– Кэтлин, это просто вздор. Чего ты собираешься добиться, оставаясь в Монтане? Это же полный абсурд. Зачем понадобилось обрывать все связи с Чикаго? Если собираешься таким способом вернуть меня обратно, то тебе это не удастся. Трюк не сработает.
Господи, есть ли предел его самоуверенности?
– Это не имеет никакого отношения к тебе лично. Но имеет большое значение для меня. Единственно, ради чего я позвонила, так это рассказать о своих планах и спросить, собираешься ли ты помочь мне с Хизер. И вижу, что зря потратила деньги.
– Да что, к дьяволу, происходит? Мне совершенно не нравится твой новый тон!
– А мне плевать, нравится тебе это или нет. У меня возникла проблема, и ты – ее составная часть. Либо помоги решить ее, либо держись от меня подальше, пока я сама занимаюсь ею.
На другом конце провода замолчали. На мгновение ей показалось, что он вообще положил трубку посреди спора. Наконец Гэри мягко произнес:
– Значит, теперь ты обзавелась коготками, Кэтлин? Быстро, однако.
– Может быть, ты и прав, – раздраженно ответила она, запустив пятерню в волосы. – Но мы обсуждаем не меня, а дочерей. Возможно, ты более проникнешься ситуацией, если я скажу, что Хизер решила не оставаться здесь, а переехать к тебе. Ты готов к подобному разговору, когда она позвонит?
– Черт возьми, Кэтлин, мы можем избежать всех этих сложностей и идиотизма, если ты начнешь наконец рассуждать здраво. Дай девочкам еще несколько лет жизни в Чикаго, а там они уже будут достаточно взрослыми, чтобы ты могла отправиться на все четыре стороны! Что тебя так приворожило в этой Монтане? Успела подцепить какого-нибудь ковбоя?
Тут она вскипела.
– Разговор окончен. Звони только в том случае, если действительно надумаешь обсудить проблемы, касающиеся наших детей.
Дрожащими пальцами Кэтлин нажала на рычаг.
Она немного постояла, пытаясь справиться с дрожью. Ее захлестнула волна противоречивых чувств: хотелось заплакать и одновременно засмеяться. Когда тишину нарушили пронзительные трели телефона, женщина даже подпрыгнула на месте, но не подняла трубку. После четырех звонков заработал автоответчик. Ее ничуть не удивило, когда в комнате зазвучал голос Гэри:
– Кэтлин, я знаю, что ты все еще здесь. Подними трубку. Ну? Кэтлин, мне надоел твой идиотизм!
Гэри помолчал, а она, словно загипнотизированная, стояла рядом с телефоном.
– Я же знаю, что ты рядом, Кэтлин.
Она не сдвинулась с места. Наконец Гэри прорычал невнятное проклятие, и телефон смолк.
У нее словно гора свалилась с плеч. Улыбка растянула губы, Кэтлин торжествующе засмеялась. Она только что порвала цепь, долгие годы сковывавшую ее порывы. Это было восхитительное чувство!
– Однако ты у нас крутая леди.
Кэтлин вздрогнула и обернулась. Джон прислонился к косяку двери, лукаво усмехаясь.
– Я услыхал телефон и прибежал, чтобы ответить. А тут ты явно наслаждаешься яростью своего бывшего.
– Так оно и есть.
Она расхохоталась, чувствуя себя глупо.
– Кажется, я выиграла свою первую схватку. По крайней мере я не молчала, а отстаивала свое мнение.
– Вот и умница. А победа идет тебе, ты просто сияешь. Мне кажется, ты потихоньку освобождаешься от лишнего груза, который навьючил на тебя Гэри.
– И ты абсолютно прав, – с вновь обретенной уверенностью заявила она и взглянула на часы. – Мне бы лучше переодеться, чтобы успеть помочь Мэтти в столовой.
– Можешь сегодня не волноваться насчет этого. Там, в конюшне, Олан. Он хочет поговорить с тобой.
– Ладно. – Кэтлин тут же подумала, что ей следует извиниться перед Оланом и Дженни за свой прошлый визит, когда она убежала, чуть не расплакавшись у них на глазах. – Я переоденусь и спущусь.
