Ну что ж, не надо Лёшку мочить, так не надо. Но и попускать такое нельзя, а то повадится каждый раз меня из-под венца утаскивать, да за себя насильно выдавать. Отомстить ему все равно придется. Пусть не за Артёма, хотя бы за спектакль этот с теткой, свидетелями, торжественными речами и прочей мишурой. Пусть Лёшка оказался не самым страшным гадом, но все равно гад. Должна же я кому-то отомстить!
Что значит кому-то? Тёмычу! Этот моей мести достоин в первую очередь. И Соньке с Галкой. Надо будет выяснить, за какие такие блага они подругу продали. Ну и матери обязательно. Матери помягче: мать все-таки. Хотя в данном случае хочется назвать ее как-нибудь поругательнее. Это ж додуматься до такого надо было!
Ну и Дружникову отомстить, само собой. Со степенью я еще не определилась, ну да никто не ждет от меня подвигов прямо сейчас. Месть моя от того зависеть будет, как сам Дружников себя вести станет. А я посмотрю: то ли убивать его, то ли погодить немного. То ли колонией строгого режима наказать за похищение человека. Или еще чем покаверзнее.
Ну вот. Обещала народу разврат, то есть чего-нибудь остросюжетненького, кровавенького, а сама никак к нему не приступит. Потому что решить не может, что с Лёшкой делать. Изначально собиралась выписать его главным злодеем, ответственным за жуткие преступления - страшную его сущность героиня должна была выведать в ходе операции по собственному спасению. Ну а потом, как пристало, месть. Неотвратимая и заковыристая, от которой злодей не сможет оправиться до конца жизни.
Уже пора бы приступить к намекам на злодейства: тут след кровавый по замку тянется, там вскрик жалобный из лесу - то жертвы убиенные мести просят и похорон по православным обычаям. Героиня пока еще не должна понять, что попала в зловещий замок, где Дружников, неутоленной любовью измученный, на девушках невинных упражнялся, любовным премудростям обучаясь - чтоб никто, значит, не пронюхал, что крепкий бизнесмен Дружников, подмявший под себя весь автобизнес города, даже целоваться толком не умеет. Поэтому все, на ком он тренировался, должны замолчать навеки - не должно быть у Лёшкиного позора свидетелей.
Таким сюжет виделся Наталье раньше. Дескать, скромный мальчик, влюбленный в равнодушную к нему девочку, превращается в страшного монстра, остановить которого может только эта девочка, превратившаяся к тому времени в лебедь белую, и вовсе не равнодушную.
А к страшной мести ее должна была подвигнуть фотография с до смерти замученным женихом Артёмом: ах-ах-ах, не помогли сердешному ни диплом секретного училища, ни навыки шпионские, в том училище приобретенные. В финале, само собой, выяснилось бы что-нибудь навроде: "Принесли его домой, оказался он живой. И еще неоднократно выйдет Зайчик погулять". Потому что Закон Джунглей гласит: крови может быть много, трупов - еще больше, но в финале измученные страхом читатели должны получить вознаграждение за труды праведные: коль мучились, читали, дрожали - сердца их за это радости достойны, потому как бесстрашная героиня заслужила простого до невозможности человеческого счастия, пусть даже с растерзанным ранее женихом. На худой конец с его призраком - некоторый налет мистики детективному сюжету не помешает.
И вдруг все пошло не туда. Герои отбились от рук - какое дилетантство! Впрочем, Наталья еще не профессионал, а с любителя какой спрос? Вот будет у нее целая полка забита собственными книгами, тогда можно предъявлять к себе жесткие требования. А пока в ее активе шиш да маленько - какой с нее спрос? Пока еще она может позволить себе похулиганить на страницах романа.
Похулиганить? Вот это - хулиганство? Да это форменный разбой!
Что она творит? Лёшка - самый злобный злодей, каких свет еще не видывал! А героиня даже не уверена, желает ли ему отомстить. Может, она в него еще и влюбится?! Это же не любовный роман, в конце концов. Это детектив. Детектив! Здесь должны быть негодяи и их жертвы. Должны быть трупы. По меньшей мере Артём. Героиня должна убиваться по жениху, а она его первым в сортире мочить собралась. Бред.
