- Ладно, - Поль рассматривал свои ноги с видом человека, который сделал вдруг открытие, что у него такие интересные конечности. - Я малость притомился, помогая здесь Фриде, - улыбающееся смазливое личико подмигнуло еще раз, - но, знаешь что, скажи, что если смогу, буду, ладно?
Однако Роберт был уже далеко, не видя и не слыша ничего, весь поглощенный своими неутомимыми поисками. Но должна же она быть где-то здесь. Она должна быть!
В небольшой толпе, сгрудившейся вокруг стойки с хот-догами, он заметил мелькнувшие льняные волосы. И бросился туда. Но крепкая рука схватила его за плечо.
- Прекрасное собрание, преподобный. Замечательное собрание, что ни говори, а вы как думаете?
Пытаясь подавить вспышку гнева, Роберт взглянул на того, кто его остановил.
- О, мистер Уилкес, миссис Уилкес, рад вас видеть. Наслаждаетесь праздником?
- Более или менее, более или менее.
Уилкес еще не простил Роберту непозволительное вторжение в политику в прощальном слове на похоронах Джорджа Эверарда и хотел ему это показать. Впрочем, с другой стороны, празднование удалось на славу, ничего не скажешь. Что правда, то правда. Хотя не мешало бы сказать преподобному, сколь чреваты его заигрывания с этими беспутными левыми идейками. В общем, надо поощрить за праздник, но не более того. Пусть не задается.
- Церковь, разумеется, извлечет из этого выгоду, - с напыщенным видом изрек он. - Я не говорю уж о церковных сундуках, когда все, полученное от этих стоек, потечет на банковский счет святого Иуды.
- Да, конечно, думаю, вы правы.
Что это с ним, недоумевал и злился хозяин шахты. Столько сил положил на этот праздник, планировал, полгода готовил и вдруг сейчас говорит с таким видом, будто ему на все наплевать и его нисколько бы не взволновало, если б он вложил в это дело миллион долларов, а получил пятьдесят центов. И что это он непрерывно оглядывается по сторонам, смотрит куда-то поверх их голов, словно не хочет достойно поддержать разговор, не говоря уж о том, чтобы сказать пару добрых слов миссис Уилкес! Отбросив даже тень подозрения в неуважении к своей пухлой супруге в развевающейся на ветру очередной неописуемой вуали, Уилкес сделал следующую существенную попытку продолжить разговор.
- Должен поздравить вас, преподобный, с расширением прихода. Прошлое воскресенье на обедне было добрых полсотни прихожан и не меньше на вечерней службе, как я слышал. И немало шахтеров. Очень важно, что вы привлекаете рабочий люд. Они должны понять…
- Извините, пожалуйста!
И он скрылся. Разочарованный и разгневанный Уилкес, открыв рот, смотрел, как преподобный пробирается через очередь у стойки с гамбургерами, задерживается на секунду и исчезает из поля зрения. Глубокая обида и негодование зашевелились в душе мистера Уилкеса и пустили там корни.
- Ох, этот молодой человек, - мрачно говорил он доверчивой вуали, - Бог знает что мнит о себе и думает, что все пути перед ним открыты, но он забывает, что все ключи в моих руках, и прежде, чем двинуться куда-то, ему надо научиться хорошим манерам и здравому смыслу!
Она здесь. Он видел ее.
Он знал, что она здесь.
Мелькнувшие в толпе льняные волосы унесли его из общества Уилкеса, как стрелу из лука. Но очередь вокруг стойки с гамбургерами рассосалась, покружилась вокруг и снова собралась, и он с горьким разочарованием понял, что белокурые волосы украшают голову юноши ее комплекции и роста Потеряв ориентир, он остановился, поневоле вовлекаясь в обрывки разговоров.
- Привет… Да, очень хороший день, учитывая время года… Да… нет… Думаю, что вы правы…
Что такое?
На этот раз он видел ее, точно видел боковым зрением. Он вдруг почувствовал, что она здесь. Оставалось ее найти!
Хозяин последней стойки немедленно принялся обрабатывать его, учуяв в нем легкую добычу.
