Родившийся в 1879 г. П. П. Бажов в автобиографической повести "Дальнее – близкое", которую он писал во второй половине 1940-х гг., вспоминал, как герой, десятилетний мальчик, вместе с родителями ехал по летнему пути из родных мест, из Сысертского горного округа, на учёбу в Екатеринбург. Мальчик сам взялся править лошадьми, как большой. И вот они уже подъезжали к Екатеринбургу – "встречный поток принял вид беспрерывной вереницы". Очевидно, обыватели выезжали за город – на гулянье в Мещанский бор. Бажов, припоминая прошлое, писал: "У нас на заводе большинство знает друг друга. С детства нас приучали кланяться старшим при встречах. Этот обычай соблюдался и при встречах в лесу, в поле, на дороге. Были разные формы приветствия. Когда, например, встречаешь или обгоняешь за пределами селения, должен сказать: "Мир в дороге". Если люди расположились на отдых или сидят за едой, тоже за пределами завода, надо говорить: "Мир на стану", а если просто разговаривают: "Мир в беседе", и так далее. Весь этот ритуал я знал хорошо и дорогой не забывал снимать свою шапку-катанку и говорить нужные слова. Мне отвечали по-честному, без усмешки. При встрече с непрерывной вереницей горожан снимание шапки стало затруднительным, но я всё-таки старался с этим справиться. Однако мне не отвечали, улыбались, а один какой-то, ехавший в блестящей развалюшке, как у нашего заводского барина, с кучером в удивительной форме, закричал:
– Здравствуй, молодец! Поклонись от меня берёзовому пню да сосновому помелу, а дальше, как придумаешь! – и захохотал.
Обескураженный насмешкой, я обернулся к отцу, а он посмеивался:
– Научил тебя городской, кому кланяться? То-то и есть. Тут, брат, всякому кланяться – шапку скоро сносишь. Да и не стоит, потому – половина жулья. Этот вот, может, на гулянье едет, чтоб кого облапошить. А тоже вырядился! Извозчика легкового нанял. Знай наших!"
Это весьма показательное описание. В условиях большого города традиционные этикетно-обрядовые нормы действовать переставали. Зарисовка Бажова позволяет также понять, как могло происходить ироническое переосмысление традиционных уважительных этикетных формул: вместо "мир-дорога!" с предполагавшимся непременным ответом "добро жалуйте!" – отклик "подковыривай небось!", а вместо "мир в дороге" с приподыманием шапки – то улыбочки, а то и насмешливые реплики встречных горожан. И смысл старинного вежливого напутствия "скатертью дорога" искажался насмешливыми продолжениями, вроде "буераком путь!". Да в конце концов и само такое прощальное упоминание о "скатерти" стало обозначать выпроваживание нежеланных гостей.
В начале очерка В. А. Слепцова "Питомка" (1863) – такая сцена:
"Вдруг позади загремела телега. В телеге сидел мужик. Баба свернула с дороги в сторону и, не оглядываясь, пошла скорей. Мужик, поравнявшись с бабою, приостановил лошадь и сказал:
– Путь-дорога! Куда бог несёт?
Баба поклонилась и, не глядя на мужика, молча шла стороной".
Приветствие "путь-дорога!" было тогда расхожим. В XIX в. поморы, жители Архангельской губернии, встречаясь в море, говорили:
"Путём-дорогой здравствуйте!", на что обычно следовал ответ: "Здорово ваше здоровье на все четыре ветра". А вот эпизод в романе А. Ф. Писемского "Люди сороковых годов" (1869):
"Кучер поехал прямо по площади. Встретившийся им мужик проворно снял шапку и спросил кучера:
– Путь да дорога – кого везёшь?"
У старообрядцев расположенного на р. Печоре с. Усть-Цильма при отправлении в дорогу и в иных важных случаях (в начале и конце богослужения, в предчувствии скорой смерти) было принято обмениваться формулами, так сказать, "простительными". В 2007 г. от А. Н. Рочевой (1925 г. р.) в с. Трусове записано: "Ак вот у меня сын когда поезжат: "Мама, прости меня, грешного!" – "Господи простит пусть тебя, да Бог хранит да. Меня-то, грешну, прости ради Христа!" – прощаться-то ужнадо как на дорогу-то обязательно".
Несколько необычным бывало напутствие сузунских сибиряков-старожилов: "Святой Дух и Святая Природа, спаси и помилуй меня", – говорили они, крестясь.
