- Калдер, - повторил Роберт, пытаясь справиться с участившимся пульсом. Именно эту фамилию назвала ему Молли Эверард - это же отец той девушки из кафе! - Он из местных? - спросил он как бы между прочим. - Здесь обитает?
- А где ж еще, только какое это имеет значение? Все дело в том, что мы бы не лишились дюжины стоящих парней, если бы эта каналья не продавал нас направо и налево целых двадцать лет!
Роберт попытался собраться с мыслями.
- А людям все известно? И об уровне безопасности на шахте тоже?
- Разумеется, и компания все это отлично знает. И Уилкес знает получше нас с тобой. Но Калдер хитрая лиса, он все проворачивал так, что комар носа не подточит. А если мы и получим поддержку, так это означает закрытие шахты как минимум на полгода, и, следовательно, потерю работы - а люди просто не могут на это пойти - у всех семьи. Вот и опять эта чертова "экономика"!
Отчаяние Поля отозвалось болью в сердце Роберта.
- Да, все это ужасно, - тяжело выговорил он. - Но ты же в конце концов возглавляешь местный профсоюз! Как ни крути, придется нажать на дирекцию и принять какое-то решение. Я помогу тебе, чем смогу. - Он улыбнулся. - Должны же друзья как-то помогать друг другу.
- Осторожнее, Роберт! - Джоан что есть силы сдерживалась, не желая вмешиваться в мужской разговор, но неожиданная декларация Роберта вынудила ее выступить против своей воли.
- Ради Бога, Джоан, о чем ты? - повернулся к ней Роберт. - Речь вдет о жизнях людей - жизнях их семей, их жен…
- Ого! - глаза Поля загорелись холодным огнем. - Слушай, слушай, преподобный, здесь все кругом сплошная борьба. Твой блаженный предшественник, Его Пресвятое Преподобие Джо Паттерсон, тот знал свое место. Большим начальникам не угодны радикальные священники. Подумай о своей драгоценной карьере, прежде чем пачкать лилейно-белые ручки в грязной политике!
- Роберт, одумайся! - Джоан видела, куда идет дело: на чашу весов ставились ее планы, и мешкать было нельзя. С еще большей настойчивостью она продолжила: - Восстанавливать против себя людей, значит перечеркнуть свое будущее! Ты же сам знаешь - тебе многое дано, и ты должен многое сделать в жизни - и гораздо больше пользы ты принесешь людям - всем без исключения - занимая достойное положение - настоятеля, скажем, или епископа - гораздо больше, чем если останешься простым священником небольшого прихода. Но ты же не хочешь оставаться здесь навсегда, застрять в Брайтстоуне на всю жизнь, не хочешь ведь!
- Вот так так! - сардонически рассмеялся Поль. - Тут все и вышло наружу. Что скажешь, Ваше преподобие?
- Я знаю, что тебе б не хотелось, чтобы я остался здесь на всю жизнь, Джоани, - как можно мягче произнес Роберт.
- Поэтому ты и не должен - не смеешь вставать на чью-то сторону! - закусив удила, выпалила она. - Они здесь все передрались друг с другом - город расколот надвое. Что можешь ты в этих условиях сделать?
Роберт глубоко вздохнул.
- Вопрос не в том, чью сторону принять, Джоан. Надо показать, что церковь тоже часть их жизни, что я служу здесь не ради воскресных шоу!
Поль зафыркал от удовольствия:
- Это уже интересно! Я рад, что занял местечко у самого ринга! Но послушай, Роберт, ты просто не понимаешь, во что можешь влезть. Уилкес и начальство держали Калдера, Форда и других в кармане и платили им, хорошо платили, чтобы те успокаивали работяг. Но больше замазывать происходящее на шахте им не удастся! Теперь у них будет куча неприятностей - и я возглавлю все это, я суну голову в петлю и подниму знамя. Ты мне сочувствуешь, но куда это тебя заведет?
- Уилкес твой работодатель, Поль, а не мой, - спокойно парировал Роберт.
