Глава 8
- Лена?
Я, как ни странно, рада была слышать Ольгу. Мне оказалось проще что-то рассказать ей, чем Нельке или маме. Им мне было уже просто стыдно говорить о Виноградове и нашем очередном "разводе". Кроме меня никто не верил, что это - конец. А Ольга сама спросила о главном:
- Ты сказала своему другу о беременности?
- Сказала.
- Слышу по твоему голосу, что ничего хорошего он не ответил? И ты переживаешь, да?
- Знаешь, странно, мне хоть кол на голове теши… Я с утра сегодня зарядку делала, смотрела на себя в зеркало, и у меня пронеслась мысль - вот настанет весна… я надену шелковое синее платье, которое он любит, живот еще будет не так виден… Наверно, у меня совсем нет гордости… Или я однолюбка.
- Или это одно и то же, - засмеялась Ольга. - У меня встреча в час, а до этого я свободна. Хочешь, я к тебе подъеду? Можем вместе где-нибудь позавтракать…
- Спасибо… но… Во-первых, меня мутит с утра, лучше уж пообедать…
- Хорошо, - быстро отозвалась Ольга. - Давай я тебе позвоню после встречи. А ты, кстати, знаешь французский язык? У меня встреча с французским дизайнером. Хочу два салона переделать, если денег хватит - то и три. Будет переводчик, но такой мямля…
- Знаю, но уже забываю. Я им не пользуюсь. И потом, я хотела сегодня устраиваться на работу. Вот сейчас как раз сижу и думаю - звонить или так идти…
- А… прости, куда ты хочешь идти?
- На свою старую работу. Я же просто по глупости ушла. И начальник меня сто лет знает и любит.
- Если любит… Тогда лучше, наверно, прийти. Это, конечно, не деловой совет. Но по-человечески - лучше так.
- И я об этом думаю.
- Хорошо. Давай я подъеду, заодно подвезу тебя к ТАССу. Мне почти в ту сторону. А ты мне нальешь кофе, а то я рано утром выпила минералки и теперь засыпаю без кофе.
- Ну… хорошо…
Ничего особенно хорошего в такой настойчивости я не видела. Но отказывать я совершенно не умею. Я не умею прогонять. Я умею прощать и смиряться и в новой ситуации находить хорошие моменты. Звучит красиво и по-христиански. Но это совершенно неприменимо к реальной жизни. Мне часто стыдно за свою бесхребетность - а как иначе на современном языке можно назвать всепрощение и смирение? Кстати, смиренно снося тычки любимых и незнакомых людей, ни царицей, ни, на худой конец, царской женой не станешь.
Ну вот что мне сейчас эта Ольга? Но если я говорю "нет", а человек говорит "да", то второе "нет" у меня уже не рождается. Так, наверно, мы и прожили с Виноградовым. Куда ни плюнь - утыкаешься в его порочную нагловатую физиономию.
Когда-то он был просто красавец. Но с годами - точно, как на портрете Дориана Грея, все невоздержанности и грехи исказили его милые моему сердцу черты. Он становится похожим, это очень заметно на фотографиях, на старого сатира, со страшной улыбкой и мертвыми, мрачными глазами. Со мной же произошло то, о чем я в юности читала и слышала с удивлением: а я сквозь мешки, морщины и следы порока вижу чистое, хорошее лицо молодого аспиранта, сочинявшего мне то выспренние, то остроумные стихи.
Ольга приехала очень скоро - на самом деле я ведь даже не спросила, где она живет. Она была еще красивее, чем в первый раз. Подтянутая, стройная, чистейшая кожа - можно рекламировать кремы по телевизору. Похожа на девушек, которые нагло говорят, что им сорок, а они выглядят на тридцать с хвостиком, потому что пользуются дорогой косметикой. Хотя на самом деле им - двадцать.
- Ты прекрасно выглядишь, - не удержалась я, хотя знаю цену женских комплиментов.
Ольга неожиданно обрадовалась - похоже было, что она поверила мне.