- Сюда, сюда, преподобный, попробуйте-ка свое умение в бросании колец, это чистое удовольствие и весьма полезное, как вам известно. Ну как?
С вымученной улыбкой Роберт подступил к прилавку.
- А вы, леди, подходите тоже, составьте преподобному компанию, не будет же человек в сутане играть в одиночку.
Роберт резко обернулся. Позади него стояла Алли; глаза ее смотрели ему в лицо, а трясущейся рукой - ладонь вперед - она как бы умоляла хозяина балаганчика замолчать. Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди, и ему пришлось напрячь все силы, чтобы не сорваться с места и не заключить ее в свои объятья.
- Не говорите мне нет, леди. Я с первого взгляда вижу, что вы любому мужчине можете дать фору, если в настроении, а! Итак, что вы скажете против быстрой партии с преподобным - он поставит доллар, если вы согласитесь играть, не правда ли, преподобный?
Нехотя он согласился. Губы у нее были белые-белые; она встала рядом с ним у стойки и взяла в руки протянутые кольца.
- Ну, покажите свое мастерство, - подначивал зазывала. - Посмотрим, на что вы способны. Пока не попробуешь, не узнаешь, так ведь? - Каждая фраза, каждое слово резали ухо Роберту и ранили, словно ножом; если ему это кажется омерзительным, подумал он, то она, должно быть, умирает от отвращения, выслушивая эту глупую болтовню. - Призы великолепные, все стоят кучу долларов. Ну-ка, выиграйте что-нибудь для леди, преподобный! Все на благо!
Он отвернулся, чтобы проверить все на стойке. Улучив момент, Роберт наклонился к ней.
- Я не знал, что они сегодня утром возвращаются, Алли! - произнес он тихим страстным голосом. - Ты должна поверить мне! Я бы никогда так с тобой не поступил!
- Ах вон как! - Ее глаза, несмотря на косметику, были сильно заплаканы, а на лице написано страдание подло преданного человека Всем своим видом она показывала, насколько он ей отвратителен. В этот момент хозяин балаганчика снова повернулся к ним.
- Ну давайте, маленькая леди. Покажите преподобному, на что способна женская ручка. - Он захихикал.
Она как будто не слышала его. С явным безразличием запустила одно за другим все свои кольца и промахнулась. Потом стояла и молча ждала, глядя на него, и это молчание действовало сильнее обличительных речей. Как доказать ей… как доказать…
Он внимательно осмотрел полку с товарами, дешевенькими вазами и плюшевыми мишками, куклами и зажигалками - вечной ярмарочной мишурой. Потом поднял первое кольцо, прицелился и, послав его на вершину пирамиды даров, выиграл намеченный приз.
Не выказав изумления, шоумен вручил выигрыш.
- Вот, милостивый государь, извольте - лучший приз нашего заведения. Прекрасный подарок для леди. Настоящие опалы. Сапфиры. Настоящее сапфировое ожерелье на очаровательную шейку.
Он молча протянул ей ожерелье. Она также молча взяла; на ее лице отразились противоречивые чувства, гнев она загнала куда-то вглубь, и только широко раскрытые глаза выдавали затаенную боль. Хозяин балаганчика переключил свое внимание на новых искателей счастья, и на мгновение они остались одни. Он пытался заговорить. Но она опередила его, нервно крутя в руке низку голубых бус.
- Ты думаешь, что можешь купить меня, не так ли?
- Да нет!
- Недорого за неделю развлечений, да еще ни до свиданья, ни спасибо в конце!
Гневные слова растравляли его душу.
- Алли, выслушай меня, пожалуйста, выслушай! Я… я был уверен, что они вернутся только через неделю, не раньше.
- Ну, да - а что потом?
Выражение ее лица достойно было резца скульптора. Ему нечего было сказать. Но он все же сделал попытку.
- Алли, я люблю тебя. Я никого в жизни так не любил, как тебя.
Слова его были обращены к ее спине: Алли уходила прочь.
