- Молодёжные, Борюшка, газеты, молодёжные! Партийные, они ведь заняты другими проблемами, о спорте помещают тютельные заметки, а комсомольцы фугуют вовсю. Ребята зубастые, так недостатки вскрывают, что комитетским деятелям вроде нас с тобой только икается. Вот мы эти недостатки маленько поанализируем и определим слабые их места, которые именно у нас должны стать сильными. И мы их усилим.
- А надо нам, - задумчиво произнёс Борис Степанович, - как максимум, позиций шесть-семь.
- Вот видишь, ты и уцепил мою мысль.
- И значит… - Песчаный уже подсчитывал в уме… - чтобы их усилить, со стороны нам надо пригласить человек… пятнадцать.
- Своими резервами обойдёмся!
- Нет, Емельян Иванович, нет. В общем, два десятка надо брать для круглого счёта. Ведь и с тренерами у нас напряжёнка.
- Эх, Татьяна-то Тимофеевна вот бы где сгодилась! Да откажется, пожалуй: ей с ребятишками - люли-малина.
- Прыжки в воду - не профилирующий для нас вид, - холодно заметил Песчаный.
Это напоминало дни (также ночи) запуска воды в бассейн. Только тогда денёчки бежали, а теперь год летел, точно сплошной беспрерывный день, сумасшедший, горячечный. Тогда, прежде, повелевали Емельяном страсть и азарт, но и убеждённость, и сейчас полыхал азарт, убеждённость же…
Ну, старался не философствовать. Не отвлекаться. Если от нежелательных мыслишек избавления не было и бессонница одолевала, говорил себе: "Вот же ведь и Кормунин завозил в эти места необходимые кадры, и Залёткин, и не десятками - тысячами. А что те кадры спасали страну, оружие ковали, что жили в палатках и бараках…" Время, говорил он себе, сейчас другое. Но и кадры нужны другие, и условия для них. Сравнивать, утешать себя этим - типун тебе, Емельян, на язык.
Чуть свет в кабинет к нему входил Песчаный - спокоен и неумолим. Садился, придвигая к себе перекидной календарь, молча проверял, что исполнено из записанного собственноручным песчановским бисером. Если со вчерашнего дня оставалось что неисполненное, между ними молчаливо считалось, что число на календаре вчерашнее. Если Емельяну чудом удавалось выполнить всё, что ими было намечено, Песчаный даже не переворачивал листок, а с облегчением срывал, комкал, кидал в корзину.
Какие такие особенные требуются усилия, чтобы в полумиллионный индустриальный город переселить два десятка человек? Да огромные. Надо ведь спортсменов и тренеров и уговорить, создать стимул. Баскетбольному центровому, акселерату, вымахавшему в свои семнадцать на два семнадцать, - пообещать устроить в институт. Да не ему, лопушку, - что он решает? - родителям. Папаша и мамаша - люди бывалые, хлебнули и сладкого, и горького, сомневаются, прикидывают… Переговоры берёт на себя тренер, он оттуда же переезжает. Здесь, на месте, надо уломать ректора института - престиж вуза, честь и слава… Тренеру, чтобы не потерял, а выиграл в зарплате, - организовать повышенную почасовую нагрузку… Приискать работу его жене, по специальности провизору… На первое время номер в гостинице - разумеется, люкс.
- Павел Филиппович? Как жизнь молодецкая? - Директор гостиницы верхним чутьём, как добрый гончак, чует, откуда и почему такой веет ласковый ветерок.
- Миазит, говоришь, замучил? Дак ты разве не знаешь, что я заговором лечу? Какие шутки - сотни вылечил. Только самое эффективное средство - сауна. Да и развеяться иной раз полезно такому, как ты, государственному человеку.
С этим, Павлом Филипповичем, кажется, порядок. Емельян мнёт ладонью щёки, стирает льстивую улыбку. Новый посетитель является - плечищи такие, что едва в дверь протиснулся, голову нагнул под притолокой. Уши примяты, поломаны, лицо бурое, грубое, а глаза на нём младенческие - васильки. Борец-тяжеловес классического стиля, сам по себе приехал, за собственный счёт и даже не просит оплатить дорогу. Его в соседней области из команды дураки списали - ввиду критического возраста, а в нём ещё силушка по жилушкам играет. Он на любую работу готов. Рабочим на стадион - пожалуйста: "Общежитие дадите?"