- Правда? Если бы ты меня видела полгода назад… У меня были всякие личные проблемы… я ходила черная. Поверишь - все без подтяжек. Куда-то ушли - не без моей помощи, конечно, морщинки вот здесь, - она провела пальцем под глазами и около губ. - А у тебя вот здесь новая морщинка, в тот раз ее не было, плакала эти дни, да? - Теперь она провела пальцем, очень аккуратно, по моему виску. И тут же отняла руку. - У меня есть с собой, я как раз заезжала в салон, смотри…
Ольга достала из сумки маленькие пакетики, тут же разорвала один, достала из него кусочки плотной материи, похожей на холст, вырезанные в виде неправильного полумесяца.
- Ты еще кремом не мазалась? Нет? Хорошо… Пойдем в ванную… У нас в салоне эта процедура стоит семь у. е., а вообще-то пакетик в розницу - сорок рублей, а оптом - семнадцать… Вот так мы, капиталисты, - она открыла воду, сполоснула руки, - и наживаемся… на бедах… Смотри, надо слегка намочить теплой водой, почти горячей, воду стряхнуть и приложить… повернись ко мне… вот так… - Она осторожно отвела мои волосы с лица и положила кусочки ткани мне под глаза. - Вот, видишь в зеркале? Не печет? Хорошо. Они пропитаны специальным гелем. А теперь лучше полежать минут десять. Но можно и кофе наливать, они не упадут, только не смейся и не гримасничай.
Я ложиться не стала - я вообще не могу ложиться, если уже встала. Только по горячей просьбе Виноградова. Может, мне поставить ящичек с прорезью и при каждом упоминании - даже мысленном - этого имени платить штраф? Глядишь, к лету сумма на отдых нам с Варькой соберется…
Пока мы пили кофе, Ольга рассказала о своей жизни, точнее, о производственной ее стороне. О личном она почему-то не говорила, а мне спросить было неудобно.
- Ты такая хорошенькая без краски… То есть с краской - тем более, но когда глаза и губы не нарисованы, то видно, что ты еще очень молода.
Я посмотрела на нее. Но ведь она явно моложе меня. Ей лет тридцать пять. Сегодня я в этом не сомневалась.
- Спасибо, Ольга. Ты меня подбадриваешь.
- Нет. - Она улыбнулась. - Нет. Просто ты мне нравишься.
- А… - Я запнулась, совершенно не зная, что ответить.
Ольга потянулась к моему лицу и аккуратно сняла полосочки ткани из-под моих глаз.
- М-м-м… - Она с удовольствием покачала головой. - Красоточка… Ни одной морщинки… я тебе оставлю пару пакетиков. А вообще советую воспользоваться нашим неожиданным знакомством и походить в один из моих салонов - совершенно бесплатно.
- Ты знаешь, я уже хожу бесплатно ужинать к Жене Локтеву в ресторан.
- А-а, ты его знаешь? - Ольга с интересом взглянула на меня. - Да, я… проезжала как-то мимо его ресторана… название еще такое… смешное…
- "Тетушка Чарли". Я писала про него статью, и мы неожиданно подружились.
- Да? - Мне показалось, что Ольге это не очень понравилось. - И как же вы подружились? Он ведь, кажется, нетрадиционной ориентации…
- Мне тоже так кажется… Ну вот потому и подружились, а не что-то другое.
- И что, - в голосе ее проскользнула очевидная ревность, - ты с ним откровенна?
- До некоторой степени…
- Ну, будь осторожнее… А кстати, ты мне не покажешь фотографию своего друга? Этого героя-любовника?
- Покажу, - я достала с полки один из альбомов, - вот, мы недавно ездили в Турцию, отдыхали в чудесном отеле, целый месяц…
- Я представляю… - Ольга быстро взглянула на меня. Она что-то такое представила, от чего мне стало неудобно.
- Жили в разных номерах…
- Как романтично… - Она внимательно разглядывала наши фотографии, задерживаясь в основном на моих. - Тебе идет загар… да тебе все идет. Красивая… и здесь какая красивая… Когда волосы выгорают - просто чудо. Как тебе хорошо с хвостиком…
- Послушай, я даже не знаю, как относиться к комплиментам такой "красивой женщины, как ты. Ты жалеешь меня, что ли? Ну какая же я красивая?
- А какая же ты еще? А? - Ольга отложила альбом и молча, с улыбкой смотрела на меня.
