Одному из фискалов удалось даже отправить на плаху сибирского генерал-губернатора Гагарина. Доносы стали приветствоваться, ведь они здорово помогали пополнить казну! Этого показалось мало: скоро был учрежден Синод, орган, созданный для управления церковью. Этот новоиспеченный орган тоже обзавелся своими, но уже духовными фискалами, происходившими из монашеской и священнической среды. Эти святые люди регулярно доносили про то, что им открывают прихожане на исповеди. Этого тоже показалось мало: Петр издал парочку указов, призывающих и обычных людей, не облеченных властью, стать доносчиками. За такую честную службу народу обещалось имущество уличенного и даже его чин, а кто, ведая нарушителей указа, добавлялось далее, о том не известит, то сам будет без пощады казнен или наказан. Указ, само собой, посеял смятение в умах. Фискальство для некоторых людей стало средством заработка. Сенат всеми силами пробовал противиться этой политике доносительства, но только сам оказался под наблюдением. Умонастроение сенаторов императора не радовало, они иногда даже указов не выполняли, за что были лично Петром биты палкой. Дела они разбирали долго, хотя император считал, что после прочтения достаточно и получаса для обдумывания, только уж при сложном деле можно потерпеть до завтра. Так что в Сенат стали вводить то одного, то другого надзирателя, обязанного следить за порядком и докладывать царю. В конце концов была изобретена должность генерал-прокурора, который не только следил за порядком, но и вмешивался в рассмотрение дел по существу. В его же ведении теперь находились и фискалы. Впрочем, удивляться, что пришлось вводить новую должность в Сенате, не приходится. Дело в том, что работа этого законотворческого органа была иногда чересчур медлительной. Сенаторы, разделившие страну на 11 губерний, поставили их в определенном порядке, согласно которому в Сенат подавались документы с мест и отправлялись из Петербурга на места. И – это вовсе не дурная шутка – для того, чтобы документ дошел из Петербурга в Вологду, он шел через расположенный алфавитной буквой выше Архангельск! Сенаторы, как депутаты в нашей Думе, все друг с другом перессорились и передрались, обвинения в воровстве были делом самым обыкновенным. И беда, что это было правдой. Не воровал только ленивый.
"При таких нравах, – рассказывает Ключевский, – Сенату трудно было стать строгим блюстителем правды, и князь Меншиков раз всему присутствию сенаторов заявил, что они занимаются пустяками и пренебрегают государственными интересами. Больше того: редкий из сенаторов миновал суда или подозрения в нечистых делах, не исключая и князя Я. Долгорукого. Сам обличитель Сената, тоже сенатор, и здесь шел впереди своей братии. Беспримерно обогащенный Петром, этот темного происхождения человек стал виртуозом хищений. Петр усовещевал любимца, бивал дубинкой, грозил, и все напрасно. Меншиков окружил себя шайкой чиновных хищников, обогащавшихся и обогащавших своего патрона за счет казны. Из них петербургского вице-губернатора Корсакова и двух сенаторов, князя Волконского и Опухтина, публично высекли кнутом. Меншикова спасали от жестокой расправы давняя дружба Петра и неизменная заступница Екатерина, ему же и обязанная своей карьерой. Однажды Петр, выведенный из себя проделками любимца, сказал ходатайствовавшей за него Екатерине: "Меншиков в беззаконии зачат, во гресех родила его мать и в плутовстве скончает живот свой, и, если не исправится, быть ему без головы". Состояние Меншикова исчисляли десятками миллионов рублей на наши деньги. Под таким высоким покровительством, шедшим с высоты Сената, казнокрадство и взяточничество достигли размеров, небывалых прежде, – разве только после – и Петр терялся в догадках, как изловить казенные деньги, "которые по зарукавьям идут". Раз, слушая в Сенате доклады о хищениях, он вышел из себя и сгоряча тотчас велел обнародовать именной указ, гласивший, что, если кто украдет у казны лишь столько, чтобы купить веревку, будет на ней повешен. Генерал-прокурор Ягужинский, око государево при Сенате, возразил Петру: "Разве, ваше величество, хотите остаться императором один, без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее, чем другой". Петр рассмеялся и не издал указа. В последний год жизни Петр особенно внимательно следил за следственными делами о казнокрадстве и назначил для этого особую комиссию. Рассказывали, что обер-фискал Мякинин, докладывавший эти дела, однажды спросил царя: "Обрубать ли только сучья, или положить топор на самые корни?" "Руби все дотла", – отвечал Петр, так что, добавляет повествователь-современник иноземец Фоккеродт, живший тогда в Петербурге, если бы царь прожил еще несколько месяцев, мир услыхал бы о многих и великих казнях".
