Я зарулил под старую иву. Здесь солнце не накалит салон до температуры духовки. Вышел, выгрузил и накачал лодку, выложил в нее из машины все что нужно и отпихнулся от берега. На середине, против течения выгрести трудно, но поближе к берегам, где вода давала задний ход, или затихала, греблось легко. Я заметил островок из камышей и осоки и, прицепившись к нему, забросил снасть. Круговорот обратного течения под нависшей над водой Ракитой, выглядел заманчиво. Я не знал глубины, не обследовал дна. Это был пробный заброс для разведки. Поплавок встал, после этого, не опускаясь и не меняя ватерлинии, быстро поплыл. Меня удивило, что поплыл не туда, куда несло течением всякую мелочь. Такая мелочь часто скапливается в водоворотах – листики, палочки, пена. Поплавок странно продвигался в противоположном направлении, будто его подводный конец взяли чьи-то пальцы и двигали по воде. Я на всякий случай подсек. Первое впечатление – зацеп. Но еще секунда, и я почувствовал мощный рывок. Прочная японская леска не подвела. Я немного ослабил катушку, но далеко рыбу не отпустил. Мне казалось, что смогу ее удержать. Я привстал на колени и двумя руками удерживал удилище, а рыба ходила кругами. На крючке, в качестве наживки, червяк. Случается, что на червяка берет щука, но без поводка она мгновенно режет леску. Через пару минут показавшихся мне вечностью, я рискнул укоротить расстояние между мной и рыбой. Рыбина не захотела, но и порвать снасть не могла. Так прошло еще несколько мгновений. Я пересилил желание торопить события, заставил себя успокоиться и действовать осмотрительно. Мне кажется, что таких мгновений и ждет любой рыбак. Они снятся по ночам в долгие зимние месяцы. Это и есть "мужик и рыба". Интересна и может захватить охота на разную добычу. Даже средний и мелкий окунек доставляет азартное удовольствие, но ждешь именно РЫБУ. Ждешь когда неизвестно кто кого, а когда дождешься, потом вспоминаешь всю жизнь. Я снова потянул, намотав несколько метров на катушку. Рыбина нехотя подалась. Еще и еще. Глаза уже ищут ручку подсачека, хотя кого я зацепил, пока не знаю. Вот, наконец, пленница выходит наверх. Огромный золотистый бок, голова с усиками, темная спина – сазан! Господи, такой сазанище и с первого заброса! Вот когда задрожали руки. После того, как увидел – упустить особенно жалко. Но сазан взял крепко. Подтягиваю. Рыба, собрав силы, снова рвется в глубину, но сил уже немного и я упрямо возвращаю ее назад. Медленно складываю коленца телескопа. Удилище укорачивается. Опускаю подсачек, осторожно ввожу в него голову сазана. Его тушка умещается лишь до половины. Пытаюсь поднять и не могу. Приходится, отложив удилище, помогать себе второй рукой. Ух… Сазан в лодке. Теперь чувствую, как дрожат не только руки, но и все внутренности. До чего ж хорош зверь! Он лежит неподвижно, будто и не мотал меня минут десять. Но эта неподвижность обманчива. Рыба бьет хвостом, и я от неожиданности чуть не выпадаю за борт. Сазан занял все свободное место на дне лодки. Достаю сетку садок, и запихиваю в него рыбу, затем завязываю. Теперь уж не уйдет. Выкурив сигарету, понимаю, что больше сегодня ловить не хочу. После такого сазана любая рыбка покажется насмешкой. Плыву к машине, привязываю садок к колышку и спускаю в воду. Сазан лениво шевелится в сетке садка. Достаю из багажника весы. Очень уж не терпится взвесить пленника. Вместе с садком чуть меньше десяти килограммов. Пожалуй, это была, после щуки в Латвии, вторая по величине рыба в моей рыбацкой судьбе. Опять опускаю пленницу в воду и отвинчиваю клапаны лодки. Со свистом выходит воздух и лодка, сморщившись, превращается в сдутый резиновый матрас. Издалека зудит чей-то мотор. Звук нарастает. Через пару минут из-за поворота показывается казанка. Поравнявшись со мной, мужик в тельняшке глушит движок и, развернувшись на месте, кричит:
– Борода, гляди! – Поднимает со дна моторки белое, похожее на березу, бревно и с трудом выжимает его на вытянутых руках. Я не сразу понимаю, что это бревно – гигантский судак. Я таких судаков никогда не видел. Через секунду, опомнившись, иду к реке и достаю вместе с садком своего сазана:
– Гляди, моряк! Он смотрит на сазана и на меня, потом, швыряет рыбину на дно лодки и хохочет. Хохочу и я. Когда мы успокаиваемся, мужик в тельняшке оказывается возле берега:
– Надо отметить! Борода!