С какой радости Артём вдруг променял ее на машину? Надо удалить последнюю главу, вот что. Нельзя позволять героям своевольничать, иначе они Наталью далеко заведут.
Итак, удаляем, и дальше строго придерживаемся плана: Дружников - жестокий злодей, не знающий милосердия, Артём - его невинная жертва. И далеко не единственная: героиня пойдет по кровавой ниточке, тянущейся вдоль коридора, и распутает клубок чудовищных преступлений. А наградой ей станет оживший Артём. Или его призрак. Призраки могут быть жутко обаятельными. В романах.
Итак, удаляем. Безжалостно. Безжалостно! Ну? Ну же! Давай. Удаляй. Удаляй немедленно!
Не получается. Жалко. Не так работы жалко, как…
А что, если повернуть иначе? Пусть Артём окажется предателем, как и подруги, и мать героини. Лёшка пусть будет неопределенным героем: совершил плохой поступок единственно ради того, чтобы героиня поняла, что жених ее недостоин - благо, Дружникову по карману такие подвиги. А мстить Наташа станет Артёму и подругам. И матери нужно придумать какую-то заковыристую месть. Только не забыть бы потом объяснить маме, что она не прототип романной мамаши - та, злобная и корыстная, просто была необходима Наталье по сюжету.
Стоп. А что если сделать мать положительной героиней? Дескать, предавая дочь, она действовала в ее же интересах. Типа, сговорились они с Дружниковым уберечь Наташу от недостойного Артёма.
Правильно! И подруги тоже им помогали.
Ну да, как раз. А кому же тогда мстить? Что детективного останется в романе? Нет, пусть хотя бы подруги будут предательницами. Они должны действовать не в интересах героини, а в собственных, очень даже шкурных. Ну и Артём, само собой. И, пожалуй, мать. Иначе слишком много переделывать придется - та ведь по сюжету промотала отцовское весьма скудное наследство, а потом пошла к Дружникову за подаянием. Да, мать должна остаться антигероиней. А маме Наталья сумеет объяснить, что к чему.
Эх, жалко. Такой сюжет был интересный, а теперь все доведется перестраивать на ходу. И еще неизвестно, что из этого получится. Не пришлось бы потом весь роман переписывать.
Зато Дружников перестанет быть злодеем - это ли не достойная плата за испорченный сюжет?
Хотелось укрыться от всего мира. Но укрыться я могла разве что за дверью. Дверь сама по себе очень даже может служить преградой для всех и вся, но не в моем случае. Замок в двери имелся лишь снаружи. Значит, от меня самой ничего не зависит. Быть ли мне одной, или не быть. Быть ли мне женой Артёма, как задумывалось изначально, или Лёшкиной. Нежданно для себя я стала марионеткой.
Не хочу быть игрушкой в чужих руках! Нужно возвращаться домой, благо меня уже не охраняют. Или не уже, а пока: может, Лёшка просто забыл дать своим бугаям соответствующее распоряжение. Того и гляди вспомнит, и тогда меня снова запрут, придется тут, в тюрьме, ночь куковать.
Только возвращаться мне некуда. Нет у меня дома.
Дом - это место, где тебя ждут. Где тебе удобно и уютно, где спокойно и безопасно.
Еще сегодня утром я полагала, что у меня есть дом. Настоящий. Где я проснулась сегодня. Где прожила практически всю жизнь. Где так хорошо было жить под папкиным крылышком. Кому-то "деревья были большими", а мне папка. Пока был жив папка. Мой папка. Самый надежный человек во вселенной. Тогда все было иначе. Тогда меня никто не предавал.
Но его больше нет. Значит, нет и смысла возвращаться туда, где его уже никогда не будет. Туда, где осталась лишь мама. Мать.
Мать оказалась предательницей. Слишком тёплых чувств к ней я никогда не питала, на первом плане для меня всегда был папка. И все-таки мать - это мать. Но теперь, после сегодняшнего предательства, мне трудно называть ее мамой. Она меня предала, а я, аки пай-девочка, все прощу и вернусь к предательнице. Вот уж дудки! Ни за что!
