Во время разговора я рассматривал внутреннее убранство чума. Чум поставлен прямо на землю. Посредине, в небольшом уг лублении тлеют угольки костра. Над очагом висит деревянное устройство с отверстиями и с железным крюком для подвешивания котла или чайника. У левой и правой стены чума лежат оленьи шкуры. За очагом установлен вертикальный шест. За ним стоит столик на высоких ножках, где лежит хлеб, пакеты с макаронными изделиями, пачки чая, сигареты и разная мелочь. Чум покрыт брезентом.
Настало время и мне задавать вопросы. Я достал свои тетради и стал составлять родословную этой семьи. Она оказалась не такой большой, потому, что основная масса носителей фамилии Яптунай проживают в Гыданской тундре. Предки этой семьи перекочевали оттуда. Жена Владимира Яптуная из рода Вануйто. С ними живет еще мать Владимира, урожденная Салиндер. У них трое мальчиков и трое девочек. Старший сын Родион сейчас в тундре с оленями. Девочки и младшие сыновья в чуме у Нерчу. Там, Нина Николаевна или как ее здесь называют по-ненецки уважительно Нина-хада - бабушка Нина, раздает подарки. Почти все обитатели стойбища находятся в том или ином родстве с бабушкой Ниной. Ядне одна из самых больших фамилий в антипаютинской тундре.
18.00. Вышел из чума, чтобы немного проветриться. Ко мне сразу же подбежали три небольшие собаки, разной масти и стали вертеться возле меня. Я погладил одну из них, тут же под мою руку подлезла другая. Третья зарычала на первых двух и попыталась отогнать их от меня. Я погладил и ее. Они чуть не передрались между собой. Видимо, ненцы не особенно балуют своих собак лаской.
Постеснявшись спросить, есть ли здесь определенное место, где отправляют нужду, я пошел за ближайшую сопку. Невдалеке увидел Нерчу, который, сняв ремень, подпоясывавший малицу, при сел на корточки. Малица со всех сторон полностью прикрыла его ноги, и понять, чем он занимается, было невозможно. Чуть правее Владимир проделал то же самое. Я пошел дальше, чтобы скрыться от посторонних глаз.
Погода была солнечной и теплой, но дул сильный ветер. Я прошелся по окрестностям, пособирал голубику. Возвращаясь к стойбищу, увидел двух мальчиков лет семи. Одетые в малицы они соревновались в стрельбе из небольших самодельных луков. Один из них что-то почти беспрерывно говорил другому по-ненецки, а второй внимательно его слушал, изредка отвечая, и выполнял все его указания. Так играя и разговаривая, они уходили все дальше от стойбища.
Из чума вышла Нина-хада. Увидев меня, она спросила, как я устроился, и стала рассказывать о своих родственниках и об их жизни в тундре. Я расспросил ее о жителях остальных чумов.
Бригадир Молька Лапсуй со своей семьей жил в среднем чуме. А в нескольких километрах отсюда располагались еще два чума.
Это карантинная часть 10-го стада. Летом олени болеют копыткой, поэтому все большие совхозные стада разделяют на две части, чтобы легче было выявлять и лечить заболевших оленей. Сейчас Молька, Родион Яптунай и Денис Ядне были в стаде. Вме сте с пастухами карантинного стада они занимались лечением и кастрацией оленей.
Во время нашего разговора из чума вышла жена Нерчу в старой суконной ягушке. Она вынесла доску, уперла ее одним концом в землю, натянула на нее шкуру и принялась выскабливать ее железным скребком, вставленным в середину слегка изогнутой палки. Кожа, имевшая желтоватый оттенок, постепенно становилась все белее и белее.
20.00. Незаметно наступил вечер. Я подошел к чуму Яптунаев. Возле чума сидела старшая дочь Владимира Нонна, девушка двадцати лет, и при свете заходящего солнца с увлечением читала какую-то сильно потрепанную книгу.
