***
После событий 11 сентября 2001 года стало очевидно, что фукуямовская идея "конца истории" потерпела крах. В мировом масштабе громко заявила о себе новая антисистемная сила, как выяснилось впоследствии, далеко не единственная. Но именно этот момент стал отправной точкой мирового кризиса, который мы наблюдаем сегодня. Постепенно не только по линии нового столкновения Запада и Востока - будь то "арабская весна" или европейский кризис в связи с потоком беженцев, - но и внутри самого Запада наметилась тенденция, аналогичная той, что имела место в 1930–1940-е, то есть в эпоху Третьего рейха. Эта тенденция называется "контрмодерн".
Возвращение контрмодерна означает активизацию в недрах современного общества сил и факторов, противопоставляющих социальной регламентации и юридизму модерна фундаменталистскую и радикалистскую позицию. Структуры современного общества демонстрируют стремление ассимилироваться с этой новой реальностью, а не противостоять ей.
Контрмодерн несёт с собой ультраправую политическую повестку, архаизацию экономики, политики и социальной системы, рост религиозного и светского фундаментализма, социального неравенства, наконец, реабилитацию расизма и неонацизма. Например, роль США в развитии джихадистских организаций сегодня мало кто отрицает. Аналогичные процессы идут на Западе: 2014 год стал годом официальной реабилитации неонацизма в связи с переворотом майданных ультрас на Украине. И здесь истеблишмент США и ЕС выступил в роли непосредственного спонсора.
А. С. Панарин очень точно описывает данную ситуацию: "Цивилизационно нейтральный (универсалистский) просвещенческий дискурс неожиданно отбрасывается после победы Запада в холодной войне. Теперь тоталитаризм интерпретируется в духе культурологического и этнического расизма - как специфический продукт русской ментальности, русской культуры, а в самое последнее время - как продукт православия. Благородную открытость просвещения они заменили эзотерикой "демократического" расизма, связанного с убеждением в том, что демократия имеет свой цвет кожи и свой тип ментальности, характеризующий европейского "белого человека". В начале 90-х годов мало кто обратил внимание на тот факт, что "новые демократы" мыслят по-расистски, отказываясь от установок христианского и просвещенческого универсализма".
Прежде либеральное общество строилось на ценностях Реформации, на идее буржуазного "освобождения" и рациональности. Сегодняшние всплески национального и религиозного радикализма - это стихийная реакция на отсутствие в либеральной социальной системе реального консенсуса, на опустошение этического пространства, "пространства должного". Пока эта пустота не будет заполнена новой этикой, общество обречено на ускоряющийся регресс и архаизацию.
***
Первые предвестия кризиса проявились в постепенном отказе правящих элит от социальной политики. Например, контроль за миграцией в сегодняшней Европе фактически отсутствует. Ещё более показателен отказ от социальных обязательств.
В конце 2015 года король Нидерландов Виллем-Александр обратился по национальному телевидению к народу Нидерландов с заявлением: "Социального государства ХХ века больше не существует". На место социального государства приходит "общество активного участия", в котором люди должны взять ответственность за своё собственное будущее, заботиться о себе и создавать собственную социальную и финансовую безопасность с меньшей долей участия правительства. Переход к "обществу сотрудничества" особенно явно наблюдается в обеспечении социального страхования и долгосрочном медицинском обеспечении. "Классическое социальное государство всеобщего благосостояния второй половины ХХ века уже не может поддерживать эти сферы в их нынешнем виде. <…> - сказал король в своей речи перед парламентом. - Некоторые расходы по уходу за престарелыми, услуги для молодежи и пособия для переквалификации после увольнения теперь будут перенесены на местные бюджеты с целью их адаптации к местным условиям".
Резкое снижение социальной планки, сброс обязательств означает, что социальные "низы" глобального Севера и глобального Юга теперь предоставлены сами себе. Прежнее "бремя белого человека" сохранено в плане эксклюзивных прав нынешнего "мирового гегемона" - финансового интернационала, - но отменено в части обязанностей. Отныне это бремя не предполагает ни христианскую, ни даже гуманистическую катехизацию "диких племён".
