Словно не веря, он провел пытливой рукой по мягким косточкам ее ключиц, глубокой гладкой ложбинке спины, по нежным выпуклостям ягодиц. Тело ее тут же откликнулось на прикосновение; она прижалась к нему крепче и подставила губы. Поцелуи стали более требовательными и в то же время утоляющими - вечный парадокс плотских желаний - чем больше удовлетворение, тем больше жажда, больше возбуждение, больше, больше, больше…
Левой рукой найдя ее грудь, он протянул правую и стал ласкать гладкие полушария ее ягодиц; проникая между ног, пальцы играли по гладкой как шелк кожице и чертили озорные круги у устья ее пещерки, то прикасаясь, то убегая в древнем, как мир, танце вожделения. У нее мгновенно убыстрилось дыхание. Он чувствовал, как от его прикосновений она увлажняется, чувствовал, как сердце ее колотится быстрее у его груди, как поцелуи из легкого дождика превращаются в страстный шторм.
С неведомой радостью он начинал узнавать не только то, что ей доставляет удовольствие и возбуждает, но и ее темп, ее ритм, значение каждого ее вздоха. Узнавала и она - ответные ласки перестали быть ласками новичка, это были ласки жаждущего, любящего партнера. Она приникала к нему, все сильнее и сильнее возбуждаясь, одна рука впилась в его плечо, другая путешествовала по его телу вниз, большой палец чуть задержался, чтобы помучить его сосок сладостной пыткой, затем двинулся к сверхчувствительному участку между бедер и оттуда к курчавому треугольнику волос, где он ожидал ее уже во всеоружии.
- О-о-о-о…
Издав вздох глубочайшей радости, управляя собой и каждым своим движением, он перекатил ее на спину и, склонившись над нею, умело соразмерил ее сексуальный ритм со своим.
Вскоре она качала кричать, и крики, горловые, утробные, шли из самой глубины ее естества:
- Роберт! Пожалуйста! О, Роберт, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Ну, пожалуйста!
Осторожно, потому что она была внове для него, он вошел в нее, еще раз испытав всю власть завоевателя, усиленную теперь сладостной данью любви, которой всегда вознаграждают долгожданного освободителя.
Потом они спали, как долго, Роберт не мог сказать. Вдруг она резко проснулась и вся напряглась в его руках.
- Роберт, который час?
- Ах ты, Господи, не знаю!
- Который час?
Она уже соскочила с постели, нащупывая выключатель и одновременно пытаясь собрать разбросанную одежду.
- Алли, в чем дело?
- Мой отец! - задыхаясь, произнесла она, бросая взгляд на свои часы. - Посмотри на время! - Она лихорадочно хватала свою одежду, разбросанную по полу в таком виде, словно здесь было ожесточенное побоище. - Он убил бы меня, если б узнал… если б только подумал…
- Ну, ну, ну! - Роберт скатился с кровати. - Успокойся, Алли, успокойся! Откуда ему знать! Ну подумай, милая, - кто может сказать ему? А вот если ты так понесешься домой - он сразу поймет, что-то случилось, только увидит тебя! Нам надо подумать.
Он нахмурился. Забавляясь его свирепым видом, девушка начала собираться.
- Послушай, - продолжал он. - Что, если так? Почему бы тебе не явиться домой как обычно и не объяснить, что тебя задержали. Скажешь, что у нас было невпроворот работы, а потом я попросил тебя сделать мне что-нибудь поесть, поскольку Джоан и Клер в отъезде. - Он взглянул на часы, стоящие на столике. - Да и не так поздно, всего восемь.
- Ну ладно, на это он клюнет! - Ее личико засветилось надеждой. - А как только я ему сварганю обед, он вообще будет паинькой.