Казней не было.
Легенды о подмененном царе
Но в народной памяти Петр всегда связан с казнями, страхом и погибелью души. Народ хорошо помнил, как на площадь сгоняли людей и насильно стригли полы долгой русской одежды, сдирали эту одежду и переодевали в "венгерское" платье, как в церковные праздники по столице ездил "всешутейший собор" (так Петр Алексеевич веселился) "на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках" и во главе с царем – шутовским патриархом "в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре", а князь-папа, переодетый первый Петров учитель Никита Зотов, благословлял всех "сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием". Для народа такие святочные и масленичные гулянья только позорили веру. Народ плевался и недобрым словом поминал Никона. Так что в народе о Петре сложилось в отрицание официальному два мнения – одно гласило, что Петр вовсе и не царь, а самозванец, потому он "не в короне и не в порфире, а с топором в руках и трубкой в зубах, работает, как матрос, одевается и курит, как немец, пьет водку, как солдат, ругается и дерется, как гвардейский офицер", не царь, а "враг, оморок мирской", такому угнетать людей только в радость, и вообще, царица-мать родила тогда не сына, а девочку, вот пошли в Немецкую слободу, взяли немчонка и дочку на него заменили, так и получился Петр совершенным немцем, а отец его Лефорт; второе исправляло первое – Петр "не государь, а латыш, поста не соблюдает; он льстец (обманщик), Антихрист, рожден от нечистой девицы; что он головой запрометывает и ногой запинается, и то, знамо, его нечистый дух ломает; он и стрельцов переказнил за то, что они его еретичество знали, а стрельцы прямые христиане были, не бусурмане; вот солдаты – так те все бусурмане, поста не соблюдают; ныне все стали иноземцы, все в немецком платье ходят да в кудрях (париках) и бороду бреют", а один "священник в церковном молитвословии вычитал сведение, что Антихрист родится от недоброй связи, от жены скверной и девицы мнимой, от колена Данова", поскольку он не знал, что это за колено Даново, то рассудил просто: "Даново племя – это царское племя, а ведь государь родился не от первой жены, от второй; так и стало, что он родился от недоброй связи, потому что законная жена бывает только первая", так что Петр Антихрист, и пришли миру последние дни перед Страшным судом. Петровские нововведения, доставшиеся дорогой ценой военные и экономические успехи, все эти ассамблеи, газеты, школы, театры, посылки дворянских детей учиться за границу, появление "на Святой Руси" множества иностранцев, которые никуда и уезжать не собирались, а так тут и оставались, преображение даже человеческой одежды в "сатанинскую латинскую" и лиц в личину, – все это народу не нравилось, он не понимал – за какие это грехи? А когда и саму страну стали называть на иностранный манер Россией и империей – ясно, худо дело, последние дни настают. Знать, конечно, понимала, что с царем все в порядке, что он не подменен был и не Антихрист, но и знати проходить такое радикальное преобразование страны было тяжко. Неудивительно, что в конце жизни "…Петр видел вокруг себя пустыню, а свое дело на воздухе и не находил для престола надежного лица, для реформы надежной опоры ни в сотрудниках, которым знал цену, ни в основных законах, которых не существовало, ни в самом народе, у которого отнята была вековая форма выражения своей воли, Земский собор, а вместе и самая воля".
Петр и Алексей Петрович (1718 год)
В последние годы мысли Петра были заняты не только тем, что еще предстоит сделать, но и кто продолжит дело после его смерти. Устав 5 февраля 1722 года о престолонаследии гласил:
"Заблагорассудили мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменит".