Избавление от дорогостоящих обязательств как внутри, так и за пределами западного мира уже получило название "новой дикости" и "нового варварства". Это явление удобно рассматривать в рамках бинарной оппозиции "сырое и варёное" Клода Леви-Стросса, работающей как метафора культуры.
Отказ от обязательств либерального проекта не означает демонтажа системы глобальной экономической зависимости. Наоборот, за счёт сброса обязательств зависимость становится более жёсткой, а колониальная рента - более высокой. Правда, стабильность системы при этом падает. Центр не просто грабит, а цинично приносит периферию в жертву ради собственного выживания, поскольку центры капитала сегодня могут спасти себя только за счёт разрушения остального мира.
Неудивительно, что "критики капиталистической цивилизации обвиняют её в обмане. Они заявляют, что под маской компетентности скрывается иерархия, основанная на привилегиях". Поэтому даже "оценка формального избирательного права… часто вызывает скепсис. Однако даже если забыть об этом, то главный аргумент против тезиса о демократизации как достижении капиталистической цивилизации - это упадок коммунитарных институтов в современном мире одновременно с подъёмом избирательных систем. Утверждают: то, что стало победой на одном поле, означало намного большую утрату на другом".
Сегодняшний кризис грозит обществу сломом сложившейся социальной модели. А новая модель - это и новое культурно-интеллектуальное пространство, в частности, новая мораль, новая мифология, новая сакральность.
По-видимому, смена парадигмы произойдёт тогда, когда общество и его элиты осознают необходимость нового морально-этического консенсуса, нового общественного договора. Единственная возможность избежать новой войны "всех против всех" - это справедливая система производства и распределения, которая, в свою очередь, требует некой моральной мобилизации. Иными словами, это консенсус на основе справедливости, гарантом которого может быть только сильное государство. Государство с социальными приоритетами в политике и экономике и христианскими принципами в области нравственности и культуры. Что-то отдалённо похожее подразумевалось и классическим марксизмом, хотя и без связи с христианством и традицией.
Но пока мы видим, что кризис либерализма не породил новую социальную формацию, как предполагали марксисты. В обществе наблюдается обратное движение: не вперёд, а как бы "назад" по исторической шкале. Этот феномен исторического реверса (или реверсивной эволюции) ещё ждёт своих исследователей.
Важнейшее проявление исторического реверса - денежный феодализм, диктат финансовых элит и корпораций, новая сословность (с неравным доступом к образованию, медицине и т. п.). Развитие идёт не по либеральной прямой и не по Марксовой "спирали", а по принципу отклоняющегося маятника (новый, "другой" феодализм).
Всё это означает, что на наших глазах начинается процесс распада традиционного капитализма и новая феодализация общества, то есть выход за рамки либеральной социальной системы. В этой ситуации спор сторонников "незавершённого", длящегося модерна и идеологов постмодерна разрешается как бы сам собой, а точнее, происходит "снятие" дилеммы. Мир наблюдает архаизацию институтов и практик зрелого модерна. Разрушение культурной парадигмы модерна становится необратимым.
Один из симптомов архаизации современного общества - это возрастающая мифичность публичного идеологического дискурса. Одно из проявлений этой мифичности заключается в порождении новых ложных идеологических и политических альтернатив, а также в усиленном развертывании давно существующих.
Максим Кантор справедливо писал в статье "Перспективы авангарда": "Стараниями языческой демократии создана такая эстетика, которая исключает трагедию и нивелирует личность, поскольку личность состоит из других людей, из универсальных знаний, из категориальных положений. Отменили не доктринёрство - отменили мораль; утвердили не свободу от догмы - утвердили свободу от гармонии. Это крайне удобно для управления жадной корпорацией, но это бесперспективно для общежития".
