У меня все замерло внутри, и я резко повернула голову. Он впервые произнес эти слова. Сердце вздрогнуло и полетело вниз, точно легкая ласточка.
– Знаю, – сказала я. – То есть… Я тоже тебя люблю.
Тут Джонатан, который на людях был сама сдержанность, наклонился над столом и поцеловал меня в губы. Ну и сладкий же был поцелуй!
После этого я тем более ни в чем не призналась – и думать о постороннем забыла.
Наутро у меня раскалывалась голова после шампанского, потому я не спешила оторвать ее от подушек из египетского хлопка. Джонатан же, когда я насилу раскрыла глаза, уже напевал в душе песню из "Высшего общества". Неплохой голос, отметила я.
Не желая показываться ему в таком жутком виде, я слезла с кровати и пошлепала в другую ванную, где сполоснула лицо холодной водой, чтобы окончательно проснуться, и, так как кожа порозовела, тщательно смазала ее увлажняющим кремом. Когда смотреть на себя в зеркало можно было почти спокойно, а Джонатан еще упоенно вопил в первой ванной, я надела легкие брюки, майку и очки от солнца и отправилась с Храбрецом на утреннюю прогулку. Или, если честно, пошла проверить, не поступило ли сообщений на сотовый.
Эсэмэсок оказалось три. От Нельсона ("Не садись в такси к частникам без лицензии!"), от Габи ("Где продают мужские рубашки с особо длинными рукавами?") и от Аллегры ("Габи достала. Уволь ее"). Пока я читала третий текст, пришел четвертый, снова от Габи ("Втолкуй сестрице, офис открывается в десять!!! Не в три!!! Ни черта не делает. Можно ее уволить?").
Проклятье! Они и перед клиентами собачатся? Я качнула головой. Впрочем, ничего удивительного. Хорошо хоть, что вообще там появляются. Не то кто отвечал бы на звонки? И просматривал записи?
Я глубоко вздохнула. У меня отпуск. Отпуск. Надо доказать Джонатану, что я могу не думать о делах.
И потом, в любом случае надо было в ближайшие дни слетать домой и уладить все, что возможно. Я знала, что Аллегра и Габи не станут подругами, но надеялась: побушуют и угомонятся. Чудеса порой случаются.
Во-первых, сказала я себе, это не навечно. Во-вторых, Габи не выкинет ничего такого, чего не одобрил бы Нельсон. В-третьих…
Перед глазами возникла картинка: неухоженный холостяк из Челси превращается под руководством Аллегры в ученика Хогвартса. Я покачала головой.
В-третьих, теперь клиенты поймут, что я незаменима.
Кратко ответив на каждое сообщение, я купила газеты, которые печатали занятные сплетни, а не кишели нудными финансовыми новостями (словом, такие, какие не читал Джонатан), куриных грудок в супермаркете на углу. Стаканчик кофе, дабы предстать перед Джонатаном в должном виде, и мы с Храбрецом, после того как он с воинственным видом распугал голубей на тротуаре, вернулись домой, чувствуя себя почти ньюйоркцами.
Джонатан сидел за столом и просматривал почту. Когда мы вошли, он встретил меня одобрительным взглядом.
– Знаешь, что я люблю в тебе больше всего?
– Мою способность ладить с мелкими собачками? – предположила я, сажая Храбреца в домик, куда сначала положила кусочек курятины и Му-Му.
– И это тоже. Но прежде всего то, что утром ты так здорово выглядишь!
Я уставилась на него.
– Ты не забыл вставить контактные линзы, дорогой?
Джонатан покачал головой.
– Конечно нет! Ты выглядишь… естественно. Похожа на персик. И не торчишь часами перед зеркалом, разукрашивая лицо косметикой, прежде чем ступить шаг из дома.
Радость, едва согрев меня, внезапно растаяла. Что это было? Комплимент или же отголосок восторга красотой Синди? Либо и то и другое? Такое тоже возможно, подумалось мне. Я не желала, чтобы меня на каждом шагу сравнивали с Синди. К тому же если бы Джонатан взглянул на мою физиономию прежде, чем я взбодрилась крепким кофе, то понял бы, что своей "естественностью" я могу распугать окрестных пенсионеров. Увидели бы меня и решили бы: вот она, смерть.