Хоть чутошный, да праздник. Перед тем как вызвать служебную машину. "Саша, на трубопрокатный". Верный шофёр молча вздыхает, сочувствует. Директор трубопрокатного - мужчина кремнёвый: набычился, насупился. Это, конечно, не Залёткин: тот, когда Емельян сунулся к нему с подобным делом, заявил, уставясь в столешницу, что ясности в вопросе не видит, а видит туфту. Выгнал, по существу. Здесь же шанс Емельяна в том, что трубопрокатчик самолюбив не в меру. "Перспективное, понимаешь, предприятие, - иронизирует над ним Емельян, - развивающееся, ёлки-палки, производство. А наш вот анализ показывает - что? Что в спортивном плане вы глядитесь пониже, чем кожевенная артель". - "Кожевенная?" - Директор взъяряется, жмёт пятернёй на все кнопки селектора сразу. "Внимание всем! Нас тут один… якобы деятель… уличил, что кожевенная артель, полтора инвалида, вносит больший вклад, чем мы в спортивные успехи области. Товарищи, нам дорога наша честь? Значит, так: прибывают три гандболистки. Гандбол, ручной мяч - рукой кидают. Вниманию кадров. Где у нас имеются единицы, не больно влияющие? В ОТК, знаю, ставка есть. В УЖКХ. Третью подыскать". Даёт отбои. "У тебя ко мне всё?" - "А жильё строишь?"
В собственной приёмной ждёт, ножка на ножку, флиртует с секретаршей моложавый, жизнерадостный руинный крепышок, весь в бобрах, точно оперный певец. Это знаменитый тренер по тройным прыжкам. Сложное движение - тройной, три стадии. Называется: скачок, шаг, прыжок. Знаменитый тренер всегда прыгает, скачет и шагает куда надо. Он привёз перспективного питомца. Он шагает через порог кабинета и усаживается, ножка на ложку. "Климат у вас суровый, весна поздняя, баба слабая. Нам нужен сбор, нужны юга". Знамо дело: чеши к начфину исполкома, потому что, только заручившись его согласием, целесообразно предстать пред строгие очи зампреда. Дополнительные средства требуются, свои на нуле, а "юга" влетают в копеечку.
Парамонов время от времени берётся за голову - на место ли она ещё? Борис Песчаный головы не теряет. Хорошо, что у Парамонова есть Песчаный: вот уж подлинно вошёл парень патроном в патронник. На исходе трудового дня Песчаный вновь появлялся в его кабинете и вновь поворачивал к себе численник. Без слов, но почти всегда с немым укором. На Песчаном гнедая, с отливом, тройка, воротничок ослепителен. Емельян по воскресеньям дома занимается постирушкой и глажкой: на шесть дней нужны шесть рубашек: ровно столько, сколько их у него есть. Песчаный приглашает Парамонова проследовать в свой кабинет, заместительский - не откнопливать же от стены простыню-таблицу, которая всё испещрённей цифрами. Текущий анализ динамики будущих результатов спартакиады, прогнозирование - его конёк. И отчасти - для Парамонова - тайна; Это можно ещё понять, как оперировать сопоставимыми величинами: ну, там, метрами, секундами, килограммами, показанными на прикидках, но взвешивать результаты несыгранных игр, нестанцованных гимнастических танцев?..
Песчаный прощается и уходит домой по ночному городу, чтобы вернуться, почитай, тоже по ночному. Парамонов ночует в кабинете на диване. Под утро варит на плитке "Геркулес": стакан овсяных хлопьев (у него кружка) залить тремя стаканами воды или молока (какое там молоко, кому за ним бегать? Рукомойник налево по коридору), помешивать 15–20 минут, соль и сахар по вкусу. Вкуса Емельян не замечает.
Иногда посреди рабочего дня к нему заглядывала Аннушка - с пирогами, жаренными в масле, начинка - мясо с рисом, с термосом, в котором - ах ты, умница, - крепчайший, как чифирь, сладчайший чай: усталость враз снимает. Ему бы хоть ласковое слово ей сказать, и на языке уж вертелось, но язык сам собой принимался молоть: "Понимаешь ты, дело какое, на сегодняшний день Астрахань очков на пять может стоять выше Саратова, а Краснодар - вклиниться между Красноярском и Пермью, а если Краснодар обштопает Красноярск, то у нас фактически санш… шанш…" Не мог выговорить "шанс" - зарапортовался. Аннушка склонялась к нему, целовала в макушку и уходила на цыпочках.
