В становлении воина – офицера – военачальника – полководца есть четыре важнейших ступени, возвышающее единство которых создаёт полководца из природно-заложенного: солдат – сержант – капитан – полковник; только в полноте их проходимого обретения вырастает органическое единство воли– подчинения, что рождает настоящий военный характер, станется ли его на непоколебимую стойкость Манлия Торквата или взлетит Ганнибалловым озарением.
Как будет воспринимать военный строй присутствующего при нём "ахвицера", не лучшего в нём, не живущего с ним, не созидающего его – с момента утраты единства прохождения службы оформляющим началом исходного элемента военной организации солдата и притягательным центром его внимания, т. е.созидательным началом целого-армии становится не офицер, а его заместитель, прежде только исполнитель рутинных обязанностей и передаточный механизм его воли: унтер-офицер, сержант, прапорщик – всегда в чём-то ущербный, образовании, культуре, кругозоре, интеллекте, но теперь единственно способный к войне хотя бы в её простейших исходных формах "резни подразделений", которые он самолично выходил, выбегал, отстрелял, воспитал – под себя, как бог послал или общество сформировало. Поручик Ромашов завалит взвод даже на параде…
Вплоть до последнего обозримого солдатом военачальника – командира роты – их слитной неразложимостью оформляется армия; и в утверждение этого никто, кроме солдатской сходки, не имел права назначать римского ротного – центуриона – всё, что выше, комбаты, полковники… это уже далёче и былинно.
Есть ли разница, вырастает ли армия из Офицера или Сержанта?
Символом и олицетворением японской армии стал унтер-офицер Одзава, не снятый с боевого дежурства 25 лет после окончания Второй Мировой войны продолжавший её в джунглях Филиппин. Японский унтер-офицер, вчерашний самурай-ронин, совершил Тихоокеанскую, Малайскую, Филиппинскую, Бирманскую, Китайскую кампании; его верностью был сохранён трон микадо – но он не создал победы: в решающих битвах отстранившееся от войск японское офицерство и генералитет демонстрировали какую-то ущербность воли, предприимчивости, вялость и дряблость характера. Право, они скорее робели перед доблестью своих воинов, нежели возглавляли их порыв; и прославляемый в их среде генерал Ямасита не сделал по поражению своей армии того что сделали ВСЕ ЕГО УНТЕР-ОФИЦЕРЫ, харакири. Как тут не вспомнить рассудочных римлян: "Стадо баранов, возглавляемое львом, скорее одержит победу, чем стадо львов, возглавляемое бараном"…
Что сделало Наполеона фатальным? Громадный военный талант, тем не менее ломавшийся у Яффы, Асперна, Малоярославца, Березины, Лейпцига, Ватерлоо – или слитность с армией, переиначившей бездушного военного бухгалтера, НИКОГДА НЕ СЛУЖИВШЕГО В СТРОЮ, в "маленького капрала"? И не приговор ли это всей французской военной машине НИКОГДА НЕ ЗНАВШЕЙ БОЕВОГО БРАТСТВА, в которой французский солдат не видит "своих" за пределами капральского чина – навсегда зарубцевавшееся разделение "шевалье" и "здоровенного малого". Французский солдат может стать офицером ТОЛЬКО ПЕРЕСТАВ БЫТЬ СОЛДАТОМ – в 16 веке умер последнее олицетворение единства воина Франции, маршал Монлюк.
Что сделало А.Суворова непобедимым? Единоутробная слитность с армией на всём пути от Солдата до Генералиссимуса Всех Войск Российских, что мгновенно почувствовал Ф.Энгельс, и разбирая действия Фельдмаршала Двух Империй, постоянно называл его "старик-солдат"!
И где и как обретается эта слитность солдата и военачальника, кроме общего солдатского строя – то единство воли и чувства, что делают непобедимыми Торквата и Суворова даже перед лицом Пирра и Наполеона, ибо каждый их порыв обращается в единство воли десятков тысяч Торкватов и Суворовых; и которых надо убить в каждом их Солдате.
Только поднявшийся из солдатских рядов имеет то чувство-знание жизни и психологии воина на всём протяжении процесса-преобразования сторонне-случайного лица в человека войны, которое обращает его в сознательного созидателя солдата, бойца, подчинённого и товарища.
