– Ничего. Я был в лагере, учился, как выживать в диких условиях. К примеру: как в походе не потерять ингалятор.
Она засмеялась.
– Я не шучу, – сказал Стюарт. – Как-то летом я дважды его терял. Он вываливался у меня из кармана.
– Простите, но мне трудно представить вас неуклюжим астматиком.
– Напомните мне показать мою школьную выпускную фотографию.
– Ну, сейчас вас точно неловким не назовешь.
– Спасибо. – Он улыбнулся ей так, словно не поверил. Неужели он не знает, какой он есть?
Они ели в молчании, паузу в разговоре заполняла музыка. Пейшенс не переставала удивляться тому, как спокойно ей быть рядом со Стюартом. Ни разу она не почувствовала, что он мысленно раздевает ее.
В горле образовался ком, и она потянулась к бокалу с вином. Сейчас не время для слез.
– Интересно, а как проходит праздник у Аны?
– Уверен, что все замечательно. – Стюарт улыбался, вытирая жир с пальцев. – Наверняка она и ее приятельницы заняли застекленную террасу и пристроили для обслуживания персонал. Не удивляйтесь, если завтра мы узнаем, что вся больница плясала под их дудку.
– Почему вы не поехали к Ане на праздник? – спросила она.
– Я обещал вам пикник за то, что осмотрели вместе со мной кондоминиум.
– Пикник можно было устроить в другое время. – У него уж точно было чем заняться помимо того, чтобы проводить вечер с ней.
– Нет. Я ведь сказал, что покажу вам самое лучшее место, откуда виден фейерверк. К тому же я хотел это сделать.
Она не должна так реагировать на его слова! Но волнение подавить не удалось. Стюарт выбрал ее!
– Надеюсь, ваши друзья не очень расстроились.
– Обойдутся. – Он уставился в бокал, словно раздумывая, сказать что-то еще или нет. – У меня… не много друзей. Близких, я имею в виду.
– Вы меня удивляете.
Он поднял голову.
– Почему? Разве вы не успели заметить, что я с подозрением отношусь к людям?
Это из-за Глории? Видно, сводная бабушка здорово ему насолила. Или был кто-то еще, оскорбивший его? Может, та женщина, которая его бросила?
– Доктор Тишель сказал мне о вашей бывшей подружке.
– Что он сказал?
Она была права: то, как он насторожился, доказывает, что сводная бабка не единственная женщина, причинившая ему неприятности.
– Не много. Только то, что она порвала с вами.
– Он ничего больше не сказал?
– Нет. Он даже не назвал ее имени.
Раз Стюарт продолжает задавать вопросы, значит, девушка была не просто подружкой, здесь кроется что-то более… серьезное. Возможно, эта девушка разбила ему сердце.
– Доктор Тишель был пьян и болтал всякую ерунду. Он сплетник.
Пейшенс не была в этом уверена: похоже, что доктор повторил то, что всем давно известно. Она уже собралась расспросить Стюарта, но он поднял руку со словами:
– Послушайте.
Оркестр играл попурри из джазовых мелодий. Музыка навеяла мысли о ритмичных покачиваниях в объятиях друг друга. Одного взгляда на Стюарта, на его потемневшие глаза было достаточно, чтобы сказать ей, что он подумал о том же.
– Давайте потанцуем, – предложил он, поставив бокал на стол.
У нее по позвоночнику пробежал трепет. Рука сама по себе оказалась в руке Стюарта.
– Не все ли равно, где танцевать, – пробормотал он, притянув ее к себе.
Ей было все равно… лишь бы ощущать его крепкие руки.
"Ты – конченый человек", – подумала она и… положила голову ему на плечо.
– Я в первый раз танцую не на высоченных каблуках, – сказала она. – Чувствую себя коротышкой.
– Можете встать на цыпочки, – прогудел он ей в ухо.
– Не стоит, все замечательно. – Прикрыв глаза, она погрузилась в блаженство. Кто знает, когда удастся насладиться еще одним таким же моментом?