15
Брайтстоунский Городской зал, низкое кирпичное здание в центре города, сияло как маяк в ночи. Обычно унылый фасад сейчас светился тысячами лампочек, а огромное полотнище, протянутое через всю улицу, радушно зазывало: "Столетие Брайтстоуна - Торжественный бал - Добро пожаловать!" Высоко в холодном предзимнем, исхлестанном ветрами небе висела луна и изливала на землю бледный свет. Роберт не мог представить себе, как он проживет ближайшие часы, не говоря уже об оставшейся жизни, без ее любви, без ее прикосновений, без близости ее тела, без нее.
Двигаясь как автомат, он прокладывал путь среди бурлящей толпы к главному входу, следуя за Клер и Джоан. Зал был уже полон: никому не хотелось пропустить событие, о котором говорили как о величайшем в истории Брайтстоуна. Роберт надеялся, что бал немного развлечет его. Потому что больше всего на свете он боялся сейчас остаться наедине со своими мыслями.
- Клер! Мама спрашивала о тебе - она там у стены, с Джорди и его женой. Роберт, а ты что стоишь как истукан? И ты, Джоан!
Бодрое приветствие Поля выдавало его возбуждение, а немалые усилия, явно потраченные на приведение в порядок своей внешности, свидетельствовали о тех больших надеждах, которые он возлагал на праздник. Клер оглядела его с головы до пят и явно осталась довольна.
- Ты прямо как картинка, если сестре позволительно делать комплимент собственному брату!
- Что ж, придется сжалиться и пригласить тебя на один тур, раз уж этот твой умник-муженек с головой погряз в своих приходских обязанностях, - снисходительно изрек Поль. Он надеялся увидеть Алли - ни одна человеческая душа на добрые сотни миль вокруг не пропустила бы этот бал из балов - так что он мог позволить себе такую щедрость. - И тебя тоже, Джоан!
- Благодарю! - Еще одно из бесчисленных проявлений пренебрежения со стороны Поля Эверарда пронзило сердце Джоан. Этот щегольский наряд, беспокойное ожидание, горящие как у зверя глаза - все это не ей предназначено, и она это понимала. Но кому? Не девчонке же Калдера?
В зале уже вовсю гремел небольшой, но профессиональный оркестр. Когда они влились в жужжащую толпу, ведущий объявлял следующий танец.
- Дамы и господа, вальс - вечно неувядающий вальс.
Я люблю тебя
Всегда,
И любовь моя крепка
Всегда…
- О, Роберт!
Клер смотрела на него сияющими глазами.
- Роберт, где ты? У тебя такой взгляд, будто ты далеко-далеко! О, я так люблю эту песню. Роберт, ну давай! Давай потанцуем!
- Ну конечно.
Совершенно автоматически он взял ее за руку, и они двинулись в центр зала. Его ноздрей коснулся запах ее духов. Знакомый шаг, знакомое чувство близости ее тела пробудили воспоминания о тех днях, когда они танцевали, держали друг друга в объятьях, любили друг друга. Маленькая, упитанная, она немного похудела после смерти отца, но все же была достаточно округла; ему показалось, что она стала раза в два тяжелее. В болезненных грезах он предавался воспоминаниям о другом теле, гибком, стремительном в своей золотисто-коричневой стройности, длинном, о головке, столь великолепно укладывающейся в пространство под его подбородком, а не пребывающей где-то далеко внизу, личико, подставляемое ему, стоило только пожелать поцелуя…
А тело, ее тело…
Боже, мой Боже, грудки, бедра, совершенная спина, само совершенство в своей наготе от макушки до пят… Бог сотворил сию дщерь Евы, вылепил эту форму для наслаждения и восхищения - какой тут может быть грех? Разве может быть дурно то, что так совершенно?
Его охватило полное отчаяние. Он не мог думать, не мог молиться. Только кружил и кружил по скользкому паркету.
Не на час
И не на день,
Милый, верь -
Навсегда.
А в другом конце зала танцевал Поль, держа в своих объятиях Джоан. Значит, подумал Роберт, та, с кем Поль собирался танцевать, еще не появилась. Роберт вяло отметил цинизм этой мысли: он совсем отупел и не реагировал на чувства.