– Вы вовсе не обязаны ничего объяснять, Кэтлин, – мягко возражал Олан. – Дженни и я все понимаем.
– Спасибо. Но я себя неловко чувствую.
– И напрасно.
Они медленно шли по тропинке от конюшни в сторону сараев и искусственного пруда на другой стороне холма. Ранние сумерки добавили прохлады ветерку, так что Кэтлин обрадовалась, что надела джинсы и теплый свитер.
– Джон сказал, что вы сегодня пытались устроиться на работу в Боузмене, – неожиданно произнес Олан.
– Да, я обошла все, что только казалось приемлемым.
– И с каким результатом?
– Полное невезение. Разве что начать карьеру продавщицы гамбургеров. – Кэтлин невесело рассмеялась. – С моим полным отсутствием профессиональных навыков придется довольствоваться и этим.
– А что вы скажете, если я предложу вам работу? Кэтлин бросила на него подозрительный взгляд.
– Я нахожу это несколько странным.
– Не надо смотреть на меня так, словно я заговорщик и заодно с вашим братом. Он понятия не имеет, о чем мы будем беседовать. Я даже Коди не сказал, и Дженни тоже, а хотел сначала обсудить это с вами.
Она слегка расслабилась.
– Сможете выслушать меня без подозрений?
– Постараюсь. Я вовсе не собиралась никого ни в чем подозревать. Но сегодня меня столько раз ткнули носом в отсутствие профессиональных навыков... Мне даже в голову не приходит, чем именно я могу заинтересовать вас.
– Вы, Кэтлин, пока еще и сами не понимаете, сколько в вас всего скрыто.
Кэтлин нахмурилась, и они снова зашагали по тропке.
– Мы пойдем к пруду. Это мое любимое место.
Она шагала рядом с ним, гадая, какую работу Вашингтон-старший имел в виду. Олан очень осторожно подбирал слова, она его не торопила. Но умирала от любопытства.
– Несколько лет назад я собрался открыть музей западного искусства. Не только своих работ, но и других художников штата. Это мечта моей жены. Когда Сара умерла, я забросил проект. Во-первых, потому что это была ее мечта; во-вторых, у меня просто не было на это времени. И я не знал никого, кто мог бы заняться этим с той же страстью, с какой это делала Сара. – Он немного помолчал. – Пока не познакомился с вами.
Кэтлин остановилась и уставилась на него во все глаза.
– Вы шутите! Я же понятия не имею о том, как организовать музей или руководить им! У меня нет специального образования!
– Я ищу не специалиста с дипломом, а человека, который сумел бы вложить в это дело страсть и душу, чувствовал бы живопись так же, как сам автор. Этому нельзя научиться, Кэтлин. С этим надо родиться. У вас все это есть. Вы сердцем понимаете живопись. Совсем как моя Сара. И я абсолютно уверен, вы быстро обучитесь тому, что вам потребуется для успешной работы. Я беспокоюсь главным образом из-за того, хватит ли у вас смелости взяться за нее.
Кэтлин уставилась на гладкую поверхность пруда.
– Согласна с вами. Я и сама не знаю, хватит ли у меня смелости.
– Не стал бы и предлагать вам эту работу, если бы не верил в вас, Кэтлин. Я думаю, вам это вполне по силам. И убежден, что вы прекрасно справитесь с работой.
Кэтлин удивленно раскрыла глаза, гадая, почему она внушила Олану такое доверие. Разве он не видит, как слабость и страх постоянно терзают ее? Неужели не замечает в ней уйму недостатков?
На его губах засияла лукавая улыбка.
– Вы подумали, что я предлагаю работу из жалости? Я завтра улетаю в Нью-Йорк на несколько дней. А когда прилечу назад, то позвоню вам насчет ответа, ладно? А пока подумайте.
Она кивнула.
– О’кей, значит, увидимся через несколько дней.
Глава 6
Кэтлин еще никогда вжизни так много не размышляла на столь важные темы. Эти Вашингтоны словно сговорились не давать ей покоя. Сначала сынок задает одну загадку за другой, так что не знаешь, как себя вести. Теперь вот отец. Один сводит с ума поцелуями, другой бросает вызов интеллекту.