А что потом?… Она уже была почти одета, совсем готова к выходу. Где-то под ложечкой у него вдруг засосало. Не уходи! - умоляло его тело, не оставляй меня сейчас, не оставляй меня вот так…
- Алли, - медленно выговорил он, - если ты уж собралась идти, я отвезу тебя домой. О’кей, о’кей, я высажу тебя у подножья мыса, не дам ему ни малейшего повода беспокоиться о тебе, но я не могу отпустить тебя вот так. Что бы там ни случилось, обещай, что сегодня же придешь ко мне. Я хочу тебя, Алли, хочу быть с тобой, любить тебя снова, и снова, и снова, я хочу есть с тобой, пить с тобой, мыться под душем, спать с тобой, просыпаться с тобой. Я хочу тебя, Алли… любимая Алли… возвращайся… возвращайся ко мне домой… скорее… как можно скорее.
Это был четверг. Она пришла к нему этой же ночью и на следующий день, и следующую ночь, убегая из дома, чтобы на рассвете вернуться, пока не проснулся Джим. Дни и ночи, ночи и дни сплелись в один мир без времени, мир над временем, мир над самим миром. Никто не беспокоил пастора, потому что все знали, что его жена с сестрой уехали из города и что он по уши загружен делами по подготовке Столетнего юбилея, который был уже на носу. А Джиму Калдеру дали ясно понять, что какое-то время ему хочешь не хочешь придется перебиваться самому, поскольку события в приходе требовали участия его дочери, и она должна работать полный день ежедневно, - он проглотил это не без тайной гордости, в глубине души теша себя мыслью, что без Калдеров никому в этом городе не удастся обойтись. Тонкая женская ручка воспользовалась случаем и не положила на место телефонную трубку, отрезав тем самым дом от внешних телефонных вторжений. Это осталось незамеченным. И в четверг, и в пятницу, и в пятницу ночью, и в субботнее утро, которое высветило две обнявшиеся, утомленные любовью фигуры в широченной гостеприимной кровати пасторской спальни.
* * *
Поезда дальнего следования редко останавливались в Брайтстоуне, и маленький городок не мог похвастать такой роскошью, как такси. Однако две женщины, сошедшие этим утром с поезда, уже составили план действий.
- Я позвоню Роберту, - сказала Клер. - Думаю, что телефон уже починили. Конечно, рано, но он уже, наверно, встал. Он будет так рад увидеть нас!
- Да, просто фантастика, что мы успели к празднику, - согласилась Джоан. - Меня эта девочка, Алли, все беспокоила - не забудет ли она напечатать этикетки ко всем стендам, забрать старые фотографии из мастерской - столько надо было дел переделать…
Озабоченная Джоан перебирала в голове длинный список нужных дел, когда Клер вернулась из телефонной будки.
- Странно, - с растерянным видом сообщила она, - телефон не отвечает, короткие гудки, будто он занят, значит аппарат также неисправен. Я звонила, звонила, но все без толку.
- Может, Роберт в церкви, - рассеянно откликнулась Джоан. - Забыл положить трубку на место.
- Но не в такую же рань, - Клер на минуту задумалась. - В общем ерунда. Позвоню Полю. У него есть время заехать за нами и отвезти домой до начала смены.
Поль рад, был видеть их целыми и невредимыми.
- Славно, что вы прикатили как раз вовремя - чтобы успеть на бал! - с обычной своей живостью заявил он. - Все будет здорово - жду не дождусь начала!
- Это не единственное событие юбилея, - заметила Джоан наставительным тоном, уязвленная тем, что месяцы ее тяжких трудов по организации празднества вытеснены куда-то на второй план принципом удовольствия.
Ну почему же она всегда такая скучная и занудная!
- Пожалей нас, бедных, Джоани, - запротестовал Поль. - Неужели ты думаешь, что один-единственный свободный день в неделю трудяга должен тратить на шатание по выставкам? Работягам нужно малость развлечься.
- Ну конечно, - сардонически откликнулась Джоан, но ее ирония была заглушена восторженными криками: показался пасторский дом.
- Спасибо, что подвез, Поль, - поцеловала его Клер. - Увидимся на балу, если не раньше!
Вместе с Клер Джоан поднялась по выщербленным ступенькам крыльца.
- Он еще спит! - с изумлением заметила она, поднимая бутылки с молоком, прокисающим под горячими, несмотря на ранний час, лучами солнца. Они вошли в холл. Всевидящий взгляд Джоан первым делом упал на телефон.