Я заерзала.
- М-м-м… Вот, кстати, и Саша. Здесь он на себя похож.
- Жуткая морда… а брюхо-то… ты не обижаешься за своего избранника?
- Н-нет… нет, конечно… я тоже вижу, что он чуть располнел в последние годы…
- И три подбородка лежат… хоть на пластику иди… если похудеет - просто повиснут тряпочкой. Но он не похудеет - будет только толстеть… Это видно - у него такой плотоядный рот. Наверняка развратный, неуемный лизун, да?
Я передернулась внутренне. Ну почему, почему я допускаю такие разговоры? А она продолжала, не замечая моего смущения:
- Придумщик, фокусник, любитель малинки, клубнички, групповых встреч, двух-трех девушек между его ног, наверняка грязный фетишист… А спроси его, какую ты, Лена, любишь музыку или когда день рождения у твоей мамы - он не знает. Пока все правильно?
- Д-да.
- И это еще не все, правда?
- Правда. Но… Ольга, пожалуйста…
- Знаешь, кто я по образованию?
- Только не говори, что ты врач-психиатр… подосланный моей мамой или… самим Виноградовым, чтобы отвадить меня от него.
- Ты сценарии писать не пробовала?
- Нет. Почему? - Я пожала плечами.
- Такая фантазия… Нет, я - художник. До того как у меня получилось с салонами, я писала для себя и делала иллюстрации к книжкам, очень любила детские заказы. Я тебе покажу как-нибудь. Если захочешь.
- Да, да… - Я рада была любой перемене темы, лишь бы не обсуждать причуды Виноградова.
А она это прекрасно понимала.
- Ты никогда не отдавала себе отчет в том, что он делает с тобой? С твоей душой, с твоей любовью? Какой его любимый фетиш?
- Ольга… Ну зачем тебе это?
- Мне… это другой вопрос. Зачем это тебе? Скучно без фетишей?
- Нет, конечно. Но я привыкла. Вначале не понимала, какое это имеет отношение к любви… Просто видела, что ему так лучше… А потом - привыкла. Да это и набиралось с годами… Любимый фетиш?.. Ну - пожалуйста. До сих пор были туфли на высоком остром каблуке.
- Всегда?
- Ну… почти…
- И что, ты теперь понимаешь, какое это отношение имеет к любви?
- Секс вообще имеет к любви опосредованное отношение…
- Хм-м-м, милая моя девочка…
- Как ты по-мужски это сказала…
- Да? - Она неожиданно весело рассмеялась. - Смешно. А ты никогда не слышала истории про однополые пары, которые живут вместе по многу лет и очень хотят иметь детей?
- А при чем тут это?
- При том. Потому что так нас задумали - умная, тонкая задумка создателя, кем бы он ни был: мужчины и женщины стремятся к высшему наслаждению, чтобы продолжить род. А продолжение рода ведь состоит не только в зачатии.
- Да, правда, я тоже думаю об этом.
- Безусловно. И у однополых пар, которые любят друг друга… - она как-то беспомощно взглянула на меня, - это бывает, действительно любят - у них те же устремления. Просто у кого-то из них, иногда у обоих, попался искаженный ген, ген-мутант. Это природа. В мужском теле - женская душа, а в женском - мужская.
- Но… ведь… есть и второй, вторая, тот, у кого все в порядке, все гены на месте. Почему тогда этот нормальный мужчина с мужской душой любит вдруг не женщину, а мужчину? Или почему вдруг нормальная женщина упадет в объятия женщины?
- Если она почувствует в ней мужчину. Силу, защиту, а мужчина - слабость, и беспомощность, и нежность, наверное… Ты не думала, почему иногда так смешны подобные мужчины? Женщину заключили в мужскую оболочку, и она всеми силами пытается из нее вылезти… Вообще это очень сложно.
- Да, пожалуйста, не надо… какой-то разговор… И какое отношение это имеет ко мне и к Виноградову и к его невинным фетишам?
- Имеет. Там - любовь, несчастная, не имеющая природного смысла и продолжения, осужденная на насмешки и презрение. А у него… Ты же знаешь - его игрушки не столь уж невинны. Посмотри на свои глаза. В них - ужас, отчаяние, стыд - стоило только нам заговорить о нем.