Иногда приговор на дорогу мог быть совсем коротким. В Каргопольском районе Архангельской области, отправляя кого-либо в путь, говорили: "Подьте с Богом". Пожилая женщина из Тотемского района Вологодской области рассказывала: "И как внучки в дорогу уходят, я им говорю: "Идите с Богом". Это как бы благословила". У русских жителей Советского района Кировской области записано устойчивое выражение "чтоб тебе завороту не было". Оно "говорится в ситуации, когда желают кому-либо удачи в каком-либо деле". Например, говорят так: "Давай, с Богом иди, чтоб тебе завороту не было". "Заворот" мог означать, что намеченное дело не исполнится, а это плохо. Прямой же путь вообще считается удачным, верным. Да и возвращаться – плохая примета.
В Новгородской области в конце XX в. местными жителями супругами Тимофеевыми записаны "самодеятельные" молитвы и приговоры-обереги, которые ими самими воспринимались как канонические и православные, хотя на деле это контаминация отдельных кратких заговорных формул и народных переделок церковных текстов. Так, когда отправлялись в путь, то, дескать, говорили: "Христос по пути, никто не мути!" Когда выходили из дома в лес, приговаривали: "Покров, Дух Святой! // Иди по пути со мной!"
Напутствие "С Богом!", по наблюдению М. М. Красикова, считается самым действенным у украинцев. У коми-пермяков – народа, находящегося под давним и очень заметным русско-православным влиянием, от женщины 1924 г. р. в недавнем прошлом записано, что мама учила её: "…Всё время, когда будешь куда идти, надо читать молитву: "Господи, благослови, Христос. Господи, береги, сохрани"".
Разумеется, напутствия и дорожные приветствия могли быть весьма разнообразными, здесь шла речь о самых распространённых. Важно то, что они возникали и укоренялись в народной речи при ситуациях, когда пути-дороги бывали долгими, трудными, изобиловавшими опасностями.
Молебен и благословение
Люди религиозные и сколько-нибудь состоятельные, поддерживавшие связь с приходским священником и своим духовником, перед отправлением в дальнюю дорогу непременно старались получить благословение.
И. Т. Посошков в книге "Завещание отеческое" (законченной в 1719 г.) советовал сыну, когда тот войдёт в возраст, во всём слушаться "отца духовного", то есть священника-духовника. Он писал: "И ты, сыне мой, ничесого (ничего. – В. К.) не моги без благословения отца своего духовнаго творити. И аще поедеши в путь, то, не приняв от него благословения, отнюд не езди". Получается, что нужно так поступать при всяком сколько-нибудь значимом житейском деле. Однако же в качестве примера Посошков приводил именно отправление в дорогу. Видимо, он подразумевал, что предстоящий дальний путь – это как раз тот самый случай, когда благословение совершенно необходимо.
У дворян и горожан было принято заказывать молебны перед отъездом.
Марта Вильмот из Великобритании, пожившая некоторое время в России начала XIX в., в письме из Москвы на родину от 18 декабря 1803 г. (по новому стилю) сообщала: "Перед дорогой княгиня с истинным благочестием приложилась к иконам всех святых и распорядилась, чтобы священник отслужил молебен за наше благополучное путешествие (русские всегда соблюдают и чтут этот обычай, который, мне кажется, заслуживает уважения)".
В первой части повести М. П. Погодина "Невеста на ярмарке", опубликованной в 1827–1828 гг., дано описание отъезда барыни Анны Михайловны с тремя дочерьми в дальний путь – на Нижегородскую ярмарку, чтобы там как-нибудь пристроить замужхоть одну из них. Пригласили к себе в дом священника с причтом. "Священник отпел путевой молебен, благословил дорожных, наделил их вынутыми просфирами и по получении двугривенного отправился домой, рассуждая с причетом дорогой о причинах путешествия, о скупости и прочих нравственных качествах Анны Михайловны". После этого "челядинцы мужеского и женского пола подошли с подобострастием к барыне и барышням, поцеловали у них руки и, получив наставление… вышли на крыльцо, кроме Емельяновны.
– Присядемте ж, друзья мои, – сказала Анна Михайловна, – по нашему православному обычаю, – а ты, Емельяновна, хоть на полу! – Все уселись, посидели несколько минут, встали, помолились богу… вышли к колымаге".
