Действительно, "первый встречный и поперечный" – выражение собственно русское, которое, по всей видимости, является соединением исходно французского оборота с другим собственно русским оборотом – "встречный и поперечный". Кстати, этот последний оборот звучал в русской речи, пожалуй, чаще. Происхождение устойчивого, формульного словосочетания про встречного-поперечного совершенно ясно: оно часто использовалось в ритмизованной заговорной речи и вообще в ситуациях, связанных с выходом человека на важное дело. Так, один из заговоров "при отправлении в путь" завершается словами: "…Так бы и встрешный меня злодей испугался, как грому боялся, ни в пиру, ни в беседе со мной не проклажался; аминь". Вообще-то в заговорах обычно подробно перечисляются те злые и опасные люди, от которых спасает заветное слово. Среди них, кроме всяких и разных колдунов и колдуний, баб-простоволосок и девок-черноголовок, поминаются также встречные да поперечные. В заговорах от разных болезней Богородица, Христос и святые "отговаривают" больного "от стрешника, от поперешника". Там может быть такая концовка: "…От девки-черноголовки, от стрешнаго и поперешняго! Во имя Отца и Сына и Св. Духа. Аминь". Там говорится: "От стрешнаго, поперешнаго, от лихого человека помилуй, Господи, рабу Божию…" В записанной в XIX в. народной драме "О храбром воине Анике и Смерти" главный герой, победив "дерзкого Морица", возгордился: "Вот я, Аника, храбрец и бодер, // Нет мне ни стрешников, ни поперешников // И ни спорников, непокорников…" Такое словоупотребление показывает, как выражение "стрешники-поперешники" становится метафорическим: это уже не те, кто действительно становится на пути героя, а те, кто мог бы ему противоречить.
У русских был мифологический персонажс приметным обозначением – "встречник". Во Владимирской губернии его представляли так: это "нечистый злой дух, который в виде как бы воздушной полосы мчится стрелой по проезжим дорогам за душой умирающего человека, особенно самоубийцы". Такой смертоносный дух передвигался именно "по проезжим дорогам", встречая на своем пути прохожих-проезжих и мерещась им в воздушных вихрях. Небезопасно было, значит, находиться даже на наезженных путях, можно было повстречать там этакое воплощение скорой смерти.
А ещё в различных местах славянского мира рассказывали о "стрешнике", который наносил травмы, и о "встрешном", который избивал пьяных и злых. В Поволжье говорили, что отправление в путь в день праздника Сретенья сулит гибель – человек тогда может встретиться со Смертью. Из демонических персонажей, которые своим наименованием указывали на пути-дороги как излюбленные места обитания, это ещё "путник" у западных украинцев. На Терском берегу Белого моря лешего могли называть "прохожим". А в русских заговорных текстах упоминаются также "царь дорожный" и "царица дорожная". В Гомельской и Могилёвской областях Белоруссии и в Брянской области России на перекрёстках дорог являлись "доброхожие" (иначе: богатыри, невидимые богатыри, невидимые люди, невидящие, невидимцы). Главная опасность при встрече с ними была в том, что люди могли им, невидимым, нечаянно осквернить дорогу, перейти путь. Свадьба же этих "доброхожих" размётывала всё на своём пути. Впрочем, эти персонажи могли явиться где угодно, да и мифологические мотивы быличек о них тоже весьма разнообразны. В современном фольклоре археологических экспедиций отмечены рассказы о "дорожницах" – женщинах в белом, которые бродят по дорогам и мерещатся тем, кто напился и в одиночку убрёл из лагеря.
И всё же специализированные демонические персонажи, связанные с дорогами самими своими наименованиями, у славян были довольно редки. И это при том, что именно на дороге, как известно, в изобилии встречалась всевозможная нечисть, пугая прохожих да проезжих, обманывая их и на них нападая. Может быть, это потому, что дорога и распутье вообще бывали самыми обычными, привычными, заурядными местами обитания различных мифологических персонажей. Вот столь очевидная особенность и не акцентировалась.
В одном из полесских заговоров, который произносился перед дорогой, говорилось: "Исус Христос дарогу перэйшоў" – и это явно воспринималось как благопожелание. Но такое действие в качестве благого определяется, безусловно, только лишь чрезвычайно высоким статусом Иисуса Христа для произносящего этот текст, а само действие не могло считаться добрым. Да и вообще этот мотив редок. Хотя, конечно, существуют и такие приметы: некоторые люди или звери, встречавшиеся человеку на пути или пересекавшие путь, означают удачу. У славян это, например, волк, собака, лисица. Ещё в некоторых случаях благоприятна встреча с похоронной процессией, с беременной женщиной, с молодым красивым человеком (это может быть как женщина, так и мужчина), с тем, кто несёт или везёт что-либо наполненное (баба с полными вёдрами и т. п.). В 2002 г. фольклорная экспедиция РГГУ в с. Тихманьга Каргопольского района Архангельской области записала от А. И. Русановой (1921 г. р.): местные рыбаки решили как-то, что если она, Русанова, им на пути встретится, то будет удача в ловле. Один, дескать, рассуждал: "Вот как Шура бы кажный день попадала (навстречу. – В. К.), ак я бы и рыбу ловил". И ещё: "А вот стрету попадёт – дак я всегда наловлю. А другие попадут дак – никогда ницево".