Мне не хотелось сейчас забивать себе голову еще и проблемами однополой любви, но что-то в Ольгиных словах меня задело.
- Ты точно знаешь - любовь-нелюбовь? У тебя есть критерии?
- Конечно. - Она пожала плечами. - По мне, так можно любить и безо всякой близости. Хорошо, если она есть, хорошо, если нужна обоим… А у твоего… как ты его называешь, кстати, - муж?
- Родственник.
Она засмеялась:
- Понятно. Действительно… Так вот, у твоего Виноградова Саши, как мне кажется, вся любовь и заключается в близости. Чем заковыристее - тем, значит, он сильнее любит.
- Не знаю…
Я вспомнила наши периоды нежной и простой близости… И еще - те месяцы, когда Саша так старался, так стремился стать отцом… Я думала - это любовь… Та самая. Богом единожды данная…
- Ольга, давай я тем не менее подкрашу свои разнесчастные глаза и мы поедем. Мне ведь Варю из школы в час забирать. И до этого надо еще с Харитонычем, начальником моим, встретиться. А то у меня неприкосновенный запас наших денег тает с каждым днем.
- Да, конечно. Хочешь, я тебя накрашу?
- Только очень просто, поменьше…
- Ладно. Садись к свету. Ты обычно при дневном или при искусственном освещении красишься?
- Я обычно крашусь побыстрее.
- Накрашу… - она придирчиво осмотрела мое лицо с нескольких ракурсов, как делают хорошие фотографы, - и… денег дам, давай? В долг. Отдашь, когда сможешь.
- Ольга… ты начинаешь меня пугать.
- Ну, хорошо, хорошо, я пошутила. Повернись вот так… - Она очень нежно повернула мою голову к свету. - А я всегда крашусь у окна. Там самый откровенный и беспощадный свет. Зато не перемажешься. Так. Теперь губы. Тон я не кладу…
- Ты что! Какой тон!
- И правда. У тебя чудесный цвет лица… - Она провела рукой вокруг моего лица, лишь слегка коснувшись щеки…
- Странно, знаешь, - я чуть отодвинулась от нее, - мне Виноградов никогда ничего не говорит… не говорил насчет моей прически, замечал, только если что-то не в порядке, не говорил, что у меня красивые глаза или, скажем, волосы…
- А говорил, какие у тебя ноги и попа, да?
- Да… точно…
- Старый сатир…
- Ой…
- Что? Поцарапала?
- Да нет… Просто я только сегодня думала, что он стал с годами похож на сатира…
- Ага, полумужчина-полукозел. Ну вот. - Она отвела руками мою голову и чуть повернула вправо-влево, рассматривая свою работу. - Здорово. Харитоныч будет доволен. Мне, по крайней мере, нравится. А ему сколько лет?
- Шестьдесят, наверно… Он очень хороший. На самом деле. Жил с женой около сорока лет, никто ничего плохого о нем никогда не говорил - нечего было сказать. Жена была всегда спокойная, счастливая… Умерла недавно, он страшно переживает, постарел на десять лет, забывает часто важные вещи, и равнодушный такой вдруг стал ко всему…
- Да, сорок лет вместе - это счастье, - вздохнула Ольга. - Редкое счастье. У моих родителей так было, потом они умерли один за другим. Мама без папы совсем жить не хотела. Меня перестала видеть…
- Знаешь, я все о том… Мне всегда казалось - то, что происходит между мужчиной и женщиной, - нормально, если они оба согласны, если есть любовь, поэтому я не обращала внимания на глупости, вроде фетишей, мне казалось это не развратом, а мальчишеством…
- Если есть любовь, - жестко повторила Ольга. - Прости, если разговорами заставила тебя переживать. Цель была другая.
Я надела светлую юбку чуть выше колена и тонкий светлый свитер. После рождения Вари у меня из гардероба исчезли все темные цвета, особенно черный. Я даже вечерние платья покупаю стального или темно-зеленого цвета.
- Как же тебе идет такой стиль…
- А в этом есть какой-то стиль? - Я взглянула на себя в зеркало, чтобы убедиться, что Ольга меня накрасила не ярче, чем я это делаю сама.