– Дело, моряк.
– Газуй по этой дороге прямо вдоль берега, через два километра станица, мой дом второй у реки.
– Слушай, моряк, не хочу в дом. Давай прямо здесь.
– А у тебя есть?
– Есть.
Упрашивать мужика долго не пришлось. У него с собой помидоры. У меня щучьи котлеты, краюха хлеба и бутылка водки. "НЗ" из Москвы.
Пили из одной жестяной кружки. После первой я спросил:
– На что ты его?
– Жерлица. – Ответил моряк: – Жерлицу на карасика. Вчера поставил. Слышал, как он в омуте бьет. Ну, думаю, чертяка завелся. И поставил. А ты своего?
– На червяка…
Познакомились после третьей. Моряка звали Ганей.
– Вообще-то моя кличка Крюк. – Добавил моряк и усмехнулся. По имени давно не обращались… Все Крюк да Крюк.
– Что, из-за рыболовной твоей страсти? – поинтересовался я, закусывая помидором.
– Ясное дело. – Согласился моряк. – Ну, теперь полегчало. Хоть поделился. Сколько рыбы не словил, а такую впервые.
– И я впервые…
– Ну, давай еще по одной, чтоб не стала последней…
Мы допили бутылку. Моряк пожевал мою котлету:
– Щучьи?
– Точно.
– Сам словил?
– Обижаешь…
– Ладно, борода, будешь еще, заходи. Мой дом второй у речки. Спросишь Крюка, каждый покажет.
Он сел в лодку и, оттолкнувшись от берега, дернул шнурок движка. Вместе с рокотом мотора, когда лодка скрылась за поворотом, до меня донеслась казацкая песня. Моряк Ганя Крюк пел. Я подумал, что и мне стало легче. Сам бог послал нас друг другу, одарив перед встречей знатным уловом. Поделиться, и вправду, хотелось. Я понимал, что мои дамы выскажут восхищение сазаном, но просмаковать удачу с рыбаком – это совсем другое дело.
Хорошие мы рыбаки, ребята
Рыбак – это особый человеческий вид. Казалось, взрослый человек с седеющей бородой, а вот иду по Невскому ранним утром. С моста Фонтанки рыбаки забросили свои снасти. Останавливаюсь, и, как завороженный, смотрю на их поплавки. Рядом великолепные архитектурные ансамбли. Кони Клодта, Елисеевский магазин с роскошными витринами, а я уставился в поток. Вот один поплавочек дернулся. Рыбак подсек, и на асфальт петербургского моста вылетел крошечный окунек. Его осторожно упрятали в целлофановый пакет, и поплавок снова в канале. Иду дальше и улыбаюсь. Иногда наблюдать за рыбаками не менее интересно, чем удить самому. Помню роскошный закат на юге Франции. Средиземное море мерцает бирюзой и золотом. Пишу этюд, стараюсь успеть за убегающим светом. Но вот на берег выходит смуглый, с торчащей черной бородой, мужчина и что-то забрасывает в море. После чего усаживается на корточки и замирает. Я пишу свой этюд, а краем глаза слежу за рыбаком. Что рыбак, ясно сразу. Только непонятно что и на что он ловит. Примерно, через полчаса черный француз вскакивает и начинает нервно тянуть леску. Делаю несколько шагов в его сторону. Через минуту из воды появляется что-то странное. Это странное шевелит щупальцами и упирается. Рыбак хватает это что-то и засовывает в такой же пакет, как рыбаки петербургского канала своих окуньков. В пакете выловленная французом тварь шевелится и шуршит. Тот засовывает пакет за пазуху, и решительным шагом покидает берег. Кого он вытащил? Осьминожку, кальмара? Спрашивать неловко, да и мой французский, для тонких профессиональных бесед слабоват. Кого выудил черный бородач, для меня так и осталось загадкой. Я лишь понял, свой ужин француз добыл. А вот что будут делать рыбаки с Невского с малюсенькими окуньками, не знаю…
Песня об окуне
Кстати, окуня ловить я люблю.