В дальнем углу зала у бара компания возбужденных молодых людей отплясывала, гоготала и резвилась от души.
- Эй, Пит!
- Отвали!
- Что там за милашка, смотри!
Две девчонки наседали на парня, проверяя, боится ли он щекотки. Польщенный их вниманием, он позволял щекотать себя всюду - даже в местах, непозволительных с точки зрения общественной морали. Роберт тупо смотрел на них, ведя Клер по кругу, тело его двигалось в лад с одной женщиной, в то время, как все его мысли были заняты другой, "Вот что ей надо было делать, - думал он, - развлекаться со своими сверстниками, наслаждаться незамысловатыми удовольствиями, как все юные девушки, вместо того, чтобы… все это…"
Придет она сегодня? Он молился, чтоб она пришла, потом молился, чтоб не приходила. И та и другая молитвы, как он прекрасно понимал, были в равной мере тщетны. Как он будет говорить с ней перед лицом всего прихода, жены, брата жены, тещи… Но разве можно было не говорить с женщиной, которая (и об этом свидетельствовала неумолкающая боль) нашла в нем нечто такое, чего до нее ни одна женщина - о, Клер, ни одна женщина - не затрагивала?
- Роберт!
- Да, ах, прости!
Музыка смолкла, и он с отсутствующим видом наступил на ногу Клер.
- Прости… - пробормотал он.
К счастью, что-то другое привлекло в этот момент внимание Клер.
- Нет, вы только посмотрите!
- Что там такое?
- В костюме и при галстуке! Да его не узнаешь!
Он посмотрел туда, куда был направлен ее взгляд. В зал вступал Джим Калдер, прокладывая себе путь сквозь людское коловращение с видом человека, который был владельцем не только танцзала, но и всего города. Его крупное раздавшееся тело было облачено в новенький явно дорогой костюм, волосы отлично причесаны, лицо побрито и умащено кремом. Но презрительно скошенная челюсть и маленькие злые глазки, так и рыскающие по сторонам, яснее слов говорили о том, что явился он не с добрыми намерениями. Калдер явно настроился учинить скандал и устроить драку. Внезапно Роберта словно что-то ударило: с холодной четкостью он увидел происходящее и все понял. С диким сладострастием самоуничижения он подумал, как замечательно, что вот так все и кончится, и все это его рук дело! Опозорить жену, сестру, выставив их на посмешище перед всем городом. Отличная работа, преподобный!
Но Джим ни малейшего внимания не обращал на публику.
Из-за его спины, словно чемпион на ринг, выступила Алли; он никогда не видел ее такой и даже не представлял что-нибудь подобное. На ней было короткое черного шелка облегающее платье, подчеркивающее каждый изгиб ее совершенной фигуры. Волосы она собрала в пучок на макушке, открыв свою изящную тонкую шею; в ушах ее сверкали бриллиантовые серьги в форме звездочек. Лицо Алли было до неузнаваемости изменено щедрым употреблением косметики - румянами, тенями, карандашом для глаз, краской для ресниц и бровей. Одному Богу известно, как выглядела она и что чувствовала под этой маской. Смело постукивая каблуками такой неописуемой высоты, какой брайтстоунцы в жизни не видывали, она вошла в зал.
Первым на глаза ей попался Мик Форд, восседающий за стойкой бара. Достаточно было одного взгляда Алли, чтобы он потянулся к ней, и глазки его загорелись. Но он уже опоздал.
- Не хочешь потанцевать, Алли?
Поль, который как раз в этот момент находился неподалеку от входа, оказался для нее идеальной добычей, коей он с готовностью и стал. Роберту показалось, что, когда Алли под руку с Полем вошла в круг танцующих, воинственно задрав подбородок, словно бросая вызов всему миру, она кинула еле заметный взгляд на него?
- Ну конечно, Поль! - ее восторженный возглас, несомненно, достиг его ушей. Нарочно она мучила его, что ли?
- О, до чего же она мила! - Эта искренняя симпатия Клер только еще больше расстроила его.