- Конечно. Будь я мужчиной, мне бы очень захотелось убедиться, что под такой скромной элегантной одеждой у тебя совсем нет белья, к примеру…
Я засуетилась, чтобы скрыть смущение.
- Ты очаровательна! - засмеялась Ольга.
А ты - очень красивая и опасная. Ты похожа на Виноградова в молодости, могла бы сказать я, но мне было неловко.
Я попыталась поймать промелькнувшую мысль: как интересно - красивая женщина средних лет похожа на юного мужчину, и совсем недавно я уже это думала, только о ком-то другом… а в это время Ольга подошла ко мне совсем близко. На секунду у меня возникло ощущение, что она хочет меня поцеловать. Но Ольга оглядела мое лицо и кивнула на зеркало:
- Чуть-чуть смазалась тушь, вытри сама.
Мне показалось, сейчас она договорит: "А то ты так напугана…" Это было в ее глазах, но она промолчала, наблюдая, как я вытираю действительно размазавшуюся под глазом тушь.
Ольга высадила меня на углу Тверского бульвара и улицы Герцена - я, как многие москвичи, росшие при тех, советских названиях, машинально называю все улицы и станции метро по-советски. Бабушка, которая много времени провела со мной в детстве, часто называла московские улицы и площади именно так, как они переименованы теперь, но мне казалось это чем-то вроде ее вытертых горжеток с холодноватым запахом нафталина или книг, которые бабуля изучала с химическим карандашом в руках, споря с автором на полях о том, кто в августе семнадцатого года кому что сказал и кто кого за это в тридцать седьмом посадил.
Я все-таки набрала прямой телефон Харитоныча, но он почему-то не отвечал. Наверно, вышел на минутку. Стоит ли звонить его персональной секретарше Вере Петровне? Она сразу же невзначай скажет громогласной Людке, а той достаточно один раз гаркнуть на весь коридор: "Воскобойникова на прием идет!" - и меня будут встречать все коллеги. А вдруг он и вовсе заболел, и еще будет глупее - прийти, походить по коридорам и уйти ни с чем… Да и пропуск, кстати, у меня просроченный. Я перезвонила еще раз.
- Алло, - ответил мужской голос.
Какой? Никакой. Не усталый. Не бодрый. Просто никакой. И это был голос не Харитоныча. Надо заметить, что мобильного у Харитоныча нет. Принципиально. Он считает, что это - ограничение свободы личности. Я же думаю, что это приблизительно то же самое, как я называю Большую Никитскую улицей Герцена, а станцию "Китай-город" - "Площадью Ногина". Просто "на Герцена" я пять лет училась на журфаке, а "на Ногина" - Виноградов обычно вываливал меня из машины в первые годы наших отношений. Я ехала на Октябрьское поле, а он - к маме, на Полянку. А Харитоныч привык каждое утро аккуратно сдвигать на своем столе протертые уборщицей четыре дисковых аппарата - черный, зеленый и два бежевых.
- Простите, мне нужен Николай Харитонович. У него поменялся телефон?
- Нет. - Мужчина, похоже, засмеялся. - Поменялся человек, номер остался. Я не подойду?
Вот это неожиданность. Я растерялась. А он спросил:
- Простите, а вы, собственно, кто?
- Я? Я - журналистка…
- Ага. У вас - материал?
- Нет, ну, то есть у меня много материалов. Но просто я работала в отделе, в… вашем отделе. И я… гм… теперь хотела бы снова…
- А, ясно. Да, не очень удачный для вас день, милая дама. Боюсь, сейчас точно не смогу вам помочь.
- Понятно, извините.
- А как ваша фамилия, кстати?
- Воскобойникова…
- А… Да, помню. Ваши статьи. Но вы ведь, кажется, не только здесь работали?
- Да. Ну какая разница…
- Хорошо, вы зайдите. Как вас зовут? Ольга, кажется?
- Нет, Елена.
- А, да, да. Елена Воскобойникова. Хорошо, подходите, допустим, через пару дней… или можно сегодня.
- Хорошо.
- Ну давайте через часок, или даже раньше, успеете?
- Да, спасибо.