Этот смелый, решительный представитель рыбьего народа ловится весело, сопротивляется бурно и доставляет немало приятных минут. Мне запомнилась окуневая охота в милых сердцу кубанских лиманах. Это был конец поездки. Оставалась последняя зорька. Я тогда жил в домиках рыболовной базы. Домики стояли на сваях, в одной из проток. Фанерные коробочки с железными койками. Посреди поселка цистерна с питьевой водой, в которую воду раз в неделю завозили. Общая кухня и комары. Рыжие огромные комары тут не жужжали вокруг, словно сигналя, вот он я комар, сейчас ужалю. Они как пикирующие бомбардировщики, запускают в тебя жало с лету. Никакой гвоздичный одеколон да мази им ни помеха. Правда, нападали они не все время, а в определенные часы вечерних и утренних зорь. Прокусывало их жало не только рубашки и свитера, но и прорезиненные плащи. Укусы этих бандитов долго чесались и вызывали зуд.
Тем утром я выдержал настоящую атаку. Пока садился в лодку и выбирался из тростниковых зарослей на чистую воду, был искусан зверски. В середине лимана комары отвязались. Я плыл от места к месту, и везде полная тишина. Рыба не клевала. Хотя погода стояла отменная. Туман говорил о приближающемся солнечном дне, и причин для отсутствия клева не наблюдалось. Я постоял в протоке, поджидая линя, и побросал живца под камыши.
Никто не заинтересовался моей наживкой. Понемногу туман поднимался. Комариное воинство, выпив изрядно крови, поуспокоилось. Когда не клюет, начинаешь размышлять о посторонних вещах – и конец рыболовному настрою. Конечно, красоты природы хороши и сами по себе, но для сердца рыбака необходим клев. Ветра не было, и зеркальная тишь воды понемногу освободилась от тумана и отразила голубизну небес. В центре небольшого лимана совершил прыжок огромный толстолобик. Грохот и брызги от его пируэта сморщили водную гладь и создали волнообразные круги. Толстолобика на удочку не ловят. Считается, что ни одну из известных приманок он не берет и чем его приманить, непонятно.
Я медленно переплывал от протоки к протоке. Солнце начало припекать, и я решил возвращаться. Такой кислой последней рыбалки, здесь, в Кубанских лиманах, я не помнил. Решив, что ловить безнадежно, я, не торопясь, греб в сторону базы. Мне предстояло проплыть две узких протоки и две лиманных чаши. Последняя, перед базой, была самой длинной и широкой.
Войдя в протоку и разглядывая все вокруг, я заметил, как у камышей, возле правого берега вскипела вода. Это малек брызнул врассыпную и создал кипение. Я насторожился и тихо пришвартовался к камышу. Привязываться смысла не было. Ни ветра, ни течения. Я просто согнул пару камышинок и пристроил их себе под зад. Сначала забросил снасть без наживки, вымерил глубину Она была вполне приличной – около двух метров. Установил скользящую трубочку над поплавком так, чтобы она прекратила его скольжение, когда червяк окажется возле дна. Насадил длинного и подвижного черного камышового червя и забросил. Поплавок принял вертикальное положение и, сразу стал погружаться, уходя в сторону камышей. Я подсек. Живая тяжесть не очень крупной рыбы. Вывожу и поднимаю снасть. – Окунь граммов на двести. Это красивый трофей, темно-зеленый, с черной спиной, темными штрихами на боках, и ярко-красным нижним плавником. А верхний, словно поднятая шерсть недовольного зверя. Только об эту "шерсть" легко пораниться, поэтому снимать с крючка окуня следует осторожно. Уколы его острых плавников болезненны и не скоро заживают. Опустив красавца в садок, снова забрасываю. Насадка не пострадала. Жесткий камышовый червяк вышел из окуневой пасти живым и подвижным. Следующую поклевку пришлось ждать не более минуты. Поплавок дрогнул и уверенно пошел вниз. Опять окунь, на сей раз поменьше, граммов на сто. И он в садке. Червяка приходится обновить. Не всегда везет. И рыбку поймать и насадку сохранить. Снова поплавок вздрагивает и решительно уходит в глубину, но не вертикально, а в сторону, постепенно погружаясь.
Подсекаю. Удочка в дугу. Рыба настоящая. Тянусь к подсачику. Вывожу. Окунь грамм на четыреста. Такой экземпляр в окуневом народе сильнее двухкилограммового леща. Побороться с ним одно удовольствие.
