- Конечно. - Я порылась в сумке, там у меня обычно валялись визитки. Я нашла одну и протянула ей. - Только рабочий телефон зачеркни, а так - все правильно.
- А рабочий - что?
- А я… уволилась… неделю назад.
- Понятно. С вещами справишься?
- Конечно, спасибо тебе за все. Созвонимся!
Я постаралась ухватить все сумки одной рукой, другой крепко держала Варю, еле стоящую на ногах. Ольга выключила зажигание.
- Погоди-ка, давай сюда половину.
Дома я сразу уложила Варю на диван и стала раздевать. Она послушно протягивала мне поочередно ноги, пока я стягивала с нее брючки и колготки, смотрела на меня и молча вздыхала.
- Ну и что ты сопишь?
- Какая тетя… неприятная…
- Почему, Варюша? Она мне совершенно бесплатно помогла. Я же ее в первый раз в жизни вижу.
- А я не в первый!..
- Варюша, это как же?
Варька вздохнула.
- Да это я из вредности говорю. Просто она мне не понравилась.
- И чем же?
- Она… другое думала, когда говорила с тобой в машине.
- Ну а что, другое-то?
- Я не поняла… Просто она…
Что-то такое Варя пыталась сформулировать, но не смогла.
Когда она уснула, я посмотрела на часы. Полдвенадцатого. Врачу звонить, конечно, поздно. И тут раздался звонок.
- Лена? Это Ольга. Ты как себя чувствуешь?
- Ольга? Да, спасибо… Лучше… Я уже забыла…
- Ты позвони завтра моей бывшей подруге, хорошо?
- Конечно.
- А дочка как?
- Спит.
- Ну и ты ложись. Спокойной ночи. Не плачь больше о своем… Как его звали-то, храпуна?
Я засмеялась:
- Александр Виноградов.
- Ну вот и не плачь о нем. Будут у тебя еще и Виноградовы и не-Виноградовы…
Я посмотрела потом визитку: "Ольга Соколовская, сеть косметических салонов Арт-Вижн. Генеральный директор". Да, что-то в этом роде я и предполагала. Очень приятно познакомиться. Елена Воскобойникова. Бывшая сотрудница ТАССа. Бывшая гражданско-гостевая жена Александра Виноградова.
Глава 7
Через пару дней у Вари температура прошла без следа. Эти пару дней я просидела около нее, давая ей по ложечке пить. Я не могла понять, что с ней такое было, подумала - наверно, побороли грипп. Хотя, если верить моей маме, - у меня в детстве могла взметнуться температура от перевозбуждения и от сильного расстройства. У Вари это бывало несколько раз, когда я ее очень сильно ругала и шпыняла, а однажды даже оттаскала за уши и волосы. Было не очень больно - я соображала, что делаю, но очень обидно. И после этого у нее тоже была температура. Врачи теперь всегда говорят - "грипп", и делай - не делай прививки - бесполезно. Сейчас в Европе живет сто тридцать два различных штамма гриппа - можешь болеть весь год без перерыва.
Но в этот раз я ее не ругала и не шпыняла. Вот разве что она вместе со мной плакала… Неужели от этого может у ребенка подняться температура? Вот сказать Виноградову, просто так, для общего образования, так он ни за что не поверит, еще и упрекнет, что я использую Варю для укатки его в асфальт так надоевших ему отношений…
Пытаться выяснять, что было с ребенком, когда он уже выздоровел, - почти бесполезно. Варя казалась вполне здоровой. А вот я… Редкий случай, когда я решила начать с себя. Мне было все хуже и хуже.
С некоторым сомнением я позвонила подруге Ольги, бывшей, как она все подчеркивала. Бывшая подруга Наталья Леонидовна поговорила со мной очень хорошо и пригласила меня не домой, а в итальянский медицинский центр. Мне было ужасно неудобно, но пришлось-таки спросить, сколько стоит ее консультация в центре.
- Разберемся, - ответила Наталья Леонидовна дружелюбно.
