- Я надеюсь. Рад буду видеть вас… и мисс Калдер… здесь в церкви, и чем скорее, тем лучше, - твердо сказал Роберт. Теперь он не сомневался, что увидит ее. Она слышала его слова, и сердце Роберта заныло, когда девушка чуть заметно кивнула, прежде чем покорно последовать за отцом из церкви.
Благоговение и печаль, естественно пробуждающиеся в человеческих существах перед лицом смерти, почти всегда сменяются возрождением духа жизни. Это с особой силой свойственно людям, жизнь которых находится в постоянном, можно даже сказать яростном, соприкосновении со смертью. Толпа шахтеров, собравшихся в этот вечер в единственном пабе, не была склонна к особой сдержанности. Не было также, по понятиям любого из пришедших, никакого резона пренебречь выпивкой. Проводы есть проводы, и старина Джордж вправе получить в полной мере все удовольствия сразу.
В центре компании шахтеров постарше, навалившись на стойку, которая в данном случае служила ему лучшей и более надежной опорой, чем собственные ноги, выступал Поль.
- Вот босс и говорит ему - тогдашний босс, еще до этого ублюдка Уилкеса - так говорит: "Я не собираюсь слушать предложения от вас и от ваших людей, мистер Эверард", - а мой папаша ему тут же, глазом не моргнув: "Разумеется, мистер Феррис, откуда вы взяли, что я вам предлагаю руку и сердце?"
Дружный хохот не встретил поддержки в другом углу бара, где Джим Калдер в компании своего неразлучного собутыльника Мика Форда уже благополучно преодолел обычную корму, позволяющую ему держаться в рамках приличия, и его потянуло на подвиги. Поднявшись из-за столика, он пьяной походкой направился к компании, окружавшей Поля.
- Твой старик был парень что надо, - агрессивным тоном обратился он к Полю. - И по этому случаю я тебе поставлю! - он явно лез на рожон.
Прищурившись, Поль рассматривал Калдера.
- Я, кажется, накачался или ослышался, - обратился он к хохочущим друзьям, - мне показалось, что я слышал, как Джим Калдер сказал, что хочет поставить мне выпивку!
- Всем ставлю! - проревел Калдер, приходя в ярость от того, что стал всеобщим посмешищем. - Налей им всем, Фай! - бросил он барменше. - Этот парень… мне надо бы преподать ему урок по части профсоюзных правил.
Глаза Поля превратились в узкие щелки.
- Да я, видать, не просто набрался, у меня, никак, галлюцинации! - загрохотал он. - Джим Калдер собирается учить меня профсоюзным правилам? - И он с полным презрением повернулся спиной к могучему старику. - Иди, отлей в свою шляпу. Тебе только и учить, как задницу подтирать. Вали. Здесь без тебя обойдутся. Наше вам!
- Слушай, сынок, и слушай внимательно, - Калдер медленно закипал. - Ишь развоображался, возомнил из себя Бог весть что - а ты жалкий любитель, сопляк! Ну, ну, давай, изложи свою теорию закрытия шахты ради безопасности, валяй - изложи ее людям, я уж не говорю о дирекции. Посмотрим, сколько у тебя собутыльников останется. - Он помолчал, на лбу у него выступил пот. Выждав немного, он нанес решительный удар. - Они только попусту время с тобой теряют. Ты глупый сопляк. Ни черта не кумекаешь и за душой у тебя ни черта нет, и как был пустое место, так им и останешься. Ты хоть сто лет проживи - никогда не станешь и половиной твоего папаши - ни как мужик, ни как шахтер. Ты ему в подметки не годишься!
Из всей брайтстоунской шахтерской братии ни у кого не было ни малейшего сомнения, в чью пользу закончится потасовка. Но Поль только и сделал всего один выпад, сжал кулаки и тут же остановился и одумался под одобрительные крики присутствующих: всем было ясно, что драка с пожилым человеком, годным Полю в отцы и к тому же в дымину пьяным, чести ему не принесет. Но удар был сокрушительный - прямо в челюсть, и две недели после этого Калдер просыпался с чувством собственного унижения и поражения - удар был нанесен его достоинству - а этого он простить не мог.