Как все изменилось за несколько минут! И солнце теперь не кажется унылым, и рыбацкий кураж заставляет замирать сердце. Снова забрасываю и снова поклевка. Следующий стандартный, грамм на сто пятьдесят, через пол часа в моем садке их больше дюжены. Оторваться не могу, забрасываю снова и снова. Нет времени перекурить. Солнце к полудню, а клев окуней не ослабевает. Делаю маленький перерыв, лопаю дыню и бутерброд с копченой колбасой. "Колхозница" заменяет и чай и кофе. Закончив легкую трапезу, закуриваю и одновременно забрасываю снасть. Снова поклевка, привычным движением подсекаю. Рыба сгибает удилище и тянет в камыши. Тут уже не четыреста грамм. Стараюсь остановить, не дать забиться в камышовый лес, но рыба сильнее. Она рвет леску, и я грустно вижу, как мой поплавок безжизненно всплывает на поверхность. Это, пожалуй, точка. И даже обычная рыбацкая досада не омрачает моего настроения. В садке штук тридцать окуней, и ни одного меньше ста граммов. Несколько в два и три раза больше. Так уходить с водоема, даже с оборванной снастью, не слишком грустно. В последней рыбалке должно что-то приключиться. Теперь полный порядок. Кто же мне порвал снасть? Конечно, окунь. Экземпляры до полутора килограммов среди окуней встречаются, а силища у такой рыбины неимоверная. Моя леска выдержала, если бы не камыши. Пусти я его в камыши, он бы там леску все равно порвал. У меня не было выбора, и укорять мне себя не за что. Возвращаюсь на базу. Что делать с окунями? Свежими их в Москву не довезешь. Решаю жарить. И тут начинается самая неприятная часть окуневой охоты. Чистятся окуни отвратно. Их жесткая чешуя не желает расставаться со шкурой хозяина. Единственный способ облегчить дело – это кипяток. В емкость с кипящей водой опускаешь рыбу, взяв ее за хвост. Опускаешь на одну секунду и после этого чистишь. Ошпаренная чешуя отходит легко.
Я нажарил целую корзину окуней и с удовольствием лопал их на дорожных привалах. Окунь почти без костей. С южным помидором и зеленью это настоящий пир. По дороге всех съесть не смог. В Москву мои жареные трофеи приехали свеженькими той первой свежестью, к которой призывал Михаил Булгаков в своем бессмертном романе.
Есть немало способов доставки рыбы. Это и крапива, в которую укладывают улов перед дорогой, и легкий подсол. Единственно, что нужно делать непременно, так это чистить и мыть рыбу. Если по дороге встречаются холодные и прозрачные ключевые ручьи, неплохо остановиться и промыть улов. Так больше шансов довести его в сохранности.
Я не помню случая, чтобы я загубил свою добычу. Настоящая проблема с пойманной рыбой у меня возникла всего один раз, но то отдельная песня.
Рыбец в одесском гарлеме
Дело было на Буге, но не там, где я описывал рыбалку, когда мы остановились у смотрителя маяка. Случай, о котором пойдет речь, произошел напротив Очакова на Русской косе.
Я уже не помню названия деревеньки, где мы с женой сняли комнатку. Днем я писал этюды, а утренними и вечерними зорьками рыбачил. На Русской Косе мы оказались без машины. Из Очакова нас привез маленький кораблик, два раза в сутки переплывающий Буг. Буг в этих местах широченный, поскольку граница его вод и вод Черного моря размыта. Рыбачить без лодки с берега на огромной реке тоскливо, и чаще всего я получал жалкие трофеи в виде мелкого подлещика, густерки, плотвы и бычков. После русской косы наш путь лежал в Одессу, в которой я раньше не бывал и куда очень рвался. Последние два дня дул штормовой ветер, и я на берег не выходил. Но на третий мне надоело сидеть и ждать погоды. Назавтра нам предстояло ехать в Одессу, и просидеть так последний день – перспектива не из радужных. Я взял спиннинг и, жмурясь от ветра и, сплевывая песок, пошел удить. На берег катили настоящие морские волны, шипела пена и летели брызги. Ловить без лодки я мог только донкой. Спиннинг, оснащенный тяжелим грузом и несколькими крючками, и служил этой донкой.
Я нанизал червяков на все крючки и что было силы метнул груз. Метров на двадцать мне удалось закинуть свою приманку. Спиннинг я держал в руках, чтобы почувствовать поклевку. Но волны дергали леску, и понять, что происходит на конце удилища, было затруднительно. В какой-то момент мне показалось, что я почувствовал не механическое движение от волн, а живое подергивание. Я лениво, так на всякий случай, подсек, рыбы не ощутил, но снасть вынул. Крючки сказались голые. Это придало интерес моей безнадежной затее. Насадив крепче свою насадку, я метнул снова и теперь очень внимательно кончиком удилища "слушал". Подергивание не заставило ждать. Я подсек и понял, на крючке рыба. По тяжести это не могли быть бычки.