На всякий случай я взяла с собой сто долларов, очень надеясь хотя бы половину принести обратно. Если не придется делать томографию, кардиограмму…
Идти мне было очень страшно. Самое лучшее, что у меня могли обнаружить, - это вялотекущую депрессию или ранний климакс. Меня больше всего страшили внезапно начинающиеся головные боли и приступы дурноты. Это могло говорить о чем угодно. Может, у меня что-то с внутричерепным давлением, а может, и что-то страшное… Но я должна, я обязана дорастить Варьку хотя бы до института, значит, лет десять я должна еще жить - в любом состоянии! Но лучше - в здоровом. Я же должна не лежать рядом с ней, а растить ее…
По дороге в медицинский центр мне, как нарочно, встречались тяжелобольные люди - с забинтованным глазом, в инвалидной коляске…
- Руки-ноги целы, кусаешь своими зубами, смотришь двумя глазами - так что тебе еще надо? - грозно вопрошала меня покойная бабушка, мамина мама.
Мне всегда казалось, что этого для счастья мало. Но в. тот день, пока я ехала на консультацию, я мысленно пообещала: "Господи, если у меня что-то не очень страшное, я больше из-за Виноградова плакать и стенать не буду! А если страшное - то какой уж тут Виноградов…"
Наталья Леонидовна оказалась удивительно похожа на Ольгу - тоже стройная, высокая, с прекрасной осанкой, уверенным взглядом. Они обе походили на бывших балерин. Или на роскошных, благополучно завершивших свою карьеру проституток… Что-то такое во взгляде… Другое…
Мы поговорили про мои головные боли, про нерегулярность интимной жизни, про мои нервные срывы и чрезмерную привязанность ко мне дочки Вари. Наталья Леонидовна, как положено, постучала меня по коленке и попросила последить за ее инструментом - направо, налево и по кругу.
- Спите без снотворных?
- Без. Могу проснуться под утро, если есть мысли, которые будят…
- Лучше, когда будит кто-то любящий… - Наталья Леонидовна посмотрела мне в глаза. - Приступы тоски? Страха? Ощущение, что вы никому не нужны, что жизнь бесполезна? Знакомо?
- Да нет… у меня же Варя. Я ей пока очень нужна.
- Конечно. А когда, как вы говорите, вы срываетесь, это в чем выражается? Вы ругаетесь, деретесь? Хватаетесь за нож?
- Да что вы… Ну, ругаюсь, да. Дочку ругаю. У меня есть несколько плохих слов. Лексикон за годы почти не расширяется, но и без них не удается…
- Сильно бьете ее?
- Нет… Конечно нет… Я могу раз в год напасть на нее, потом сама переживаю…
Я подумала, как полезно каждому родителю хотя бы иногда отвечать на такие вопросы. А вот хотя бы раз в год. Напал на ребенка - пожалуйста, иди и расскажи об этом, например, врачу или участковому милиционеру. А лучше - собственной маме - честно и в подробностях. Не труся, что она нападет на тебя в ответ…
- Следы побоев остаются?
- Да ну какие побои… следы…
Она молча смотрела на меня и ждала ответа.
- Нет, не остаются.
- А вы потом очень переживаете, да? И как правило, эти срывы бывают, когда у вас нелады с вашим другом, правильно?
- Правильно. Но при чем тут дурнота? Нелады у меня с ним много лет. Мы то расстаемся, то опять… Вернее, он со мной то расстается, то возвращается…
- Ну а вы? Зачем принимаете?
- Любовь. Наверное… Больше не приму…
- Нет? - Наталья Леонидовна опять посмотрела мне в глаза взглядом врача. Причем вовсе не невропатолога, а самого настоящего психиатра, привыкшего к разного рода скрытым шизофреникам и маньякам. - Сколько лет Ромео-то?
- Сорок пять. Он… испортился… изнутри… но это не имеет отношения…
- А может, имеет? Может быть, вы из-за него так переживаете?
- Не знаю, не думаю… мне кажется… мне не хочется в это верить, но я боюсь, у меня что-то… с кровообращением…
- Ох, как я люблю диагнозы своих пациентов! - Наталья Леонидовна рассмеялась и крепко сжала мое плечо. Ее рука была сильная, даже сильнее, чем я могла предположить. Она некоторое время не отпускала меня. - Расслабиться не можешь, смотри, как стальная вся… Так… - Она отошла от меня и опять села напротив. - Давление обычно низкое?