– Вы все-таки не настолько мне доверяете, чтобы рассказать правду о себе? – И это после того, как она поделилась с ним своим прошлым…
– Я доверяю. Впервые за долгое время я доверяю кому-то.
Они молча двигались в танце. Пейшенс забылась в музыке, в тихом дыхании Стюарта. Их ноги, тела были в полном согласии. Крыша, улица внизу, весь город – все куда-то исчезло, есть только она и Стюарт.
Мелодия закончилась, и теперь послышались печальные аккорды увертюры "1812 год" – сигнал к тому, что фейерверк вот-вот начнется.
– Глория, – неожиданно прошептал Стюарт. От этого имени у Пейшенс внутри похолодело. – Девушка, которая бросила меня. Это была Глория.
Глава 8
Великий Боже.
– У вас была связь с женой вашего дедушки? – Глория ведь вышла за человека на шестьдесят лет ее старше. Вполне естественно, что она могла обратить свой взор на кого-то молодого и мужественного.
– Никакой связи не было.
У нее упало сердце.
– Она бросила вас ради деда… Ей нужны были деньги.
– Да. – Он быстро отстранился. – Я должен был понять. Она гонялась за мной… это могло бы меня насторожить.
– Почему? – Пейшенс не поняла. Женщины должны вешаться на Стюарта.
Он засмеялся:
– Астматик, неуклюжий парень, не забывайте, – и поспешно добавил: – Это было почти пятнадцать лет назад. Когда дело касалось свиданий, то я был довольно беспомощным. Глория же… скажем так – она повзрослела на несколько лет раньше. Когда она стала проявлять ко мне интерес, я счел себя счастливейшим парнем на свете. Мне не терпелось представить ее дедушке Теодору. Это было глупейшей ошибкой. Зачем ей безмозглый внук, когда можешь заполучить золотую жилу? – Горечь в его голосе досказала всю историю. И глаза тоже. Он хочет превратить предательство в шутку, но Пейшенс чувствовала, как ему больно. Глаза выдают все – это он сам сказал.
Он вернулся к кофейному столику.
– Хотя если говорить честно, то дедушка Теодор тоже хорош. – Схватив бокал с вином, он осушил его до дна. – Но я даже в чем-то ему благодарен: они с Глорией преподали мне ценный урок.
– Быть осмотрительным в том, кому доверять?
– Вот именно. Я дал себе слово, что никогда – ни за что! – снова не попадусь на обман. Вскоре после этого я приехал сюда, к Ане.
Теперь-то Пейшенс поняла, почему его подозрительность распространилась на нее. Как и она, Стюарт тоже построил вокруг себя невидимую стену.
Он поделился с ней своей тайной. Подумать только – он раскрыл ей то, что никому не было известно. Слезы набежали ей на глаза – он оказал ей доверие. Та малость, которая осталась от стен, защищавших ее сердце, рассыпалась и превратилась в пыль.
Здравый смысл говорил ей, что такая женщина, как она, и мужчина, такой, как он… В лучшем случае они могут быть вместе временно. Но… забыта необходимость сохранять дистанцию… и она провела пальцами по его скуле.
– Глория была дурой, – прошептала она, надеясь, что он прочтет в ее глазах то, что она не сказала.
– Вы уверены? – прошептал он в ответ. Он спросил не про Глорию, а про нее. Спрашивал, уверена ли она, что захочет перейти линию, к которой оба подошли.
Ответ должен быть "нет", но… их губы слились в поцелуе, и Пейшенс растворилась в его руках.
Вдалеке взрывы фейерверка грохотали над рекой Чарлз.
Первое, что почувствовала Пейшенс утром, как что-то давит ей на грудь. Она открыла глаза – рядом с ней спал Стюарт, прижав ее рукой. Пейшенс улыбнулась. Она ожидала, что утром ей будет неловко, что будет сожалеть, но нет – она счастлива. Так счастлива, что сердце не умещается в груди.
Стюарт придвинулся к ней еще ближе.
– Доброе утро, – пробормотал он сонным голосом. – Я тебя вижу. – И, заморгав, уставился на нее.
– Я тебя тоже вижу.
– Я хочу сказать, что могу тебя видеть. Я заснул, опять не вынув линзы.