- Вот тебе и "неисправен", - бросила она, кладя на место трубку. - Пойду гляну, как там насчет завтрака. А ты иди и разбуди Роберта, а то мы опоздаем к началу празднования.
Благодарно улыбаясь, Клер поставила свои вещи и, задумавшись, стала подниматься по лестнице. Как же им с Робертом повезло с Джоан! Подумать только! Такое доброе любящее сердце, всегда готова все взять на себя, все устроить. Она вошла в спальню, сняв у дверей туфли. Боже, как славно быть дома! Спальня оказалась пуста, кровать смята, и все на ней перекручено, будто здесь валялось стадо слонов. Бог ты мой, несладкие же ночки были у бедного Роберта в ее отсутствие!
Что случилось? Она оглядывала спальню с чувством какого-то беспокойства. Что-то изменилось. В воздухе стоял слабый сладковатый запах - откуда? Кто-то был здесь? Может, кто-нибудь из брайтстоунской общины заходил убираться? Но кто? Она несколько деланно рассмеялась. Что могло случиться? Ей начинает мерещиться. Ничего бы не случилось если б она была дома, это ясно. Вдруг Клер услышала звук душа - и смех? Роберт смеется? В душе? Этого сроду не бывало. Выйдя снова на лестницу, она подошла к ванной комнате, постучала в дверь и крикнула:
- Роберт, дорогой, где ты? Мы дома!
Молчание длилось довольно долго. Наконец она услышала, как дверь ванной отворилась и появился Роберт, на нем было только полотенце.
- Вы дома! - удивленно проговорил он. - Вы уже дома!
- Ну да, вот мы и дома! - смеясь, подтвердила Клер. - Но ты, кажется, не рад нашему возвращению. Мы успели на поезд дальнего следования. Я пыталась дозвониться, но ничего не получилось. В общем, я решила сделать тебе сюрприз.
- Это… это в самом деле… сюрприз. - Роберт глубоко вздохнул. Он искал слова, изо всех сил пытаясь овладеть собой. Как они могли вот так взять и вернуться? И почему именно сейчас? Ничего не замечая, Клер продолжала трещать, полная своих забот, связанных с поездкой, и до другого ей пока не было дела.
- Мне придется еще раз съездить - попозже - может быть, понадобится хирургическое вмешательство, так думает доктор. Моя проблема оказалась такая простая, она выяснилась в первый же день, с первым осмотром. - Клер выдавила из себя улыбку. - Это было в четверг. Ну, а как только мне все сказали, я подумала, мы с Джоани подумали, что лучше вернуться домой и помочь тебе с юбилеем, чем слоняться по Сиднею и тратить попусту деньги, которых у нас не так уж много.
- Да, да, конечно.
Почему он не подошел к ней, не обнял ее, не поцеловал, как делал это всегда? Возьми себя в руки, старик! - яростно взывал он к самому себе. Или ты хочешь, чтоб все взорвалось к чертовой матери? О, Боже! Это ж надо такому случиться! Он заставил себя наконец сделать шаг и прижать ее к груди. Ощущение тела, ставшего вдруг совершенно чужим, было просто ошеломляющим - еще один шок, почти предательство. Но кого он предает? О, Боже, Боже! Боже!
- С тобой все в порядке, Роберт? - "Выглядит он ужасно, - подумала Клер с удивлением, отступая на шаг, - затравленный, изможденный и такой бледный".
- Я бы встретил вас - я бы встретил вас на вокзале, - горячо проговорил он. - Как жалко, что я не знал, что вы приезжаете.
- Роберт? - ясные чистые глаза словно видели его насквозь. - Что ты делал?
- Что? Что я делал?
- Я знаю, могу тебе сказать…
- Не понимаю, что ты хочешь сказать!
Он выглядит ужасно, подумала она, лицо пепельно-серое, одного цвета с поблекшими взъерошенными пепельно-белыми волосами.
- Я знаю тебя, Роберт. Меня не проведешь. Я знаю, что все это значит.
- Клер, ради Бога! - он чувствовал, как его охватывает злость.
Она добродушно улыбнулась и вздохнула.