Тут Джонатан перевел взгляд на мои покупки.
– Любишь быть в курсе скандальных новостей? Или просто соскучилась по Лондону, где звезды выходят из ночных клубов и демонстрируют, какие у них трусы? Что ж, дай-ка и я взгляну. Кофе будешь? Я налью.
Я уступила ему "Нью-Йорк пост", а сама, принявшись завтракать мюсли, стала листать "Стар".
От пищи по желудку разлилось блаженное тепло, и я на минуту погрузилась в раздумья. Вот ради чего стоило приехать, пришла в голову счастливая мысль. Ради драгоценных мгновений, как эти: завтрак вместе с любимым. Нет, разумеется, приятно и ужинать в дорогих ресторанах, и получать охапки роз, но в этих мелочах – особая прелесть. Видеть, с какой тщательностью Джонатан намазывает маслом бублик, как опускает в эспрессо ровно половину сахарного кубика…
– Мелисса! Ну и дела! – Джонатан с шутливым упреком взглянул на меня поверх газеты. Или он правда сердился? Было трудно определить. – Да уж!
– Что такое? – Я поставила на стол чашку с кофе. – О боже! Речь об Аллегре, верно? Об этом грязном разбирательстве, так? Скорее скажи.
Джонатан озадачился.
– Кому какое дело до Аллегры? Статья о твоем друге.
– О котором? Не о Нельсоне?
Джонатан сделал вид, что ему не до шуток.
– Нет. О бывшем друге.
– Орландо? – пролепетала я.
Брови Джонатана сдвинулись.
– А это еще кто?
– Дай посмотрю.
Я забрала у него газету.
О, ужас! На шестой странице красовался расплывчатый снимок: Рик наносит удар разъяренному собачнику. Глаза актера маскировала жирная черная полоска.
На заднем плане пестрело мое цветастое платье. Я в ужасе смотрела на мужчин и выглядела весьма глупо. Хорошо еще, что половину моего лица закрывали поля шляпы. Малое, но все-таки утешение.
Черт! Юбка правда обтягивала зад чересчур плотно. Слова собачника, надо признать, были не лишены смысла.
– Годрик! – воскликнула я. – А я надеялась…
Представив, к чему может привести вчерашнее злоключение, я умолкла.
Годрик. О господи!
– "Вчера утром в Центральном парке будущая голливудская звезда увидела звездочки перед собственными глазами, – начал читать вслух Джонатан. – По словам тигрицы кинобизнеса,
Пейдж Дроган, на выручку актеру мгновенно пришла его агент. "Насколько я могу судить, мой клиент вступился за честь дамы. Он ничуть не стыдится своих старомодных английских манер"". – Джонатан поднял глаза. – Это ведь Рик Спенсер, правильно?
– Э-э… да, – растерянно ответила я.
– Здорово! Известности с шестой страницы – наши приятели! "Отважный британец отказался назвать имя вышеупомянутой дамы, – продолжил читать Джонатан. – Что же за оскорбление нанес ей пострадавший любитель собак?" – Он внезапно замолчал и медленно поднял голову. – Мелисса, а ведь на заднем плане ты, верно? Вчера ты как раз была в этом платье…
Я сделала глубокий вдох. Лгать не имело смысла. К тому же я говорила, куда вчера собиралась.
– Да, это я. У Рика была фотосъемка, я ведь сказала, что согласилась на ней поприсутствовать.
– Почему ты даже не упомянула о драке вчера вечером? И о фотографиях? И об известной тигрице кинобизнеса?
У меня сжалось сердце. Бог знает отчего, я вдруг почувствовала себя кругом виноватой.
– Неужели не понимаешь? Мне было неудобно, и потом, не хотелось портить чудный вечер. Ты, конечно, разволновался бы. К тому же я думала, что убедила фотографа не поднимать шумиху – произошло досадное недоразумение и… – Я развела руками. – Мне правда было страшно неловко. Я надеялась, все забудется…
Джонатан раскрыл рот и тут же снова его закрыл.
