Муханов с трудом подбирал слова. Похоже, славный праздник Рождество он все-таки успел достойно отметить, даже на обычные шутки и анекдоты сил не осталось. Словно прочитав мои мысли, Петька признался:
- Ну и мы потом, сама понимаешь, отметили… В общем, справили с грехом пополам, и Кошкина позвали - у меня Светка знаешь какая жалостливая, говорит, не прогонять же его, бедолагу!
- Петь, может тебе чаю горячего глотнуть? Пойдем, налью?
- Да куда ж я пойду, а кто вместо меня встанет - Пушкин, что ли?
Хорошо бы! Я представила себе Александра Сергеевича, взирающего на нынешние страсти - да его бы кондрашка хватила! Хотя, если подумать, чувства и отношения людей с той поры ненамного изменились… Я рассмеялась, потрепала несчастного Муханова по плечу и поскакала наверх - работать.
…Петька тряс меня за плечо.
- Так ты представляешь, какая штука, - с жаром рассказывал Муханов. - Вовсе он и не поменялся, надули его, как простачка! Ему что обещали: квартиру за городом, - он и поверил, святая простота! Поили, обхаживали, подписал он все, отвезли в Сланцы - 140 км от города и оставили там в сарае без окон и дверей! Надеялись, верно, что там и помрет, да силен оказался сосед мой, вернулся.
- Ужас!
- Нет, Мэри, это еще не ужас. - Петька наклонился ко мне ближе. - Ужас в том, что, похоже, шарашка наша к этому делу причастна.
Меня как холодной водой окатили. Я застыла, словно соляной столб. Какое-то нехорошее, ох, совсем нехорошее предчувствие заползало, ломилось, толкалось. Муханов молчал, эффектно, как положено, выдерживая театральную паузу.
- Ну, Петька! - почти закричала я.
- Я вчера только пива собрался выпить, - важно начал Петька, - вдруг - звонок из офиса, выезжай, мол. Водила главного заболел, а его срочно везти куда-то надо. Ну, попереживал, конечно, не без этого, Светка тоже под руку попалась - ну, не суть…
- Петя!..
- Да… Ну и поехал, а что делать - я человек маленький, - заметив мой отчаянный взгляд, Муханов заторопился: - Возил я их, возил, в один кабак, потом в другой…
- Кого, Петь?
- Как кого? - искренне удивился Муханов. - Полозова, его проститутку и этого… с повязкой…
- Одноглазого? - ахнула я.
- Ну да, его, жуткий хмырь. Переругались все - вдрызг… - Петька заржал, как конь. - Мэри, анекдот вспомнил: врач диктует: "У пациента черепная травма". "Может, черепно-мозговая?" - спрашивает дотошный практикант. "Да нет у него мозгов, - с досадой отвечает врач, - раз на день рождения жены с любовницей пришел…" Н-да-а… Короче, напились они все да и портфельчик свой в машине и забыли. Я его сегодня утром, конечно, наверх отнес, но… - Петька сделал круглые глаза.
Мне захотелось убить Петьку, но он мог еще пригодиться.
- В общем, мне, конечно, очень стыдно, но такие они разговоры вели… нехорошие, в общем, посмотрел я, что в том портфельчике было.
- ???
- Там бумага была, какая-то купля-продажа, и фамилия - Кошкин, а еще - паспорт Фомича там был! А он, я как раз вспомнил, мне про какого-то одноглазого все втирал, мол, мужик с повязкой его и спаивал. Мэри, ты чего?
Ноги стали вмиг ватными, стало трудно дышать. Я вдруг вспомнила, как страшно побледнел Полозов тогда, в Рождество, в ресторане, при упоминании одноглазого. Постойте-постойте, но ведь он должен был приехать только сегодня! Ревность скользкой змеей обвилась вокруг меня и сдавила горло так, что стало трудно дышать. А я-то, дура, думала, как там без меня Степа, скучает, бедненький-несчастненький, наверное! Неужели…
- Все в порядке?
- Да, Петь, не волнуйся, - я полной грудью вдохнула морозный воздух, стало полегче. - А проститутка - это ты кого имел в виду?