Теперь Земское собрание для утверждения царя, чтобы придать назначению вид легитимности, больше не требовалось. Но устав отменил и завещание как инструмент передачи власти. Требовалось личное назначение в наследники. Почему же Петр пошел на такой шаг? Что вообще означает такой закон? Все дело в самом Петре и его наследнике царевиче Алексее, сыне от первого брака, от нелюбимой жены Евдокии Лопухиной, тут императору задуматься было о чем. Как-то на пиру в Кронштадте флотский лейтенант Мишуков, которого Петр любил и первому доверил целый фрегат, задумался и заплакал. Ключевский передает дальнейший их разговор: "Удивленный государь с участием спросил, что с ним. Мишуков откровенно и во всеуслышание объяснил причину своих слез: место, где сидят они, новая столица, около него построенная, балтийский флот, множество русских моряков, наконец, сам он, лейтенант Мишуков, командир фрегата, чувствующий, глубоко чувствующий на себе милости государя, – все это – создание его, государевых рук; как вспомнил он все это да подумал, что здоровье его, государя, все слабеет, так и не мог удержаться от слез. "На кого ты нас покинешь?" – добавил он. "Как на кого? – возразил Петр. – У меня есть наследник-царевич". – "Ох, да ведь он глуп, все расстроит". Петру понравилась звучавшая горькой правдой откровенность моряка; но грубоватость выражения и неуместность неосторожного признания подлежали взысканию. "Дурак! – заметил ему Петр с усмешкой, треснув его по голове. – Этого при всех не говорят"".
Алексей, который должен был наследовать трон, для этого не годился. Он ненавидел все те изменения, которые решился провести Петр. Алексей искренне считал, что отец страну погубил. Петр понимал, что придет на его место Алексей – все рухнет. Так что не вызывает удивления, почему вдруг появился закон, почему возникло дело царевича Алексея, почему он был предан смерти, но вот с передачей власти образовались большие проблемы: он мог передать власть либо по прямой ветке, либо по боковой – либо малолетнему внуку, сыну убитого им сына Алексея, и до его совершеннолетия живой пока что, хотя самопостриженной в монахини Евдокии, либо второй жене немецкого простого рода, которую в народе так и звали "немкой", и ее дочерям – Елизавете или Анне – и детям дочерей. Никто из этих наследников Петра не удовлетворял: хорошего взрослого мужского потомства не имелось, дочери и жены в силу пола могли быстро стать игрушками в чужих руках. Он бы предпочел передать власть верному боевому товарищу, но, умирая, успел написать лишь "отдайте власть", а кому – там осталась пустота, так и не назвал имени.
Полуромановщина
По сути все, кто после Петра сидел на престоле, русскими царями могут называться только по месту расположения этого престола. Так было не только в первые десятилетия после смерти императора, когда велась настоящая охота за этим престолом, но, чем дальше – тем больше романовская кровь разбавлялась импортной, немецкой или датской, и совсем уж неудивительно, что последний русский царь оказался более близким родственником английского королевского семейства, чем Романовых-Захарьиных-Кошкиных. Если скандинавы освоили благодатные восточноевропейские земли и сели там управлять, став славянской династией, то после Петра все вернулось на круги своя и последние цари оказались потомками тех же древних морских разбойников, только носили теперь вполне русскую фамилию. Процесс точно пошел вспять, с каждым царствующим поколением количество русской крови в нем убывало и убывало.
Сразу после смерти Петра романовская линия распалась на две: императорскую и царскую: первая шла от самого Петра, вторая от его брата Ивана, и дальнейшая передача престола происходила совершенно страннейшим образом.
"От Петра I престол перешел к его вдове императрице Екатерине I, – рисует этот путь престола Ключевский, – от нее ко внуку преобразователя Петру II, от него к племяннице Петра I, дочери царя Ивана Анне, герцогине курляндской, от нее к ребенку Ивану Антоновичу, сыну ее племянницы Анны Леопольдовны, герцогини брауншвейгской, дочери Екатерины Ивановны, герцогини мекленбургской, родной сестры Анны Ивановны, от низложенного ребенка Ивана к дочери Петра I Елизавете, от нее к ее племяннику, сыну другой дочери Петра I, герцогини голштинской Анны, к Петру III, которого низложила его жена Екатерина II. Никогда в нашей стране, да, кажется, и ни в каком другом государстве, верховная власть не переходила по такой ломаной линии. Так ломал эту линию политический путь, каким эти лица достигали власти: все они попадали на престол не по какому-либо порядку, установленному законом или обычаем, а случайно, путем дворцового переворота или придворной интриги".
Недаром время послепетровских кратковременных правлений до воцарения Екатерины Великой и названо эпохой дворцовых переворотов. Лучше это время никак не охарактеризовать. Все эти смены престола происходили при помощи военной силы, потому что тогда гвардия была единственной силой, которую претенденты на престол могли использовать с выгодой для себя.