– У тебя не должно быть секретов, – сказал он.
– Это не секрет! – запротестовала я. – О том что я иду на встречу с Годриком, ты прекрасно знал.
– Но не подозревал, что встреча закончится статьей в "Пост"!
– Думаешь, я подозревала? – изумилась я. – Понятия об этом не имела! По-твоему, мне этот ужас доставил удовольствие? Я чувствую себя… прескверно.
Я не лукавила. Кому нужна такая слава? Заставила восходящую голливудскую звезду устроить драку. Парня, которого хотели представить публике как джентльмена с блестящими манерами. Пейдж наверняка рвала и метала. Понятное дело.
– Прескверно? Почему же? – холодно поинтересовался Джонатан.
– Я должна была за ним присматривать, а вышло наоборот: из-за меня о нем трещат газеты! – сказала я, не подумав.
Джонатан посмотрел мне прямо в глаза.
– Разумеется. А то, что эти снимки увидят мои друзья и станут гадать, с какой это стати за твою честь заступается другой – привлекательный актер с голливудским будущим, – тебя совершенно не волнует.
– Нет!
– А, да, я совсем забыл. Он ведь твой бывший бойфренд.
Джонатан говорил сдержанно и по-взросло– му, но по выражению его лица я видела, что эта нелепая история трогает его гораздо серьезнее, чем могло показаться.
– Не глупи! – вспыхнула я. – Никогда он не был моим бойфрендом! Мы целовались всего раз, за шкафом, еще в школе! Сто лет назад! Моего имени нигде не упомянут. Я с тобой, все об этом знают. С какой стати…
Я умолкла. Что толку объяснять очевидное?
Джонатан вздохнул.
– Мелисса, скажи как есть. Пейдж наняла тебя, чтобы ты крутилась возле этого чокнутого, прикидываясь его девушкой, угадал? Настоящей он наверняка обзавестись не может, и я догадываюсь почему.
– Нет! – с жаром возразила я. – Джонатан, я дала тебе слово: с этой услугой покончено. "Подружка напрокат" осталась в прошлом, окончательно и бесповоротно. Пейдж нужен человек, который бы подкорректировал манеры Годрика.
Над столом нависло тягостное молчание.
– Только и всего, – прибавила я.
– Не хочу показаться суровым, – произнес Джонатан терпеливо, но с горечью, – однако рано или поздно должен был заговорить с тобой об этом. Может, ты правда не думаешь надевать парик и прикидываться девушкой Рика. Но в этом ли дело? Я изучил тебя. Ты увлекаешься этими парнями. Начинаешь переживать за них. И… не знаю. Меня не покидает мысль, что твоей привязанностью могут воспользоваться.
Я расширила глаза, а Джонатан в нерешительности помолчал.
– Назови меня ревнивцем, занудой, собственником, – торопливо продолжил он, – но искренне был бы рад, если бы ты думала и заботилась лишь обо мне. Хочешь давать советы дамам типа Агнеты насчет чаепитий или приготовлений к свадьбе – пожалуйста. Слова не скажу против. Но о мужских проблемах, очень тебя попрошу, забудь.
– Ты не понимаешь! – воскликнула я. – Представь, что Пейдж попросила меня поработать с женщиной. Ты тоже стал бы возражать, если бы я согласилась помочь ей чувствовать себя свободнее?
Джонатан задумался.
– Не знаю. Признаться честно, с женщинами было бы ненамного лучше.
По-моему, он меня просто дразнил.
– Глупости, – с важным видом произнесла я. – Ты сам не понимаешь, чего от меня хочешь.
– Ты так считаешь? Может, это ты меня не понимаешь?
Джонатан изогнул бровь, и, дабы по-прежнему казаться гордой, я устремила взгляд в тарелку с мюсли.
Ладно. В конце концов, мы были в его доме. В его стране. Речь шла о его друзьях, и он имел полное право диктовать условия. Совместные фотографии с Годриком могли лишь усугубить неприятное положение с Синди. Мои же лондонские дела касались только меня.