Однажды вместо неё пожаловала Татьяна Тимофеевна Рябцева. Та стесняться не стала, что мешает, отрывает от самонужнейших забот. Отгребла в стороны бумаги, которыми был завален стол, вымотала из полотенца кастрюлю, вынула тарелку. Из-под крышки пахнуло упоительным ароматом кислых щей. Бухнула в них одну за другой три ложки сметаны.
- Ну дак это какое же спасибо вам огромнеющее, - воскликнул Емельян, принявшись уминать лучшее на свете угощение.
- Ничего, ничего. Сейчас я вам аппетит испорчу. Скажите вы мне, - и тряхнула гривой, - как назвать человека, который засеял поле, а потом сам потравил всходы?
- Как?
- Вот я и спрашиваю, как. Вы были в Северостальске физкультурный маяк. А сейчас вы кто?
Он молча ел - не мог оторваться.
- Спасибо говорить, видимо, должна я, - продолжала Татьяна Тимофеевна. - За квартиру, Я ведь было хотела отказаться от ордера. Разве я не понимаю, что это из того фонда - для приезжих ваших? Вам для меня, думаю, она дорого далась.
- Пустяки всё это, не берите в голову, - воскликнул он, хотя проницательная женщина была полностью права. Борис Песчаный стеной стоял за эту двухкомнатную в экспериментальном доме, предназначая её залётному баскетбольному специалисту. И только то, что специалист вовсе не собирался покидать свой номер-люкс (а следовательно, и оседать в Северостальске намерения не имел), да и репутация, которую имела в городе Рябцева, единственный, как-никак, здесь заслуженный тренер страны, позволили Емельяну выиграть тяжбу.
- В голову не беру. А ордер взяла. Имею право. Здесь уже мои корни, мои детишки. Я не из ваших… шабашников.
- Ну, зачем так-то уж всех?
- Пусть не всех. Дело в принципе. Послушайте, вы же честный человек. Не вертун, не показушник. Не дубина стоеросовая. Неужели вы не понимаете того, что даже мои детишки понимают? Я сама из большого спорта, знаю, чем даются успехи. Резервами. Их долго растят. А где они у вас? Вам-то какая польза от этого запланированного рывка на пятое место, от авантюры по существу? Карьера? Не верю. А области какая польза? Что, у нас карман безразмерный?
Он избегал таких мыслей. Они лишали его по ночам уж последних, жидких обрывков дрёмы, и он пристрастился к снотворному. Он ведь не мог выпрыгнуть на полном ходу из машины. Тем более сам был за рулём.
- А пришла я - жаловаться. Щи можете понимать как взятку. Нам время на воде сократили до предела. И из тренажёрного зала вообще грозятся выпереть.
Он не стал спрашивать, кто сократил и кто грозится. Финалы спартакиады проводились не в одном городе, но по разным видам в разных. И Северостальску, имея в виду наличие замечательного бассейна, выделили водное поло (несколько позже, когда другой областной центр замешкался с подготовкой, Емельян вырвал ещё шоссейные велосипедные гонки). Песчаный же, как мастер спорта по ватерполо, удостоился поста заместителя главного судьи.
- Завтра приеду, разберусь, - пообещал Емельян.
- Обманете - в следующий раз отраву подсыплю. Вы меня знаете.
Завтра закрутился, послезавтра завертелся, да и должен же был когда-нибудь отдыхать - хоть душой. Отдыхал на шоссе, на тренировках областной велосипедной сборной. Сборная - радовался - была сильная, её спаял и не щадил приезжий капитан, он же тренер, Лев Гущин, прямой и упрямый мужик, горлопан, въедливый, характерец - наждак: этот, поди, приживётся.
Емельян влезал в техничку - полугрузовичок, где на приваренных стойках висели запасные гоночные велосипеды, поджарые и невесомые, как стрекозы. Хозяйски щупал шины, не перекачаны ли, и в случае надобности с коротким ши́пом приспускал, и зорко в профиль проверял ровность и натянутость запасных ободов.