Домой я вернуться не могу. И не хочу. Нет у меня больше дома. К Артёму, может, и хотела бы, но не могу: Артёма у меня теперь тоже нет. Остаются подруги, Сонька и Галка. Но они такие же предательницы, как и мать.
Выходит, нет у меня дома. Старый я потеряла, нового не приобрела. Некуда идти. Некуда бежать. Да и не смогу я выбраться из лесу, в котором построил свою крепость Дружников. Ночью, да без машины, да не зная дороги… Может, еще час назад это и было бы мне по силам, но не теперь. Разбитая, преданная всеми, разуверившаяся в людях, я превратилась в квашню.
Некуда бежать. Если некуда бежать, логичнее всего оставаться на месте.
Здесь хотя бы тепло и сухо. И безопасно. Дружников, конечно, сволочь, но угрозы не представляет, как и прежде. Дружников - это всего лишь влюбленный Лёшка. Безобидный, как безъязыкий попугай с подрезанным крылом.
Жалеть себя было приятно. Но одиноко. Хотелось, чтобы не только я сама себя жалела, но и кто-то другой посочувствовал. По головушке погладил: бедная ты, бедная, все-то тебя предали, все-то тебя покинули…
Даже мстить уже не хотелось. Мною овладела апатия. Если и остались какие-то чувства, то лишь жалость к себе. Подумать только, еще утром я была абсолютно счастливым человеком. Вернее, почти счастливым: без папки настоящее счастье невозможно. Вот если бы он вел меня к алтарю, а не мать, все было бы иначе. Папка не позволил бы так обойтись с любимой своей дочерью. Уж он бы не допустил такого безобразия.
А в первую очередь он не допустил бы, чтобы я влюбилась в ничтожество. Он всегда отлично разбирался в людях, потому и казался таким строгим, даже неприступным. На самом деле это была маска. Папка был мудрым. Чужих в душу не пускал. С чужими общался, как чужой. Лишь поняв, чего можно ожидать от пришлого, раскусив его, открывался сам. Если, конечно, пришлый был этого достоин. За то и не предавали его никогда. За то и окружали его только достойные люди.
А я не убереглась от лиха. Подпустила к себе мягкотелую продажную тварь, ловко прячущуюся за личиной порядочности. Или не так уж ловко: Лёшка-то сумел разглядеть Артёмово гнилье. Но мог ведь просто сказать мне об этом. До свадьбы этой потешной тянул зачем-то, вроде нельзя было сделать как-нибудь иначе.
Наверное, нельзя. Если честно и откровенно, если руку на сердце, ничего бы я не поняла. Скажи мне Лёшка, что Артём сволочь продажная, ни за что бы ему не поверила. Приняла бы за неумелую Лёшкину попытку не допустить моего замужества.
Лёшка-Лёшка. Неправильный ты какой-то. Все-то у тебя не так. Ни влюбиться по-человечески, ни жениться, ни объяснить любимой девочке, почему не стоит выходить замуж за продажную сволочь. Неправильный.
Башка ж у мужика умная, иначе б фиг добился таких высот в бизнесе. Кто бы мог подумать еще несколько лет назад, что из этого крестьянина, не умеющего связать двух слов, получится толк.
В мозгу проскользнула догадка: чего-то я в нем не разглядела, не поняла. Что-то важное упустила. Будь он на самом деле таким, как я привыкла о нем думать, он и сегодня сидел бы в своей деревне, картошку окучивал.
Я даже не заметила, как злость к Дружникову испарилась. Стоило лишь взять в руки фотографии со смущенным от собственной беспринципности Артёмом, злость и даже ненависть к Лёшке испарились в одно мгновение.
В душе царило сплошное разочарование. Всем и всеми. В том числе Дружниковым. Наверняка ведь мог найти какой-то способ объяснить мне гнилую Артёмову сущность. Если он видел, что представляет собой мой избранник, а Лёшка вне всякого сомнения это видел, он обязан был объяснить мне это, пока я еще не влюбилась в ничтожество окончательно. Но нет, ждал. Ждал, чтоб ударить побольнее.
В любом случае идти мне некуда. Вычурно распорядилась жизнь. Лёшка, которого я никогда не воспринимала серьезно, оказался единственным, кто может теперь предоставить мне крышу над головой. Не исключено, что еще кто-нибудь пустил бы меня погреться, но пойду ли я сама, вот в чем вопрос. Близкие люди предали, к ним я и в самую лихую годину не постучусь. А другим объяснять придется, что произошло. А объяснить другому то, чего не понимаешь сама, затруднительно. Вот и получается: Лёшка теперь единственный, кто может защитить меня от невзгод. Все шиворот-навыворот.
Дружников словно услышал мои мысли, тут же материализовался на пороге. Восторга его появление не вызвало. Однако и неприятия особого я не ощутила. Пришел и пришел, не гнать же. Мною все еще владела апатия.
Не покинула она меня и тогда, когда Лёшка присел рядышком, погладил по растрепанным волосам. Я даже не заметила, когда вытащила из прически шпильки. Наверное, они выскочили, когда я слишком резко сдернула фату. Красивая была фата, с жемчужным веночком. Жаль, что пропала без толку, как и платье. Жалко пропавшего даром праздничного макияжа, никто его теперь не оценит. Прически тоже жалко, полдня в парикмахерской просидела. Пусть не полдня, но три часа - тоже огромный кусок времени. Знала бы, что ради Лёшкиной потехи, я бы даже голову мыть не стала, не то что в парикмахерской под сушкой париться. Пришла бы на собственную свадьбу нечесаная, в старых джинсах и замызганной футболке. Пусть бы воровал на здоровье, сколько влезет, хоть не так обидно было бы.
Обида как внезапно обожгла, так же и остыла. Лёшка запустил ладонь в мои волосы, попытался провести пальцами, как гребнем. Нет, по-другому. Гребнем наверняка было бы больно: волосы-то спутались от начеса. А у Лёшки мягко вышло. Приятно. Даже не ожидала, что его рука такой теплой окажется. И… уютной, что ли. Понимаю, что звучит крайне неправдоподобно: Лёшка и вдруг уют, тепло. Чем спонтаннее ощущение, тем больший эффект производит. Такое облегчение на меня свалилось, вроде из тела иголки вытащили, которыми кто-то немилосердный щедро меня нашпиговал.
Я едва не всхлипнула от этого облегчения. Всхлип с трудом удержала, но вздох вырвался. И пусть. Хорошо все-таки, когда тебя понимают без слов. И не только понимают, но и разделяют твою боль.
Лёшка разделял, я чувствовала это. Иначе ему не удалось бы одним своим присутствием успокоить умирающую от тоски душу. Не столько даже присутствием, сколько рукой. Нет, все-таки присутствием. Руки у Лёшки всегда были неловкие, царапучие. А сейчас на удивление его руки не доставили ни единого неприятного ощущения. Очень даже напротив: добрые, какие-то свои. Даже где-то родные.
Да нет, это все те же руки. Дружниковские, недотепистые. Просто он искренне мне сочувствует, вот они и кажутся такими уютными и теплыми. Сначала поставил меня в идиотское положение, устроил свадьбу эту потешную, а теперь искренне сочувствует. Гад.
Да, наверное гад. Но подумалось это беззлобно, спокойно. Вот Артём, тот уж всем гадам гад, а Лёшка так, маленький такой гаденыш. Негодник, одним словом. Да и то не из подлости, а от неумения сделать полезное дело по-человечески.
В общем, не стала я отстраняться от его рук. Лень было дергаться. Внезапно захотелось спать. Или действительно жутко устала, или Лёшка на меня усыпляюще действует. Сытость в желудке вполне этому способствует. Но не спать же при нем!
Разлепить веки не было сил, я так и лежала с закрытыми глазами. Еще минута, и усну окончательно. Нельзя. Нехорошо это, при Лёшке засыпать. Надумает себе всяких небылиц. Да и без наказания его оставлять нельзя. Надо хоть какую-то выволочку ему устроить за содеянное. Лень, конечно. Очень хочется спать. Но ведь выволочка - дело увлекательное, стоит только начать.