Но дело не только в искусстве. Меняются сами социальные критерии: в обществе культивируется притворная "дикость" как норма. Искусственная "дикость" становится реальной дикостью. Это делается для того, чтобы сбросить с общества груз обязательств перед самим собой. В то же время это удобный способ избавить общественное сознание от чувства вины перед бывшими колониями и собственными социальными низами, забыть об эффекте "бумеранга колониализма".
Нельзя отдавать традицию - символический ресурс народа - в руки ультраправой реакции. Правому традиционализму необходимо противопоставить левый, социальный традиционализм, в котором этика стоит на первом месте. Языческому праву сильного - традицию христианской справедливости. Идейная конфронтация неизбежна, но она должна проходить в сфере традиционных смыслов, а не политических доктрин.
Ещё в конце ХХ века стала очевидной фиктивность понятия "либеральная демократия". А сегодня проблематизируется более глубокий пласт идеологии модерна. Становится очевидным, что общество не в состоянии удержаться в рамках гуманистических ценностей: правящий класс всё чаще использует в политике социал-расизм, миф культурного превосходства, фундаментализм и неонацизм. Структура общества и экономики под влиянием финансовых элит и транснациональных корпораций становится всё более программируемой, политика - дирижистской и клановой, методы социального контроля - всё более совершенными.
Общество пребывает в плену жёсткой авторитарной модели управления и тотального контроля. И это самый верный признак близкого конца идеологии модерна и либеральной модели общества. Их жизненный цикл завершён. "Арьергардные бои" старого мира не смогут его спасти в среднесрочной, а может быть, уже и в краткосрочной перспективе.
Глава 3. Спираль колониализма
Колониалистский проект. - Вечный колониализм? - Ориентализм как синдром. - Колониальный бумеранг. - Счёт за колонизацию.
***
Колониализм является драйвером либерального капитализма, то есть явлением для него практически неизбежным. С самого начала либеральная практика порождает специфический миф культурного превосходства. Чаще всего этот миф существует в облачении идей культурной катехизации, позволяющих легализовать военно-экономическое насилие.
В конце первого тома "Капитала" К. Маркса есть фраза: ""Неведомый бог" колониализма взошёл на алтарь наряду со старыми божествами Европы". Этот афоризм подчёркивает высокий, почти религиозный статус идеи европейского культурного превосходства над остальным миром. В более или менее устойчивом виде идейный базис колонизации был сформулирован в "просвещённом" XVIII веке. Например, в трудах маркиза Мирабо достаточно регулярно встречается осевая триада: "архаика - варварство - цивилизация". Чтобы превратить эту градацию в идейный каркас колониализма, достаточно распределить разные народы и общества мира по историческим "стадиям", подчинив их жизненный мир единым законам эволюции. А затем сделать ещё один шаг: оправдать отъём ресурсов у "менее" развитых "более" развитыми. Так и родилась теория социальной модернизации, существующая до нынешнего времени.
О её абсурдности красноречиво свидетельствует хотя бы следующий мысленный эксперимент. Если бы кому-то в XIII–XIV веках пришло в голову описать мир с позиций цивилизационного превосходства, получившаяся картина говорила бы не в пользу ренессансного Запада. Восток представлял собой в это время куда более утончённую и развитую культуру. Британский публицист пакистанского происхождения Тарик Али довольно остроумно описывает Крестовые походы с позиций человека Востока - как борьбу западных варваров с восточным просвещением. Строго говоря, согласно либеральной логике "модернизации", Запад в XIV веке как менее развитая цивилизация должен бы был модернизироваться по "восточной модели" (более развитой) и не помышлять ни о какой власти над миром.
Важно понимать, что колониальная модель управления воспроизводит именно эту двухступенчатую модель; колониализм - это, по сути, локальное рабовладение, ремейк ушедшей эпохи. Таков исходный принцип. В целом же семантика колониализма требует обратить внимание на целый ряд концепций, начиная с примитивного культур-расизма в виде тезиса о "бремени белого человека" и понятия terra nullius. Как известно, понятие terra nullius было перенесено из римского права в концепцию международного права для обозначения статуса территории, которая находится "под суверенитетом" какого-либо государства.