– И это часто случается?
– Часто. – Он перекатился на бок. – Но на этот раз виновата ты.
– Я? – Пейшенс тоже повернулась на бок, чтобы видеть его лицо.
– Угу. Ты меня отвлекла.
– О! Я не услышала никаких жалоб ночью.
– И утром тоже не услышишь.
Они лежали, прижавшись друг к другу, рука Стюарта – вокруг ее талии.
– Слушать шутки о моих очках я не желаю.
– Мне нравятся твои очки. В них ты похож на хипстера и такой сексуальный.
Стюарт засмеялся. Какой у него заразительный смех! Она готова слушать это каждое утро.
– На самом деле? – спросил он.
– Мне все равно, носишь ты очки или нет. Ты можешь даже надеть себе мешок на голову. Нет, не надо мешок. Мне нравится твое лицо.
– А мне – твое, – сказал он.
Ее лицо, не ее тело. Пейшенс радовалась тому, как он смотрит на нее: не как на объект для сладострастия, не как на бывшую стриптизершу. Для Стюарта она – личность, человек, который достоин уважения.
Заслуживает ли она этого? Ведь оставался еще один секрет, который она держала при себе. Но Стюарт доверился ей, рассказал свою историю. Может, и она должна довериться ему и рассказать про себя все остальное?
Его пальцы двигались вниз к плечу, оттягивая простыню.
– Стюарт…
– М-м-м?
Пейшенс изогнулась, когда он носом уткнулся ей в шею. Как легко ему уступить.
Ана говорила без умолку.
– …Нужно побольше проводить в больнице таких праздников, как вчера. Когда вернусь домой, то внесу на это деньги. Как я уже сказала доктору О’Харе, больным необходимо чем-то отвлечься. И он со мной согласился. Он не такой высокомерный, как Карл, и к тому же у него красивая жена, так что он не станет смущать Пейшенс. Ты меня слушаешь?
– Конечно, слушаю. Доктор О’Хара не высокомерный. Прости, я задумался. – Да, задумался. О сегодняшнем утре. И о прошлой ночи.
– Это видно. – Пребывание в реабилитационной больнице явно улучшило состояние тети: взгляд стал еще острее. – Из-за чего ты улыбаешься, словно кошка, слопавшая канарейку?
– У меня просто хорошее настроение. Вчера я осмотрел квартиру в кондоминиуме. На противоположной стороне от парка Бостон-Коммон.
– Значит, ты уезжаешь?
– Ну, не сию же минуту.
– Я еще не готова к тому, что ты от меня уедешь.
И он тоже не готов. Сегодня утром до него дошло, что отъезд означает расставание с Пейшенс. Если только… они не прекратят общение уже в его квартире. А он хочет этого?
– Ты опять улыбаешься. Наверное, квартира очень хорошая.
– Не плохая. Со мной была Пейшенс. Ей понравилось.
– Да? Я не предполагала, что тебе важно ее мнение. Мне казалось, что вы недолюбливаете друг друга.
– Мы… – Черт, у него горят щеки. – Мы все выяснили.
– Выяснили?
– Мы поговорили.
– Я рада. Она милая девушка, правда?
Стюарт хмыкнул и представил ее лицо, когда она проснулась сегодня утром. Волосы спутаны. Глаза сонные. Она больше, чем просто милая. Она – честная, искренняя.
– Стюарт?
– Ты права, тетя. Она – необыкновенная.
Тетя тут же сложила два и два, и ее голубые глаза пригвоздили его к стулу.
– У тебя интимные отношения с моей домработницей?
Стюарт задумчиво потер затылок – щеки наверняка пунцовые.
– Можешь ничего не говорить. Я в состоянии распознать, когда человек одурманен страстью.
– Я вроде не говорил ничего про страсть.
– Используй другое слово, но я рада.
– Ты рада?
– Конечно. После случая с Глорией ты слишком долго не решался влюбиться. Мне было больно думать, что Теодор сломал и тебе жизнь тоже.