Впереди на шоссе давал своим отмашку Лев Гущин, и они делали первый, сильный и осторожный нажим на педаль. Они удалялись, сперва гурьбой и вперевалку, стоя в стременах, потом приникали к рулям и вытягивались в кильватерную колонну. Вслед им летела техничка, Емельян мчал в ней стоя, ветер омывал лицо, и хотя шумел мотор, казалось, слышен был ровный, знакомый, родной стрёкот передач, словно кузнечики куют вдоль всей дороги.
Словом, когда через неделю Емельян сдержал слово и приехал, наконец, на улицу Кормунина, то картину застал удручающую. Во дворе возле гаража, прямо на земле, едва тронутой весенней травкой, были сложены маты, на них прыгали и кувыркались рябцевские детишки, что-то покрикивала Татьяна Тимофеевна.
- Это что такое?
- А то такое. - Рябцева сотворила изысканный реверанс. - Выперли. Там теперь у нас заседатели по водному поло будут заседать.
Парамонов круто развернулся и махом полетел по лестнице.
Из-за директорского стола вылез навстречу долгий, как стебель, инструктор Саня Алексеюшкин, ныне и.о. директора.
- А что я мог сделать? - стал он оправдываться. - Борис Степанович распорядился разместить в зале судейскую коллегию, и хотя я предполагал, что вы будете возражать, я предупреждал…
- "Предполагал, предупреждал"! Длинный вон какой вырос, а ума не вынес! Ведь и без того массовая работа у вас наполовину сократилась! Из-за этого… водного поло. Детей обидели, умники! Да как ты вообще мог пустить к себе эту отару!
- Минуточку. - Саня выставил ладони. - Вы же начальник. Вы бы меня так и так заставили.
- Может, я и заставил бы, - сказал ошеломлённый этой мыслью Парамонов. - А ты всё равно обязан был сопротивляться. Ты мне, между прочим, другое сообщи. С теплоходом как дела? Перевозка-то продвигается ли?
- Товарищ Залёткин всю документацию потребовал себе и передал, что, когда надо, займётся лично.
- Э-эх, люди вы тут сидите или инфузории-туфельки? Ладно, айда в зал. Посмотрим, какая она такая - судейская.
Дверь оказалась заперта. Все ключи находились у Песчаного. Парамонов приказал взломать замок.
И когда Борис Степанович Песчаный во главе группы работников центрального ватерпольного аппарата, прибывших в Северостальск убедиться в полноценности подготовки, а значит, в его, Бориса Степановича, рачительности и служебной рьяности, явился в водноспортивный комплекс, его глазам предстала возмутительная картина. Из самовольно, насильственно вскрытой двери, с которой сорвана была и валялась на полу ватманская, каллиграфическая табличка "Судейская коллегия", сантехник и теплотехник, нагло посмеиваясь, волокли столы. Те самые столы, которые тщательно и любовно выбирал по безналичному расчёту Борис Степанович и указывал, в каком порядке расставить. Медицинские сёстры Люба-чёрная и Люба-блонд с весёлым гомоном таскали со двора маты. Всем этим хулиганством руководил, подбоченясь посреди зала, председатель комитета Парамонов.
- Ты извини, Борюшка, - так он приветствовал Бориса Степановича. Как ни в чём не бывало. - Я тут без тебя похозяйничал. Ты малость перестарался, дружок.
Песчаный стал бел как мел. Находившиеся за его статной спиной работники центрального аппарата наблюдали, как он сжимал и разжимал пониже поясницы кулаки.
- Емельян Иванович, это самоуправство, - произнёс он спёртым голосом. - Я как заместитель главного судьи не потерплю такого…
- Какого? - осведомился Емельян. - Тебе что, заспалось? Дак протри глазёнки-то, протри, уясни себе своё место. А не уяснишь, гляди - штанишки спущу. Диагоналевы. Да нахлопаю. Ты кого отсюда выселил, вельможа - сыта рожа? Ты Татьяну Рябцеву выселил! Она у нас такая одна! И в стране такой больше нет! А таких, как ты, - вон на улицу выйду, крикну, свистну - тыща набежит. Словом, вот вам указание: судейскую эту вашу коллегию извольте - в комитет. В личный ваш кабинет. Ну, ещё пару комнат выделю на бедность. Столы сдать назад, где брали. Выговор объявляю пока устно. До приятного свидания, дорогие товарищи.
