Тьма, тьма, полная тьма… маленькие ладони вновь гладили его грудь, большие и указательные пальцы нежно сжимали его соски, посылая одну чувственную волну за другой, отчего сотрясалось все его тело. Он чувствовал, как растет волна наслаждения, выходя за пределы возможного управления. Вытянув руки, он нашел ее груди в восторге извечного узнавания и в то же время потрясающей новизны - маленькие округлые соски, изящные и крепкие, как весенние бутоны, они были лишены привычной тяжести и полноты. В изумлении он исследовал шелковистую кожу, мягкий венчик, душистый, маленький бутон соска, распускающийся под его пальцами. Она вновь издала низкий горловой клекот, звук этот не был ему известен.
Темно… так темно… если б он мог увидеть…
Скачка набирала дикую скорость, он уже не мог сдерживаться. Крепко обхватив ее, он полуподнялся на постели и перевернул ее на спину, несмотря на сопротивление. С неистовой жадностью он проник в нее и, смеясь, крича и задыхаясь, взорвался ликующим извержением. И в этот миг взошло солнце, и комната начала светлеть. Взглянув вниз, он увидел тонкое, золотисто-коричневое тело и спутанную массу белокурых волос. Дрожа, он отвел их в сторону: глаза его смотрели не на Клер, а на незнакомку.
Внезапно Роберт проснулся: весь в холодном поту. Ему стоило немалых усилий не закричать. Что это было? Сексуальные фантазии, близость с незнакомкой, прекрасной незнакомкой! Он попытался успокоиться, остановить бешеное биение сердца и нервную дрожь.
Одно по крайней мере ясно: наступил рассвет. Один за другим длинные янтарные персты света проникали в спальню, пока наконец вся комната не озарилась золотом. Роберт попытался сориентироваться. Подле него высился холм - это, несомненно, Клер, темные локоны разметались по простыне, тело свернулось калачиком, словно пушистый зверек в норке, Как это могло случиться, что он изменил ей, пусть и в кошмаре?
И все же… и все же… Разве это был кошмар? Он не мог припомнить в сне ничего ужасающего, пугающего или хотя бы враждебного. Не было и того безошибочного признака, отличающего кошмары, - он знал, знал еще до того, как задал себе этот вопрос, что на протяжении всего сна ни разу не хотел проснуться…
Передернувшись, он попытался взять себя в руки. Какой сегодня день? Вторник? Вторник всегда ознаменовывал начало "серьезной работы" после полуотдыха, который он позволял себе в понедельник. После того первого - и, увы! последнего - потрясающего дня на пляже с Полем, Джоан и Клер Роберт сознательно пытался следовать уроку, который извлек тогда, а именно: никогда впредь не погружаться в работу, забыв о законных требованиях организма. Спортивные развлечения необходимы для здоровья. Он взял в привычку при любой возможности совершать долгие одинокие прогулки каждый понедельник, когда ему удавалось малость сэкономить время.
Но второй день недели он встречал во всеоружии, готовый к новым подвигам, и в немалой степени благодаря краткой передышке. Эту неделю он рассчитывал посвятить составлению планов и организационным вопросам в связи с брайтстоунским Столетием. В городе уже начинали поговаривать о юбилее. Однако на самом деле ничего еще не было сделано, и Роберт знал, что ему придется с головой уйти в подготовку праздника, чтобы освободиться от неясного, но все сильнее дающего о себе знать чувства вины, которое теперь охватывало его при одном упоминании о близящемся событии.
Он сообщил о своих намерениях Клер, и она с готовностью согласилась к утру подготовить ему материалы. Клер! Сердце его вновь сжалось от боли, которую он испытал до этого - как мог он предать ее, пусть мысленно?
Как, как, как? - безжалостно вопрошал он свою совесть. Как и почему? Разумеется, это был только сон. Но он-то знал, что сны это вестники наших подавленных желаний. Ему приснилась девушка? Какая девушка? Он не знает никаких девушек!