Кстати, а из какого материала строилась традиционно регулярная русская армия? Каким "почётом" была окружена сдача рекрутов при наборе? Выбритая, как у каторжников половина головы, только левая, а не правая; парные дроги и кандалы на двоих. И кого сдавали по приговору "мира" в пожизненную солдатчину – богобоязненных, смирных, работящих, непьющих? И кого прикупали на стороне для сдачи в зачёт своих: добрых мужиков или голь перекатную – вот даже и Александр Васильевич Суворов? В древнем Китае, не мудрствуя лукаво, набирали в военную службу по тюрьмам, выразительно обозначая своих солдат иероглифом "молодые негодяи".
Какой же воли, уверенности в себе и идущий за собой строй исполнялся русский офицер 17–18 века, переломивший и обративший эти ненавидящие всех и вся скопища в роты, батальоны, полки, если через 10 лет службы отставшие русские солдаты пробирались не из полков, а в полки, ставшие общим домом пожизненных защитников отечества Солдата и Офицера, только начинал полковую службу русский солдат в 18–30 лет, а русский офицер с 11…
И как долго сохранялась в русской армии традиция 17 века обозначения полков именем командира полка; и как высок был авторитет полковника у солдат: собираясь бунтовать, солдаты Бутырского Выборного Аггея Шепелёва Полка сначала заботливо связали бешено матерящегося полковника, зная, что старый вояка скорее бросится со шпагой на солдатский строй, чем допустит крамолу, и придётся его поднять на штыки; осторожненько уложили в телегу на сено, застланное ковром; укрыли шубой; положили ко рту открытый штоф водки – и отправились бунтовать… По прекращению бунта Аггей Шепелёв собственноручно перепорол весь полк, но ни одного солдата в Сыск, на дыбу и виселицу, не выдал.
… Полковник наш рождён был хватом,
Слуга царю, отец солдатам…
Не об этом ли высшем единстве службы солдата и офицера свидетельствует приставление Петром Первым сержанта Щепотьева к заленившемуся фельдмаршалу Б.А.Шереметеву, "дабы от службы за разными докуками не уклонялся", которому между прочим, чином надзирателя напомнили главное звание военного служителя – солдатское. Кстати, Щепотьев единственный солдат Российских Армий, награждённый высшим ОРДЕНОМ АНДРЕЯ ПЕРВОЗВАННОГО – БЫЛ ли хотя бы один советский солдат награждён ОРДЕНОМ ПОБЕДЫ? Полагаете, это мелочь: Солдатам – СЛАВА, Маршалам – ПОБЕДА? А если продолжить эти частные замечания – что значит Дважды Герой? Трижды Герой? Четырежды Герой? Кроме определённого наказания русского языка, по исходному смыслу эллинского мифа герой – сын бога и смертной, т. е. бог наполовину, Полубог – у нас что, производят в Полные, Полуторные и Двукратные Боги?
Ничего этого новобранец Егор Жуков – именно так, по крестьянски, не в барское Юрий, Георгий скорее всего его звали на поверках и в казарме, не узнал и не предполагал: своего ротного командира в 189 запасном батальоне он видел только 2 раза, и оба навеселе, а от старослужащих солдат слышал, что под пьяную руку лучше ему не попадаться, в другом "заметно было, что он без всякого интереса проверял нашу боевую подготовку"; их благородие батальонного начальника он не разглядел вообще.
К судьбе будущего маршала его приуготовляли солдаты.
Когда к весне 1916 года он уже стал хорошо подготовленным кавалеристом, крепко "сел в седло", и был зачислен в маршевый эскадрон, старший унтер– офицер Дураков, "которого я искренне уважал за ум, порядочность, и любовь к солдату", убедил его не отказываться от зачисления в учебную команду, готовившую наиболее грамотных и успевающих в военной подготовке солдат к производству в унтер-офицерское звание. "На фронте ты ещё друг будешь, но предварительно изучи глубже военное дело – оно тебе ещё пригодится. Я убеждён, что ты будешь хорошим унтер-офицером" – так передаст его слова в мемуарах маршал.