- Ну кого-кого, не знаю я, как зовут, такая краля, как с журнала модного сошла только что, постоянно здесь ошивается.
Инесса!
- Короче, понимаешь, мужику идти некуда вообще! В нашем ЖЭКе руками развели: мол, извините, ничего поделать не можем, всего хорошего!
Картинка выстраивалась фантастическая: Кошкин - рождество - трубы - Инесса…
- А где он сейчас… живет?
- Я так и не понял. - Муханов смущенно кашлянул. - Он телефончик-то оставил, вроде у друзей каких… Мир, знаешь, не без добрых людей.
Происходящее дальше проходило как в тумане: разъезжающаяся дверь, лестница, звонок по телефону, долгое томительное ожидание… Зазвонил местный.
- Мария Николаевна, мне бы поговорить… - мялся в трубке "загородный строитель" Павел Кузьмич.
Какой настырный! Все в офисе давно знали, что Степан имеет на меня виды и Мэри Блинчикова - объект неприкасаемый.
- Ничего особенного, легкий обед, скрасящий одиночество холостяка, - бормотал, шмыгая носом, не соблюдающий субординацию главный менеджер.
Хоть бы высморкался разок, что ли!
- Павел Кузьмич, я бы с удовольствием, - решительно прервала я излияния "холостяка". - Мне надо срочно уехать, дело личное и не терпящее отлагательства! - и бросила трубку.
Я бросила листочек с адресом в сумку, прилепила к компьютеру липучку "Буду завтра" и выскочила в коридор.
МАСКИ СБРОШЕНЫ
На следующее утро, войдя в основательно проветрившийся за ночь кабинет и скинув плащ, я первым делом взялась за ледяную телефонную трубку и набрала номер. Мне оставалось решить маленький, но довольно-таки большой вопрос. Спит, наверно. Ждать пришлось долго.
- Петь! Это я.
- Мэри, я ж с суток, побойся бога! - заканючил Муханов спросонья.
- Петя, мне от тебя нужно одно: вспомни, в том портфеле еще что-нибудь было?
- Портфеле?
Голос у Муханова был такой, словно вчера второй раз случилось Рождество.
- Пе-тя! Быстро вспоминай, что еще было в том портфеле. Я жду.
Неожиданно я пожалела, что не курю: вот сейчас - самый что ни есть момент затянуться, было бы красиво. И еще я бы с удовольствием выпила чего-нибудь. Например, рассольчику. Голова просто раскалывалась, было холодно, и форточку закрывать не хотелось - заболит еще больше. И туфли бы переодела - на улица мокрота, ужас. Я пошевелила пальцами ног, разгоняя кровь. В трубке сопел Муханов.
- Мэри, ну ты даешь стране угля, там… там было… там был еще паспорт! - Петькин радостный вопль чуть не оглушил меня. - Еще был один!
- Петечка, а фамилию, фамилию ты запомнил?
- Мэри, а вот с фамилиями…
- Не запомнил, Петь?
Сопение усилилось, и Петька несчастным голосом сказал:
- Нет, слушай, я как Фомича на фотке увидел, у меня все аж завертелось… Завертелось, - повторил Петька уже другим, более уверенным голосом, - а потом я посмотрел, что там еще, и…
Вчера, когда я к концу дня наконец нашла действительно добрых людей, которые приютили несчастного, еле живого старика, и увидала Петра Фомича, у меня тоже "все завертелось".
К сантиментам я не склонна, но по дороге домой, в метро, я еле сдерживалась, чтобы не завыть, не зарыдать в голос, в ларьке купила бутылку водки и почти всю ее одна и выпила.
Я молча ждала, представляя, как сильно напрягаются мухановские мозговые лабиринты, извлекая из памяти события вчерашнего вечера. Наверно, после смены он тоже принял дозу…
- Ничипоренко, - выдал на-гора Муханов.
- Петь, а Ничипоренко - это точно или как?
- Это - точно! - гордо сказал Петька. - Потому что это девичья фамилия моей жены!
Я перепугалась.
- Петька, а на фото была не она… Не твоя жена, Петь?
- Мэри, ну ты меня что, совсем за идиота держишь? - возмутился Петька. - Там была уже пожилая тетка…
- Ты адрес случайно не посмотрел?