9
Больше всего Роберт любил церковь после службы. Когда последний член общины покидал храм, когда затихали последние звуки в чреве старого органа и песнопения молящихся, когда смолкал шепот последних молитв, были сделаны последние наставления и выдыхалось едиными устами последнее "Аминь!" - тогда наконец церковь и пастырь могли побыть немного в покое, - роскошь, которой не удавалось насладиться на протяжении всей хлопотливой трудовой недели, не имевшей "нормированного" рабочего дня с ожидающим впереди отдыхом.
Однако в это воскресенье, вынужден был признаться себе Роберт, долгожданный покой не наступал. Продвигаясь вдоль скамеек, собирая молитвенники и возвращая на надлежащее место под передним рядом подушечки для коленопреклонений, он вынужден был с горечью отметить, что не чувствовал привычного мира, и не чувствовал давно - с каких пор? Да уже несколько дней. А в это воскресенье было как никогда тягостно после службы, когда стало очевидно, что надежды, которыми он себя тешил всю неделю, не оправдались.
Девушка не появилась. Она не придет, начинал он понимать: она и не собиралась приходить. Дважды он уже приглашал ее посетить храм, и она, как ему казалось, кивала в знак согласия. Каждое воскресенье он жил этим обещанием. Но она не являлась.
Господи, ну и денек предстоит! Жара уже сейчас несносная: к концу дня будет просто невыносимое пекло! Закончив дела, он запер церковь и инстинктивно в поисках прохлады повернул направо, а не налево, к пасторскому дому. Надо было подумать. Почему он с таким нетерпением ждет Алли? Почему из головы не идет эта девушка?
Он попытался еще раз все проанализировать. Там, где она работает, ей не место, это и слепому ясно - такая девушка не могла быть счастлива в кафе у Вика Ясно как день, что у нее нет никого, кто бы мог помочь ей или дать совет. Как ни крути, но факт остается фактом: этот ее папаша - самовлюбленное животное, ни о чем не желающее думать, кроме своих прихотей, такой не остановится ни перед чем, чтобы заставить дочь покориться. Словом, ей нужна помощь - это очевидно. А помогать людям - его работа, поэтому он и здесь.
Но это не все. Он продолжал идти, не разбирая дороги, поглощенный своими мыслями. Солнце жгло спину с какой-то сладострастной свирепостью, а теплый ветерок с моря ласкал своими нежными дуновениями. Почему, почему все чувства обостряются, почему он становится самим собой и, этого уже невозможно отрицать, счастливее - когда думает о ней?
Это было невозможно объяснить. Ничего подобного он в своей жизни не испытывал. Может, это предостережение, указание, призыв к осторожности? К большей осторожности? Так, пожалуй, сказала бы Клер с ее вечным страхом за него. Клер… Воскресный завтрак! Он же опоздает! Случайная ассоциация вернула его к реальной жизни. Роберт резко остановился, развернулся и заспешил домой.
- Как цыпленок?
- Почти готов. Когда они должны быть?
- Не раньше часа. Ах, Джоан, как мило с твоей стороны взять на себя все эти хлопоты - ты же понимаешь, что маму сегодня никак нельзя оставлять одну.
Джоан и Клер совсем запарились с приготовлениями воскресного завтрака Если учесть, что сегодня исполнялся месяц со дня кончины Джорджа, и должны были явиться Поль и Молли, дел было невпроворот. Готовили они так же, как делали все - дружно и сообща, что бывает между хорошо знающими друг друга людьми, уважающими привычки ближнего.
Однако только что сообщенная Клер новость нарушила спокойный ритм налаженных движений Джоан.
- Ты действительно хочешь, чтобы в доме появился чужой человек?