Кэтлин сидела на берегу, глядя на далекие горные пики. Все тихо и мирно. Она сидела и нежилась в этом спокойствии, пока ее мысли кружились вокруг все тех же проблем.
Музей Олана Вашингтона продолжал занимать ее мысли, дразня воображение. Но у нее нет практически никакого опыта. Зато Кэтлин видела на деле, как эффективно строится работа музея Уэйнрайтов. Так что не совсем она и невежественна в этом вопросе.
– Я прямо слышу, как крутятся колесики.
Она испуганно дернулась и увидела Коди, стоявшего прямо у нее за спиной. Кэтлин так ушла в свои мысли, что не услышала его шагов.
– Вы напугали меня! – упрекнула она его.
– Извините, но я не подкрадывался. Я шумел так, что меня за километр было слышно. О чем же вы так задумались?
– О жизни, – неопределенно сказала она. – А вы что здесь делаете?
– Ищу вас. Хочу предложить прокатиться со мной.
– Вы приглашаете меня прокатиться?
– Только не смотрите на меня с таким подозрением, – усмехнулся он, – я вовсе не собираюсь похищать вас. Со мной вы будете в полной безопасности.
Кэтлин искренне сомневалась в этом. Быть поблизости от этого мужчины само по себе опасность для нее. Она встала.
– А куда мы едем?
– Я хочу показать вам место, которое мама купила для музея.
Кэтлин нахмурилась:
– Олан сказал, что никому не говорил о своих планах насчет музея.
– Он мне и не говорил, – заверил ее Коди. – Но в тот день у нас на ранчо я сразу понял, что отец попросит вас взять на себя руководство музеем. Вы умеете описывать чувства, которые вызывает та или иная картина. От вас исходит внутренний свет, когда вы это делаете.
– Я еще не дала своего согласия, Коди, – предупредила она. – У меня ведь нет специального образования искусствоведа или менеджера.
– У моей мамы его тоже не было, Кэтлин, ей даже не удалось закончить школу. Она бросила учебу, когда тяжело заболела ее мать. А дома оставалось пятеро младших братьев и сестер.
Этот мужчина верил в нее. Кэтлин и сама поразилась, как много значила его поддержка. И в ту же секунду поняла, что это больше, чем просто поддержка. Медленная улыбка растянула его губы. Сердце Кэтлин возбужденно забилось, и она почувствовала, как земля уплывает из-под ног. Боже, ей и в своих-то чувствах трудно разобраться, а его для нее – тайна за семью печатями.
– Поедемте, – спокойно сказал Коди. – Я же не прошу вас принять решение прямо сейчас. Просто поедем со мной, чтобы посмотреть место будущего музея.
И она уже не колебалась. Со странным чувством обреченности Кэтлин призналась себе, что позови он – и она пойдет за этим мужчиной хоть на край света.
Коди свернул с шоссе, ведущего в Вулф-Крик, на проселочную дорогу. Он старательно объезжал самые глубокие колдобины на дороге. Но и от маленьких машину бросало из стороны в сторону. Кэтлин вцепилась в подлокотник сиденья, пытаясь удержаться на месте.
– Первое, что потребуется, это выровнять дорогу и насыпать гравий, – ухмыльнулся Коди.
Дорога проходила через небольшую сосновую рощу, из-за деревьев в салоне стало совершенно темно.
Когда они наконец выехали из рощи, Кэтлин не смогла удержать восхищенного вздоха. Она замерла при виде такого великолепного зрелища. Прямо перед ней лучи заходящего солнца мягко освещали прекрасный двухэтажный дом, построенный в колониальном стиле.
Он величественно возвышался на невысоком холме на фоне голубых и серых пиков гор.
Коди проехал к главному входу и остановил машину.
– Это фантастика! – выдохнула Кэтлин, обведя глазами шесть колонн, поддерживавших всю длину галереи второго этажа.
– Подождите, пока не увидите все внутри, – сказал Коди, подходя к широкой двустворчатой двери с ключом в руках. Он открыл ее и щелкнул выключателем.