- Посмотрел, Мэри, я, конечно, не такой умный, как ты, но адрес машинально посмотрел! - шумел Петька. - Адрес - Московский, а дом… - Муханов вздохнул. - Дом - сто семьдесят семь.
- Квартира?
- Двадцать.
- И ты так сразу и запомнил? - ехидно спросила я.
- Да, так сразу! Представь себе, - передразнил в ответ Петька. - Смотри: сто семьдесят семь - это номер войсковой части, где я служил, а двадцать - Светке же двадцать лет!
Ах, ну да, Светка. Светка - просто молодец, что ей двадцать лет, подумала я.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Полозов - сияющее лицо, сверкающие ботинки. Ни слова не говоря, он положил передо мной маленькую бархатную черную коробочку.
- Мэри?
Он уселся прямо на столе, закинув ногу на ногу, и победно смотрел на меня. Красив был до умопомрачения - загорелый, подтянутый, моложавый. Неужели больше ничего никогда не будет: ни океана, ни солнца, ни ужина при свечах? Как же пережить все это… А в коробочке - обручальное кольцо?
- Петь, спасибо, ты замечательный, - ответила я в трубку. - Я позвоню позже и все расскажу. Целую, - и дала отбой.
Бледно-голубые глаза сузились до щелочек. Во взгляде читался немой вопрос.
- Я бы очень хотела с тобой поговорить, - сказала я тихо и внятно.
Видимо, что-то в моем тоне насторожило Степана. Мы не виделись несколько месяцев. Он скорее всего рассчитывал, что я с радостным повизгиванием брошусь ему на шею, и заметно задергался. Но вида не подал.
- Я жду у себя через десять минут, - и хлопнул дверью.
Из зеркала в туалете на меня сумасшедше глянула бледная физиономия. Нет, так дело не пойдет.
Я поплескала в лицо ледяной водой и аккуратно промокнула салфеткой. Пудра, карандаш для губ, помада… Пожалуй, в такой знаменательный день можно отступить от строгих канонов и глаза тоже приукрасить, и я быстро прошлась но ресницам тушью. Ноги в туфлях, наверно, от волнения, высохли. Немного "Аллюра" на запястья - знакомый аромат взбодрил и буквально окрылил меня, и, бросив последний взгляд в зеркало - отражение уже радовало - и закинув сумку через плечо, я решительно направилась к кабинету исполнительного директора холдинга "Айс-Парадайс".
Сомнений не оставалось: пришло, как теперь говорят, время "X", и пора объясниться начистоту. Я чувствовала это позвоночником с самого утра. Нервничаю я редко и в руках держать себя умею, но если меня довести - сторонись!
Я вошла в кабинет исполнительного директора, небрежно бросила сумку в угол и приготовилась.
Степан утопал в мягкой черной коже и курил сигару. Ну да, так и полагается, чтобы большой начальник курил сигару, а подчиненная - желательно красивая кукла - раболепно глядела в рот и выполняла указания! Хочет поставить на место, злорадно подумала я, мы сейчас посмотрим, чья возьмет! Шикарный мужчина, спасибо хоть ноги на стол не положил, и все вокруг него тоже было шикарно: стильная мебель, темного бархата портьеры, мохнатый ковер под ногами и даже пепельница слоновой кости в виде пастуха и пастушки… Я бывала здесь и раньше, но роскошь антуража больше не поражала и не давила на меня - теперь я знала, что за всем этим стоит. Смелее, Мэри!
Отчего-то эта пепельница - чей-то подарок, стоивший, по веселому рассказу Степана, целого состояния, - окончательно добила меня. Я вытащила из кармана черную бархатную коробочку - жалко, ох, как жалко! - и твердо поставила на край дубового стола. Ноздри у Полозова раздулись от бешенства, но он молчал.
- Я требую, чтобы ты немедленно мне все рассказал!
- Что все, Мэри? - он болезненно поморщился.
- Все! Зачем ты присылал мне букеты?
Вопрос застал Полозова врасплох.
- Какие букеты, Мэри?