Екатерина Первая (1684–1727 годы)
По принятому Петром закону о единонаследии, касавшемся передачи наследства внутри семьи, в случае отсутствия сыновей имущество наследуют дочери. Но так случилось, что старшая дочь Петра Анна была выдана за герцога Голштинского и от прав на престол отказалась. Вроде бы наследницей становилась младшая Елизавета. Но внутри правящей верхушки перед кончиной императора началась борьба между сторонниками малолетнего наследника царской линии – Петра Алексеевича и сторонниками вдовы Петра и его дочерей. И когда Петр лежал и умирал, а наследника так и не было, вдруг под окнами дворца ударили барабаны. А в покоях агонизирующего Петра явились гвардейские офицеры, чтобы бить челом Екатерине. Сановники ничего не понимали – зачем тут офицеры, умоляющие вдову воссесть на престол, что делают там за окнами гвардейские полки. Екатерина все разъяснила. Она решилась в обход младшей Елизаветы стать императрицей. С готовыми биться воинами сановники спорить не решились. Екатерина была возведена на престол. Просидела она на престоле недолго, чуть больше двух лет. И после ее смерти вопрос встал снова – кто будет следующим. Еще при ее жизни вопрос дальнейшей передачи власти постоянно обсуждался: Екатерина знала, что наиболее правомочным тут окажется подросший уже сын Алексея Петр, и это ей не нравилось. В умах сановников родилась совершено безумная мысль сделать этого Петра управляемым – просто оженить двенадцатилетнего мальчика на семнадцатилетней тетке. Тут уж даже Екатерина отвергла предложение. Меншиков предложил тут же свою кандидатку, пятнадцатилетнюю дочку. Вполне понятно, что предложение "прокатили": на престоле не хватало только дочки Меншикова! Между тем императрица серьезно занемогла, для решения вопроса о передаче престола тут же созвали Верховный тайный совет. Члены совета перессорились, но выбор сделали не в пользу дочерей Екатерины. Умирающая императрица вынуждена была согласиться на мальчика Петра. Перед смертью Екатерины был составлен тестамент о престолонаследии: по нему власть должна была передаваться таким вот образом:
"…великий князь-внук, цесаревны Анна и Елизавета и великая княжна Наталья (сестра Петра II), каждое лицо со своим потомством, со своими "десцендентами"; каждое следующее лицо наследует предшественнику в случае его беспотомственной смерти". Это все было страшно путано, но проще разрешить династический спор никто не смог. Ключевский по этому поводу улыбается:
"…в истории престолонаследия это завещание – ничего не значащий акт: после Петра II, который и без него считался законным наследником, престол замещался в таком порядке, какого не сумел бы предвидеть самый дальновидный тестамент".
Анна Иоанновна (1693–1740 годы)
Петр Второй находился во власти всего три года, мальчик простудился и умер. По традиции уже при постели умирающего тоже начался ожесточенный спор, предлагали даже срочно возвести на престол невесту императора Екатерину Долгорукую, но мечтам этим, подпитанным надеждой на гвардию, не суждено было сбыться. Верховный тайный совет избрал дочь царя Ивана курляндскую герцогиню Анну, правда, с ограниченными императорскими правами – она должна была передать полноту власти после совершеннолетия сыну Анны Леопольдовны, герцогу Курляндскому Ивану Антоновичу. Тому на момент соглашения было два месяца. Поставили Анне и еще одно условие: она должна была подписать кондиции, то есть добровольное ограничение прав. Кондиции были таковы:
"…императрица обещается по принятии русской короны во всю жизнь не вступать в брак и преемника ни при себе, ни по себе не назначать, а также править вместе с Верховным тайным советом "в восьми персонах" и без согласия его: 1) войны не начинать, 2) мира не заключать, 3) подданных новыми податями не отягощать,
4) в чины выше полковничья не жаловать и "к знатным делам никого не определять ", а гвардии и прочим войскам быть под ведением Верховного тайного совета,
5) у шляхетства жизни, имения и чести без суда не отнимать, 6) вотчин и деревень не жаловать, 7) в придворные чины ни русских, ни иноземцев "без совету Верховного тайного совета не производить" и 8) государственные доходы в расход не употреблять (без согласия Совета)".
Подпись императрицы под кондициями выглядела следующим образом: