3
Китайские делегаты оказались очень требовательными. Они объявили, что монгольская территория простирается до Тобольска, а затем до Байкала и до реки Ангары, и требовали провести границу по этой линии. Они насчитали на территории России 6 тыс. беглых подданных. Наконец после двадцати двух заседаний китайцы согласились с тем, чтобы обе империи оставили за собой те территории, которыми они владеют, не отдавая и не присваивая новых земель. Однако два дня спустя китайские министры известили Владиславича, что они согласились на это от своего имени, и потому эти решения не являются обязательными. Китайский император не принимает точку зрения своих министров, потому что монгольские князья не разрешили ему уступать свои земли Российской империи, которая и без того захватила многие их территории. Китайские министры представили новый проект договора, по которому большая часть русской Сибири отторгалась от России. Состоялось еще семь встреч с упрямыми китайскими министрами, которые то угрожали русскому посланнику, то пытались подкупить его. Савва Владиславич, как он сам писал в Россию, ответил китайцам с "холодной гордостью", что он не предатель и потому не собирается подписывать договор в таком виде. Тогда китайцы начали притеснять его, не выдавая ему и его свите никаких продуктов, кроме соленой воды, отчего многие разболелись. Упомянутый министр Цуньли Ямин угрожал Владиславичу расправиться с ним и его свитой как с врагами, сослать их на вечное поселение в пустыню. На это граф Савва Владиславич ответил, что не допустит этого, хотя бы и ценой собственной жизни, а русская императрица достаточно сильна, чтобы отомстить за издевательства над своим посланником. На это китайцы ответили ему: "Ты приехал сюда раздавать подарки, а не договариваться с китайцами. Забери свои подарки и возвращайся с пустыми руками". Явившись на верховный совет китайских министров, Владиславич заявил: "Российская империя дружбы богдыхана желает, но и недружбы не очень боится, будучи готова к тому и другому!" – "Ты объявляешь нам войну!" – воскликнули китайцы. Владиславич отвечал: "Войну объявить указу не имею. Но если вы Российской империи не дадите удовлетворения и со мною не обновите мира праведно, то с вашей стороны мир нарушен, и, если что потом произойдет противно и непорядочно, Богу и людям, будет ответчик тот, кто правде противится". Тогда китайцы потребовали от Владиславича представить собственный проект договора с тем чтобы передать его императору. Говорят, что тот перечитал его несколько раз и решил вообще ничего не заключать в Пекине и не вести здесь никаких переговоров, поскольку им сильно мешали монгольские князья, а перенести переговоры на границу и там обо всем договориться с Владиславичем. Владиславич сообщал своему правительству:
Я более жил за честным караулом, чем вольным послом. Как можно видеть из всех их поступков, они войны сильно боятся, но от гордости и лукавства не отступают; а такого непостоянства от рождения моего я ни в каком народе не видал, воистину никакого резону человеческого не имеют, кроме трусости, и если б граница вашего императорского величества была в добром порядке, то все б можно делать по-своему; но, видя границу отворену и всю Сибирь без единой крепости и видя, что русские часто к ним посольство посылают, китайцы пугце гордятся, и, что ни делают, все из боязни войны, а не от любви. В мою бытность в Пекине имел я письменные сношения с тамошними иезуитами и многие известия чрез них получил; они очень усердствовали, однако могли оказать мало помощи, потому что сами терпят большие притеснения от нынешнего богдыхана; некоторые бояре китайские, которые приняли было римскую веру, казнены за это, и всякая религия, кроме китайской, подвержена гонению, поэтому преосвященному Кульчицкому, хотя и договор заключится, в Пекине быть нельзя. Государство Китайское вовсе не так сильно, как думают и как многие историки их возвышают; я имею подлинные известия о их состоянии и силах, как морских, так и сухопутных; нынешним ханом никто не доволен, потому что действительно хуже римского Нерона государство свое притесняет и уже несколько тысяч людей казнил, а несколько миллионов ограбил; из двадцати четырех его братьев только трое пользуются его доверием, прочие же одни казнены, а другие находятся в жестоком заключении; в народе нет ни крепости, ни разума, ни храбрости, только многолюдство и чрезмерное богатство, и как Китай начался, столько золота и серебра в казне не было, как теперь, а народ помирает с голоду; народ малодушный, как жиды; хан тешится сребролюбием и домашними чрезмерными забавами, никто из министров не смеет говорить правду, почти все старые министры отставлены, как военные, так и гражданские; на их местах молодые, которые тешат хана полезными репортами и беспрестанною стрельбою, пушечною и ружейною, будто для воинских упражнений, а более для устрашения народа и ханских родственников, чтоб не бунтовали.
…Перед отъездом моим из Пекина я завел цифирную переписку с французским иезуитом патером Парени, который пользовался большим расположением покойного хана, и хотя теперешний хан к нему не очень благоволит, однако часто его в совет призывают. Этот патер нашел возможность установить тайную дружбу между мною и ханским тайным советником алегодою Маси, который сделал мне некоторые полезные предостережения; я его одарил, и он обещал мне помогать в пограничных переговорах, которые я буду вести с китайскими министрами.
Этот прозаический текст Саввы Владиславича представляет собой замечательный образец дипломатической наблюдательности и психологической утонченности. Его и сегодня по достоинству смогли бы оценить в кругах европейских дипломатов. На этих нескольких примерах читатель имеет возможность познакомиться с образом мышления и действий, проницательностью и красотой стиля Саввы Владиславича. Мы привели этот текст для того, чтобы как можно полнее воспроизвести образ нашего герцеговинца, хотя бы это и показалось отдельным читателям несколько излишним в монографии такого рода. Следует подчеркнуть, что я пишу эту книгу в первую очередь для сербских земляков Владиславича.
Перед возвращением на границу со своей свитой и китайскими министрами граф Владиславич в Пекине неожиданно заболел. Он послал в Селенгинск секретаря Ивана Глазунова с приказом командиру тамошнего русского гарнизона выйти к границе со всем наличным воинством для встречи посольства. Болезнь Саввы обеспокоила богдыхана, и он ежедневно отправлял к нему личных врачей, а после выздоровления высказал свое искреннее удовлетворение.
1 апреля 1727 года китайский император дал аудиенцию Владиславичу по случаю выздоровления, на которой вручил подарки русской императрице и лично ему. После этого, 19 апреля, они распрощались. Китайский император Юн Чжен, уважая энергичного русского посланника, отказался от многих привычных церемоний своего двора и выразил радость по поводу того, что Савва оставляет его в полном здравии, а также пожелал, чтобы вражда между империями прекратилась навсегда. В доказательство особой благосклонности китайский император протянул графу Савве Владиславичу кубок вина.
Наконец 25 апреля русский посланник покинул Пекин. На границе его встретил стольник Глазунов с двумя полками регулярной армии под командованием полковника Бухгольца. Владиславич понимал, что на границе он будет чувствовать себя более сильным, чем в Пекине, где его дом днем и ночью был окружен китайскими солдатами, будто он был опасным преступником, а не русским послом. Здесь, на границе, он должен был пробыть несколько месяцев в голой степи и в плохоньком жилище, не говоря уж о сибирской зиме: Савва прибыл сюда в октябре месяце.
В ноябре он все-таки получил текст договора, подтвержденный соответствующими подписями и подлинными печатями. Граф Савва Владиславич не хотел подписывать его на реке Буре, в десяти верстах от крепости Кяхта, поскольку это не отвечало его замыслам. Он заявил, что шведы, пожелавшие отторгнуть от России одну область, заплатили утратой пяти своих областей; персы, пожелав ограбить один караван, заплатили за это России пятью своими провинциями. Тем самым он дал знать, что Россия может так поступить и с Китаем! После этого Владиславич послал русскому агенту в Пекине Лангу, шведу по происхождению, личный меморандум, который следовало передать богдыхану. Меморандум был составлен в самых решительных тонах; Савва доводил до сведения китайского императора, что его делегаты подделали договор, который русский посланник передал ему в Пекине; причем изменили не только целые главы, но и переписали его грубым и оскорбительным для России языком.
Китайский император действительно учел претензии посланника Владиславича и приказал сурово наказать главных делегатов, а прочих лишить чинов и имущества. Сам дядя императора Лонгота, более прочих упорствовавший на переговорах, был под конвоем отведен в Пекин и там подвергнут наказанию.
Наконец 5 апреля 1728 года на границу прибыл полномочный министр богдыхана с новым проектом договора, подготовленным лично императором в полном соответствии с предложениями графа Владиславича. К тому же тексты договора, которыми они обменялись, были исполнены на русском, а не на китайском языке.
Следовательно, были достигнуты именно те результаты, которых добивался русский посланник. Важно отметить еще одну деталь: за два года переговоров геодезисты успели составить географическую карту пограничной зоны между двумя империями с точно нанесенной пограничной линией, каковая от реки Шилки до Алтайских гор оставалась нерушимой два века… Именно это составляет содержание договора, который Владиславич назвал Буринским по имени реки, на которой он был подписан, или Кяхтинскому, как его назвали китайцы по городу Кяхта, расположенного в нескольких верстах от этой реки. Чрезвычайно мало в истории дипломатии встречается случаев, когда один-единственный договор гарантировал мир между двумя державами в течение почти двухсот лет! Сразу после его подписания в Забайкалье прекратились набеги монголов и на пространстве в шесть тысяч километров воцарился добрососедский мир.
До графа Владиславича вообще не существовало точных карт Сибири, и теперь она была создана, причем научными методами. Государственные знаки, утвержденные на границе двести лет тому назад, можно встретить и сейчас, как об этом сообщают сибирские авторы; знаки сохранились такими, какими их поставил Владиславич. Спорные территории, существовавшие со времен так называемого Нерчинского договора, подписанного графом Головиным, были теперь разграничены в пользу России. Это был результат тридцати тяжелейших переговорных сессий, которые Савва Владиславич провел с упрямыми китайскими чиновниками. Но он победил, и новая карта была изготовлена.
Китайцы угрожали уморить Владиславича и его свиту голодом, выгнать их в голую степь, где они приняли бы позорную смерть от холода и голода, но это им не помогло. Исследователи утверждают, что однажды Савва едва не продал свой серебряный сервиз, чтобы прокормить своих спутников, но не уставал повторять, что русское государство достаточно сильно для того, чтобы жестоко отомстить за его смерть, и это заставило китайцев смягчить позицию. Все авторы единодушно утверждают, что без энергичных действий Саввы Владиславича договор не был бы подписан.
Русские историки, тексты которых я воспроизвожу почти дословно, утверждают, что непосредственно переговоры длились менее семи месяцев, тогда как остальное время было потрачено на изучение отдельных важных деталей. Русские авторы считают, что "граф Савва оставил о себе в России воспоминания как об умнейшем министре и дипломате и что такой памяти в Китае не удостоился никакой другой посланник европейских держав". Интересно, что Владиславич в Китае вел переписку с тамошними иезуитами, которые были враждебно настроены к православию и, соответственно, к России. Правительство уполномочило пообещать им, что не только их переписка может свободно следовать по территории России на Запад и с Запада в Китай, но и самим им будет разрешен проезд по территории России. Владиславич сообщил правительству о тайном союзнике китайского императора, "алегоде" Маси, которому он послал в подарок мехов на тысячу рублей. Как мы уже видели, важнейшей особенностью дипломатических методов Владиславича было изучение людей и характеров: турок, итальянцев, китайцев, а также самих русских. Именно в этом заключались причины его личного и дипломатического успеха, что есть истинного герцеговинская черта его сербского характера.
В архивах Пекина отмечено, что после Нерчинского договора в Китае побывали пятьдесят русских посланников (по крайней мере так утверждает историк Шумахер), но только четверо из них запомнились хозяевам: Спафарий, Избрант, Измайлов и – более всех – Владиславич. Прочие были обычными посыльными или же высокопоставленными пограничными чиновниками, которые представлялись в Пекине царскими посланниками или полномочными послами. Владиславич в своих письмах жаловался на самозванцев. Действительно исторической личностью из них остался только Владиславич. Его земляк и дальний родственник, Матия Павлов Владиславич, рассказывает сербам в своей книге "Театрон", подаренной монастырю Добрич у Требинья в Герцеговине, как Владиславич разграничил то, что "со времен Сибирского царства было под Россией, а до этого пятьсот лет под Китаем, на пять тысяч миль ширины и длины, от Великого океана на полдень…". В Китае дипломатический успех Саввы на реке Буре также считается историческим событием. Добавим напоследок, что Владиславич во время пребывания в Сибири получил приказание закладывать города, укрепления и пограничные пункты. Крепости были в Селенгинске, Читинске и Троицкосавске. Летом 1727 года, в день Святой Троицы, Савва основал город Троицкосавск. Чтобы удовлетворить потребности и желания православного населения, он построил церковь во имя Святого Савы Сербского (Неманича), и нас, сербов, чрезвычайно волнует то, что при любых обстоятельствах в этом великом герцеговинце жила и работала сербская мысль. Один автор рассказывает, что Владиславич воздвиг на одном из пограничных холмов большой деревянный крест с надписью: "Крест Божий, знак границы между Российской и Китайской империями, поставлен года 1727, июня 26 дня". Надпись со временем стерлась, однако крест Владиславича, как утверждают русские историки Сибири, и по сей день стоит на том месте, где он его утвердил.
После счастливо заключенного Буринского договора, который впервые зафиксировал границы между двумя величайшими империями мира на протяжении почти 6 тыс. километров, русский посланник граф Савва Владиславич отправляет императору Петру II, который 16 мая 1727 года, во время пребывания Саввы в Китае, сменил на престоле Екатерину I, следующее послание:
Могу Ваше Императорское Величество поздравить с подтверждением дружбы и обновлением вечного мира с Китайскою империею, с установлением торговли и разведением границы к немалой пользе для Российской империи и неизреченной радости пограничных обывателей, в чем мне помогал Бог, счастие Вашего Величества и следующие причины: во-первых, я был отправлен с поздравлением нового богдыхана со вступлением на престол, что было ему чрезвычайно приятно, и он велел меня принять в Пекине, иначе я бы в этом городе не был и ни одного бы дела не окончил. Во-вторых, в бытность мою в Сибири приискал я на китайцев с русской стороны большие претензии, которые дали мне возможность держаться твердо в Пекине; всегда я им на одно слово отвечал двумя и грозил войною, хотя и не явно; я представлял им, что Россия сносила их обиды до настоящего времени, потому что вела три войны – шведскую, турецкую и персидскую, которые все кончила чрезвычайно для себя выгодно: теперь же, не имея ни с кем войны, послала меня к ним искать дружбы и удовлетворения. В-третьих, чрез подарки, посредством отцов иезуитов, сыскал я в Пекине доброжелательных людей, которые хотя мне помочь не могли, однако посредством тайной переписки открывали мне многие замыслы, лукавства и намерения китайских министров; больше всех я обязан названному мною в прежнем донесении тайному советнику (по их – алегода) Маси, которому я послал с караваном в подарок мягкой рухляди на 1000 рублей, а посреднику патеру Парени – на сто рублей. В-четвертых, на границе труднее всего было мне спорить с одним из китайских министров, дядею богдыхана Лонготою, и вдруг в полночь 8 августа приехали из Пекина офицеры и этого гордого Лонготу взяли и отвезли в столицу под крепким караулом, оставшиеся же два министра были гораздо умереннее; кроме того, сблизился я с одним старым тайшою, или князьком, монгольским, который пользуется большим уважением между китайцами, он меня во всем предостерегал и уведомлял о поступках и замыслах китайских министров, и о чем они днем с ним советовались, о том ночью давал он мне знать чрез своего свойственника; за это я его наградил и обещал давать ежегодно по двадцати рублей до самой его смерти, а долго он не проживет, потому что ему за 70 лет. В-пятых, прибытие тобольского гарнизонного полка на границу, закрытие некоторых городов и мест палисадами, построение новой крепости на Чикойской стрелке, верность ясачных иноземцев, бывших в добром вооружении со мною на границе, более всего помогли заключению выгодного договора.
Кроме того, Владиславич сообщил в Москву о состоянии православной церкви в Китае, которое его весьма беспокоило. Он сообщил в Петербург, что в будущем не следует посылать туда архиерея, потому что это вызовет у китайцев серьезные подозрения и взволнует живущих там европейцев иных вероисповеданий. Поэтому он приказал Иннокентию Кульчицкому оставаться в Сибири, а в Пекине поставить Антония, архимандрита Иркутского, который прибудет в Селенгинск со старым попом-пьяницей. Иннокентий и Антоний по этому поводу безбожно ссорились между собой.
Граф Савва Владиславич, русский посланник, 3 июля отправился из Селенгинска по реке Селенге и Байкалу в Иркутск, куда прибыл 14 июля. 2 августа он уже был в Енисейске. Оттуда 7 августа он выехал в Тобольск, где был уже 14 сентября, и оттуда выехал 17 ноября, чтобы уже 18 декабря 1728 года прибыть в Москву. В Петербург он прибыл в феврале 1729 года. Все это время его жена с детьми постоянно проживала в Москве, где пребывал и его сын от первого брака, Лука. Да и Министерство иностранных дел все еще находилось в Москве, поскольку окончательно столица переместилась в Петербург только три года спустя.