- Ах, вот как! А много ли епископов, по твоему просвещенному мнению, делят харчи с шахтерами? И много ли едят из одного корыта с шахтовладельцами? Пошевели мозгами, преподобный? И нечего разводить по этому поводу благочестивый вздор! - Он закинул голову, чтобы выплеснуть в рот остатки пива, демонстрируя полное презрение к словам Роберта.
- Благочестивый вздор!
Наконец Роберт разозлился не на шутку, подумала Джоан. Эскапады Поля, кажется, возымели эффект. Роберт вскочил.
- Роберт… - с нескрываемым испугом вмешалась она, - Поль…
Пронзительная трель телефона прозвучала как еще один разгневанный участник спора. Наступила долгая болезненная пауза. Роберт взял трубку.
- Кто-кто? О, Молли… здравствуйте. Что? - Он вцепился в край стола. - Поль? Да, да, он здесь. Держитесь - мы сейчас будем.
Он положил трубку и взглянул на Поля как человек, собирающийся сообщить дурную новость.
- Поль, мне очень жаль. Это твой отец… врач уже едет…
8
Небольшой кортеж медленно поднимался на мыс, провожая в последний путь Джорджа Эверарда. Едущие в головной машине Молли Эверард и Поль не проронили ни слезинки. Как и многие вдовы, тысячи раз пережившие смерть мужа до самого события и понявшие, что хуже внезапной смерти бывает только смерть, затянувшаяся на многие годы, Молли обратилась в гранит. Она восседала между своими детьми, словно каменное изваяние, ее полная отреченность и величие воплощали горе всех женщин мира.
Сидящий рядом с ней Поль чувствовал, как разгорается в кем пламя ненависти. Накопившееся недовольство положением дел на шахте, гибель товарищей, а теперь еще смерть отца, которая, несмотря на долгие годы медленного умирания, явилась для него неожиданностью, - все это обрушилось на него и совершенно выбило из колеи. Одна только Клер тихо и скорбно плакала, забившись в уголок огромного похоронного автомобиля.
У порога церкви похоронную процессию встретил Роберт. Склонившись перед гробом, он поклонился приехавшим и обратился к ним с традиционными словами: "Я есть Воскресение и Жизнь, сказал Господь… нагие явились мы в сей мир, нагие и отходим…"
Медленно, как во сне, все вошли в церковь и один за другим расселись по местам. Осторожно внесли гроб красного дерева и водрузили его на помост, заранее поставленный перед высоким алтарем. Носильщики незаметно удалились, а по проходу к гробу направился Роберт со словами заупокойной молитвы на устах:
- "Научи нас исчислять дни наши, о, Господь, Бог наш, ибо сокровеннейшие из грехов наших станут явными пред ликом Твоим…"
Гроб был усыпан цветами - последняя дань ушедшему, которого все любили. Повернувшись лицом к присутствующим, Роберт с искренним волнением увидел, что впервые с того момента, как он появился здесь, храм был полон. За небольшой семейной группкой на первом ряду все скамьи были заняты мужчинами, скорее привыкшими, несмотря на черные добротные костюмы, аккуратно причесанные волосы и строгие лица, к суровой борьбе за существование в угольных забоях, чем к подобным событиям. На другом конце церкви он разглядел чету Уилкесов и, насколько можно было понять, всю дирекцию шахты. Несколько семей, вероятно, соседи Эверардов, держались тесной обособленной группой.
Сердце Роберта переполняла боль. Это не было похоже на его первые похороны в городском приходе, где он служил раньше. Время научило его, что в жизни священника бывают тысячи "первых" погребений - первое отпевание младенца с обеспамятевшей от горя матерью на краю могилы; первое погребение молодой матери - и осиротевшие детишки с застывшими в глазах слезами, с недоуменным вопросом к нему, священнику: "Почему, святой отец, почему?" Но сейчас он впервые должен был проводить в последний путь человека близкого ему, который пусть на краткий период был ему отцом больше, чем его собственный. Он молился о ниспослании сил, чтобы пройти через это испытание тогда, и он повторял эту же молитву сейчас.
Пребудь со мной, как скоро ночь пришла,
Тьма сгущается, Господь, со мной пребудь:
Когда некому помочь и утешенья нет,
Помощник немощным, со мной, Господь, пребудь.
Паства запела первый гимн.