Эту историю Борис Степанович Песчаный переживал долго и тяжко.
Глава седьмая
Кажется, целую вечность длилась спартакиада, но вот настал её последний день. Он настал на двадцать втором километре к югу от Северостальска, где разыгрывался заключительный номер обширной программы - велосипедная гонка с общим стартом.
Ясный день, лазурь над бором. Судьи сверяют секундомеры. Механики подкачивают или приспускают шины, проворачивают педали, проверяют шестерни переключателей. Шофёры, вскрыв капоты техничек, копаются в железных кишочках. Тренеры бродят поодиночке в отдалении друг от друга, курят, срывают ромашки на обочине, ощипывают лепестки. А на отрезке дороги от меловой поперечной линии и белого над ней полотнища между двумя столбами с красными буквами "старт" метров на пятьсот в противоположную сторону ездят гонщики. Разноцветные майки, разнокалиберные шлемы - и с продольными перепонками, и новомодные пластиковые каски. Одинаково длинные, муть выше коленей, чёрные эластичные трусы в обтяжку, и из-под них выпуклые мышцы бёдер, переливающиеся, точно большие сильные рыбы. И одинаково замкнутые лица. Гонщики ездят то медленно, тормозя подошвой, то, укатив подальше, вдруг ускоряются, бодают ветер. Спохватясь, прочищают монеткой шипы туфель. Вынимают фляги из держателей, пробуют на язык питательную смесь. Каждый при деле. И при своём же деле находятся немолодые, как правило, суетливые мужчины в пиджаках, несмотря на жару, и при галстуках. Это представители делегаций, областные, краевые, автономные функционеры. Иные с совершенно отчаянными, растаращенными лицами торопливо что-то подсчитывают в блокнотах - Парамонов точно знает, что: последние очки общекомандного зачёта, от которых зависит место в таблице. Иные, видно, не досчитавшись до запланированного, бегут к тренерам, к гонщикам, что-то кричат, грозятся, о чём-то молят, хотя вряд ли те слышат их сейчас. Емельян точно знает, что они молят не подкачать, отдать всё, лечь костьми. Емельян знает также, что в ход в последний день с его последними шансами идут также щедрые посулы: от спортивных званий вплоть до права покупки без очереди, например, финского холодильника или "Жигуля".
Такие у них здесь функции. У него согласно должности они такие тоже. Хоть и с души воротит.
- Емельян Иванович! - слышит он издалека. - Парамонов!
Песчаный, видно, только что подъехал: вон она, чёрная "Волга" с табличкой "штаб" на ветровом стекле, В областной штаб сходятся сведения из других спартакиадных городов. Песчаный привёз самые свежие.
- Ну, - кричит он, никогда не возвышающий голос, - где ваш белый конь?
- Какой конь - голову тебе напекло?
- Мы, Емельян Иванович, въезжаем в город на белом коне!
- Дак пятое место, что ли?
- Четвёртое! По всем позициям всё совпало с прогнозами. Нашим велосипедистам достаточно просто выйти на старт и доехать до финиша.
- Погоди, погоди, погоди. - Емельян берёт его под руку. Сводит губы в гузку. Терзает вихор. - А не кажется тебе, Борюшка, что если сегодня четвёртое, на следующей спартакиаде от нас уже третьего захотят? А пуп у нас не развяжется? И тогда мы уж, точно, всю физкультуру загробим?
- Да это же когда ещё будет? Через четыре года!
- Ну а если, - размышляет вслух Емельян, - кто-нибудь из ваших выиграет сейчас? Даже просто впишется в призы? А? Возможно тогда третье место?
- Такой вариант я в расчёт не принимал, - задумчиво говорит Песчаный. - Прикинуть довольно сложно, но попробую. - Он достаёт из внутреннего кармана изящный микрокалькулятор.
- Поздно прикидывать.
- Хорошо. В конце концов, Емельян Иванович, вы руководитель. Не поздно дать указание команде.
- Указание отсидеться в хвосте? Не рыпаться?