– Одно крупное состязание. Светский вариант того, кто круче. Каждый старается доказать, что самый значительный – он.
– Вас послушать, так весь зал – это большая толпа неуверенных в себе людей.
– А разве не так?
– Включая вас? – спросила она, хотя не могла вообразить, что у Стюарта есть причина для неуверенности.
– Ну, порой такое со мной происходит, что не странно, поскольку меня воспитывал Теодор Даченко. – Он опустил глаза, разглядывая содержимое своего бокала. – Мой дед умел смутить кого угодно. Он был… эдакий исполин.
Пейшенс начинала понимать, что жизнь с Теодором Даченко – не праздник.
– А ваша сводная бабушка?
Лицо у него застыло.
– Глория – это особый случай.
Что он имел в виду? Она не успела спросить, как он повел ее к столам вдоль стены, где были выставлены обернутые бумагой корзинки, фотографии и еще много чего.
– Дурацкий аукцион по умолчанию, – сказал Стюарт, – где есть все, что никому не нужно, но покупается из чувства сострадания. – Он указал на мольберт около стола, где был прилажен большой плакат с изображением черного лабрадора. Подпись гласила: "Он подарит много любви, если только кто-нибудь его полюбит". Выразительные ореховые глаза собаки заставили сжаться сердце Пейшенс.
– Признайтесь, – продолжал Стюарт, – вы уже хотите приютить какого-нибудь щенка. Или хотя бы сделать пожертвование на вступление в винный клуб.
Они разглядывали вещи, выставленные на аукционе, и Стюарт высказывал предположения относительно того, какой будет конечная ставка за каждую. Несмотря на свой сарказм, он сделал ставки на несколько предметов, включая кошачье дерево для Найджела и, к удивлению Пейшенс, витой золотой браслет.
– Это для Аны? – поддразнила его она. – Я не уверена, что мужу вашей секретарши понравится то, что вы дарите его жене украшение.
– А кто говорит, что я не собираюсь отдать браслет вам?
Она засмеялась. Это маловероятно.
– Ну конечно – сделать подарок девушке, которой вы не доверяете.
– Вы думаете, что я этого не сделаю?
– Я думаю… – Глаза Стюарта требовали, чтобы она поверила этому. – Надеюсь, вы шутите.
– Вы не любительница дорогих украшений?
– Я думаю, что Ана получит большее удовольствие от подарка, чем я.
Он пронзил ее взглядом, словно хотел заглянуть в душу.
Тут снова появилась Этил Каллоуэй, а за ней – седовласый господин.
– Это Бернард Дженкинс из Зоологического общества, – сказала она и опять встала перед Пейшенс, отгородив ее от Стюарта. – Он ведет сегодняшнюю презентацию. Поскольку вы будете получать приз Анастасии, я сочла, что вам надо познакомиться.
Под руку с ведущим стояла похожая на изваяние величавая блондинка – таких Пейшенс видела только на шесте стриптизерш. Женщина назвала себя Натали.
– Мы встречались в прошлом году на программе по пересмотру законов, связанных с наследственными делами, – сказала она, стиснула Стюарту руку и стала изо всех сил трясти.
– Точно, – ответил Стюарт. – Вы были с Роупсом Прескоттом. Рад вас снова увидеть.
Разговор перешел на смесь имен и компаний. Понятно, почему Бернард вызвался быть ведущим – он умел говорить и делал это с удовольствием. Пейшенс с вымученной улыбкой наблюдала за прекрасной Натали в маленьком черном платье. Она была уверена, что видела фото точно такого же платья в журнале мод за прошлый месяц. Натали также знала все новомодные шутки и, смеясь, каждый раз встряхивала гривой светлых локонов. И при этом пальцы у нее ложились на рукав Стюарта. Пейшенс раньше хотелось узнать, с какими женщинами он предпочитает ходить на свидания. Теперь она это знает. Под ложечкой неприятно засосало.
А пока что Бернард Дженкинс подмигнул ей.
– Прошу прощения, – пробормотала она и выскользнула из зала в поисках дамской комнаты, чтобы хоть чуть-чуть побыть в тишине.