В рамках концепции terra nullius были оформлены, например, "права" Британии на весь Австралийский континент, а все жители Австралии были объявлены "подданными Британской короны". Из понятия "ничейная земля" вытекала и так называемая "доктрина открытия", которая де-юре передавала права аборигенов на землю, признанную "ничейной", колониальным и постколониальным правительствам. Это положение было положено в основу международного права в 1823 году после серии решений Верховного суда США, самое известное из которых - решение по делу "Джонсон против Макинтоша". Решение было использовано как прецедент при появлении "Закона о переселении индейцев" в 1830 году.
Такова исходная точка "юридического" определения суверенитета. Разумеется, такой подход в рамках либерализма имеет своё ближайшее основание в доктрине естественного права и идее универсальной юрисдикции. Он представляет собой операцию разграничения (сепарации) под видом определения: кто является субъектом "естественного права", а кто - не является. Как несложно заметить, это разделение не декларируется на уровне определения "естественного права" как такового, но возникает сразу же, как только концепция выходит из теоретической в практическую плоскость - в область реальных экономических и властных отношений. Таким образом, де-факто эта юрисдикция не универсальна.
Первый период обширных колониальных завоеваний относится к XVI - началу XVII века. Затем идёт период "переваривания" завоёванного, а в XVIII веке наблюдается новый всплеск. В конце XIX века совершается глобальный раздел мира европейскими державами. А в начале ХХ века имеет место уже попытка "пересмотра итогов колонизации", сопровождающаяся двумя мировыми войнами.
Возвращение в ХХI веке культур-расистской и неонацистской риторики в упаковке либерального дискурса вызвало шок в либерализированном обществе. Но, в сущности, в этом мало удивительного, да и термин "возвращение" достаточно условен.
Вообще-то, расизм, включая нацизм (национал-расизм), является конститутивным элементом западного сознания. Как правило, очередная стадия открытого расизма, которую проходит либеральное общество, - это результат очередного структурного упрощения либеральной эпистемы в моменты нарастания противоречий и кризисов. Наиболее яркий пример такого упрощения - Германия 1930-1940-х годов.
Феномен германского нацизма, в сущности, не представлял ничего принципиально нового. В рамках своей политики Гитлер просто перенёс в Европу те методы, которые раньше применялись европейцами на окраинах мира. Теперь Центральная и Восточная Европа стали их объектом. Именно это вызвало у отдельных европейцев шоковую реакцию. Европейское сознание обнаружило себя на месте Другого. Именно реверсивная идеологическая матрица колониализма играла основополагающую роль в политическом феномене фашизма.
Укажем его истоки на немецком материале.
"В 1886 году была основана Королевская Прусская комиссия по колонизации: тогда же начался судьбоносный спор о том, какая колонизация нужна Германии - "морская", как в Африке, или "внутренняя", как в Польше. В споре принял участие Макс Вебер, опубликовав обзор, в котором рекомендовал собственную версию внутренней колонизации "варварского Востока". Соавтором Вебера в этой работе стал Густав Шмоллер, один из лидеров движения внутренней колонизации. Как историк Шмоллер опирался на пример прусского Drang nach Osten (натиска на восток) и подчёркивал роль программ переселения при Фридрихе Великом, которые он тоже считал примером "внутренней колонизации"".
Именно собственная теория колонизации определяла, хотя и в разное время по-разному, политику Германии в первой половине ХХ века. Ею объяснялась и агрессия против СССР. Причём, что характерно, доктрина колонизации менялась от более умеренной ("внутренняя колонизация") к более радикальной ("морская колонизация", согласно не совсем удачному определению Королевской Прусской комиссии). Эта радикализация происходила в период гитлеровского правления. Если бы в войне между Германией и СССР Германия одержала верх, граница "цивилизованного мира" переместилась бы и Россия превратилась в обыкновенную восточную колонию. Россия и рассматривалась как потенциальная колония: "Если Европе нужны земли, их можно получить только за счёт России".