- Ну, не настолько уж это чужой человек, - откликнулась Клер, все внимание которой в этот момент было приковано к десерту, над которым она колдовала. - Поскольку Роберт и я уходим на весь день, мы даже не заметим. Хорошо, что кто-то будет дома и сможет отвечать на телефонные звонки.
- Чужой в доме будет совать нос не в свои дела, - пробормотала Джоан, яростно разделываясь с бобами. Она даже сама себе не могла бы объяснить, почему ее так взволновала эта новость, хотя совершенно очевидно, что эта идея пришлась ей не по нраву.
- Какие дела? - с язвительным смешком отозвалась Клер. - Священнослужитель - общественное достояние. Тебе должно быть это известно от отца. Я только сейчас начинаю сознавать, как мало мне самой достается мужа. А тайн у нас нет - ни у Роберта, ни у меня. Так что совать нос некуда.
- Но все же, - Джоан не могла успокоиться, - это не очень хорошая семья, ты же знаешь. Мать была - ну, как там, хористка или что-то в этом роде.
- Хористка? В Брайтстоуне? - на сей раз Клер залилась искренним смехом.
- Она разъезжала с труппой, - объяснила Джоан. - Заехала сюда. Ну кое с кем сошлась и решила остановиться. Только надолго ее не хватило. Потянуло к прежним дружкам и веселой жизни. Вскоре она сбежала и бросила их. А папочка…
- Да, я знаю. Наслышана от Поля. Но нам с ним детей не крестить. Речь идет всего о паре лишних рук, чтобы помочь Роберту в подготовке к Столетию. Ты же знаешь, как многого требует от нас Церковный совет - организовать празднество, большую выставку в библиотеке по истории Брайтстоуна, ну, и все такое, - а мы так заняты… Я думала, что смогу помогать Роберту гораздо больше. Но ты же сама видишь. А если ребенок появится?
Не без удивления Джоан отметила это "если". Когда произошла перемена? Все случилось так незаметно, что и вспомнить было невозможно. Она украдкой посмотрела на Клер. Та стала бледнее, похудела, но это после смерти Джорджа вполне естественно. Однако было кое-что и еще - какая-то новая непривычно горькая складка у уголков губ.
Бедняжка Клер! Острая волна жалости и любви охватила Джоан, так что ей пришлось даже стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от прилива чувств. Не время быть сентиментальной, осадила она себя. А ребенок в конце концов их дело - дело Клер и Роберта - и вот уж действительно нечего совать нос куда не следует. Но тем не менее Джоан умирала от любопытства и сочувствия.
- А как Поль? - спросила она, чтобы переменить тему.
- Поль? Да с ним все в порядке. С головой погружен в профсоюзные дела - думаю, он нас изведет всей этой скукотой за завтраком.
- Для Роберта это не скукота, - заметила Джоан, ревнивая любовь которой не упускала ничего.
- Ну и говорили бы между собой, - равнодушно парировала Клер. - Ну вот и они, легки на помине Я только надеюсь, что у нас достаточно еды, чтобы накормить Поля.
Ждать от молочного бара особых прибылей в таком городишке, как Брайтстоун, да еще в понедельник в конце долгого жаркого лета, прямо скажем, не приходится. И Вик это прекрасно знал. Но этот тип, сидевший в конце стойки, заказал молочный коктейль с фруктами уж, наверное, час назад и ни тпру, ни ну: и доесть не может, и заказывать еще что-нибудь не собирается. Битый час проторчал и, слава Богу, сматывается - с девчонкой. Придется завтра так ей и сказать: заруби себе на носу, чтоб никаких дружков! Если, конечно, не придут всей кодлой и не высосут у него все запасы молока и мороженого.
- Готова? Ну" наконец-то!
Поднявшись с неудобного крошечного пластмассового стульчика, Поль потянулся всеми членами и подхватил сумку Алли. Вместе они вышли на улицу, где, греясь в последних лучах заходящего солнца, ждала их "Голубая стрела", как с гордостью называл свой "додж" Поль. Полю не терпелось тут же включить мотор и с ревом на полной скорости умчаться подальше от заведения Вика.
