А в простом народе было принято перед отправлением в путь прощаться, низко, "в ноги", кланяясь, – то есть просить прощения за вольные или невольные грехи, чтоб оставшиеся дома близкие "не поминали лихом". Распространённое обязательное выражение "не поминайте лихом" укоренилось настолько, что повсеместно бытует и ныне. Сходным образом прощения просила у близких и женщина, чувствовавшая приближение родов. Если роды были трудными и затягивались, то и она сама, и её мужобращались к пришедшим односельчанам: "Простите меня!" В общем, дальняя дорога, подобно трудным родам, воспринималась как тяжёлое и опасное для жизни испытание (да и сами роды представлялись чем-то вроде тяжкого и опасного пути – и для младенца, и для роженицы).
У русских Вятского края в XX в. получение напутствия, благословения на дорогу или на какое-либо иное предприятие выражалось словами "бласловить(ся)", "басловить(ся)", "бласловенье", "басловленье", "бласловление". Говорили: "Басловился ли ты у матери в дорогу? – Дала крестик на басловление"; "Этот крестик тебе даю на бласловенье от матери"; "Без родительского басловенья не будёт тебе пути"; "Ну, давайтё, бласловесь, поехали потихонькю".
А нищая братия, благодаря за полученную милостыню, непременно призывала Божье благословение доброму человеку на случай путешествия "по путям по дорожкам / и по чужим дальним сторонам…". Или так:
Сохрани и помилуй
При пути, при дороге,
При тёмной при ночи!
От бегучего от зверя,
От ползучего от змея.
Закрой его, Господь Бог,
Своею пеленою!
От летучего от змея,
При пути его, при дороге,
Сохрани его, Господь Бог!
Примечательно, кстати, что в перечень опасностей попадал и "летучий змей" – явный образ мифологически понимаемого зла.
Вообще же в исполнявшихся нищими странниками и каликами перехожими духовных стихах тема дороги, осмыслявшаяся с точки зрения человеческой судьбы и суда Божьего, весьма выразительна. "Вы", то есть грешные души, обрекаемые на вечные муки, – это, в частности, те, которые при земной своей жизни ходили неверными путями:
И вы в Божию церковь не хаживали,
Заблудящим дороги не показывали
И вы мёртвых в гробах не проваживали.
Нетрудное, но зачастую спасительное побуждение – показать дорогу "заблудящему" – осмысляется здесь в переносном, в религиозном смысле как возможность "направить на путь истинный", "открыть глаза", привести к свету истины. Такая метафора, очевидно, подкреплялась и распространёнными легендами о том, как Бог (Христос, Богородица, святой Николай и т. п.) в виде простого человека, нищего, странника ходил по земле и как по-разному на него реагировали встречные. Например, в Полесье, в д. Присно Ветковского района Гомельской обл. в 1982 г. была записана легенда о том, как женщина не показала дорогу странствующему Господу: "И шоў гасподь па дарозе, а жэншчына жыта жала. А ён спрасиў: "Пакажы мне дарогу". А ана яму рукой махнула: "Мяне врэмэни нема". И ён казаў: "Дак нехай тебе век не буде врэмэни!""
Указать путь страннику – действие обыденное, но при этом и символическое, религиозно значимое, ставшее частью народно-православного этикета.
Знаток удмуртских обычаев Г. Е. Верещагин подробно описал, как в ночь на Великий четверг – на 6 апреля 1889 г. – в удмуртской д. Ляльшур Шарканского прихода Сарапульского уезда Вятской губернии он, будучи священником, в качестве наблюдателя принимал участие в "слушании" (то есть гадании по доносящимся звукам о том, что может случиться в течение года). Одним из мужиков среди собравшейся идти за околицу "слушать" компании был С. И. – человек зажиточный и опытный.
"…С. И. начал давать нам "наставления" относительно того, что мы ничуть не должны нарушать правил гадания, т. е. чтобы ни идя, ни выслушивая, не издавали бы никаких звуков, а в случае надобности объяснялись бы мимикой. Наконец, когда он кончил свои наставления и предупреждения, взял кочергу, а Е. отдал косу, чтобы провести ей вокруг себя черту на месте выслушивания. Потом он сел на лавку, давая тем пример нам, чтобы сели и мы. Я не хотел сесть, думая, что это по отношению ко мне, как стороннему, не имеет важного значения. Но когда он сказал, что без этого нельзя идти выслушивать, я поневоле должен был покориться.