– Хорошо, – произнесла я. – Скажу Пейдж, что больше не смогу встречаться с Годриком. Но честное слово, Джонатан, ты страшно заблуждаешься. Можно подумать, Годрик у нас секс-символ. Он донельзя стеснительный и прочел в юности слишком много рыцарских романов да поэм о короле Артуре. По его мнению, женщина должна…
– Э-э! – Джонатан поднял палец, чтоб я замолчала. – Ничего не желаю об этом знать. Лучше поспешу на работу, поделюсь с коллегами радостью: моя девушка – подруга Рика Спенсера!
– Сильно удивлюсь, если кто-то поймет, о ком речь.
– Теперь все запомнят это имя, – заявил Джонатан, засовывая газету в портфель. – Рик Спенсер – отважный британец, без пяти минут голливудская звезда!
– Точнее, застенчивый олух из Фулема.
– Ты теперь в центре всеобщего внимания, милая.
Я решила не реагировать на колкости и налила себе еще кофе.
Вдруг Джонатан спросил.
– А за что, собственно, придурок, которого ты поцеловала десять лет назад, дал тому типу по морде? Что он такого сказал?
Я в растерянности подняла глаза. Руки до сих пор слегка дрожали после выпитого накануне вечером, и кофе расплескался на фарфоровое блюдце.
Джонатан наклонил голову набок.
– Девочки в офисе потребуют разъяснений.
– Этот тип проехался насчет моего веса, – нехотя сообщила я. – И заявил, что мне плевать на Храбреца.
– Тогда так ему и надо, – сказал Джонатан. – Ну, я побежал. Если назначишь свидание с очередной звездой, непременно позвони. Уж эту историю газетчики получат из моих рук. Я в статье буду фигурировать как расторопный агент по недвижимости из…
– Вместе придумаем, как поэффектнее тебя обозвать, – ответила я.
Клятвенно пообещав Джонатану, что сегодня с утра до вечера проброжу по музею "Метрополитен", я принялась продумывать, как лучше попросить прощения.
Следовало не только заучить извинительную речь в адрес киношной тигрицы – я и не думала впутывать вашего клиента в этот грязный скандал! – но и отгладить соответствующее случаю платье, накрутить волосы на нужного размера бигуди и надеть тончайшие чулки. Вооружиться надо было, чем только можно, – в тяжелые минуты меня всегда ободряла мысль, что на мне отменное белье и туфли.
Главная спальня в доме Джонатана была большой и просторной. Он твердил, что наступит день и комната преобразится (планировал устроить в стенах шкафы, в которые можно входить, и все прочее), но мне она нравилась как есть – огромная кровать посреди голого дощатого пола, листва деревьев и коричневые фасады соседних домов за окном.
Я не удивилась, узнав, что, хоть дом и в предремонтном состоянии, четырежды в неделю тут наводит порядок уборщица. Пришлось найти к ней подход: свежие пончики пришлись как нельзя более кстати. Кончита поведала мне, что, совершая туалет в ванной, Джонатан всегда неряшлив. Впрочем, в остальном он был на редкость аккуратен и собран – единственную слабость мог по праву себе позволить.
Пока я собиралась, Храбрец наблюдал за мной из угла. За все это время он не издал ни звука.
– Надеешься, что мне одной придется отдуваться? – Я пригрозила ему пальцем. – Может, я даже возьму тебя с собой – в качестве доказательства.
Пес оживленно завилял обрубком хвоста, вышел из угла и уселся на мой чистый кардиган. Джонатан явно в восторге от новых манер Храбреца, подумалось мне. Хотя бы в чем-то я, вне сомнений, утерла Синди нос.
В воображении возникла картинка: я шествую к алтарю в подвенечном платье, а за мной по пятам идет пес-паж Храбрец. Пока я тешила себя отрадной мыслью, собака подскочила к окну и залилась лаем. С подоконника вспорхнула пара голубей, оставляя на нем очевидные свидетельства сильного испуга.
Я вздохнула. Над Храбрецом еще работать и работать.
Мы пошли на встречу с Пейдж: Храбрец на очень коротком поводке, я – стараясь держаться в тени, чтобы жара не усугубила и без того дурное настроение. В парке уже играли шахматисты, студенты спешили в Нью-Йоркский университет, а на Салливан-стрит в палатке старушки-гадалки по картам Таро уже сидел клиент; второй ждал в сторонке, читая газету.