- Он, может, и ужасно старый, святой отец, но Джордж любил его, - извиняющимся голосом сказала Молли, - а мне кажется, что сейчас он заслужил то, что любил.
- Какие могут быть возражения, Молли, - ласково ответил Роберт, опечаленный этим неожиданным "святой отец" вместо обычного "Роб", к которому он привык, чувствуя себя вторым сыном Молли.
Время настало. Роберт опустился на колени и склонил голову на ладони.
- Тебе, - прошептал он. - Это тебе.
Протяни Свой крест к моим очам,
Сияй сквозь мрак и освети путь к небесам,
Воссияла утренняя заря, и земные тени рассеиваются,
В жизни ли, в смерти - Господь, со мной пребудь.
Пора Закончив молитву, Роберт поднялся на кафедру. Сверху он взглянул на Клер в первом ряду, пытаясь в одном сострадательном взгляде выразить всю свою любовь и все свое сочувствие, понимая, что скорбь ее безгранична. Глубоко вздохнув, он начал.
- Блаженны плачущие, возвещает нам Евангелие, ибо они утешатся. В этих словах Господа нашего мы находим ключ к жизни Джорджа Эверарда, человека, который был утешением для всех, его окружающих. Помню, как влекла меня к себе и очаровывала шахта, когда я рос здесь в Брайтстоуне, с каким живым интересом относился я к жизни людей под землей и как трогали меня они сами; и чем больше я узнавал о них, тем большим уважением проникался к их повседневному мужеству, их вере и их терпению. Джордж был одним из многих, большая часть трудовой жизни которых прошла вдали от солнца и бесценного света дня, так глубоко под землей, что, наверное, порой они сами себя считали скорее обитателями подземного мира, чем жителями нашего. Они знают, что такое мрак, они знают, что такое тяготы, и они знают, что такое вечно подкарауливающая опасность - опасность, вроде той, о которой нам напомнила к счастью обошедшаяся без жертв катастрофа в шахте на прошлой неделе.
У Уилкеса на щеках заходили желваки. Это что еще такое? Неужели преподобный решил нажить политический капитал на недавнем обвале? А вроде казался таким ручным. Впрочем, этих интеллектуалов не всегда раскусишь… чересчур умниками стали, кое-кто…
- Жизнь шахтера, - продолжал Роберт, для которого не осталось незамеченным беспокойство, мелькнувшее на физиономии Уилкеса - может повергнуть в ужас даже сильного духом. Но никогда я не слышал, чтобы шахтер жаловался; это особое племя людей, которые, рискуя собой, сохраняют бодрость, юмор, доброту и отзывчивость все дни своей жизни. Таким был Джордж Эверард. Как-то Джордж сказал мне: "Настоящий мужчина должен давать в своей жизни больше, чем оплаченный труд". И Джордж жил согласно своим принципам. Он давал и давал.
Уилкес расслабился. Ложная тревога. Да и чего общего у политики с религией? Тем более на похоронах старика, многие годы бывшего на пенсии. Этот малый не промах, знает, с какой стороны намазан маслом хлеб, если он правильно его понимает. Присматривает местечко. С мозгами. Амбициозный. И чего ему пилить сук, на котором сидит? Да еще раньше времени!
Ну вот, теперь о жене… семье… все как полагается. Уилкес глубоко вздохнул и почти отключился. Внезапно его вернул к действительности новый выпад.
- Но более всего Джордж отдавался своей работе, людям, которых он любил, своим товарищам по шахте. Разве это не трагическая ирония: человек, положивший столько сил, чтобы улучшить условия труда шахтеров, сам пал жертвой трагической и неодолимой болезни, известной нам всем как "шахтерская болезнь легких". Смерть Джорджа еще раз напоминает, что нам далеко до того, чтобы шахты стали достойны работающих там людей. Ни один человек не должен подвергаться опасности болеть и умирать ради прибылей и благополучия тех, кто под угледобычей понимает собственную безопасность и не рискует заглядывать в забои!
Поль выпрямился на своей скамейке и во все глаза смотрел на Роберта; помимо искреннего изумления в них светилось настоящее уважение.