– Ну, ребята, идём, – сказал он. – Да смотрите, ничуть не издавайте никаких звуков, – повторил он свои наставления. – Говорить можно после, а теперь нельзя, – добавил ещё он.
С этими словами он встал и, сказав: "Остэ, Инмарэ" (благослови, Господи), пошёл к дверям.
– Зачем говоришь "Остэ"? Ведь выйти надо не благословясь, – заметил кто-то.
– Нельзя, брат, без этого! – сказал он. Пускай кто как хочет, так и делает. Но я теперь без этого на улицу не выйду. Как знать? Неровен час – встретишься с колдуном или с самим шайтаном; а благословясь безопасно. Хотя прежде старики и выходили не благословясь, но те времена прошли".
Для уважаемого, знающего местные традиции крестьянина благословение при выходе из дома – всё равно как словесный оберег от колдуна или шайтана. Хотя, действительно, выходить на гадание, по народным представлениям, лучше бы без призыва к высшим силам. В заговорных текстах путь за желаемым так и изображается: "Выйду не благословясь…" Быть может, он принимал в расчёт, что с ними в компании священник (пусть даже интересующийся всякими нехристианскими обрядами). Отметим в этом рассказе и указание на обычай присесть перед выходом на серьёзное дело, который касался всех присутствующих.
А у менее христианизированных по сравнению с удмуртами марийцев имелись специальные, оберегающие путников "божества дороги" – Корнымбал Юмо, Корно Юмо. К ним и им подобным мифологическим персонажам обращались при выходе из дома с просьбами о благополучном и безопасном пути.
Святые защитники
Т. С. Ильина, изучавшая нынешнюю народную культуру Русского Севера, писала: "В современной деревне чрезвычайно распространены молитвы "в путь". Исследователи называют их по-разному. В научной литературе нам встретились два основных названия для этих текстов – заговоры… и молитвы… Отсутствие единого мнения на счёт того, к какому жанру можно отнести эти тексты, говорит о том, что они имеют нечто общее и с заговорами, и с молитвами". Сама Ильина добавляла, что они называются также "молитовками". Если люди, использующие формульно организованные словесные (вербальные) напутствия, на практике предпочитают именовать их "молитвами" и "молитовками", то это, по-видимому, означает, что, с их точки зрения, это такие тексты, которые находятся в русле субъективно понимаемой православной традиции. Уменьшительное "молитовка" может указывать, что люди осознают их отличие от канонических молитв, подкреплённых постоянным церковным обиходом, понимают менее официальный статус и вообще их краткость и полуимпровизационность (особенно теперь).
Обычный мотив формульных вербальных напутствий – упоминание о святых, об ангелах, о Господе Боге, о Богородице и Христе, которые присутствуют на той дороге, по которой нужно идти человеку. Они прикрывают его со всех сторон, охраняют и оберегают, отвращают от него всяческое зло. Таким злом представлялись и разбойники, и чародеи, и лютые звери, и "напрасная смерть", и болезнь.
Можно заметить, что оберегали в пути преимущественно те святые, которые ассоциировались с военной защитой и вообще считались воителями-защитниками – Михаил Архангел, Егорий Храбрый. Даже Николай Чудотворец – и тот понимался как заступник воинствующий.
Конечно, у Николы бывало много различных забот, но покровительство воинам, казакам, землепроходцам – важнейшая из них.
Русские женщины Водлозерья перед поездкой в лодке призывали "святую Марию" или же говорили: "Ангел во встречу, Господь по пути". В другом районе Русского Севера – в Северном Белозерье – до самого недавнего времени знали, что, прежде чем отправиться в путь, следует произнести специальную охранительную формулу. Например, такую: "Матерь Божья, Пресвятая Богородица, я в пути, а ты впереди, ангелы сбоку, Христос позади. Во веки веков. Аминь".
Подобные тексты были очень распространены. В Череповецком районе Вологодской области в 1987 г. записан такой рассказ: "Всегда надеюсь на Бога и его угодников. Ужкак из дома выхожу, обязательно скажу: "Спаситель впереди, Николай Чудотворец позади, попутчики мне во всех путях-дороженьках. Верни меня, Господи, на родную землю, в родной дом живую и здоровую". Три раза надо сказать, а "аминь" говорить не надо".