Г. Е. Верещагин писал о том, как удмурты Глазовского уезда Вятской губернии в начале XX в. приносили жертвы "богу лесов и ветров" Бытцым-Нюня (собственно, это удмуртский леший, вариант нюлесмурта). По его наблюдениям, когда хозяин выходит из дому и направляется к месту жертвоприношения, ему надо идти быстрым шагом, чтобы ни с кем не встретиться: он "особенно избегает при этом так называемых "поперечных" (пересекающих дорогу)". Если попадётся встречный, нужно сделать вид, что не замечаешь его, и пройти мимо молча. "Правила эти, считающиеся тоже важными, соблюдаются иными строго", – писал Верещагин. Г. К. Шкляев, комментируя это свидетельство, замечал: "Однако данный обычай, на наш взгляд, не относится к числу древних, а возник после того, как стало преследоваться исполнение языческих обрядов". Но ведь нет никаких данных о том, что этот обычай поздний. Напротив, это вполне типичный, распространённый у разных народов и в разные времена обычай, связанный со значимостью, сакральностью предстоящего дела, когда путь к месту совершается втайне и обставлен запретами на общение.
Нежелательность прохождения перед кем-либо была в народной культуре общеизвестна и глубоко укоренена. Русские Уржумского уезда Вятской губернии во второй половине XIX в. не советовали даже проскальзывать перед молящимся: "Впереди молящегося перед иконами не должно проходить – чтобы не изломать креста".
Интересно, что среди поверий и примет современных балетных артистов видное место занимают такие, что связаны с реальным или метафорическим пересечением пути. Нельзя пройти перед балетным танцором, который готовится выйти на сцену ("…Как чёрная кошка: нельзя, чтобы кто-нибудь прошёл"). Никому не позволено даже встать между танцором и сценой или зрительным залом. Артисты балета следят за тем, чтобы путь был удачным, причём путь понимается и как образ действия, уже приведший к успеху в прошлый раз. Возможно, эта выраженная символика пути имеет отношение к тому, что они очень следят за состоянием своих ног ("Ноги – это наш хлеб!"). Например, если во время репетиции, при растяжке на полу, кто-нибудь перешагнёт кому-либо через ногу, это считается серьёзным нарушением неписаных правил поведения.
Магические способы перекрытия пути
Среди прочих обрядов, обычаев, повседневных практик, которые в совокупности составляют дорожную традицию, можно выявить обряд "перерубания дороги".
Вот как бывало в Малмыжском уезде Вятской губернии: "Когда какой-либо из молодых парней думает жениться и едет в другую деревню "искать" невесту, то родные девушки, к которой едет жених, желая выдать за него свою родственницу, после въезда жениха в деревню, "перерубают" дорогу для того, чтобы парень не уехал, не засватав девушки". А в соседней с Вятским краем Нижегородчине "рубили дорогу" топором, чтобы, напротив, "испортить" свадьбу. Жители д. Конево Городецкого района именно с этим обычаем связывали такую частушку:
Возьму топор, пойду топну
Поперёк дороженьки,
Пойдёт миленький венчаться –
Конь подломит ноженьки.
Впрочем, в Павинском районе Костромской области "разрубали дорогу" для сватов – совершали символические действия на Великий четверг, сопровождая это заговором: "Не снег рублю, не землю рублю, // Огороды рублю, сватам дорогу расчищаю. // Ехали бы сваты, женихи богаты" и т. д.
В Костромской губернии, по свидетельству В. И. Смирнова, ещё в начале XX в. старинный обряд опахивания, проводившийся в случае эпидемии, дополнялся ритуальным способом изгнания болезни, который назывался "холеру рубить и выметать". Когда несли на кладбище покойника, умершего во время эпидемии, впереди похоронной процессии шла девушка и рубила топором дорогу, а бывшая позади всех вдова заметала метлой следы топора.
Этнограф А. Кережи в 1992 г. стал свидетелем удмуртского поминального обряда "йыр-пыр сётон" в д. Карамас-Пельга Киясовского района Удмуртии. После жертвоприношения жеребёнка участники поминального действа пошли из деревни в специальное место за кладбищем. Там зажгли костёр. В огонь, а также рядом с ним на снег, бросали те внутренности животного, которые не были съедены на поминальном пиру. Женщины при этом пели свадебную песню (покойный погиб молодым). О дальнейшем Кережи писал так: "Когда все пошли обратно с поляны, руководитель обряда шёл впереди, взяв в руки топор, и когда люди начали выходить на дорогу, он у каждого спрашивал имя и, повторяя имя человека, перед каждым проводил черту топором, как бы огораживая живых от мёртвых. Возвращаясь домой, нельзя было поворачиваться назад, иначе, как мне сказал, сам умрёшь. По возвращении домой, прежде чем войти в избу, старшие женщины, которые остались дома, под ноги каждого человека высыпали золу для очищения, чтобы мёртвые не вошли в избу вместе с живыми".
У закамских удмуртов было принято на похоронах при выносе покойника со двора очерчивать линию ворот железной лопатой или топором. Когда же удмурты справляли свадьбы, то, выехав за полевые ворота, стоявшие в конце деревенской улицы, они проводили металлическим предметом черту между столбами ворот, приговаривая, чтобы нечисть не следовала за свадебным поездом. Б. Г. Гаврилов, характеризуя старинную удмуртскую свадьбу, описывал это так: "Отъехавши немного по выезде из двора, старший дружка проводит черту ножичком поперёк дороги между свадебным поездом и провожающими".