Впрочем, это был совет к тому, на что открывалась душа – Жуков через рутину, повседневность, гримасы казармы открывал в себе заповедано– воинское, идущее от имени: Георгий, Победоносец. Его неудержимо втягивал тот омут, за которым проступало нечто огромное, неслыханное, безграничное, поглощающее всё: ВОЙНА. В учебную команду он ехал одним из 30 кандидатов к подготовке на получение унтер-офицерского звания – в команде он явился лучшим по боевой и строевой подготовке из 240 отборных солдат.
И опять "жуковская история" – старший унтер-офицер взвода с прозвищем "четыре с половиной" по недоразвитому мизинцу правой руки оказался подлинным садистом, в упоении сбивавшим солдат с ног ударом кулака и… и – "меня он не любил больше чем других, но бить почему-то избегал", было что-то в коренастом крутоголовом крепыше нечто такое, что останавливало замахнувшуюся руку.
Но зато как отыгрывалось уязвлённое пришибеевское самолюбие в других способах измывательства и травли. "Никто столько не стоял "под шашкой в полной боевой"; не перетаскал столько мешков с песком из конюшен до лагерных палаток; никто столько раз не нёс дежурства по праздникам, как я… Но зато я был рад, что он никак не мог придраться ко мне на занятиях".
Жуков был непробиваем потому, что его НАКАЗЫВАЛИ ТЕМ, ВО ЧТО ОН ВЛЮБЛЯЛСЯ: Тяжесть Оружия, Монолит Строя, Воля над Своей и Чужой Жизнью и Смертью, поднимающие над повседневностью – иначе рухнул бы разваленный сабельным ударом Старший Унтер-Офицер, и свалился бы в яму иссечённый расстрельным залпом Солдат.
Убедившись в будоражащей команду неукротимости нижнего чина, унтер– офицер пошёл на попятный, и пытаясь переменить отношения, сделал лестное и многообещающее для солдата предложений:
– "Вот что, я вижу, ты парень с характером, грамотный, москвич – зачем тебе каждый день потеть на занятиях? Ты будешь моим нештатным переписчиком, вести листы нарядов и отчётность…" – это было предложение мира и синекуры, и, как знать, уклонения от войны…
И как же был потрясён и взбешен отповедью солдата "Господин Унтер":
– "Я пошёл в учебную команду не за тем, чтобы быть порученцем, а для того, чтобы освоить военное дело и стать унтер-офицером!".
Рубикон судьбы был перейдён.
В конце концов всё утряслось: лучшего по строевой, боевой с специальной подготовке выпускника аттестовали, правда не первым, с присвоением звания "унтер-офицер", а как и всех прочих кандидатом "вице-унтер– офицером"; и предоставили такую же долю: 10 Драгунский Новгородский полк, 10 Кавалерийская дивизия, Юго-Западный фронт.
Читая 1-ое издание воспоминаний маршала (1970-го года) я обратил внимание, что называя сослуживцев, унтер-офицеров, офицеров той поры, Жуков указывает только фамилии без инициалов, т. е. по памяти, не сверяясь с документами, и очень детально, вплоть до ротного в 189 запасном батальоне, которого видел только 2 раза – а вот кроме прозвища своего истязателя данных о нём не приводит, отговариваясь забывчивостью, что вполне сомнительно: кажется, у этой истории было какое-то продолжение…
Очень важно другое: унтер-офицерская школа оказалась ЕДИНСТВЕННЫМ ПОЛНОЦЕННЫМ СИСТЕМНО ОРГАНИЗОВАННЫМ СПЕЦИАЛЬНЫМ ВОЕННЫМ УЧЕБНЫМ ЗАВЕДЕНИЕМ, которое закончил маршал – всё остальное были курсы-ликбезы, систематизирующие по мысли организаторов то, что уже освоили в практике слушатели; или только покрывающие "корочкой" право на занимаемый пост с точки зрения слушателей – т. е. только приукрашивающие-маскирующие нахватанными словами то, что было заложено здесь, в унтер-офицерской школе.