Кэтлин шагнула в высоченный холл и затаила дыхание. Прямо над головой висела огромная люстра, сверкавшая тысячью маленьких капелек-бриллиантов. Слева поднималась вверх витая лестница, ведущая на балкон второго этажа.
– Как видите, мы так и не довели ремонт до конца. Я появлялся здесь время от времени, чтобы поработать, но дел здесь еще невпроворот.
– Как умерла ваша мать? – неожиданно спросила Кэтлин.
– Погибла в автокатастрофе. – Коди закрыл дверь.
– И как давно это случилось?
– В декабре исполнится четыре года. – Он хотел отойти, но почувствовал ее ладонь на своем локте. Казалось, прикосновение пронзило его до самого сердца. Коди посмотрел Кэтлин в глаза и почувствовал, что мир вокруг них перестал существовать. – Давайте осмотрим все остальное, – сказал он внезапно осипшим голосом.
Кэтлин хотела убрать ладонь, когда вдруг его пальцы сжали ее. Он повел Кэтлин через широкие двери в виде арки направо, туда, где располагалась, по всей видимости, гостиная, и снова щелкнул выключателем, прогоняя сгустившиеся сумерки.
Длинная вместительная комната была в том же состоянии, что и холл. Высокие окна выходили на передний двор, а кирпичный камин украшал одну из стен.
Коди двинулся дальше.
– А это – огромная кухня. Как вы можете заметить, мы здесь уже многое сделали.
– Почему вы не завершили ремонт в память о матери?
– Я, собственно, так и планировал. Отец тяжело переживал ее смерть. В день похорон он просто закрыл мастерскую и не открывал почти два года. Просто прекратил рисовать.
– Как грустно, – пробормотала Кэтлин.
– Мама собрала самые лучшие картины дома. Это те, с которыми она не захотела расстаться. Отец подтрунивал над ней, говоря, что скоро мы начнем голодать, потому что она никак не решится продать их. А мама отвечала, что он достаточно успел заработать и мы безбедно можем и дальше жить на проценты. Домашняя галерея всегда была открыта для гостей дома. Мама бродила с ними между картин, выбирала пару пейзажей и рассказывала о них. Даже затрудняюсь сказать, сколько раз я видел, как люди стояли и слушали ее затаив дыхание. Мама умела оживить воображение своих слушателей.
Коди внимательно посмотрел на Кэтлин:
– Я не верил, что кто-нибудь еще способен на такое, пока не услышал, как вы описывали свое восприятие картин о боевых подвигах Кастера. Это два пейзажа из личной коллекции матери, две ее любимые картины. Если бы вы тогда так не смутились, то заметили бы на лице отца восторг и восхищение. Да и на моем тоже.
Кэтлин потупила глаза, но он успел заметить блеснувшие в них слезы. Коди захотелось обнять женщину и утешить не только ее, но и себя. Он и сам не понимал, отчего вдруг у него возникла такая жажда, но так случилось при первой же встрече с этой женщиной. Ему никогда не приходилось переживать ничего подобного. С желанием все было просто – он умел с ним справляться. А вот чувство к Кэтлин было гораздо сложнее. И становилось опасным.
Коди выпустил ее ладонь и мгновенно пожалел о сделанном. Он знал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Чтобы справиться с нахлынувшим желанием снова сжать ее ладонь, Коди засунул руки поглубже в карманы своих джинсов.
Кэтлин подняла на него глаза, в которых уже высохли слезы.
– Олан так и не сумел пересилить себя, чтобы закончить здесь все, – мягко сказала она.
– Насколько я знаю, он больше так и не переступал этого порога с тех пор, как мама умерла. Но я знал, что однажды он снова захочет довести до конца то, что она задумала. Олан явно был счастлив, когда понял, что теперь знает, кому можно доверить эту задачу. Кэтлин отвернулась и прошла к окну.
– А почему не Дженни? Разве отец не может доверить это ей?
– Он встретил Дженни около года назад, и я уверен, что полюбил ее. Но она полная противоположность моей матери. Не потому, что на целое поколение моложе и происходит из очень состоятельной семьи. Дженни восхищается всем, что творит мой отец, но совершенно не понимает живописи. Я не осуждаю ее, она чудесная женщина и много значит для отца, но думаю, он сознательно выбрал кого-то совершенно непохожего на маму. – Коди пожал плечами. – Но это лишь догадки. Может быть, я и не прав. Но точно знаю, что Дженни спокойно прожила бы без живописи и искусства, не то что мама. Или вы.