Специальная "молитва" в таком случае могла быть и вроде этой, записанной в Новгородской области:
Солнце на восходе, сам Исус Христос выходит,
[это я выхожу из дома и молюсь на небо]
Крест-евангелье выносит,
Весь мир православный благословляет.
– Благослови меня, Господи, на сей день господень,
Великую грешницу и рабу Анну,
Господи, я в путь иду, Господи, Тебя с собой беру,
Ангелы, вперёд забегайте, мне путь расчищайте,
От злых людей, от супостатов меня сопасайте,
Господь в путь [я вот так руку кладу; крестится. – Прим. публикатора],
Никола на помочь, и Пресвятая Богородица.
Ангелы-хранители, которые должны были, как в этой новгородской "молитве", "забегать вперёд" и "путь расчищать", в иных напутственных текстах призываются для того, чтоб указать определённо, чем им надлежит заниматься и как именно оберегать человека в странствии и вообще в жизненном пути. Вот как об этом говорилось в напутственном слове, привезённом в Западную Сибирь переселенцами-курянами:
Первый ангел – путь прочищае,
Второй ангел – душу спасае,
Третий ангел – делами управляе.
Господи! Направь нас в добрый путь.
В Полесье заговоры, произносившиеся перед отправлением в дорогу, были в недавнем прошлом весьма распространёнными. Обычно это тексты, в которых говорится о том, как святые оберегают человека в пути, сопровождая его, идя перед ним и возле него, а то и двигаясь ему навстречу. Иной раз в качестве обережных текстов и заговоров выступают широко известный в народе апокриф "Сон Богородицы", молитвы из круга "На сон грядущий", канонические молитвы "Живый в помощи" (90-й псалом), "Да воскреснет Бог…".
Насколько популярными были эти тексты-обереги письменного происхождения, можно понять по такому примеру. Как известно, в XVIII в. государство особенно рьяно и жестоко насаждало религиозное единомыслие. Сурово преследовалось то, что, в согласии с рационалистической и просветительской парадигмой того времени, определялось как "суеверие" и "волшебство". В конце 1730-х гг. было заведено дело на Евдокима Карамшина, дворового человека полковника Ивана Казакова. У обвиняемого обнаружили несколько "писем" и "таблиц", то есть заговоров и астрологических предсказаний. Он не отпирался и на вопросы судей прямо отвечал, зачем ему понадобилось это переписывать: "…Он Евдоким ездит часто по дорогам… а боится разбойников и лихих людей…" Кроме того, по его словам, в деревнях, куда ему приходилось заезжать, случается немало порчи. Вот он, дескать, и попросил у казака Василия Иванова "какой молитвы". Тот "вышеозначенное письмо дал ему списать… и при том говорил и кто сие де сию молитву читает и того человека бог помилует молитвами архангела михаила от воров и разбойников и от лихих людей и от порчи…". Столь же просто Евдоким говорил и об имевшихся у него астрологических предсказаниях: он списал "Сказание о злых днях преподобному Ефрему" и получил "таблицу о несчастливых днях" "ни для чего иного только для знания по которой он Карамшин и исполнял и в те месяцы и числа как выше сего показано в дорогу и никуда не ездил признавая за истинну". Судя по всему, обвиняемый не воспринимал свои действия как что-то предосудительное. А с другой стороны, в те годы ездить по дорогам и впрямь было небезопасно, так что и определение по "таблицам" подходящих для поездок дней, и текст оберегающей "молитвы" – всё это даже для грамотного человека, каким был Евдоким Карамшин, становилось насущной потребностью.
Все такого рода заговорные тексты строятся по модели огораживания пространства. Выделенное, ограждённое пространство должно оберегаться сверхъестественными помощниками и святынями. Тогда оно станет безопасным для находящегося в нём человека. По модели выгораживания безопасного пространства вообще многое обустраивалось в народно-православной жизни. Иконы, часовни, пригородные монастыри оберегали границы поселения: образы Спаса, Богородицы, Николая Чудотворца, Михаила Архангела (иногда также – других святых) размещались на городовых башнях и воротах, часовни ставились при въезде в деревню, а монастыри обычно бывали крепостями.