Кроме одной. Могла ли это быть девушка из кафе, Алли Калдер? Да нет, конечно, нет! Он так о ней не думал - в этом плане. Его ум пытался ускользнуть, уклониться от ответа. Юная девушка, такая юная - да к тому же одна из его прихожанок, даже если бы он не был женат, - и священник…
Он слишком много о ней думал, вот в чем дело. Перегруженный работой, перенапрягшийся, да еще смерть Джорджа и дела на шахте - вот он и позволил ей угнездиться в его сознании. Ясно, больше этого не будет! Сон - это предостережение, безусловно, предостережение, что в его сознании, пока что в сознании, не все обстоит благополучно. Он не вправе позволять этой девушке занимать непропорционально большое место в его мыслях, его жизни, его суждениях, ставя под угрозу его самообладание, его достоинство и даже приличие, наконец. Он больше ее не увидит - не будет ее искать - он будет избегать любой встречи с нею. Само собой разумеется, ее тут винить не за что. Да он и не считал, что сам совершил что-то дурное. Но ответственный человек - а человек, служащий Богу тем более - обязан заботиться о ближних и о себе. Надо быть осторожным - очень осторожным.
Встав с постели в свете начинающегося дня, он бодро сбегал под душ; решимость его с каждым мгновением укреплялась. Наскоро позавтракав, он некоторое время провел за составлением предварительного плана праздника Столетия и затем забежал в церковь. Там, после длительной молитвы он изложил Создателю все, что его смущало, и страстно пытался очистить ум и сердце от мрачной тени, набежавшей столь неожиданно в ночной тиши.
Наконец покой вернулся к нему. Он поднялся с колен обновленный и освеженный, а главное - с твердым убеждением в правильности принятого решения всячески избегать девушки, покончить с искушением - если это было искушение - раз и навсегда. Чувство ясности, бодрости и силы вернулось к нему окончательно, и он обратился, радуясь, к проблемам дня насущного. Вернувшись домой он взял письма со старинного дубового стола, что стоял подле входной двери, и направился к кабинету.
- Клер! - позвал он по дороге. - Клер! Ты готова? Я прямо сейчас приступаю к работе.
Он остановился в холле.
- Я здесь, - отозвалась Клер из столовой.
Роберт открыл дверь и вошел в комнату. Клер стояла около обеденного стола красного дерева, который буквально ломился от тяжести наваленных на него старинных томов по истории края, книг, писем, бумаг - все в связи с празднованием Столетия. На губах ее играла детская озорная улыбка, и весь вид говорил о том, что она приготовила какой-то восхитительный сюрприз.
- Роберт, - заговорила она, насмешливо глядя на него. - Видишь ли, я поняла, что в одиночку нам с работой явно не справиться. Это меня, разумеется, беспокоило. Мы бы подвели кучу людей, понадеявшихся на нас. И я обратилась к Полю, мол, так и так, нет ли у него какой идеи. И у него на уме оказалось кое-что - вернее, кое-кто - да, кое-кто - и я уверена, что идея тебе понравится. Он подыскал нам помощника. Лишнюю пару рук. - Она засмеялась. - Приданных, надо сказать, очаровательной юной особе.
Клер отошла в сторону. Позади нее за столом сидела девушка. Она просматривала книгу и делала выписки, а по небольшой стопке бумаги подле нее можно было заключить, что работа уже кипит вовсю. Выглядела она совершенно спокойной, уверенной, совершенно…
- Роберт, дорогой, это Алли, Алли Калдер. Отец ее был шахтером. Она давно ищет секретарскую работу в Брайтстоуне, но здесь найти что-нибудь подходящее не так-то просто, да к тому же ее отец считает, что она слишком молода, чтобы покидать дом и постоять за себя.
Девушка встала из-за стола, подошла к нему и протянула руку, глядя с улыбкой прямо ему в глаза.
- Добрый день, преподобный.
- Да просто Роберт, зови его лучше Робертом! - с горячностью вмешалась Клер. - Все его так зовут. Он так больше любит, правда, ведь, Роберт? Он считает, что "преподобный" чересчур официально - да и не по возрасту ему, - счастливо рассмеялась Клер.