Георгий Жуков навсегда остался ближе к солдату, чем к офицеру; всю жизнь восходил по ступеням своих званий вечным "унтер-офицером", непререкаемым хозяином отделения-взвода, будет ли это дивизия, корпус, фронт, Вооружённые Силы; близким и понятным крестьянскому и рабочему пареньку, ставшему солдатом "как дяденька Егор Константинович", свой вплоть до немедленной воспитующей оплеухи за промашку – и внутренне чуждый любому офицерскому собранию, как знающий своё дело солдат к полуштатским, "стрюцким"; всегда в солдатской неприязни подколоть "их благородия"… И очень немногие преодолевали эту ничейную полосу; на памяти из военачальников его ранга только Василевский, Рокоссовский, Соколовский – и смогли принять его таким, каков есть: Рокоссовский, Соколовский… Все другие оказывались более или менее обманывающими приживалами: Конев, Малиновский, Ватутин, Чуйков, Крюков, Штеменко, Москаленко, Стученко. И лишь единицы отвергли с порога раз и навсегда, как систему, вне его взлётов и падений – Филипп Иванович Голиков, Николай Герасимович Кузнецов, Михаил Ефимович Катуков.
В посвящении Мемуаров маршала СОВЕТСКОМУ СОЛДАТУ присутствует более глубокий личный смысл, нежели признание ритуального Сила России Солдат – это выражении благодарности миллионно-глазому морю, которое единственно и вмещало всех, в том числе и его, самого нестерпимого. К нему в неизмеримо большей степени применима оценка Михаила Дмитриевича Скобелева академиком Е.В.Тарле, попавшаяся мне на днях на глаза: "Скобелева не любили генералы, мало любили офицеры и очень любили солдаты".
А испытывал ли он когда-либо зависть, мучился чьим-либо превосходством? Да, и как ни странно, всё из-за той же кавалерии. На склоне лет, заполняя анкету, составленную дочерью Марией Георгиевной на вопрос, испытывали ли вы чувство зависти, ответил – да, всю жизнь завидовал Будённому, так, как он играл на баяне, я не мог… – Утаил! Утаил! Были и лучшие баянисты– любители, и в Армии – он завидовал недостижимому лучшему наезднику русской кавалерии 1-й Мировой войны, вольтижёру-берейтору; и ничего не мог с собой поделать: уже по невоенной мелкой выставляемой причине было очевидно, насколько это остро – БЫТЬ НЕПЕРВЫМ в предмете затаённой страсти. Нечто такое было и в отношении к Константину Константиновичу Рокоссовскому – и опять же за его превосходство в фехтовании на эспадронах…
… Ах вы, кони-коники,
Растоптали конника…
В этом кавалерийском пристрастии было нечто глубоко интимное, вне рассудка, времени, скрываемое во всей полноте вероятно даже и от себя…
Я особо выделяю НЕВОЕННЫЙ характер отговорки о поводе его пристрастия – именно в это время в системе ценностных ориентаций пока солдата, вице– унтер-офицера Егора Жукова центральным ориентиром становится военно– специальное: слесарь в слесарево, писарь в писарево. И вспоминая тех или иных лиц, он начинает их характеристики подчёркнуто с военно-прикладной стороны; и увы, те немногие из "благородного звания", что симпатизировали и даже немало ему помогли, особенно в конфликтах, немного стоили, исходя из этих оценок, как например вольноопределяющийся Скорино "очень плохо учился и не любил военное дело, но был приятный и обходительный человек", спасший его от отчисления из учебной команды.
Вот дифирамб и элегия маршала унтер-офицерской школе и своей молодости.
"Оценивая теперь учебную команду старой армии я должен сказать, что в общем учили в ней хорошо, особенно это касается строевой подготовки. Каждый выпускник в совершенстве владел конным делом, оружием и методикой подготовки бойца.
… Что было наиболее характерно для старой царской армии? Прежде всего отсутствие общности и единства между солдатской массой и офицерским составом.
…Основным фундаментом, на котором держалась старая армия, был унтер– офицерский состав, который обучал, воспитывал и цементировал солдатскую массу.
Кандидатов на подготовку унтер-офицеров отбирали очень тщательно. Отобранные проходили обучение в специальных учебных командах, где, как правило, была образцово поставлена боевая подготовка.
… В боевой обстановке унтер-офицеры, особенно кадровые, в большинстве своём являлись хорошими командирами"
Но только ли дифирамб? И нет ли тут какого-то сожаления о потерянном, упущенном?