Из чумового отверстия тянулся дымок. Зайдя внутрь, я при сел на шкуры. В чуме горела керосиновая лампа, прикрепленная к вертикальному шесту. Хозяйка возилась у костра, над которым висел большой котел, а два черных прокопченных чайника стояли прямо на углях. В котле варилось оленье мясо. Через полчаса оно было вынуто и положено в большую миску, а бульон густо заправлен мукой. Хозяйка не говоря ни слова, выдвинула на середину столик, нарезала хлеба и поставила миску с мясом. К столу, подогнув под себя ноги, подсели только мы с Владимиром и мальчики. У каждого ненца имеется свой нож. Я тоже достал свой небольшой перочинный ножик. Каждый взял себе по куску и стал есть, отрезая по маленькому кусочку.
Еще в прошлом году, в Гыде, меня поразило, как ненцы едят мясо. Они зажимают большой кусок зубами и быстрым движени ем ножа снизу вверх отрезают маленький кусочек. Так же ели баранину монголы-скотоводы в фильме Никиты Михалкова "Урга - территория любви". Я попробовал проделать то же самое, но чуть не отрезал себе кончик носа.
Пока мы управлялись с мясом, хозяйка налила нам в чайные чашки похлебку. Чай нам налили в те же чашки, предварительно протерев их насухо мхом, который здесь используют в качестве ветоши. Насытившись, мы прилегли на шкуры, а к столу на пластмассовые ящики из-под водки подсели женщины.
22.00. Настало время укладываться спать. Самые младшие, девятилетний Виктор и семилетний Алексей давно повалились на шкуры и уснули, не снимая малиц, и не дожидаясь, когда разберут постели. Мы с Владимиром вышли на улицу. Минут через десять нас позвали. Шкуры, аккуратно свернутые днем у стенок чума, были теперь расстелены. Мне показали мое место на левой стороне чума и выдали чижи (меховые чулки мехом внутрь), которые ненцы обычно надевают на ночь. Вместо одеяла мне дали женскую ягушку, сшитую из оленьих шкур. Так как у ягушки мех и с наружной и с внутренней стороны я накрылся ею, не разбирая сторон. Это увидела Нонна и сказала, что накрываться надо внутренней стороной, а внешней накрываются только покойники. Слева от меня расположился Владимир с женой, а справа - младшие мальчики. На другой стороне чума улеглись дочери и мать Владимира. Над нашими постелями опустили ситцевый полог от комаров, привязанный к шестам чума. Долго не мог уснуть на новом месте.
12 августа, пятница.
10.00. Проснулся от звуков. В костре потрескивали ветки тальника, хозяйка возилась с чайниками. Все встали. Я умылся на улице из рукомойника, привязанного проволокой к нарте. Напились чаю с хлебом и маслом. Ненцы не намазывают масла на хлеб, они подцепляют чайной ложкой маленький кусочек и отравляют его в рот. Сахар в чай не кладут, тоже едят ложкой. После чая небольшой перекур.
После завтрака хозяйка и ее дочери стали наводить порядок в чуме, а хозяин надел малицу, аккуратно подпоясал ее ремнем и вышел на улицу. Вместе с ним вышел и я. Младшие мальчишки уже давно бегали возле чумов.
Нерчу пригнал стадо, сегодня он был дежурным пастухом. Первый раз в жизни я увидел, как загоняют оленей в кораль. Он состоит из нарт, стоящих полукругом и упирающихся чуть наискосок носами в зад друг другу. Женщины держат в руках длинную веревку и по мере заполнения загона замыкают круг. Нина-хада пригласила меня поучаствовать, и дала мне веревку. Когда я, по примеру женщин, стал махать руками с веревкой и гортанно кричать гэрть-гэрть, не давая наиболее строптивым оленям вырваться из загона, это вызвало веселье у всех обитателей стойбища. Примерно через полчаса в кораль загнали большую часть быков, отделив их от важенок и телят. Самых резвых и не приученных еще к загону пастухи ловили арканами. Во время загона собак привязали к нартам, чтобы не мешались под ногами.