- Да.
- А платье! А туфли! Боже мой, она показала Брайтстоуну, что такое мода и вкус!
- Да.
Он знал, что смотрит на нее чересчур пристально - Алли флиртовала с Полем специально, чтоб досадить ему, это было ясно как день! Он сделал над собой усилие, чтоб голос его не дрогнул.
- Она выглядит потрясающе. Это что-то из ряда вон. Мы ее такой даже не знали.
- Но не думаешь же ты, что девушка должна являться на работу в бальном платье, а?
- Я даже не мог подумать, что у нее такое есть.
- О, это все из запасов ее матери. Она все гадала, можно его носить или нет. Как видно, Алли этот вопрос решила. Остается только надеяться, что местные парни сумеют оценить наряд по достоинству. Смотри, милый, вон мама. Пойдем поздороваемся, а потом, я полагаю, придется тебе исполнить свой долг по отношению к нашим пожилым дамам: они никогда в жизни не простят, если ты хотя бы с одной из них не потанцуешь!
Что делать мне,
Когда ты
Далеко,
А я грущу,
Что делать мне?
Склонив с внимательнейшим видом ухо к президенту брайтстоунского союза матерей, Роберт краешком глаза следил за каждым движением Алли, кружащейся в танце. Она теперь постоянно находилась в его поле зрения, и каждый брошенный в ее сторону взгляд был для него чистой пыткой. Весь долгий вечер она переходила из рук в руки, потому что ей не давали пропустить ни одного танца. Алли, безусловно, была королевой бала. Мужчины, для которых до этого дня она была всего лишь "девчушкой Калдера", сейчас приветствовали появление из куколки редкостной красоты юной женщины.
Вместе с тем в пестрой толпе ее поклонников выделялись своим постоянством двое: Поль Эверард и Мик Форд. Джим, сам же из чисто эгоистических побуждений, в которых сочетались заносчивость с чувством вины, настраивавший Алли "показать им всем", не мог проглотить открытого и настойчивого ухаживания Поля на глазах всего города прямо у него под носом. Он убедил себя, что его враг сознательно предпочитал обхаживать Алли в припаркованных машинах и на ночных, погруженных во тьму, улицах, и в равной мере был уверен, что стоит Алли узреть ранее презираемого Мика во всем великолепии его субботнего вечернего одеяния, и партия составится сама собой. Недовольство решительностью Поля, - более того, его явным успехом, терзало его, словно разъяренная крыса, забравшаяся в его грудную клетку. И по мере того, как он накачивался пивом, воспоминания о последнем столкновении с Полем Эверардом и унизительном нокдауне от кулака человека, который ему чуть не в сыновья годился, начали оказывать воздействие на омраченную алкоголем голову.
Джим Калдер не единственный следил за подвигами Поля. Джоан Мейтленд в глазах брайтстоунцев "блистала на балу". Как и Алли, она редко оставалась без партнера и также великолепно выглядела в своем темно-васильковом платье, открывающем гладкую белую шею и спину и подчеркивающем пепельно-белые волосы и красивое лицо.
- Прекрасно выглядите, Джоани!
- Вы сегодня потрясающи!
- От вас глаз нельзя отвести! - Так и сыпались комплименты. Только не от него! Стенала ее душа. Не от него…
Теперь, следя за Алли, она знала уже твердо, что никаких надежд у нее нет - да и не было с момента возвращения Роберта. Поначалу ей казалось, что, если они с Полем будут поближе друг к другу, то рано или поздно она найдет способ дать знать о своих чувствах, которые молчаливо питала к нему - сколько же лет? Слишком долго, как выясняется теперь. Неужели это действительно так? Неужели Поль, зрелый мужчина, мог испытывать к такому ребенку нечто большее, чем мимолетный интерес?
- Разрешите!
И она оказалась в объятиях Мика Форда.
- Что-то давненько вас не видно, Джоани, - заухмылялся он. - А я по вас скучал, вы же знаете. Я всегда был неравнодушен к дочке пастора. Да что-то вас последнее время совсем не видно. Где вы пропадали?