Усилием воли я заставила ворочаться язык:
- Почему ты не сказал мне раньше?
- Что? - не понял Лёшка.
Ничего удивительного. Его всегда отличало повышенное тугодумие.
- То, что он такой.
- Какой такой?
На комплимент нарывается. Ждет, что я ему спасибо скажу за то, что он сегодня вытворил. Не дождется. Даже если сделал это мне же во благо.
- Сволочь продажная. Ты ведь знал?
Он не ответил. Только вошкался в моих волосах, распутывая их. Или напротив, запутывая. Это я пойму завтра, сейчас нет ни сил, ни желания хвататься за расческу.
- Когда ты понял, что он гнилой?
Лёшка долго не отвечал. А у меня не было сил повторить вопрос или задать новый. Уже не ждала ответа, расслабилась от его уютных рук. Когда только они успели стать уютными.
И сама не поняла: то ли задремала, то ли просто отрешилась от земных проблем. Но его голос разбудил меня от спячки:
- Сегодня.
Всего-то одно слово. Но от него сонливость моя испарилась, как кролик в шляпе престидижитатора:
- Как сегодня? Что значит сегодня? Ты еще скажи, что не задумал эту аферу давным-давно! Или, скажешь, это был экспромт?!
- Не скажу. Так и было задумано. Но не предполагал, что так легко удастся от него избавиться. Я ведь к упорной борьбе приготовился. Ребята наготове стояли, чтоб его обезвредить.
Убить?! Я так и знала, что он убийца!
Не позволю убийце копошиться в моих волосах!
Я резко оттолкнула его руку. Голове сразу стало холодно и одиноко. Лёшка усмехнулся, прекрасно понял мой демарш. Невзирая на мое сопротивление, вернул руку на прежнее место. А чтоб я не вздумала кочевряжиться, с легким усилием прижал к подушке.
И я еще увидела в нем человека! В этом убийце! В этом, наверное, насильнике - зачем-то же он меня похитил. Дура какая. Приятно, видите ли, когда в волосах копошатся. Сладкая идиотка. Порой сама поражаюсь своей неразборчивости.
- Никто не собирался его убивать, - успокоил Дружников, уж который раз за день прочитав мои мысли.
Ага, как же! Так я и поверила! Еще скажи, что насиловать меня не собирался, я и этому поверю.
- Его тоже должны были подержать немножко взаперти, только и всего. Чтоб планам моим не помешал.
- Каким планам?
- Как каким? Жениться. Если бы его не удалось купить, он бы непременно вмешался. Я ж не дурак, знаю, в каких органах твой Артём служит. С этими ребятами не забалуешь. Значит, я должен был его или купить, или запереть где-нибудь до тех пор, пока нас с тобой не распишут.
- Ах ты гад!
Готовность, с которой он делился своими планами, поразила. А я-то, дурочка, уши развесила: ах, Лёшка, ах, раскусил продажного Артёма! А на самом деле Лёшка та же сволочь, которой был несколько часов назад. Разве что не убийца. Да и то, если верить его словам. Но верить им после всего сказанного не хочется. Может, и хочется, но все-таки не верится.
Разобраться, верить ему или нет, я не успела, оказалась в Лёшкиных объятиях.
Экий прыткий! Как-то он совсем не похож на того Лёшку, которого я знала, кажется, всю жизнь. Тот Лёшка не посмел бы отважиться на такое. А даже если и осмелился, то сделал бы это так коряво, что мне удалось бы выскользнуть из его рук на счет "раз". А потом я непременно влезла бы под душ, настолько противны мне были его прикосновения.
Новый Лёшка ухватил меня так, что вырваться я не смогла бы при всем желании. Это во-первых. И это "во-первых" оказалось не так страшно, как во-вторых: у меня не возникло желания вырываться. Вот только что я готова была его убить, и вдруг…
Хоть режьте меня, хоть жалейте. Хоть пытайте страшными пытками. Сама не понимаю, поэтому никакие пытки не объяснят того, что со мной приключилось.