- Этот урок, который дает нам Библия - слово Божие. Если Иисус и учит нас чему-либо, так это тому, что вера фарисеев в букву Закона, а не дух, неугодна Всевышнему. Ибо Бог видит все наши грехи - преднамеренные и непреднамеренные - и рано или поздно Он призовет нас с отчетом. Тем, кто сегодня несет ответственность за жизни и безопасность людей в брайтстоунском разрезе, пора спросить у своей совести, готовы ли они к собственному судному дню, тому великому дню, который нынче предстоит Джорджу.
Джордж Эверард боролся за правое дело, и его дело будет жить. Теперь его сын Поль идет по стопам отца на посту, который когда-то в молодые годы занимал и Джордж. Я убежден, Поль будет трудиться не покладая рук, чтобы быть достойным имени своего отца. Джордж, как всем вам известно, был скромным человеком. Но то, что его сын вступил на путь борьбы, являлось предметом его особой гордости. Я верю, что Поль будет продолжать это дело с таким же успехом и достоинством, как и Джордж. В память о Джордже окажем поддержку его сыну! И пусть эти нынешние похороны будут с Божьей помощью последними похоронами жертв брайтстоунских шахт.
В абсолютной тишине он спустился с кафедры и преклонил колени перед алтарем.
- Отче, внемли словам уст наших и направь помыслы сердец наших на Твою предвечную волю и цель…
О, Боже, наша защита в веках,
Наша надежда на будущее,
Прибежище от яростных бурь,
И наш дом в вечности…
С последними звуками прощального песнопения вперед выступили шестеро рослых шахтеров во главе с Полем. Осторожно подняв на плечи тяжелый гроб, они двинулись неторопливыми шагами вслед за Робертом к кладбищу. Уилкес стоял у своего места, склонив голову и внимая заключительным аккордам, плывущим по проходу, и скрежетал зубами от ярости.
- Тебе, Господи, ведомы сокровенные помыслы наших сердец… из смертной сени греха изведи нас, дабы нам жить…
Так этот молокосос считает, что вправе совать свой нос в дела шахты, лезть в проблему безопасности? Вмешиваться в политику профсоюзов? Ну и хорош! Нет, чтобы не подпускать к своим церковным делам этого своего шурина. Ну, тут мы еще посмотрим, полный мстительных чувств подумал он. А ваша песенка, преподобный, спета. Теперь-то я знаю, какого вы поля ягода. Ладно, ладно, утешал он себя, стараясь вернуть прежнее скорбное выражение, чтобы достойно ретироваться и не испортить себе утро. Но в общем мы воздали старине Джорджу. Так что даром время не потеряли. Знаем теперь, откуда ветер дует у святого Иуды. С чувством выполненного христианского долга Уилкес натянул шляпу, подхватил миссис Уилкес и удалился.
На ступеньках церкви Роберт с болью в сердце пробился к Молли и Клер, а затем вернулся с Полем, чтобы поблагодарить всех тех, кто явился воздать последнюю дань уважения умершему. Поль, глубоко тронутый словами Роберта, всего только и произнес:
- Спасибо, старина, - но эта краткая фраза сопровождалась крепким рукопожатием, говорящим о глубине его чувств выразительнее любых слов.
Начинали подходить другие.
- Вы сделали для него так много, - проговорил прежде, чем уйти, пожилой шахтер.
- Да, чего говорить, он бы остался доволен, старина Джордж, - поддержал товарища человек помоложе.
- Спасибо.
Роберт не притворялся - он был очень тронут и доволен. Любое замечание, вплоть до такого лаконичного, как "лучшие похороны, на которых мне доводилось бывать", показывало Роберту, что его самые высокие надежды осуществились - ему удалось проводить Джорджа в последний путь так, как он хотел. Очередное рукопожатие и очередное благодарное слово:
- Спасибо за то, что пришли… рад, что вы так думаете… благодарю.