- Он даже не помнит, какие букеты! Сломал мне жизнь и даже не подозревает об этом! - от злости я почему-то стала называть Степана в третьем лице.
- Я сломал тебе жизнь? Да я вчера развелся! - рявкнул, вскакивая, Полозов.
Я замерла на месте как вкопанная. Похоже, он не шутил и действительно развелся. Ну и где радостный рев оркестра, гром фанфар и грохот всеобщих аплодисментов?
И мне стало страшно. Потому что я ничего не чувствовала. Ну где же ты, розовенький Купидон с золоченым колчаном, ау! Отзовись! Вид у Степана был жалкий, несмотря на новый костюм и весь внешний лоск. Я видела его изнутри и содрогалась. Какая-то вроде ясная, но совершенно неизвлекаемая мысль болталась внутри меня и никак не хотела выходить наружу. Я смотрела на Степана и молчала. Мне казалось, что моя любовь к этому человеку будет вечной. Неужели правы древние, и все проходит, даже любовь? Захотелось плакать. Но стервы не могут плакать. А зачем я, собственно, притворяюсь? Чтобы с честью доиграть роль и закончить спектакль победительницей?
В дверь тихонько постучали.
- Я же приказал - не беспокоить! - голосом громовержца заорал Полозов.
Но кто-то упрямый все же просунулся в дверь. Инесса, кто еще! И как всегда, словно с подиума сошла: кремовые брючки и замшевый по изящной фигуре пиджачок. Не ест, наверно, ничего.
- Степушка, - жеманно пропела Инесса бархатным голоском, - босс из Москвы вылетел час назад, соответственно, с минуты на минуту…
- Вон! - прогремел Полозов и шарахнул по столу кулаком.
"Бывшая" обиженно фыркнула и смылась.
Инесса - Кошкин! Как же я могла про это забыть, это же - самое главное! К черту наши отношения, любовь-морковь, потом разберемся… Хотя в голове моей уже зрел некий план. Сейчас или никогда!
- Степа, я все знаю, - мягко сказала я. - Мне Инесса рассказала, и я видела тот договор.
Решив, что терять мне нечего, я пошла ва-банк. На Полозова было страшно смотреть.
- К-какой договор? - пальцы судорожно закрутили фиолетовый перстень.
Руки у него дрожали.
Как я сейчас его ненавидела! Где тот самоуверенный и неотразимый мужчина, которого я любила? Лицо белое, губы трясутся, тьфу! Да он весь - как его перстень: окраску меняет, хамелеон проклятый!
- Тот самый, подписанный у нотариуса договор о продаже квартиры гражданином Кошкиным гражданке Тополевой А. Я., которая, как известно, является не кем иным, как…
- Инка должна была сама в ГБР его заверить! - выкрикнул Полозов.
- Совершенно верно, Степочка, но она не стала этого делать и отдала его мне, - помирать, так с музыкой! - Знаешь почему? Потому что ты разбил ее нежное сердце!
- Да ей кроме бабок ни хрена не было нужно! - он клюнул!
- Много ты понимаешь в женщинах!
- Уж побольше твоего понимаю! Тебе вот букета цветов не хватило, сама примчалась за остальным!
Да как он смеет такое говорить! Полозов и сам уже понял, что сморозил глупость. Он поспешно вытаскивался из кресла.
- Да ты подлец, подлец и ничтожество, ты что думаешь, мне твои деньги были нужны? - завопила я.
Предательские слезы брызнули из глаз. Прощай, Мэри-стерва, ты была молодцом и продержалась довольно долго, но сил играть больше не было.
Полозов стоял передо мной и ошарашенно вглядывался в меня.
- Ты плачешь? - Он попытался промокнуть мне щеки своим щегольским, в тон галстуку, шелковым платком, но я увернулась.
- Не трогай! Ты зачем мне цветы посылал?
- Мэри, я… Я тогда чувствовал себя таким подлецом, а ты была такая… такая… - он не мог подыскать нужное слово.
- Жалкая, да?