В повести В. А. Вонлярлярского "Ночь на 28-е сентября" (1852) дворянское семейство на зиму отправляется из своего поместья в Москву: "Выпал снег; уложили сундуки, обложили ими возок, кибитку, сани; отслужили напутный молебен, пообедали в десять часов утра, надели тёплые капоты, шапочки, присели на минуту, простились со мною, с дворней – и уехали!" Главный герой повести Н. Г. Помяловского "Молотов" (1860) выпускник университета Егор Молотов, прижившийся было в усадьбе помещика Аркадия Обросимова, уезжал оттуда: "Вот уже в зале накрыт стол белой салфеткой, раскинут огромный дорогой ковёр, из спальной комнаты принесена большая икона, свечи зажжены. Аркадий Иваныч настоял, чтобы отслужили напутственный молебен. Пришли священник и дьячок. Во время обряда, от которого Молотов хотел было уклониться, его посетили кротость и смирение. Ему представилось, что он, быть может, никогда не встретится с этими людьми, а после этого ему казалось дико и нелогично сердиться на них".
Вообще в дворянских семьях, что жили в усадьбах, при собственных крестьянах, приезд и отъезд превращался в целый ритуал, в котором обычно принимали участие и "люди" тоже.
Про Н. В. Гоголя рассказывали такой анекдот. Как-то раз его, дескать, спросили, отчего это он "сочинения свои испещряет грязью самой подлой и гнусной действительности". И он отвечал: ничего не поделаешь, я как нарочно натыкаюсь "на картины, которые ещё хуже моих". Вот, мол, вчера отправился он в церковь. Шёл по проулку, в котором располагался бордель. "В нижнем этаже большого дома все окна настежь; летний ветер играет с красными занавесками. Бордель будто стеклянный; всё видно. Женщин много; все одеты будто в дорогу собираются: бегают, хлопочут; посреди залы столик покрыт чистой белой салфеткой; на нём икона и свечи горят… Что бы это могло значить?" Встреченный пономарь, уже завернувший было в этот дом, отвечал, что там – молебен: "Едут в Нижний на ярмонку; так надо же отслужить молебен, чтобы господь благословил и делу успех послал". Такая запись находится среди бумаг известного литератора Н. В. Кукольника (1809–1868). В XIX в. известна была и другая, краткая версия этого же анекдота.
Писатель и публицист Н. Н. Златовратский (1845–1911) в рассказе о своём детстве "Мой "маленький дедушка" и Фимушка" вспоминал, как однажды его дед, сельский дьячок, провожал в путь свою родню:
"Но дедушка сделался ещё серьёзнее. Вдруг он как-то весь выпрямился и голосом, каким он обыкновенно говорил только в церкви, и то во время особенно торжественной службы, сказал строго бабушке:
– Анна, подай-ка мне образ!.. Ну, присядемте все, как по порядку, – прибавил он, когда бабушка подала ему образ.
Бабушка теперь совсем изменилась и стала такая смирная, послушная деду.
Мы все сели. Посидев несколько минут молча, все поднялись. Дедушка стал молиться, потом благословил образом батюшку и матушку (родителей рассказчика. – В. К.), потом меня с сестрой".
В допетровской России множество священников, монахов и прочих "духовных" собиралось по большим дорогам и по берегам рек, чтобы, завидя прохожего-проезжего, благословить его крестом в надежде за это получить от него награду. Такое полученное от "духовного лица" благословение оберегало на трудном пути.
И. С. Аксаков летом 1865 г. совершал путешествие по югу России. В двух подряд письмах к будущей своей жене А. Ф. Тютчевой, от 29 и 30 июня, он размышлял о напутственных молитвах. "Перед отъездом моим Маменька служила молебен о путешествующих в (московском. – В. К.) Благовещенском соборе (тут есть на стене особенный образ Спаса). Меня поразило Евангелие этого молебна: "Аз есмь путь и живот, и никто не придет к Отцу, разве Мною"". Аксаков обращался к Тютчевой: "Недаром Вы молились о путешествующих – я чувствовал, что несётся за мной по волнам чья-то молитва, я как-то смело и бодро опирался на чью-то молитву. О если б Вы испытывали то же ощущение! Как хорош молебен о путешествующих! Люди молят о хорошем шоссе – "Аз есмь путь", – говорит Христос". По мысли Аксакова, хороший путь как раз в том и состоит, чтобы соответствовать воле Божией и покоряться ей: "Если б меня постигла беда в пути, и я умер хорошею кончиною, может быть, это и был бы настоящий путь, может быть, молитва достигла бы только тогда настоящей цели, а не той, которая видится сквозь призму человеческой конечности и ограниченности" (курсив автора. – В. К.).