для разбора в гражданскую службу, "дабы в гражданстве более трети от каждой фамилии не было, чтоб служивых на землю и море не оскудить". В 1724 году появилась Табель о рангах, которая классифицировала все гражданские и военные чины "в три параллельных ряда, воинский, статский и придворный, с разделением каждого на 14 рангов, или классов". Иначе в этих званиях можно было и запутаться. Унифицировали при Петре и принцип разбора на службу: куда припишут, туда человек и попадал, без разницы, откуда он родом. Это стерло уже последние местные традиции, а просто делало служилого гвардейцем или солдатом.
"В 1611 году, в Смутное время, в дворянском ополчении, собравшемся под Москвой под предводительством князя Трубецкого, Заруцкого и Ляпунова, – пишет Ключевский, – чтобы выручить столицу от засевших в ней ляхов, какой-то инстинктивной похотью сказалась мысль завоевать Россию под предлогом ее обороны от внешних врагов. Новая династия установлением крепостной неволи начала это дело; Петр созданием регулярной армии и особенно гвардии дал ему вооруженную опору, не подозревая, какое употребление сделают из нее его преемники и преемницы и какое употребление она сделает из его преемников и преемниц".
Налоги Петра Великого
Крестьянское население теперь было переписано, что длилось довольно долго и с большим трудом закончилось составлением списков – то есть, как говорили, сказок. Петр не стал вникать в особенности, отличавшие крестьян, он просто разбил все это многочисленное население на две группы: крестьяне государственные и крестьяне крепостные. Государственные крестьяне, как понятно, принадлежали государству и считались свободными, а крепостные принадлежали помещику. Петр вроде бы озаботился положением крепостных, заметив, что это плохо, если людей продают как скот и разлучают семейство, но никаких указов по этому поводу он не издал. Его интересовала фискальная сторона дела, потому что на крестьян было записано содержание армии, крестьяне должны были платить подати и налоги. Основным поступлением была так называемая подушная подать. Это, по сути, был чистейший бред, поскольку налог распределялся в равной мере по числу душ, а не по количеству работников или – как было прежде – с тяглового двора. Так что мужик, имевший пять малолетних сыновей, платил больше, чем отец с уже взрослым сыном-работником! Петр свято верил, что "никакого государства в свете нет, которое бы наложенную тягость снесть не могло, ежели, правда, равенство и по достоинству в податях и расходах осмотрено будет". Этот пример с двумя мужиками – тому живая картинка. Налогом было обложено уже все что можно, но денег все равно не хватало. Для измышления новых источников дохода он даже учредил доносителей, которые придумывали проекты по улучшению жизни и финансов страны и изыскивали новые возможности, этих публицистов и литераторов еще называли прожектерами. Другая категория разработчиков именовалась прибыльщиками. Вот они-то в основном и изобретали новые налоги.
"Прибыльщики, – рассказывает Ключевский, – хорошо послужили своему государю: новые налоги, как из худого решета, посыпались на головы русских плательщиков. Начиная с 1704 года, один за другим вводились сборы: поземельный, померный и весчий, хомутейный, шапочный и сапожный – от клеймения хомутов, шапок и сапог, подужный, с извозчиков – десятая доля найма, посаженный, покосовщинный, кожный – с конных и яловочных кож, пчельный, банный, мельничный – с постоялых дворов, с найма домов, с наемных углов, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный – с печей, привальный и отвальный – с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов, и "другие мелочные всякие сборы", говорит роспись в заключение. Появились налоги, трудно доступные разумению даже московского плательщика, достаточно расширенному прежними порядками обложения, или прямо его возмущавшие. Обложению подвергались не одни угодья и промыслы, но и религиозные верования, не только имущество, но и совесть. Раскол терпелся, но оплачивался двойным окладом подати, как едва терпимая роскошь; точно так же оплачивались борода и усы, с которыми древнерусский человек соединял представление об образе и подобии Божием. Указом 1705 г. борода была расценена посословно: дворянская и приказная – в 60 рублей (около 480 рублей на наши деньги), первостатейная купеческая – в 100 рублей (около 800 рублей), рядовая торговая – в 60 рублей, холопья, причетничья ит. п. – в 30 рублей; крестьянин у себя в деревне носил бороду даром, но при въезде в город, как и при выезде, платил за нее 1 копейку (около 8 копеек). В 1715 г. установлен однообразный побородный налог на православных бородачей и раскольников в 50 рублей. При бороде полагался обязательный старомодный мундир… От бородача, явившегося в приказ не в указанном платье, не принимали никакой просьбы да сверх того тут же, "не выпуская из приказу ", вторично взыскивали тот же платеж в 50 рублей, хотя бы годовой был уже внесен; несостоятельных отсылали в каторжный порт Рогервик отрабатывать штраф; всякий, увидевший бородача не в указном платье, мог его схватить и привести к начальству, за что получал половину штрафа да неуказное платье в придачу".
Придумывали все новые и новые невероятные налоги, каковых прежде ни при одном правителе не существовало. Например, для нерусских народов Поволжья ввели налог на свадьбу, поскольку свадьба не православная, а иноверческая. Для сбора новых налогов пришлось завести множество канцелярий, содержание которых – увы! – съедало доходы от самого налога! Однако, как писал Ключевский:
"Петр не оставил после себя ни копейки государственного долга, хотя один заводчик, побывавший за границей, и предлагал ему выпустить на 5 миллионов рублей кредитных знаков, не бумажных, а деревянных – для прочности".
Вот откуда, дорогой читатель, и идет наше традиционное наименование родимой валюты – деревянный рубль.
До чего же длинными нитями спутаны прошлое и настоящее, не правда ли?
Фискалы и казнокрады Петра Великого
Создал Петр и совершенно замечательную должность фискала, то есть доносчика, который должен был вскрывать злоупотребления, с чем обращался в верховный орган управления – Сенат. Если фискал сообщал истинную правду и вину обвиняемого доказывали, то он получал за своевременную работу половину штрафа, назначенного Сенатом. А если фискал ошибался, то закон требовал не держать к нему вины, а если неправо обвиненный пробовал возразить, то ему просто обещали "жестокое наказание и полное разорение имения".
Фискалы старались!