Право, а не признание ли это, что учили Егора Жукова и тому, что он хотел, и так, как он хотел – делу и приёмам дела; а не так, как сейчас: доцентура в очёчках от математики оценивает годность 18-летнего соколёнка к истребительной авиации.
И не раскаяние ли, что в целом в 1941 году не было в РККА таких сержантов, потому и не обратилась 22 июня каждая кочка в дот, а дот в Малахов Курган, вне того, что офицеры что-то там недоучили, а генералы что-то там прошляпили: ведь был же в отечественной истории Гросс-Егерсдорф, где брошенные комсоставом Солдаты и Сержанты обломали клыки Фридриху Великому… Как и свидетельство этого неблагополучия растянувшаяся Чечня и Дагестан: разгром бандитских гнёзд и схронов – это Война Сержантов: уже рота чудовищно велика, неповоротлива, обозрима, медлительна и теряется в блошатнике москитных целей.
Но молодой кандидат в воины – и это так до первого боя – должен был пройти испытание самым главным экзаменатором, Войной – и в самый неподходящий момент.
Шёл 1916 год, к концу которого, по наблюдениям крупнейшего русского военачальника Первой Мировой войны генерала Брусилова, русской армии уже не было – было изобилие технических средств при миллионных толпах удерживаемых в прифронтовой полосе транспортным кризисом дезертиров и и околачивающихся. Завершающим строкой в палинодии Российской Императорской Армии стала гибель в октябрьских боях на Стоходе Петровской Гвардии: преображенцев, семёновцев, измайловцев, павловцев…
И вот в обстановке всеобщего абсентеизма, развала, поношений и проклятий, не побуждаемый, а стреножимый молодой боевой конь летел в своё предназначение, не декларируя, а пряча и тая то томительное ожидание своего или не своего дела, в которое вступал…
И вопреки всему и всем вступил!
Участие Егора Жукова в 1 Мировой войне было предельно кратким: сентябрь– октябрь 1916 года – и за этот срок 2 Знака Ордена Святого Георгия! И за волне "георгиевские дела":
– пленение немецкого офицера;
– опасную разведку минных полей, на которой подорвался и получил тяжёлую контузию.
Да, Семён Будённый, Филипп Миронов, Василий Чапаев имели полный бант, все 4 степени – но за 37 месяцев войны; он 2 – за 37 дней! И в условиях, когда война всё более спускалась верхами и обществом на самотёк, разваливалась из государственной в личную: хочешь – воюй, не хочешь – не воюй, только без шума и историй, как например восстал экипаж линкора "Гангут" потому, что гречневую кашу в рационе заменили рисовой.
В декабре из Харьковского госпиталя вышел состоявшийся воин, испытанный огнём, водой, но не Медными Трубами – но армии ему уже не было.
В январе 1917 года блестяще начатая Рижская операция провалилась – Сибирские корпуса отказались идти в наступление на раскалывающийся германский фронт, уже получивший директиву на широкое отступление в Восточную Пруссию и Польшу… Отошли, потоптались около оставленных позиций и вернулись обратно в окопы – никто не нападал…
Сумасшедший дом, именуемый Николаевской Россией 2, дошёл до крайней степени одичания: страна обеспечена продовольствием более чем на 100 % по всем позициям, на Кубани гниёт невыбранное зерно урожая 1915 года – голод в промышленных центрах; объявлена 25-миллионная мобилизация – на фронте из приписного состава 6 млн. обретается не более 2,5 млн., которые съели ДВОЙНУЮ НОРМУ МЯСНОГО ДОВОЛЬСТВИЯ СПИСОЧНОГО СОСТАВА ДЕЙСТВУЮЩЕЙ АРМИИ; начальник штаба верховного командования генерал Алексеев жалуется на 30–50 % некомплект дивизий 1 линии – 400-тысячный Петроградский гарнизон превосходит численностью весь Северо-Западный фронт… Государственная и Частновладельческая промышленность Российской Империи оценивалась в 12 млрд. золотых рублей – государственный долг Российской империи вырос до 18 млрд. золотых рублей.
С этим не надо было кончать – это был конец!