В теплых лучах раннего солнце девушка словно сияла. На ней было светлое легонькое платьице из хлопка, розовое, как ее губы, как нежные ямочки на сгибе гладких округлых рук. Он чувствовал юный свежий запах, запах летних цветов, таких же розовых, как ее…
Молча, он протянул ей руку.
- Рад, что вы можете присоединиться к нам, мисс… - он бросил взгляд на Клер и на нее, - Алли. Мы действительно ничего не успеваем, и нам нужна чья-то помощь. Надеюсь, вам понравится работа и мы. Я рад, что вы пришли.
- Ну, стало быть, все и решено, - заключила Клер, явно радуясь, что ее маленький сюрприз удался на славу. - Ну, я, пожалуй, схожу, приготовлю нам всем по чашечке кофе, а вы пока познакомьтесь поближе. Я же говорила тебе, Алли. Я же говорила, что Роберт будет рад вам. Он в самом деле рад, правда, Роберт?
- Да, конечно.
Так рад, что ты пришла.
Рад… рад… рад… что… ты пришла… наконец.
10
"Он тебя любит - да, да, да…"
- "Да, да, да, да…" - пела она Простенькие слова вторили ее мыслям и ритму работы. - "С такой любовью не шути…" - Пауза. И ее легкий голосок: - "Да, да, да, да-а-а-а-а…"
Эти "Битлы", может, и малость старомодны нынче, но свое дело они знали. Чувствуя себя в своей комнате в абсолютной безопасности, Алли Калдер аккуратно раскладывала только что отглаженное чистенькое белье, выдавая время от времени мелодии, наполняющие сердце. Вот приехали бы эти "Битлы" сюда, в Австралию! Или она съездила бы в Англию? Ничего в этом такого уж невероятного нет. Губы ее сжались, и песня замерла в горле.
Брайтстоун. Она даже название города с трудом могла выдавить. Что за дыра - что за сучья дыра! Она знала, что отец убил бы ее, если б только услышал от нее такое слово. Но он тысячу раз произносил его сам, когда трепался со своими собутыльниками, думая, что она спит. Спит? Да в такие пьяные вечера и глухой не заснет - как начнут тут бузотерить - он, да этот Мик Форд, да прочая шантрапа - как бишь он их называл, - и имени их не запомнишь - накачаются пивом и начнут. Спит?
Иногда ей хотелось проспать всю жизнь, как Спящая Красавица. Но не сейчас. Она уже готова в путь.
"Она взяла билет…" - пел Джон Леннон.
Она действительно взяла билет - это точно. Билет в одну сторону, не собьешься. Нет, она не собирается закончить, как Барбара - двое детей и третий на подхвате - а ведь ей и двадцати нет.
- Он ничем пользоваться не хочет, - жаловалась Барбара с такой безнадежностью, что самой хотелось заплакать. - Это, говорит, удовольствие портит. - Его удовольствие? С каких пор такая девчонка, как Барбара, оказалась создана ради его удовольствия?
Мужики - все одного поля ягоды, - козлы. Вот еще одно слово, за которое отец убил бы ее. Козлы. Да они и есть вонючие козлы. Она вертела слово на языке, как бы пробуя его на вес, на вкус и на запах. А он первым делом. Козел номер один. Козел-аншеф. Капитан Козел. Она засмеялась, но это был какой-то не по возрасту умудренный и горький смех. Спасибо, папочка. Спасибо, Боже, что наградил меня таким козлом вместо отца.
Впрочем, ври, да не завирайся. Не все такие, как твой папаша. Он не такой. Он совсем другой. Он ни на что не похож… и ни на кого…
Он… какой? Рука ее вдруг замерла в груде нейлона и кружев, она улыбнулась своей странной задумчивой улыбкой и погрузилась в воспоминания того счастливого дня. Да, он что надо, прямо с картинки. Есть на что посмотреть, сбит крепко, но не мясист как Поль, - а стройный, ну, прямо киногерой. Фигура - закачаешься, он, наверное, сам этого не знает - глаза, руки, эти волосы, и как он смотрит на тебя - прямо в глаза - что тут говорить, он совсем, совсем другой. Она почувствовала, как что-то теплое поднимается из самой глубины ее существа. О да. Да.