Кэтлин вздохнула и снова повернулась к окну. Наступила ночь, и Коди видел ее отражение в оконном стекле так же четко, как в зеркале. И в этом отражении легко читались нерешительность и неуверенность.
– Боюсь, что вы и Олан слишком многого ожидаете от меня. Что, если мы всерьез займемся всем этим, и тут выяснится, что я не в состоянии справиться?
– Я помогу вам, – тут же предложил Коди, поражаясь самому себе. Уж не сошел ли он с ума? Ведь только что сделан шаг по пути, который может погубить его.
Кэтлин покачала головой:
– Вы не поняли. Что, если я не смогу? Вдруг посреди всех этих работ и затрат выяснится, что у меня вовсе нет того инстинктивного понимания, которое вы во мне подозреваете? Что, если я совсем не похожа в этом на вашу мать?
– Я рассказал вам о маме вовсе не для того, чтобы вынудить принять решение. Я просто хотел, чтобы вы поняли, как возник этот проект. И мой отец больше никому не делал подобного предложения. Очевидно, он увидел в вас нечто особенное и доверился вам. И я с ним согласен.
– Но вдруг вы оба ошиблись? – прошептала она.
– Вы боитесь не справиться, Кэтлин, или попытаться?
– Не знаю, – честно призналась она. Он улыбнулся:
– Страх вполне понятный. Я помогу, чем смогу.
Кэтлин пристально посмотрела на него, пытаясь догадаться, что стоит за этими словами. Она нерешительно коснулась его предплечья. Ее пальцы нежно погладили мускулы, словно проверяли их силу. У него даже кожа запылала, а дыхание стало вдруг невыносимо тяжелым.
Он шагнул к ней, осторожно обнял ее за талию. Свитер был грубоватым на ощупь, и Коди так и подмывало приподнять его и прикоснуться к шелковистой коже под ним. Коди поднял руку и нежно коснулся стройной шеи. Под пальцами бешено запульсировала маленькая жилка. Кэтлин легонько вдохнула воздух ртом, и мужчину словно магнитом потянуло к этим приоткрытым губам. Он ласково обвел большим пальцем контуры полной нижней губы. Кэтлин запрокинула голову и закрыла глаза.
Это молчаливое приглашение пронзило его сердце. Он слегка передвинул руку на маленькие ягодицы и прижал Кэтлин к себе так, что ее тело слилось с ним. Правда, ему очень мешал толстый свитер. Он хотел бы, чтобы его тело чувствовало ее обнаженную кожу.
Коди склонился над ней, ласково касаясь губ кончиком языка. Он только дразнил, но не овладевал этим сладким ртом. Когда Коди поднял голову, Кэтлин медленно открыла глаза. Он не отрывал взгляда от этой потрясающей полуночной синевы. Где-то внутри ее глаз мерцало разбуженное желание, зажигая ответный огонь в его венах.
– Коди...
В еле слышном шепоте Кэтлин было все: и мольба, и просьба, и обещание. Ее руки скользнули вверх по его плечам, пока не добрались до волос. Слегка нажав ему на затылок, Кэтлин заставила его вновь наклониться, и сама приподнялась для удобства на цыпочки.
Этот отклик был мгновенным и потряс его самого. Ему никогда еще не приходилось переживать ничего подобного. Он впился в ее губы, голодный и ищущий ответа на невысказанные вопросы. Коди застонал от восторга, когда Кэтлин приоткрыла губы, и отдался поцелую, смакуя ее дар и вожделея большего.
Время словно остановилось – или, наоборот, устремилось в будущее?.. Горы могли рассыпаться в пыль у их ног, они бы этого просто не заметили. Всем его вниманием завладела эта женщина и ее столь необузданный, страстный взрыв, угрожавший полностью подчинить его себе. Остались только он и она, мужчина и женщина, стремительно приближавшиеся к неизбежному.