Зайдя в загон, Нерчу стал выбирать быков для запряжки в нарту. Он вывел по очереди трех быков из круга и запряг сыромятной упряжью. Когда он выводил очередного быка, женщины опускали веревку до земли, а затем быстро поднимали, чтобы не выбежали другие олени.
Владимир и Нерчу начали ловить больных оленей. Пойманного быка Нерчу держал за рога, наклоняя их к земле, а Владимир насе дая всем телом на круп животного подсекал ему ноги. Нерчу попросил меня подержать оленя за рога, покрепче прижимая их к земле. Владимир завязал три здоровые ноги оленя веревкой, чтобы тот не брыкался. Больную ногу, с большим, вздувшимся гнойником у самого копыта он крепко зажал левой рукой, а правой сделал ножом надрез. Из ранки брызнул гной. Владимир стал выдавливать руками и вычищать ножом гной до тех пор, пока рана не очистилась и не появилась свежая кровь. Нерчу залил рану густым раствором марганцовки, затем заправил большой шприц бицилли ном и вколол его оленю в бедро. Владимир развязал оленю ноги и слегка ударил его ладонью по бедру. Олень вскочил на ноги, пытался бежать, но не смог и потихоньку захромал к остальным оленям. Нерчу сказал, если рана снова загноится, операцию надо будет проводить еще раз. Таким же образом были подлечены еще три оленя - две важенки и теленок.
Присев отдохнуть на нарту я стал наблюдать, как женщины выпускают быков из загона. Ко мне подошел Нерчу и коротко сказал, - Пошли. Я пошел за ним к его чуму. С левой стороны от входа лежал довольно упитанный олень со связанными ногами, на его шее была завязана мертвой петлей веревка. Нерчу взялся за один ее конец, а другой предложил взять мне. Я накрутил веревку на руку и Нерчу скомандовал, - Тяни! Мы затянули петлю на шее оленя. В это время Нина-хада три раза прошла под веревками вокруг оленя, как полагается гостю, в честь которого забивается олень.
Олень умирает в течение 10-ти минут, широко раскрыв глаза и как бы умоляя пощадить его. Когда смотришь в его тускнеющие глаза, кажется, что видишь, как его душа покидает тело.
Нерчу повернул оленя на спину и острым ножом аккуратно разрезал его шкуру от паха до шеи. Потом он и Владимир стали, не спеша отделять ее от туши, сначала левую, а затем правую сторону. Шкуру сняли до головы и до копыт. Отрезали голову. Ноги отрезали у колен вместе с частью шкуры и отложили в сторону. Тушу переложили на большой кусок плотного целлофана. Нерчу вспорол ножом живот оленя и вынул оттуда мочевой пузырь и кишки с остатками непереваренной пищи. В желудок оленя, заполненный кровью, он нарезал маленькими кусочками почки, печень и куски мяса.
Бабушке Нине первой налили стопку водки, потом выпили Нерчу с Владимиром. Затем все, включая жену и детей Нерчу, приступили к трапезе. Нина Николаевна предложила и мне при соединиться. Без водки, - сказала она, первый раз сырое мясо не пойдет. Я выпил стопку и присел к туше. Нерчу выловил для меня кусочек печени. Я его съел и взял кусок сырого мяса, который прожевал и проглотил с трудом. Не скажу, что кровавая трапеза была мне очень приятна, но и особого отвращения я не почувствовал.
Остатки туши женщины завернули в целлофан и уложили на нарту, на которой было упаковано довольно много вещей. Желудок с остатками крови положили в эмалированный тазик и поставили на ту же нарту.
После сырого мяса, - сказал Нерчу, - надо обязательно пить горячий чай. Мы зашли в его чум, тоже покрытый брезентом. Слева от входа было сделано небольшое окошко, закрытое прозрачным органическим стеклом. Оно давало дополнительный свет, помимо того, который проникал сверху, из чумового отверстия. Меня усадили на гостевое место на левой стороне чума в центре. Жена Нерчу занялась чаем. Снова на столе сахар, масло и ягоды с сахаром. В качестве праздничного лакомства на стол было выставлено сгущенное молоко и положены кучкой карамельки. После сырого мяса, горячий чай, заваренный по-ненецки, показался как никогда вкусным и ароматным.