Вот он не козел. Совсем нет. Такой внимательный:
"Вы уверены, что не устали, Алли? Вы сегодня столько всего переделали". - Такой благодарный: "Это просто потрясающе, это как раз то, что нам нужно; просто чудесно: программа действительно обретает нужную форму". - Такой вежливый: "Пожалуйста, извините, мне надо позвонить, и я тут же вернусь" - Он такой… Он такой…
Он такой невероятный! Ни о чем подобном ей даже мечтать не приходилось, она никогда не думала, что такое существует или может существовать. А его глаза - как будто он всегда внимательно слушает тебя, что бы ты ни говорила.
"Замечательная идея, Алли", - будто бы действительно она высказала что-то особенно умное. Причем для этого особых усилий не требуется. По части ума особой конкуренции в пасторском доме нет. Его жена, Клер, хоть и мила, особым умом не блещет, да и голова у нее явно забита другими делами. А сестрица Джоан - она тихо рассмеялась. Глупая старая кошелка. Думает, что на всех страху нагоняет. Зыркает как сыч, а что на нее смотреть одна умора, ей и в голову не приходит!
Вздохнув и бессознательно передернув плечами, она вернулась к реальности. Давай, Алли. Хватит с этой постирушкой, надо разобраться с постельным бельем, а там и время обед готовить. А потом, коль повезет, и она освободится, снова сюда, послушать музыку, помечтать малость, посчитать, сколько заработано в Брайтстоунский Фонд Бегства - приятно видеть, что счет медленно, но верно растет, а потом… а потом…
- Алли? АЛЛИ!
Как это она не услышала, что он пришел? Алли бросилась к окну. Из ее угловой комнаты на первом этаже бунгало хорошо была видна дверь: отец как раз входил в дом. Позади него шел Мик Форд, его неразлучный дружок с шахты. Мик Форд! Это мерзкое пресмыкающееся. Что бы она не отдала - только бы отделаться от него. Надо же, после такого замечательного дня… идти к ним… Это же нечестно. Просто нечестно.
- Алли. Да, черт побери, где ты там запропастилась?
- Может, ее и нет, Джим? Молодые девушки, у них свое на уме. Им бы из дома усвистать.
- Из дома? Наша Алли? Чтоб без моего ведома, не спросясь и не сказав куда, это ты брось, у нас такое не водится.
- Девушку в узде не удержишь, как ты думаешь?
- Да она здесь, говорю я тебе. Алли. АЛЛИ!
Чудовищный удар в дверь ее комнаты, и папаша уже тут как тут, без стука.
- Тебе чего? - крикнула она, прижавшись к стене.
Его уже совсем развезло, всегда так набирается в жару, тем не менее закругляться он, кажется, не собирался: в каждой лапище покачивалась упаковка с полдюжиной бутылок пива для вечернего продолжения. И то Слава Богу! - руки были заняты и, стало быть, он не мог ее ударить. Если только в его пьяную башку не втемяшится врезать прямо упаковкой…
- Иду, пап. Обед готовится.
Отведя глаза, она прошмыгнула у него под рукой в коридор.
- Привет, Алли! Ай-ай-ай! - С таким же успехом Мик Форд мог приветствовать Мерилин Монро. - Ах, ах, ах. Как замечательно мы выглядим, милая. И как это ты всегда так выглядишь? Ну, что за прелесть! И где это ты пропадаешь? Каждый вечер я тут как тут, мечтаю увидеть тебя, а вижу только твоего старика.
Он вплотную приблизился, и она с отвращением вдыхала запах пота от его тяжелого тела. Мик загородил ей путь на кухню; сзади вырос отец.
- Мик хотел повидать тебя, Алли, - зловеще пророкотал он. - Где ты пропадала?
Прижавшись спиной к стене, она пыталась тихонько прокрасться мимо него в кухоньку.
- Сам отлично знаешь, где я была. В церкви. Работала над программой столетнего юбилея с миссис и мисс Мейтлендами.
- И как там, - дурацки ухмыляясь, бубнил Мик. - Все путем, Алли? Все путем?
- Конечно, путем! Чего ты заладил "путем! путем!"