Задрапированные столы для регистрации гостей были пусты – там осталась только одна женщина-волонтер. Она складывала неиспользованную бумагу в коробку. Когда Пейшенс проходила мимо, она ей улыбнулась. Это был первый человек, кто ей приветливо улыбнулся за вечер помимо Стюарта.
Неужели это сборище разряженной и сверкающей украшениями публики всего лишь игра, как сказал Стюарт? Если так, то он один из победителей. Это очевидно, когда сравниваешь его с остальными в зале.
– Вот так приятный сюрприз. – Из зала вышел доктор Тишель с широкой улыбкой на лице, вполне соответствующей его комплекции. – Две встречи в один день. Судьба ко мне милостива.
– Здравствуйте, доктор Тишель.
– О, называйте меня Карлом. – Он раскинул руки и заключил Пейшенс в объятия. Он так крепко ее прижал, что ей пришлось изогнуться, чтобы не касаться его бедрами. От запаха антисептика вперемешку с одеколоном она поморщилась.
Наконец ей удалось от него отстраниться.
– Миссис Тишель тоже здесь?
– Насколько мне известно, она в Салеме с остальными ведьмами. – Он захохотал на собственную шутку.
Пейшенс отступила назад. Этот стеклянный блеск в глазах она слишком хорошо знала. Она бросила взгляд на стол регистрации в надежде, что ей поможет женщина-волонтер, но ее там уже не было. А на Стюарта рассчитывать бесполезно: он наверняка занят болтовней с прелестной Натали и забыл про нее. Похоже на то, что ей придется решать проблему так же, как она поступала всю свою жизнь. Самой.
Она сделала еще шаг назад. Расстояние – это первое.
– Ана выглядела лучше, когда я сегодня днем уходила от нее. – Безопасная тема разговора – это второе.
– Ана? О… Ана. – Он махнул потной рукой. – Она крепкая старушка. Вы здесь одна?
– Нет. Я здесь с племянником Аны. Он, вероятно…
– А! Тот, кого бросила подружка?
– Я ничего об этом не знаю, – сказала Пейшенс. Если это и так, та женщина – дура. – Мне пора.
Доктор схватил ее руку и не отпускал.
– Позвольте купить вам что-нибудь выпить.
От его горячего, несвежего дыхания ее затошнило.
– Нет. – Она отпихнула его и торопливо вернулась в зал.
В ее сторону повернулось десять пар глаз. Неужели у нее на роду написано, чтобы на нее всегда пялились? Пейшенс оглядела свое платье: шарф сбился набок, открывая глубокий вырез декольте на всеобщее обозрение.
– Вот вы где.
Она увидела Стюарта – он пробирался сквозь толпу, и его глаза светились как-то по-особому. Радостно.
– Я уже забеспокоился, куда вы подевались. Все в порядке?
Он окинул ее взглядом с головы до ног и не мог не заметить развязанный шарф. А смятение на ее лице? Этого не спрячешь.
– Что случилось?
– Ничего. – Пейшенс не хотела говорить про доктора. Рука ныла в том месте, где он ее схватил. У нее начала болеть голова. – Я просто плохо себя чувствую. Я…
И словно по заказу мимо них, пошатываясь, прошел доктор Тишель. Он так сильно задел ее плечом, что она чуть не упала прямо на Стюарта, если бы он ее не подхватил.
– Увидимся, – сказал доктор с похотливой улыбкой, сверля глазами видневшуюся в декольте ложбинку между ее грудями.
Стюарт мгновенно встал между ними, закрыв собой Пейшенс от взгляда доктора.
– Вам не помешает выпить кофе, – отрезал он безоговорочным тоном. Доктор ушел, а Стюарт повернулся к Пейшенс: – Все нормально?
На них все смотрели. Пейшенс кожей ощущала эти взгляды. У нее вырвался подавленный всхлип:
– Нет.
– Пойдемте туда, где не душно. – Теплая рука обхватила ее за плечо и направила к двери.
Стюарт повел ее в комнату для конференций, где сейчас никого не было.
– Это из-за него вы хотели уйти?