- Низкое.
Вот откуда в кабинете этот сильный, свежий запах жимолости. Это ее духи. Запах остался около меня и отвлекал от ее слов. Простой, прозрачный, откровенный аромат белого цветка.
- Хорошо… - Она стала искать что-то по компьютеру. - Смо-отрим… Давай мы сделаем тебе компьютерный анализ твоей хорошенькой головки, чтобы ты убедилась… что у тебя… все в порядке…
Тут уже рассмеялась я:
- Это у меня хорошенькая головка?
- А ты что, думаешь, оттого, что какой-то старый, мерзкий козел… ничего, что я так о нем?…старый, похотливый козел перестал тебя на время… - Наталья Леонидовна сосредоточенно щелкала мышью, - посещать… у тебя стала менее симпатичной мордашка… и все остальное? Ты - такая же… хорошенькая, несчастная, привязанная одним местом… и… так вот, нашла… и дочкой, и еще… чем?
- Дачей, тюльпанами, машинами и обещанной совместной жизнью в элитной новостройке! - отрапортовала я.
Я очень люблю врачей, мужчин больше, но женщин тоже. Тем более, что Наталья Леонидовна скорее напоминала мне красивого породистого юношу, чем такую же женщину, как я. Я уверена, что в сумочке у нее никогда не валяются колпачки от помад вперемешку с трубочками тампаксов и леденцами от укачивания. И когда это она перешла со мной на "ты"?
- Так, вот смотри. Послезавтра можешь, или лучше, чтобы я сама тебе сделала… тогда восемнадцатого. Сможешь? В одиннадцать.
- Да, смогу. Конечно. Я запишу… - Я полезла в сумочку, у меня по старой журналистской привычке всегда валялся блокнот, куда я записывала встречи, поездки, телефоны, темы.
Я стала листать блокнот - да, давно я уже ничего не записывала. Что-то остановило мой взгляд, но я не успела сосредоточиться - заиграл мой телефон, звонила Варя, сидевшая одна дома.
- Мам, я спущусь на четвертый этаж к Ксюше, можно?
- Ой, дочка, наверно, не надо… а что вы хотите делать?
- Фильм смотреть…
- Какой?
- Продолжение "Русалочки"…
- Дочка… ну какое же может быть продолжение у "Русалочки", если она превратилась в морскую пену… от несчастной любви, а? Ну сама подумай…
- Мам, там в главной роли - Барби…
На этот убийственный аргумент я ничего не могла сказать своей любимой дочке. Теперь я точно знала, какое это продолжение. Я повздыхала и разрешила, слабо надеясь, что ей станет скучно.
Наталья Леонидовна смотрела на меня с непонятным мне удовольствием.
Когда я выключила телефон, она улыбнулась:
- Как это хорошо… - но что было хорошего в моих словах или еще в чем-то, она не сказала.
- Сколько я вам должна? - Я очень надеялась, что мне хватит денег. Я провела у нее в кабинете не меньше сорока минут.
- Сколько, сколько… - Она посмотрела в окно.
Окна центра выходили на старый Арбат. Прямо напротив ее кабинета на старом особняке висел плакат с голым мускулистым торсом мулата. Поперек его блестящего живота шли рваные, как будто кровоточащие буквы "рано…". Я подумала - надо не забыть посмотреть, когда я выйду на улицу, что же ему рано, этому мулату.
Я держала в руках кошелек, а Наталья Леонидовна несколько секунд с улыбкой смотрела на меня и молчала. Потом махнула рукой:
- Да ни сколько! Я же не записывала вас!
- Но…
- Пойдем… провожу…
По дороге домой я достала блокнот, записала, что мулату было рано забирать вклад из "Омега-банка". И опять. Пролистывая страницы, я зацепилась за что-то взглядом…
Я убрала блокнот обратно в сумку. Проехала пару остановок в метро, и мне стало горячо в затылке. Я быстро достала блокнот…
Так. Где же это… Да, вот. "1-й"… Так я обычно хотя бы на одном календарике обозначаю первый день лунного цикла. Уже много лет. Сначала старалась не забеременеть, потом старалась забеременеть Варькой - "очень удачно посчитала!", как в минуты ярости выкрикивает до сих пор Виноградов. Выкрикивал… надо привыкать к прошедшему времени. Потом снова старалась не забеременеть, уже после Варьки. А потом - снова забеременеть. И все считала опасные и безопасные дни, по-иному - благоприятные и неблагоприятные для зачатия моих детей.