Оба были совершенно пьяны. А какими им еще быть?
- Да, спасибо, все хорошо. - Что за идиотский разговор - и это после долгих разговоров с человеком, который действительно слушает тебя, которому интересно, что ты говоришь…
- Почему ты не сказала мне, где была? - продолжал тянуть свое Джим. - Не могу же я упомнить все твои побегушки. Надо было оставить записку. Я еще покамест твой отец. И обязан знать, что ты делаешь.
Одним ловким движением она обогнула угол коридора и добралась до кухни.
- Давай обедать, пап! Ладно? - Она быстро распахнула боковую дверь и начала со звоном доставать посуду из буфета.
- Эй, Алли!
Снова голос отца. Она прикрыла глаза.
- Что?
- Давай иди сюда. Мик хочет поговорить с тобой!
Она высыпала в кастрюлю полуфабрикат и плеснула воды, зажигая другой рукой газ.
- Я здесь занята, папа! Не могу болтать, когда готовлю.
Мик Форд стоял в дверях кухни, глядя на нее маслянистыми глазами и облизывая языком губы. Нетерпеливо отбросив рукой упавшие на лоб пряди волос, она повернулась к нему спиной, сделав вид, что не замечает его.
- М-м-м, еда! Ты знаешь, как ублажить мужчину, Алли.
Она демонстративно выхватывала жестянки из буфета, выбирая различные специи.
- Я вот заскочил, чтоб узнать, не пойдешь ли ты с нами в паб. Там сегодня небольшая компания соберется. Молодой Гарри - ты знаешь Газза, этого громадного малого, у которого одно плечо выше другого - у него завтра свадьба - ну вот и соберется компашка с девчонками.
Она взглянула на него. Его маленькие глазки поблескивали. Тут и голову ломать нечего, и так ясно, что за вечернее развлечение предстоит.
- Нет, спасибо. Я не большая любительница выпивать.
- А там одна пьянь забубенная, так надо понимать?
Джим освободился от упаковок с пивом и сунулся на кухню, привлеченный разговором. Вид его не предвещал ничего хорошего.
- Я так не говорила, папа. Просто мне в паб идти неохота. Я лучше дома посижу.
Она сделала вид, что поглощена булькающим содержимым кастрюли на плите, надеясь, что они отстанут. В крошечной кухоньке она была как в ловушке, хотя открытая во дворик дверь хоть чуточку помогала ослабить невыносимый пивной дух, исходивший от обоих мужчин. Но лето на исходе, а потом пройдет и праздник Столетия, и больше не будет работы в пасторском доме, и незачем будет туда ходить - вот тогда она действительно окажется в ловушке… в ловушке…
- Ах, тебе шахтеры не по душе, так что ли?
- Поостынь, Джим, она этого не говорила. - Девушка чувствовала близость Мика, ноздри ловили его запах; он подступил почти вплотную к ней.
- Так ты ничего не имеешь против шахтеров, Алли?
Его руки воровато коснулись ее бедер, она круто повернулась, и кипящие капли соуса с ложки, которой она помешивала в кастрюле, нарисовали дугу на его рубашке.
- Хочешь это в рожу? - прошипела она.
Он отшатнулся, со злостью и испугом.
- Полегче, полегче, доченька!
Удар кулака отбросил ее к стене.
- Попридержи язык, когда говоришь с моими друзьями! - взревел отец; лицо его побагровело от ярости. - Научись принимать гостей, а то я покажу тебе, где раки зимуют! - Второй удар пришелся по другому уху. - Пора, видать, тебя поучить уму-разуму, как я твою матушку чертову учил. - Тяжело сопя, он набычил шею, словно боксер, готовый к новому раунду.
- Да брось, Джим, не горячись!
Мик не был настолько пьян, как казалось.
- Пошли-ка лучше сядем да подождем, пока Алли все приготовит. Ты мне, кстати, еще не рассказывал, о чем ты там с Уилкесом говорил сегодня? - Схватив старика за руку, он потащил его через боковую дверь во дворик, подмигнув Алли перед уходом.
- Ты не будешь против, если я к чаю останусь, Алли, о’кей?