Кто говорил о любви? Уж не слишком ли много вкладывает тетя в их с Пейшенс отношения? Вдруг его насторожило слово "тоже", произнесенное Аной. Старые газетные вырезки, засунутые вглубь ящика комода… Коты с одним и тем же мужским именем… Что такое сделал его дед?
– Тоже? Ты говоришь о Найджеле?
– Какая нелепость! Какое отношение твой дед имеет к моему коту? – Она стала сосредоточенно расправлять одеяло.
Да, Ана еще та врунья. Хуже, чем он сам.
– Я имею в виду Найджела Ружо.
Рука тети застыла.
– Кого?
– Тетя, я видел фотографии. Те, что у тебя в ящике. Знаю – это не мое дело. Но… мне всегда было странно… что такое мог сделать дед, чтобы ты отсекла нас от общения с ним.
– Ох, лапушка. Я никогда не пыталась отсекать тебя. То, что случилось… это было очень давно, еще до твоего рождения.
– Ты говоришь про то, что случилось с Найджелом?
Она кивнула, но не успела ничего сказать, потому что появилась Пейшенс. У Стюарта тут же участился пульс.
– Привет, – застенчиво поздоровалась она. Голос ее выдал. Выдал то, чем они занимались ночью. – Я принесла Ане поесть. Не ожидала встретить… вас здесь.
– Я решил приехать во время ланча, чтобы вернуться домой не очень поздно, – ответил он.
Они оба знали, почему он хочет быть дома пораньше. Краска залила Пейшенс не только щеки, но и шею. Она выглядела такой прелестной, что Стюарту пришлось вцепиться в стул, чтобы не потерять окончательно голову и не кинуться ее целовать.
– Я принесла вам сэндвич с куриным салатом, – сказала Пейшенс, пристроив сумку на прикроватный столик. Заметив, что Ана выглядит растерянной, она спросила: – Я вам помешала?
– Ана хотела рассказать о Найджеле Ружо. – И пояснил уже тете: – Это Пейшенс обнаружила коробку.
– Мы не собирались что-то выведывать, клянусь, – сказала Пейшенс. – Я перекладывала ваши вещи в ко моде, а Найджел сбросил коробку на пол. Бумаги разлетелись, а когда мы стали их поднимать, заметили знакомое имя. Простите.
– Не переживай, дорогая. – Ана грустно вздохнула. – Найджел всегда требовал к себе внимание.
Она имела в виду Найджела Ружо? Стюарт и Пейшенс обменялись взглядами. Очевидно, коты и их тезка обладали одинаковыми характерами.
– Наверное, пора мне рассказать про себя. – Ана снова начала расправлять одеяло.
– Мне уйти? – спросила Пейшенс. – Это ведь ваши семейные дела.
– Нет, дорогая. Останься, – сказала Ана. – Ты тоже семья.
Стюарт взял Пейшенс за руку и усадил на стул около себя:
– Пожалуйста, останься.
Пейшенс посмотрела на их сцепленные пальцы.
– Все в порядке, – сказал он. – Она знает.
Пейшенс ахнула и снова покраснела.
– Найджелу нравилось, когда женщины краснели, – призналась Ана. – Он говорил, что щека каждой женщины имеет собственный оттенок. Он был художником, с которым я познакомилась в Париже.
– Ты была его моделью. Картина на стене…
– Мы с ним предпочитали определение "муза". Наши отношения были глубже, чем у художника и модели. – Она вздохнула. – Он был очень талантлив.
Ее голос прозвучал с таким благоговением, что Стюарт был поражен.
– Почему ты раньше о нем не говорила? – спросил он.
– О некоторых вещах слишком больно говорить.
– Вам совсем ни к чему сейчас нам об этом рассказывать, – сказала Пейшенс.
– Да, – согласился с ней Стюарт. – Мы поймем.
– Нет, я хочу рассказать. Я уверена, что он возмущен тем, что я столько лет молчала. – Ана произнесла это так, словно он находился с ними в комнате. – Мы познакомились в то лето, когда я окончила школу. Я была в Париже, в туристической поездке. И мне жутко наскучили бесконечные экскурсии в соборы и дворцы, поэтому я потихоньку отправилась в другие районы Парижа, которые нам не показывали. И встретила Найджела. Это была любовь с первого взгляда. Все туристы уехали домой, а я осталась.