- Ладно, ладно, не злись! Но я же вижу, что ты просто переработал, разве не правда? Пытался все сделать сам, раз мы с Джоан уехали? И, конечно, не ел, не спал толком, как только мы отбыли, ведь все так? Чего ж тут удивляться, что вид у тебя такой, будто ты с призраком встретился!
Услышав, в чем его обвиняют, он снова привлек ее к себе и заключил в объятия, покрывая лицо поцелуями.
- О, дорогая, - сокрушенно шептал он ей прямо в макушку, - прости меня! Ты простишь?
- Ах, Роберт! - крепко прижалась к нему Клер, выражая всю свою любовь. - Если ты будешь всегда таким милым, встречая меня, я готова уезжать почаще!
Пол-одиннадцатого… почти одиннадцать. Почему он не звонит?
Почему он не позвонил?
Он сказал, что позвонит. Он обещал.
Нет, он не обещал, во всяком случае на словах. Но разве для этого нужны слова? Они были вместе, как мужчина и женщина, любящие друг друга, а когда она убежала ни свет, ни заря, чтобы успеть домой до того, как проснется отец, - зачем ему было давать какие-то обещания!
Он просто сказал, что позвонит. В девять, скажем, - чтоб договориться о встрече, тем более что сегодня Столетие. И еще он сказал, что не может вынести, что она уходит, сказал, что…
Конечно, он связан на время праздника, естественно. Но это всего пара дней. А потом опять будет принадлежать ей - навеки - по крайней мере до возвращения жены. "И потом тоже, - пообещала она себе, - не быть мне иначе Алли Калдер. Теперь он мой. Он любит меня, я знаю, что любит, я б знала, даже если б он мне не твердил этого беспрерывно. Он мой. И я его получу, во что бы то ни стало, потому что он меня любит, а не ее и не эту старую лахудру сестру…"
Но почему он не позвонил? Что делает сейчас? О чем думает? Как это он так мог? Как мог?…
- Что, черт побери, происходит здесь с утра пораньше? - ревя, как медведь, ввалился в кухню маявшийся с похмелья Джим. - Что за дела?
А, головушка раскалывается! - так и подмывало ее поиздеваться над ним. Что, в твоей дурацкой башке выделывает чечетку весь ансамбль Красной Армии? Поделом, старый пьяница!
- Ничего! - только и сказала она.
- Ничего?
Он подозрительно присматривался к ней, вынюхивая что-то, как свинья трюфели.
- Не скажи, что ничего… Что же ты тогда надулась, как мышь на крупу? Ну, говори, что случилось!
- Ничего, - повторила она тихим голосом, вся сжавшись от его въедливых вопросов, - говорю тебе, ничего.
Он отхаркался и послал плевок в раковину, в которой она мыла посуду.
- Много шума из ничего, стало быть, - проворчал он. - Ну так и помалкивала бы в тряпочку, ясно? А то шумишь тут. Или я не заслужил тишины и покоя в выходной день? - Он двинулся к двери, но вдруг его осенило. Он вперился глазами в лицо дочери, отыскивая следы, оставленные его рукой: они были видны и невооруженным глазом. - И не забудь привести себя в порядок и принарядиться к сегодняшнему празднику - и рожу наведи - покрасься там и все такое…
Молчание ее было такое презрительное, что даже он отреагировал.
- Я понимаю, ты на меня зуб имеешь, Алли, - в голосе его послышалась привычная смесь угрозы и вины. - Но должен же я за тобой присматривать! Твой отец вправе присматривать за тобой и наставлять на путь истинный. Я это делаю ради тебя же, Алли, потому что я-то знаю, что почем, а ты еще нет. Тебе кажется, что я чересчур суров, но это к твоей же пользе. Ты не знаешь, что за фрукт твоя мать. И потом, ты еще слишком зеленая.
Она кончила мыть посуду, аккуратно сложила полотенце и повернулась к нему. Еще минуту назад ничего не видящие пустые глаза зомби вдруг загорелись яростной ненавистью и презрением.
- А это чья вина? - прошипела она и, проскользнув мимо него, выскочила из кухни. Через мгновение он услышал, как в ее комнате щелкнула задвижка.