- Черт побери, я терпеть не могу молоко! Нет, чтобы продавать пиво, как все порядочные люди.
Она улыбалась, с издевкой глядя на него:
- Так зачем пришел?
Он понизил голос и бросил на нее пристальный взгляд:
- А ты как думаешь?
Она ответила быстрым заигрывающим полувзглядом и отвернулась. Придется вылезти из машины, если он начнет мозги пудрить; в то же время ей вовсе не хотелось топать с этой тяжеленной сумкой в такую даль.
Алли откинулась на спинку.
- Я получила то место, о котором вы говорили. Ну, ту работу, что вы мне нашли.
- Да, слышал.
- Это будет хорошее начало, - с воодушевлением заговорила она. - Тут тебе не "Парагон". Полный рабочий день. Вик говорит, я там и неделю не выдержу. Только это чушь. Мне действительно нужны деньги, и я готова работать, понимаете. - Она помолчала и затем заговорила снова: - Поль… вы знаете нового священника… мистера Мейтленда?
Поль ловко проскочил между двумя медленно едущими машинами.
- Ну да, а что такое?
- Да нет, ничего.
Она снова погрузилась в молчание.
- Новая работа, а? - вступил Поль. - Я же говорил тебе, это чистая везуха. У тебя все отлично получится, Алли, вот увидишь. Все до последнего пенни ты заработаешь по праву, помяни мое слово.
- Я знаю, - в глазах у нее появился странный блеск, повергший его в недоумение.
- Ха! Ты, никак, уже и нос задираешь!
Она не поддалась на приманку.
- Я знаю, что кое-что делать умею, - сказала с расстановкой, словно подчеркивая смысл сказанного. - Только я уверена, что мое место не здесь. Но я знаю, что кое в чем могу преуспеть - и в один прекрасный день своего добьюсь. Вот увидите.
Он подумал про себя, что это, наверное, правда, и у него засосало под ложечкой.
- Но не здесь, говоришь? - как эхо повторил он.
- Что такое Брайтстоун? - продолжала она. - Так, дыра, шахтерский городишко.
- И набит шахтерами, - закончил с горечью Поль. Ему даже на секунду не приходило в голову, что когда-нибудь придется стыдиться своей профессии - и из-за кого - из-за девчонки, почти ребенка, которая еще и в жизни-то ничего не нюхала! Но, может, оттого-то ее слова и ранили так больно - она смотрела и говорила с непреднамеренной детской жестокостью - и, как знать, может, говорила правду.
- Итак, ты спишь и видишь, как бы стряхнуть брайтстоунский прах со своих ног, так что ли? Послать… всех? - он чуть было не сказал "нас".
- Да, - спокойно подтвердила она.
Поль в сердцах нажал на акселератор и с ревом и визгом погнал машину от поворота к повороту.
Алли глянула в его сторону.
- Но, Поль, - лукаво обратилась она к нему, - если я не хочу жить в шахтерском городишке, это не значит, что я ненавижу шахтеров.
Успокаиваясь, он кивнул головой.
- Я понимаю, что у тебя есть причины сбежать из этого города, Алли, и я считаю, что они вполне резонны - вернее, одна-единственная, и самая важная! Но если оставить в стороне твоего папашу - ну представим на минуту - Брайтстоун не такое уж плохое место - здесь полно славных людей, если только не полениться поискать их.
- Я и сама знаю, - нетерпеливо закивала она, - перестаньте занудствовать, Поль.
Ее снисходительный тон снова привел его в раздражение.