Голос у нее охрип, глаза увлажнились. Стюарт потянулся к столику и налил ей стакан воды.
– Мы собирались перевернуть мир искусства. Он пишет картины, а я его вдохновляю. Такие вот Дьяконова и Сальвадор Дали.
– Что же случилось?
– Случился твой дед, Стюарт. Ты ведь знаешь, что наши родители умерли, когда я была ребенком. – Стюарт кивнул: потерять родителей в детстве – печальная традиция в семье Даченко. – Поскольку Теодор был старшим, то он стал моим опекуном. Когда он узнал, что мы с Найджелом живем вместе – Найджел считал брак буржуазным пережитком, – он пришел в ярость и прилетел в Париж, чтобы вернуть меня домой. Заявил, что он не позволит своей семнадцатилетней сестре нанести урон фамилии Даченко, живя без брака с каким-то никудышным художником, которому нужны от меня лишь деньги. Я всегда задавалась вопросом: будь Найджел тогда успешным художником, то Теодор, возможно, думал бы иначе.
Ана глотнула воды.
– А потом он увидел картину Найджела.
– Картину, которая висела в мастерской, – сказал Стюарт.
Тетя грустно улыбнулась:
– Одну из многих. Найджел изучал формы тела и, будучи его музой… – Ана покраснела, а Стюарт впервые увидел, как его тетя краснеет от неловкости.
– Это еще больше разъярило твоего деда. Он прямо мне заявил, что, если я не вернусь домой и не стану жить, как полагается приличной молодой девушке, он погубит карьеру Найджела в самом зародыше.
– Он, наверное, не имел в виду поступить так, – вырвалось у Пейшенс.
– Уверен, что так и поступил бы, – сказал Стюарт. Дедушка Теодор был безжалостным. – Ему не важно, кто пострадал: его сестра, его внук.
Пейшенс поняла, о чем он подумал, и стиснула ему руку. Он с благодарностью прижал ее ладонь к губам.
– Что сделала ты? – спросил он Ану, заранее зная ответ.
– Что я могла сделать? Мне было всего семнадцать. Если бы я отказалась, это положило бы конец карьере Найджела, а я не могла так с ним поступить. Он был рожден стать большим художником.
– Вы, должно быть, очень сильно его любили, – прошептала Пейшенс.
– Мы были родственные души. – Ана улыбнулась, но улыбка тут же исчезла. – Я сказала Найджелу, что вернусь. Что как только мне исполнится восемнадцать, я его найду. У нас будут мои деньги, и мы сможем не зависеть от Теодора, от его влияния.
– Но ты не вернулась, – произнес Стюарт.
Она уехала в Бостон, а в Париж так и не вернулась.
По лицу Аны прокатилась слеза.
– Некуда было возвращаться. Спустя несколько недель после моего отъезда Найджел погиб в автоаварии. Он всегда ездил слишком быстро…
Голос у нее задрожал, а слезы полились ручьем.
– Позже я узнала, что Теодор нанял кого-то скупить все его картины, где была я, и уничтожил их. Все его работы навсегда исчезли.
– Тетя! – Стюарт вскочил на ноги и обнял ее. Он-то считал, что женитьба на Глории была самым низким поступком старика, но это…
Вдруг ему сделалось тепло – это Пейшенс встала рядом и нежно погладила его по спине.
– Простите, – прошептала она.
Прерывисто выдохнув, Ана подняла голову, и Стюарт увидел, что к ней вернулась обычная твердость духа.
– Милая девочка, – сказала Ана, – почему ты извиняешься? Ты же ничего такого не сделала. Вы оба.
Слова Аны не смягчили боли Стюарта за нее.
– Но если бы я знал…
– И что? Ты призвал бы его к ответу? Теодор знал, что делал. Он был эгоистом, которому безразлично, кого он ранил. – Ана дотронулась до его щеки жестом любящей бабушки. – Я радуюсь тому, что он не разрушил твое сердце, как поступил с моим.