Остолбенев от изумления и ярости, он в бешенстве бросился к ее двери и заколотил по хлипкой филенке:
- Алли! Выслушай меня, Алли! Открой дверь, черт бы тебя побрал, и выслушай меня! Я к вам обращаюсь, мисс. Открой дверь, слышишь? Я кому говорю - открой немедленно дверь!
- Преподобный, добрый день!
- О, миссис Миллигэн - рад вас видеть - как дела дома? Молли, как поживаете? Клер только что пошла к стойке с тортами.
- Грандиозно, святой отец, праздник на славу! Ничего подобного в Брайтстоуне еще не бывало.
- Замечательно, Джорди, рад, что вам нравится. Надеюсь, увидимся на балу.
- Вот это да! Моя старушка уж так этого ждала! Вы только взгляните на ее новый наряд. Он стоил мне недельной зарплаты!
Вокруг церкви, пасторского дома, в саду все так и кипело: праздник в честь Столетия Брайтстоуна был в самом разгаре. Полные восхищения и невинного чувства гражданской гордости брайтстоунцы бродили от стойки к стойке, одобряя одно, отвергая другое, и все сильнее укреплялись в убеждении, что им выпала немалая честь участвовать в событии, видеть которое доводилось немногим счастливчикам, а до следующего такого празднества едва ли кому удастся дожить.
Роберт ходил среди шумной толпы, внешне весь поглощенный происходящим, но душа его при этом испытывала невыносимые муки. Нервы его были на пределе. Где она? Где она? Она должна была прийти, просто должна была быть здесь. Как еще мог он увидеть ее, разговаривать с ней, если она не пришла?
Что могла она подумать, что должна была подумать, когда он не позвонил ей утром, как обещал? После всего того, что произошло между ними, - после сладостных дней и ночей любви, радостных признаний, объяснений и откровений, она прочно поселилась в его сердце и не видеть ее всего только одно утро было настоящей пыткой. Он любил ее, он знал это теперь, знал это всегда.
Но что это за любовь, которая должна таиться, прятаться, бояться чужих глаз? Что может он предложить Алли? Ведь все уже предложено, клятвенно обещано и отдано Клер. Клер? Он чуть не застонал от боли. Что он делает с ней? И почему не захотел даже представить себе, что будет, когда она вернется, тем самым позволив обрушиться этому кошмару на беззащитную голову бедной Алли!
Она доверилась ему, и вот как он расплатился с ней. Сможет ли она простить его? Что за любовь он предлагал ей, когда сам оказался кругом неправ, пытаясь любовью прикрыть безответственность - по отношению к ней и к той, которую любил раньше и сейчас не мог вот так просто бросить и перечеркнуть. Бедная Клер… А Алли, о! Алли!..
Гонимый беспокойством, он рыскал по саду и его окрестностям, пытаясь отыскать ее в толпах, окружающих нарядные цветастые стойки и павильончики, и отчаяние его с каждой минутой усиливалось.
- Домашние пирожные, миссис Грини - о, да, они чудо как хороши. Нет, спасибо, я не хочу, с вашего позволения - мне, кажется, я весь день только и ем…
- Это все твоя работа, Мари-Лу? Не многие девочки в наши дни умеют вышивать тамбуром, да еще так потрясающе. Просто замечательно, что ты свое время и силы отдаешь такому прекрасному занятию - просто прекрасно.
- Мистер Мейтленд! Мистер Мейтленд! Мистер Уилкес хочет знать, когда надо делать жеребьевку для главной благотворительной лотереи?..
- Привет, Роберт!
Из припаркованного позади яркого павильончика грузовика Поль вытаскивал бочонки с пивом и катил их к бару, где заправляла привлекательная молодая женщина, чьи фамильярные подмигивания свидетельствовали о том, что она не впервые видит красавчика-шахтера.
- О, Поль… - Что-то мелькнуло в голове у Роберта. - У меня поручение для тебя. Джоан на том конце поля, у стойки с закусками. Она просила передать, чтобы ты помог ей. Она будет счастлива увидеть тебя.