"1-й" день был шестого января. Да, мы как раз поссорились. Он ни с того ни с сего страшно заорал на меня в ответ на какой-то самый простой вопрос. И потом терпеливо ждал, пока я собираюсь, заранее приготовив "алименты" - деньги на январь. И я уехала с дачи.
Все правильно. Все было вовремя. Или даже чуть раньше. Я просто зафиксировала - вот, опять не получилось. Да, но после этого ничего не было. Точнее, было, но… ну, одним словом - не было, не было. И все время горячо в голове. Ну точно - ранний климакс. В тридцать восемь лет. Ну и ладно. Вот поэтому в голове горячо - это приливы! Ну и пусть. Подумаешь, это ведь приятнее, чем опухоль в голове - а именно такое грезится мне в ночных кошмарах… А что, мало женщин сгорело за два-три года (а то и месяца), доведенных любимыми до абсурда мужьями. Так что уж пусть лучше климакс. Лишь бы только усы не стали расти…
Придя домой, я застала Варьку в только что высохших слезах.
- Глупый фильм! Я не стала досматривать!
- Ну я же тебе говорила!..
- А ты опять плакала? - Это моя дочь спрашивает меня. Мне-то приятно, что она доросла уже до этого. Но хорошо ли ей, что я плачу и плачу?
- Нет.
- Не ври мне, - произнесла Варька моим голосом и моим тоном. - Не надо из-за него плакать.
Я обняла ее:
- Ты правда так думаешь? И ты не будешь плакать?
- Не-а… Он знаешь что меня спросил в последний раз, когда звонил?
- Что?
Варька отвернулась:
- А он не звонил.
Моя дочка Варя очень оригинальная и умнейшая девочка с разорванной душой. Права моя мама. Волоку ее с собой в мутное болото наших сомнительных страстей.
Вечером неожиданно позвонил Женя Локтев:
- Вы еще не ужинали?
- Нет, мы, обычно часов в девять. Под какой-нибудь душещипательный фильм на российском канале…
- М-да… искусство - лучший соус… надо бы в театре столики поставить…
- И телевизоры…
Женька засмеялся:
- Ага, и нам на сцене веселее будет… Ну хорошо, приходите в ресторан! Я вас жду. Придете? Варя как?
- Придем, спасибо, Жень. Через часик, хорошо?
Мы быстро собрались. Я полезла в аптечку за пачкой одноразовых платочков и нашатырем. Мне на глаза попалась полосочка-тест. Весь этот год, не дожидаясь начала лунного цикла, я каждый месяц делала тесты - не получилось ли на этот раз.
Я пошла в ванную, взяла специально отведенную для этого баночку и сделала тест. А потом стояла и смотрела, как на полоске проступают две тонкие красные линии. Вверху и внизу - как обычно. И потом еще третья, рядом с нижней.
Я сняла очки, приблизила полоску к глазам. Посмотрела на свет, повернула и так и эдак. Посмотрела на упаковку - "годен до апреля 2006 года". Я пошла и поискала в аптечке - нет ли еще одной в запасе. Нашла и снова сделала тест. Проступили все три линии. Я села на край стиральной машины и посмотрела на себя в зеркало.
Ясно. Теперь все ясно. То-то я сегодня утром выбросила новую зубную пасту - решила, что она испорченная. А вчера - только что открытую банку растворимого кофе "Нескафе голд". У него был отвратительный вкус, как будто в него подмешали толченых тараканов, отравленных дихлофосом… И крем, мой обычный крем "Нивея" с витамином С показался мне испорченным - пахнул то ли тухлой тиной, то ли скисшими щами - как понюхать… Я намазалась им, а потом долго терла лицо и глаза мылом, любимым медовым мылом "Дав", которое вчера пахло больничным туалетом… Я засмеялась…
Варька заглянула в ванную:
- Мам, ты плачешь?