– Я натолкнулась на него, когда выходила из зала, и он повел себя немного нахально.
– Черт побери. Что происходит со стариками при виде молодых девушек? Он сделал вам больно?
– Нет. Все в порядке. – Она обхватила себя руками и уставилась в окно на проезжавшие машины по Ньюберри-стрит. – Я-то думала, что эти люди – другие.
– Другие?
– Лучше. Глупо, конечно. Я знаю, что глупо.
Стюарт тоже подошел к окну. От его присутствия рядом ей было тепло и надежно. И Пейшенс, зная, что нельзя этого позволять, все же окунулась в это ощущение покоя.
– Иногда я спрашиваю себя: неужели моя внешность всегда будет вызывать лишь похоть?
– Эй… это не так. – Стюарт взял ее за плечи, заставил повернуться и посмотреть на него. – В вас много другого.
Если бы он знал, какой бальзам его слова.
– Но не для таких, как доктор Тишель, – ответила она.
– Доктор Тишель – пьяница и идиот, – сказал Стюарт. – И первое, что я сделаю завтра, – это поговорю с Аной о том, чтобы сменить врача. Я не допущу, чтобы врач, который любит выпить, к ней приближался.
– Может, не говорить ей про этот инцидент, чтобы ее не огорчать?
– Хотите, я набью ему морду прямо в зале?
Пейшенс улыбнулась на его неистовство.
– Нет, не хочу.
– А зря. Было бы забавно посмотреть на это. И приятно видеть, что вы снова улыбаетесь. Ничего нет хуже, чем видеть красивую женщину печальной. Мне позволено сказать, что вы красивая?
У нее заалели щеки. Да он может сказать все, что захочет. Она полностью попала под его обаяние.
– Спасибо, – произнесла она.
– За что?
– За то, что вы так любезны. Вы вовсе не обязаны этого делать. – Это правда. Он мог бы отпустить ее домой, посадить в такси, и все. Вместо этого он стоит с ней здесь и проявляет заботу.
– Я падок на печальные карие глаза.
Пейшенс снова покраснела, но его пальцы поймали ее подбородок, заставив посмотреть на него.
– Я ничего не могу с собой поделать, – заявил он.
– Простите. – Она не придумала другого ответа: она плохо соображает, стоит ему дотронуться до нее. Его близость… проникает под кожу. Стюарту это, разумеется, неизвестно, но он – первый человек, кроме Пайпер, кто разговаривает с ней как с равной, словно она – личность. В стене, возведенной ею, чтобы мир вокруг не поглотил ее, образовались трещины.
– К чему "простите"?
Стюарт медленно провел пальцами по ее щеке. Пейшенс чувствовала, как он касается шрама. Неровная линия так полностью и не сгладилась. Болезненное напоминание о том, что происходит, когда мужчина подходит слишком близко.
Стюарт нарушает ее правило обособиться. И… ей очень хотелось, чтобы он продолжал ее касаться.
– Все еще хотите вернуться домой? – спросил он.
– Нет.
– Хорошо. – Всего одно слово, произнесенное с улыбкой, и она чувствует, что нужна. Все слова в словаре не смогли бы этого сделать.
Он протянул руку:
– Пойдемте получать награду Аны.
Стюарта не оставляло желание двинуть Карлу Тишелю в нос. Что такое делается с богатыми стариками и молодыми женщинами? Старики, видно, считают, что каждая молодая женщина принадлежит им. А женщины? Что думают они, если выбирают стариков?
Или это относится лишь к тем женщинам, которых он знал?
Стоило ему подумать о том, что он не раз замечал похотливые взгляды, которые Тишель бросал на Пейшенс, как пальцы сгибались в кулак. Три удара – и вы в нокауте, док.
Когда, в какой момент желание ударить доктора стало чем-то личным? Когда он перешел черту, где интерес к женщине перерос во что-то большее? Когда Пейшенс стала для него не просто привлекательной женщиной?
Обед и вручение наград прошли без неприятностей. Если не считать высокопарное гудение Бернарда Дженкинса: он весь обед без передышки в малейших деталях повествовал о своей недавней поездке по виноградникам Тосканы.