Внезапно что-то резко изменилось, словно холодом повеяло. Перед ним стоял человек, явно намеревающийся нарушить спокойствие. Крупный мужчина, пугающе мощного телосложения, сильный и сейчас, несмотря на возраст. Но ему не хватало той прямой осанки, сухощавости и подтянутости, которые, как правило, сохраняют даже очень старые шахтеры, напротив, было в нем что-то отталкивающее. Роберт отдернул протянутую было руку от недружелюбной повисшей в воздухе лапы подошедшего - он почувствовал инстинктивно, что этот человек его смертельный враг, враг всего доброго, хорошего и достойного защиты.
Но новоприбывший даже глазом не моргнул.
- Старина Джордж может гордиться, преподобный. Вы молодчина, вот что я вам скажу! - Он, ухмыляясь, подмигнул Роберту с заговорщицким видом и посмотрел на него как-то исподлобья, откинув голову, отчего его и без того крупные мясистые челюсти казались еще мощнее.
- Вы знали его, мистер?.. - поинтересовался Роберт, стараясь не слишком выказывать холодность.
- Знал его?
У собеседника Роберта глаза вылезли из орбит от деланного удивления, и он весело хлопнул его по плечу. Роберт почувствовал острое желание ответить ударом.
- Знал его? Еще бы. Он да я, мы были как браться, если можно так сказать, - рассудительно продолжал он. - Там в шахте лет тридцать с гаком бок о бок. Ну, не всегда, конечно, с глазу на глаз…
Словно ледяная рука схватила сердце Роберта. Что-то забрезжило у него в голове. Что там Поль говорил?..
- Так вы с Джорджем работали вместе, мистер?.. Простите, не знаю вашего имени.
- А откуда вам знать, преподобный? Калдер, Джим Калдер. - Давясь фальшивым смехом, он оглянулся назад и протянул свою длинную лапу прямо в небольшую кучку народу, стоящего у него за спиной. - А это моя дочь - мое единственное чадо - Алли. Крещена как Алисон, но все кличут ее Алли.
Она снова предстала перед ним; вытащенная бесцеремонной рукой из толпы, девушка при этом сохраняла поразительное спокойствие и отстраненность, словно ее не касались ни шутовство отца, ни стоящие вокруг - такой она была и в кафе. Она подняла голову и одной рукой откинула прядь серебристо-пепельных волос. Он видел нежный изгиб шеи, маленькое ухо. Глаза - какого цвета у нее были глаза? Или никакого - просто бездонные. Ее тонкая фигура казалась еще более притягательной, еще более выразительной. Перед ним стояла молодая женщина, а не подросток-беспризорник, как тогда. На сей раз она казалась еще милее.
- Рад был прийти сюда как старинный приятель Джорджа, - напыщенно продолжал Калдер. - Как не проводить родного человечка, мы, шахтеры, все одним миром мазаны.
- Служба была замечательная, - девушка протянула ему руку. - Спасибо.
Ладонь у нее была теплая и неожиданно крепкая. От нее будто шел электрический ток. Ему не хотелось, чтоб она ушла.
- Спасибо, мисс Калдер, - мягко ответил он.
Калдер хмыкнул.
- Это необязательно, преподобный. Она, чего доброго, задаваться начнет. К чему это? Зовите ее Алли, как все.
- Алли? Вы хотите, чтобы вас так называли? - обратился он к ней вполголоса.
Она бросила на него мгновенный взгляд и отвела глаза.
- Все зовут меня Алли, - бесцветным монотонным голосом ответила она.
- Да, Алли, - повторил ее дикий папаша; добродушный юмор вернулся к нему сразу же, как только она проявила покорность. - Дочь моя - Алли. И больше, чем дочь, преподобный. Мы с ней на пару мыкаемся - Алли да я - с тех самых пор, как женушка моя ушла от нас, лет уж восемь тому назад, если не больше. - Злобная гримаса исказила его лицо при этом воспоминании. - Вот я вас спрашиваю, преподобный, какая же это женщина бросит на произвол судьбы свою крошечную дочурку, свое единственное дитя?
"А какая же женщина останется с таким человеком, как ты?" - с негодованием подумал Роберт.
- Не могу сказать, мистер Калдер. Извините, пожалуйста… - Он показал рукой в сторону толпы, ожидающей, чтоб он попрощался.
Калдер ухмыльнулся.
- Ясно, ну мы трогаемся. Всего, преподобный, увидимся.