14.30. Нерчу уехал на своей упряжке проверять оленей, а я и Нина Николаевна остались в его чуме. Младший сын Нерчу Тэтамбой, вчерашний разговорчивый лучник, все время показывает мне разные предметы и пытается поговорить со мной по-ненецки, а я понимаю лишь отдельные слова. Нина-хада выступает переводчицей. Она говорит, что племянник хвастается подарками, полученными от бабушки.
16.00. С карантинного стойбища приехали старший сын Нерчу Денис, Родион Яптунай, бригадир Молька Лапсуй и друг Дениса Руслан Салиндер. Они распрягли оленей, разошлись по своим чумам и стали приводить себя в порядок. Познакомился с ребятами. Они хорошо говорят по-русски, и охотно отвечают на вопросы. Денису 18 лет, осенью собирается в армию. Руслан младше него на два года. Они помогали бригадиру лечить оленей. Завтра опять собираются в карантинное стадо.
Ненцы, как я заметил, от природы застенчивы и не знают о чем говорить с приезжим человеком, а зачастую им трудно выразить свои мысли по-русски. Женщины, видимо, в силу обычаев, вообще молчат. Нормальную беседу удается вести только с Ниной Николаевной и с молодыми ребятами. С остальными чувствую себя немного не в своей тарелке из-за незнания ненецкого языка.
18.00. На вечернем загоне, когда ловили оленей для ночного дежурного пастуха, Денис дал мне аркан и показал, как надо пра вильно его сматывать. Первые попытки заарканить оленя оказались безуспешными.
После ужина Владимир Яптунай уехал на ночное дежурство.
13 августа, суббота.
9.00. После завтрака снова арканят оленей. Нина-хада дала мне веревку, и я опять вместе с женщинами замыкаю круг загона.
Подошел Денис, сказал, что это женское дело, а мужчина должен ловить оленей. Теперь я понял причину вчерашнего смеха. Денис дал мне аркан, снова пытаюсь научиться простому, казалось бы, делу. Внимательно наблюдаю за Денисом. Он показывает, как надо правильно сматывать аркан.
Аркан сплетен из тонких полос оленьей шкуры, очищенной от меха. К нему привязан костяной замочек. Сначала делается петля диаметром метра полтора. Замок зажимается в левой руке (заметил, что большинство мужчин этого стойбища бросают аркан именно левой рукой), на которую наматывается 7–8 ровных колец, одно чуть больше другого. Оставшуюся часть аркана сматывают в правую руку. При броске правильно смотанный аркан разворачивается в ровную петлю, которая попадает прямо на широкие рога оленя. У ненцев это получается очень лихо. Первый раз я сделал такую большую петлю, что ею можно было поймать двух оленей. В другой раз не выровнял аркан, кольца все изогнулись, и в полете аркан запутался… Ничего, думаю, что научусь.
Прокатился метров двадцать на упряжке Нерчу в качестве пассажира. Очень понравилось.
11.00. Забили двух оленей, у чума Ядне и у чума Яптуная.
Шкуры этих оленей пойдут на пошив малиц. Как объяснила мне Нина-хада, наступило время забоя оленей на шкуры.
Снова пьем чай в чуме у Яптуная. Нина-хада говорит, что чай в тундре пьют несколько раз в день, а полноценную еду, такую как суп готовят только вечером, когда заканчиваются все дневные дела и поездки и вся семья собирается в чуме.
13.00. Записал родословную Мольки Лапсуя. Хотел прояснить линию гыданского шамана Варака Лапсуя, но не получилось. Сам Молька оказался стеснительнее любой женщины, за него все гово рила жена. Однако она не смогла сказать, в каком родстве их семья находится с Вараком.
15.00. Начались сборы в карантинное стадо. Возле каждого чума стояла запряженная оленями нарта. Собрались ехать Нерчу, Денис, Руслан и Родион. Захотели сходить в гости и дочери Владимира Нонна и Елена и дочь Нерчу Ангелина. Владимир сказал, чтобы я шел пешком с девушками, а рюкзак с моими вещами привезут на чьей-нибудь нарте.