- Да… Прости меня, пожалуйста, тогда столько всего навалилось и было совершенно не до тебя, но я помнил, что виноват перед тобой, и хотел хоть как-то смягчить…
Боже мой! И этот человек имеет наглость заявлять, что разбирается в женщинах! Червь дождевой, вот он кто! Тарантул! Шершень! Мысль, которая в последнее время не давала мне покоя, подобралась совсем близко, была где-то уже совсем рядышком… Оттого, что ее не удавалось схватить, я разозлилась еще больше. Что он там говорит?
- …решил, что ты стала совершенно другая, Мэри? Я чего только не делаю, а ты все смеешься и издеваешься! Я, Мэри, вчера развелся, и это ради твоих прекрасных глаз, а тебе безразлично!
Степан сейчас был похож на маленького мальчика, который слушает сказку и не верит, что конец у нее будет плохой. Малыш думает, что его только немножко пугают, для порядка, а закончится история, как и обычно, - хорошо.
А ведь несравненный Степан Борисович не может даже ни на секундочку себе представить, что найдется такая, какая не захочет, откажет, посмеется! Я для него - просто игрушка, ляля, забава на ножках. Поиграться и выкинуть - вот и все, и мы это уже проходили, знаем. Нет уж, баста, карапузики!
- Нотариус у тебя куплен, и я даже знаю как, и в ЖЭКе тоже все схвачено, да, Степочка? Что вы давали Петру Фомичу? Надеялись, что стариковское сердце не выдержит, да? А Ничипоренко, где она теперь?
Бледно-голубой цвет Полозовских глаз медленно превращался в стальной. Крылья носа побелели и трепетали. Вот вам, девушка, и успешный и состоявшийся бизнесмен. Ну все, приехали. Сейчас Степан Борисович, моя первая девичья любовь, начнет меня убивать. А я буду стоять, как Сталинград, до последнего…
Бочком-бочком я стала отодвигаться в сторону, соображая, какую трубку на столе лучше всего будет схватить, чтобы подать сигнал SOS. Но я же права! Неожиданно в памяти всплыл слезящийся, выворачивающий душу взгляд старика Кошкина и уже совсем некстати - как кондитер Добряков на давней новогодней вечеринке утирал слезы рукавом. Это ведь было только год назад! Неужели всего за год Мэри Блинчикова так изменилась? И что я вообще здесь делаю, с этим безумным мужиком, который сейчас бросится на меня? Ах да, это же мой Онегин, он не просто коварный искуситель, а отъявленный мерзавец! А в руке у него по законам жанра должна быть массивная пепельница или пресс-папье, вот сейчас пастух с пастушкой и пойдут в ход. Попалась бедная телочка в силки, которые сама себе и расставила, как ворона в суп… Никто не пек таких вкусных десертов, как старенький Добряков. Кафе?!
- Это ты отнял бизнес у моего папы, признавайся, гад! - и я ринулась на противника всей грудью.
- Ты охренела, да? - он явно не ожидал такого напора с моей стороны и даже как-то стал ниже ростом, как подраненный боевой конь.
И очень хорошо, когда неприятель уверен, что знает всю подноготную противника, - тем сильнее будет его удивление от поражения!
Я больше не боялась Полозова, я жаждала во веем разобраться. Медленно и четко я выговорила:
- Когда у папы отнимали кафе и избили до полусмерти, позвонила какая-то сволочь, - Мэри, слышала бы тебя сейчас твоя учительница литературы, интеллигентная старушка! - И стала угрожать, а в это время ей, то есть ему, этому козлу, позвонил на мобильный некий Степан Борисович - случайно не ты, нет? - и сильнее наскочила грудью.
- Что за кафе? - Степан понемногу приходил в себя.
- Кафе "У Блинчикова", это было наше с папой дело!
- Мэри, это не я, - Полозов обессилел и упал в кресло.
Он весь как-то сдулся, съежился, уменьшился и стал похож на стареющего, все еще моложавого, но стареющего мужчину. Посмотри на своего героя, Мэри! И это ничтожество ты любила?
- Не ты?
- Мэри, ну подумай: сколько Степанов Борисовичей живет в нашем пятимиллионном городе, - как-то устало сказал Полозов. На меня он не смотрел.
У меня чуть отлегло от сердца. Наверно, это действительно был не он. На него было жалко смотреть - как будто сейчас заплачет.