Я шла и внушала себе, что ни в чем не повинна, но в голове все отчетливее звучал голос, злой, как никогда прежде: я не сумела уйти от конфликта. И мучила неотвязная мысль, что не удалось справиться с работой.
Я избежала бы позора и достигла цели. Если бы подошла к делу более профессионально. Будучи Милочкой Бленнерхескет.
Остановившись у витрины "Дин и Делюка", я взглянула на свое отражение. На меня смотрела высокая брюнетка в платье с плотно облегающим грудь лифом. Брови нахмурены, рука крепко сжимает сумку… Я машинально поправила волосы и в какое-то мгновение возгорелась желанием надеть светлый парик. Милочка всегда знала, как быть…
Мелисса, сказала себе я. Ты в состоянии одолевать проблемы и как Мелисса. Милочка в твоей голове. Парик не наделен волшебными силами. Джонатан отчасти прав. Может, пора начать новую жизнь…
Я провела рукой между бровями, расправляя складку. И не успел Храбрец засунуть свой подвижный черный нос в магазинную дверь, как мы продолжили путь.
К моему удивлению, секретарша встретила пса с восторгом и ласками, даже принесла ему водички в миске. А я тем временем, усевшись на черный кожаный диван, в сотый раз произнесла в уме заготовленную тираду. Только не перегни палку, напомнила я себе. Держись с достоинством. В конце концов, тебе не сказали, что конкретно надо было делать.
– Мелисса.
Пейдж возникла из ниоткуда.
– Здравствуйте, Пейдж, – ответила я, собираясь с духом.
– Прошу вас.
Мы вошли в ее офис и сели.
– Не стану отнимать у вас много времени, Пейдж, – начала я. – Пришла лишь извиниться за вчерашний кошмар. Виновата во всем, разумеется, одна я, точнее, собака Джонатана, за которой я должна была лучше присматривать. А Рик, он…
– Мелисса. – Пейдж подняла указательные пальцы и стала одновременно покачивать ими из стороны в сторону, будто играя в невидимую веревочку. Потом вдруг обоими указала на меня. – Пожалуйста, не продолжайте.
– Простите… – пробормотала я, сбитая с толку.
Казалось, Пейдж вовсе не сердится.
– Извиниться перед вами должна я, – сказала она. – Думала, вы пришли именно за этим. Поверьте, отнюдь не все ньюйоркцы такие! Не представляю, что вы думаете о нас: не прожили в городе и недели – и нате вам, попали в такую историю! Боже праведный! – Она засмеялась. – Не укладывается в голове! Надеюсь, вы не успели пожаловаться родным? Привет, мама! Сегодня меня чуть не побили в Центральном парке, спасибо кинозвезде, он пришел мне на выручку! С другой стороны, если задуматься… Почему бы и не отправить домой такое письмо?
– Э-э… Нет, ну что вы. – Я так переживала, что заварила всю эту кашу, – у меня и мысли не мелькнуло ругать кого-то, кроме себя. Ведь, пусть косвенно, виновата была только я…
Пейдж наклонилась вперед, будто мы снова стали друзьями.
– С Риком ой как непросто, согласны? Но он гений, таким, как правило, приходится давать поблажки. Проблема, увы, остается проблемой. Вы его друг, тоже англичанка. Как по-вашему, можно ему помочь?
Я насторожилась. Очевидно, Годрик не рассказал ей, при каких обстоятельствах мы были знакомы. Я тем более не намеревалась упоминать об этом.
– Да, Рик ведет себя непростительно грубо, – согласилась я. – Но на самом деле он вовсе не такой и хамит не намеренно. По-моему, его главная беда… застенчивость. Неуверенность в себе.
– Словом, он вроде необработанного алмаза. Вы это имеете в виду?
Пейдж пристально взглянула на меня, ожидая ответа.
Я обрадовалась. Мне уже казалось: что я ни скажи, ньюйоркцы в любом случае истолкуют мои слова превратно.
– Да! Кстати, у него есть девушка?
Пейдж ответила не сразу.