Спутница Бернарда, Натали, тоже оказалась не намного лучше. Когда она не спорила с Бернардом, то хохотала и трясла головой, глядя на Стюарта, словно каждое сказанное им слово было сказочно интересным. Эта женщина напомнила Стюарту Глорию. Такие особы постоянно выискивают кусок пожирнее: стареющую местную знаменитость или богатого адвоката, простодушного студента или пожилого владельца серебряных рудников. Они принимают решение в зависимости от того, кто даст им желаемое благополучие.
Когда Этил взошла на подиум и стала объявлять победителей аукциона, Стюарт заметил какое-то движение сбоку. Повернувшись, он увидел, как Пейшенс что-то набирает на мобильнике.
– Я отослала Ане фото того, как вы принимаете ее приз, – объяснила Пейшенс.
– Не думаю, что она еще не спит.
– Если спит, то завтра утром первым делом увидит это, а я получу от вас несколько очков за доброе дело.
От ее улыбки у него перехватило дыхание.
– И, наконец, золотой браслет, пожертвованный ювелирной фирмой Басмати, выиграл Пол Веритек. – Раздались жидкие аплодисменты.
– Вы не выиграли, – сказала Пейшенс. – Сочувствую.
– Переживу. – Он сам не знал, что его дернуло участвовать в аукционе и предлагать цену за браслет. Наверное, то, что у Пейшенс не было никакого украшения, а кругом весь зал сверкал драгоценностями. Но… ей и не нужны украшения или макияж, чтобы выделиться.
– На этом наша программа завершается, – объявила Этил. – С нетерпением ждем вас в следующем году.
– Догадываюсь, что вечер закончился, – сказала Пейшенс.
– За исключением танцев. – И, следуя программе, начал играть биг-бенд. Пары начали проходить на танцпол, и, глядя на них, Стюарт вдруг понял, что хочет к ним присоединиться. – А не потанцевать ли нам?
– Вы, кажется, говорили, что уйдете сразу после церемонии.
Говорил. И еще он говорил себе, что обнять Пейшенс – не удачная мысль, но сейчас он ничего другого не хотел.
– Я передумал. Один-два танца не помешают.
– Я… – Он застал ее врасплох. Что ему сказать?
А он… смутился, да так, что ладони вспотели, как у школьника.
– О'кей, – наконец ответила она. – Почему же не потанцевать?
Он пришел в восторг… ну точно как школьник.
Стюарт провел ее в дальний край танцпола, где танцующих было не так много, и обнял. Прошлым вечером он обнял ее как бы случайно, но здесь, на танцполе, он может прижать ее к себе плотнее и не отпускать.
Они двигались слаженно, как единое целое. Для Пейшенс двигаться ритмично было естественно, ее бедра колыхались, касаясь его бедер. Стюарт ощущал эти движения под своей ладонью.
Мелодия закончилась, началась следующая. Потом следующая. Они танцевали и танцевали до тех пор, пока диджей не объявил, что пора прощаться.
Пейшенс подняла голову с плеча Стюарта. Ее глаза светились, и их блеск уж очень напоминал слезы.
– Спасибо за то, что выкинули доктора Тишеля из моей головы, – прошептала она.
Что-то у него внутри оборвалось и начало падать вниз.
Они молча шли по Бикон-стрит. Оба делали вид, что ничего особенного не произошло, хотя знали, что их отношения претерпели изменения. Как это произошло и почему? С ответом можно подождать. А прямо сейчас Стюарт довольствовался звуком каблучков Пейшенс по тротуару и оживлял в памяти изгибы ее тела во время танца. Что касается Пейшенс, то она водила рукой по ограде бостонского городского парка, мимо которого они шли.
– Фасонный торт для миссис Ф., – напела она себе под нос.
– Что за миссис Ф.? – спросил он.
– Это из сказки, которую я читала на ночь Пайпер о разносчике тортов в Бостоне. Фасонный торт для миссис Ф., которая жила в Бикон-Хилл. Когда я вижу эти дома, то строки сами лезут в голову.