Вдали от родителей девушки оказались очень разговорчивыми. Сначала они донимали меня вопросами о Москве, просили рассказать какую-нибудь историю или пересказать фильм. Потом запели на три голоса какую-то заунывную эстрадную песню. Когда я спросил, что это за песня, они ответили, что ее поет Таня Буланова, они слышали ее в поселке по телевизору. Нонна спросила, видел ли я в Москве Буланову. Я сказал, что даже не знаю, кто это такая. Девушки мне не поверили. Сколько я ни объяснял, они никак не могли понять, что у меня совсем другие интересы.
Нас догнал на упряжке Денис. Девушки продолжили идти пешком, а мы с Денисом поехали. Сначала упряжкой правил он, затем дал и мне попробовать. С непривычки было трудно, но интересно. Никак не мог удержать в руках хорей, да еще нужно было вожжей направлять передового оленя. Вроде стало получаться, но вдруг олени ни с того, ни с сего понесли. Пытаюсь их завернуть, но никак не могу перехватить вожжу покороче, а они несутся дальше. Наконец, на одном из бугров олени остановились, нарта опрокинулась, и я из нее вылетел. Сзади, чуть не падая от смеха, приближался Денис. Он взял управление в свои руки, и мы поехали дальше.
Вдалеке показались олени и рядом с ними пастухи. Не доезжая до них метров сто, я снова взялся управлять упряжкой. Затормозив вожжей передового оленя, я соскочил с нарты, подошел к пастухам и поздоровался по-ненецки, - Нгани торова. Они тоже по приветствовали меня по-ненецки и один из них, уже по-русски, сказал, что упряжных оленей после остановки надо привязывать к нарте, иначе они убегут и утащат нарту. Тут же он показал, как это делается.
17.00. Наконец добрались до карантинного стойбища. Меня, нового человека, облаяли все собаки, но стоило их погладить или потрепать за ушком, как они прониклись ко мне доверием.
Девушки познакомили меня с обитателями двух чумов. Здесь живут две семьи Салиндеров, но родственниками они не являются. Думаю, запись родословных все прояснит. Мы выпили чаю в каждом чуме.
Через некоторое время Нерчу привез Нину Николаевну. Радости обитателей обоих чумов не было предела. Все вышли ее встречать, глаза у всех светились счастьем. Бабушку Нину тоже напоили чаем в обоих чумах. Я сделал несколько снимков. Нина хада сфотографировала меня в окружении девушек. Солнце стало клониться к закату, и Нерчу стал собираться домой.
19.00. После отъезда Нины Николаевны на стойбище стало немного грустно, все замкнулись и, не охотно выходили на разговоры с новым человеком. Я решил прогуляться по окрестностям.
Возле одной из сопок обнаружил мертвую важенку, рядом с которой стоял теленок. Придя на стойбище, я рассказал об этом муж чинам, вернувшимся из стада. После ужина мы пошли на то место. Молодой парень, Владик Салиндер, по ушной метке определил, что это важенка Дениса Ядне и, судя по всему, лежит здесь давно, так что даже ее шкура ни на что не годится.
Познакомился поближе с молодыми ребятами Владиком и Иваном. Владик оказался очень разговорчивым, он говорил и задавал вопросы, почти не умолкая. Иван сидел рядом на нарте и говорил только тогда, когда я его о чем-то спрашивал. Оба они отслужили армию. Сейчас помогают родителям пасти оленей, но в штате совхоза не числятся. Я рассказал им о своей работе. Они отнеслись к моему рассказу с пониманием и интересом. Это очень порадовало.
Ночевать я остался в чуме Владика Салиндера. Мне выдали ночные чижи и ягушку и уложили на гостевом месте. Слева от меня расположился Владик с молодой женой, справа его отец и мать с младшей дочерью. На противоположной стороне спали сестра Владика, бабушка, дедушка, еще одна сестра и племянница.
14 августа, воскресенье.