- Нет, дочунь, смеюсь.
- Правда? - Варька искренне обрадовалась и разулыбалась.
Я расцеловала ее в обе тугие щечки:
- Улыбочка моя!.. - Надо же, ребенок растет, а улыбка его, которую ты первый раз увидела, когда малышу было две недели, улыбка остается прежней.
Варька тоже меня с удовольствием поцеловала и спросила:
- Это кто звонил?
- Женя. Собирайся в ресторан. Хочешь к нему?
- Конечно! Он - классный.
- Варь, а по-другому это сказать нельзя?
- Можно… прикольный.
- Варя…
- А разве это ругательство?
- Нет, конечно. Но… как бы тебе сказать… можно вообще обходиться тридцатью словами, и тогда человечество забудет все свои слова и будет объясняться так: "Дай!", "На!", "Стой!", "Класс!", "Убей!", "Супер!".
- А как сказать? Улетный, да?
Я покачала головой:
- Скажи еще "атасный".
- А как, мам?
- Варь, ну что, я зря тебе книжки с полутора лет читаю? Как принц о Золушке говорит, что она "улетная", что ли? Или "суперская"?
- Нет, он устаревшими словами говорит. Прелестная…
Я засмеялась.
- Лучше бы ты сказала, что Женька прелестный. Скажи ему, он будет рад.
Мы красиво оделись - в модные рваные брюки и топики с художественными заплатами, зализали волосы, тоже по-модному - на одну сторону лба - и отправились ужинать в ресторан.
Женька ждал нас уже за столиком. Перед ним стояла крохотная чашечка с кофе и лежала толстенная рукопись, наверняка сценарий нового фильма, на который его хотят уговорить. Еще бы. Женькино участие в фильме - почти что залог успеха.
- Ну что, подружки мои, очень голодные или средне?
Я посмотрела на Варьку.
- Мне картошку… - скромно попросила та.
- С макаронами, да? Если бы ты знал, сколько денег идет на питание, а ребенок больше всего любит булку с маслом, даже лучше с маргарином, и картошку с вермишелью.
- Я - тоже! - улыбнулся Женька. - Я понял. Знаю, что вам предложить… Кстати, Варенька, хочешь опять пройтись посмотреть все наши чудеса? Там еще кое-что, вернее, кое-кто прибавился, во-от с такими ушами… - Женька оттопырил руками уши и сделал смешную рожу.
Варька отправилась на экскурсию с тем же рябым официантом Колей, они уже поздоровались, как добрые знакомые. А Женька облокотился о стол, положил подбородок на сложенные ладони и посмотрел на меня.
- Ты что-то какая-то… сегодня…
- Какая?
- М-м-м… не пойму… Вроде и не очень счастливая, а вроде… счастливая…
- Точно. Совершенно точно. Как ты это понял?
- Не знаю. - Он вздохнул. - Есть люди, которых я чувствую. Я тебя сразу почувствовал, когда ты первый раз пришла о статье говорить. Ну, - он взял меня за руку, - что с тобой? Скажешь?
- Да. Тебе… первой.
Он очень-очень внимательно посмотрел мне в глаза:
- Мне приятно.
- Жень, я беременна.
- Что ты говоришь! Ты рада?
- Да. Если одним словом, то - рада.
- А кто - он? Этот, - он кивнул в сторону столика, за которым тогда видел Виноградова, - родственник?
- М-м-м… да в том-то и дело… что никого, кроме него, уже много лет не было… но и его сейчас… почти не было.
- А может… - Женька округлил глаза, - это от нашего с тобой разговора… так вот задуло… фью-ю-ть… Ой. - Он откинулся на спинку стула. - Хорошо… я завидую. Честно. Ты что-то уже чувствуешь, да, такое необычное?
- Ага. От всего тошнит.
- И от меня?
- От тебя - нет.
- А он - рад?
- Он с другой. Я не знаю, как ему сказать.
Женя поднес к моему рту крохотную тарталетку с винной ягодой.
- От этого не стошнит?
- Вообще-то с Варей меня от всего тошнило, но так ни разу и не вытошнило. Приятного аппетита.