Еще одно воспоминание о детстве сестры. Она с удовольствием делится с ним этими памятными моментами, но так мало говорит о собственном детстве помимо того, что он выудил у нее за обедом. Такое впечатление, что детства у нее не было.
В ней трудно разобраться – слишком много нераскрытого.
Сказку, про которую она говорит, читают маленькому ребенку.
– Сколько лет вашей сестре?
– Пайпер? Двадцать два.
На восемь лет младше.
– Значит, вы читали вашей сестре сказку на ночь, когда она была ребенком?
Пейшенс остановилась.
– Да.
– Ваша мама, наверное, работала по ночам.
– Ну… не совсем так. Она просто… была занята. – Снова уклончивость. Если его догадка правильна, то выходит, что она начала заботиться о Пайпер задолго до смерти матери. Ребенок воспитывает ребенка. Он прав: у нее не было детства. Она похожа на тех чертовых собак на плакате общества спасения. Но вместо жалости его охватывает совершенно другое чувство: он хочет обнять Пейшенс и сказать, что ей больше не придется справляться одной со всеми тяготами.
– Я…
– Не надо. – Она встала перед ним, не давая ему говорить. – Вы сейчас скажете, что вы мне сочувствуете, а мне этого не нужно.
– О’кей. Сочувствия не будет. А как насчет восхищения?
– А как насчет того, что мне ничего не нужно? Поверьте мне – я делала то, что должна была делать. – Она отвернулась.
Они дошли до Капитолия штата, на золотом куполе которого отражалась луна. Из-за угла появились три шатающиеся фигуры – они двигались от станции метро "Парк-стрит". Пейшенс шла немного впереди Стюарта, и с ее привлекательными формами была желанной мишенью для пьяных реплик. Стюарт поспешил встать справа от нее, чтобы заслонить собой. Троица приближалась. Двое из троих – это женщины, едва державшиеся на высоких каблуках. Они висели на плечах мужчины между ними – блондина с испитым лицом. Их хриплый смех был слышен за десять шагов.
Стюарт украдкой бросил взгляд на Пейшенс и обнял ее за талию. Она посмотрела на него, но ничего не сказала.
Им не повезло: троица подошла к светофору одновременно с ними.
– Присоединяйся к нам, крошка, – заплетающимся языком произнес мужчина. – Мы будем всю ночь кутить.
Пейшенс напряглась. Стюарт крепче обнял ее за талию – пусть знает, что она в надежных руках.
Пьяница не отставал:
– Твой пижон знает, о чем я. Жизнь коротка, надо веселиться, пока можешь. Я так и делаю. – Он шлепнул одну из женщин по заду – та завизжала. – Мы с этими дамочками только начали.
В этот момент подъехал грузовик коммунальной службы, и его фары осветили ту часть улицы, где они все стояли.
– О боже! – воскликнула одна из женщин. – Я тебя знаю! – Оторвавшись от мужчины, она приблизилась к Пейшенс, ее объемистая грудь выпадала из узкого открытого топа. – Ты работала у "Федерса". Я танцевала сразу за тобой. Шабли, помнишь?
Пейшенс ничего не ответила, она смотрела прямо перед собой. Зажегся зеленый свет, и Пейшенс быстро пошла вперед. Стюарт не отставал от нее.
– В чем дело? Ты так зазналась, что не хочешь со мной говорить? Да? – Шабли шла следом. – Эй, я с тобой разговариваю.
Рука с ярким маникюром почти что ухватила Пейшенс за плечо, но она увернулась и сквозь зубы процедила:
– Вы обознались.
Когда они перешли на противоположную сторону улицы, Шабли снова попыталась заговорить, но приятель потянул ее в сторону.
– Пойдем, крошка, – едва шевеля языком, произнес он. – Ну их. Нам есть чем заняться.
– Да, Шабли, – заскулила вторая женщина и потащила ее за собой.
– Она всегда думала, что лучше нас, – донеслось до Стюарта.
– Мне очень неприятно, что так получилось, – сказал он Пейшенс.
– Ничего страшного. Просто кучка пьяниц.
Но бледность на лице говорила о том, что все не так просто.