- Что ты прикажешь мне сделать, чтоб вбить это в твою упрямую башку, Алли? - воскликнул Поль сердито. Он резко затормозил у самого тротуара и повернулся к ней. - Ты готова весь город с дерьмом смешать только потому, что твой отец старая дубина! Но он же не один в городе! Есть и другие… - он чуть было не сказал: "которые любят тебя, беспокоятся о тебе, которым ты нужна". Но остановился. Несмотря на то, что слава сердцееда бежала впереди Поля, он никогда еще по-настоящему не любил. Ему не приходилось много трудиться, чтобы расположить к себе женщин. Чуя зов его животного естества, очарованные девушки слетались к нему, словно пташки к кормушке, без каких-либо особых ухищрений с его стороны. И он получал удовольствия беззаботно, даже эгоистично, где и когда хотел, не зная ни верности, ни вины. Ему никогда не приходилось домогаться женщины или молить ее о любви. Да он по сути и говорить-то с ними толком не говорил - любовная интрига заключалась для него в простенькой операции: рука на колене, а то и выше. И вот наступил один из тех роковых моментов, когда человеку открывается нечто такое, после чего возврат к прежнему уже невозможен. Поль вдруг понял, что никогда еще не был по-настоящему, безнадежно и бесконечно влюблен - вплоть до этого момента. А нужных слов он не знал. Наконец, завершая недосказанную фразу, тяжело повисшую между ними, он смущенно произнес:
- люди… которые будут скучать по тебе, если ты уедешь.
Она бросила на него взгляд из уголков своих чуть раскосых миндалевидных глаз, но никакой другой поддержки с ее стороны не последовало.
- Я тоже буду скучать о вас, Поль. И обо многих других, если уж на то пошло. Ну так как насчет того, чтобы отвезти меня домой? А то там по мне соскучатся раньше времени, и придется выдумывать кучу объяснений.
Совершенно выбитый из колеи Поль завел машину и, не говоря ни слова, поехал дальше. Когда ярко-синий "додж" проезжал по главной улице Брайтстоуна, ни Поль, ни Алли не заметили, как в окне городской библиотеки мелькнуло бледное лицо Джоан, полускрытое грудой тяжелых томов истории города, которые она штудировала, готовясь к столетнему юбилею; как Мик Форд, пропускающий с ленцой свою послеполуденную стопочку в городском пабе, удовлетворенно крякнул, получив информацию, неотложность которой, по его мнению, давала ему возможность напроситься к Джиму Калдеру на ужин.
Это поистине была ночь любви, ночь чувственного пиршества и невероятной страсти. А он не чувствовал себя насытившимся, не устал от тела, лежавшего рядом на широченной гостеприимной кровати, утомление как будто не коснулось его. Он снова хотел ее, был во всеоружии. Ну не чудо ли, думал он, чувствуя, как твердеет в нежной, но настойчивой ладони. И она его хотела. Боже, вообразить трудно, как она его хотела Ее ненасытность, ее желание, ее любовь ни на шаг не отставали от него, отвечая на каждое его движение, и ей невозможно отказать. Это чудо, невероятное чудо, думал он.
Она нежно провела рукой по его волосам, погладила висок, твердый подбородок, теплую ямочку на шее. Прикоснувшись к плечу, она стала водить ладонью кругами по мускулам предплечья, по груди; движения были медленными, успокаивающими и возбуждающими одновременно. В плотной тьме он чувствовал себя слепым, беспомощным ребенком, но тело его откликалось на ее призыв как тело мужчины. Она склонилась над ним, осыпая его лицо шквалом поцелуев, а рука ее совершала свои круговые движения все ниже и ниже, гладила твердый плотный живот и гладкие сочленения бедер. Стоны и ликующий смех одновременно вырывались из его груди; сдерживаясь как мог, он всем телом отдался этим утонченным ласкам, предоставив себя на волю ее мастерству и точности движений.
Наконец, убедившись, что желанный момент наступил, она откинулась назад, оседлала его простертое тело и обхватила его бедрами. С безошибочной уверенностью она вобрала его, затем медленно, расчетливо опустилась и приникла к нему, смеясь низким горловым смехом. В ответ он издал крик радости, ощущение было невероятно - ничего подобного он в жизни не испытывал, даже в мечтах.