Практическая магия - Элис Хоффман 17 стр.

Пусть в будущем они не станут возвращаться в разговорах к этому вечеру, но тем не менее он все меняет. Пройдут годы, и все равно темными вечерами они будут думать друг о друге, перезваниваться без особой на то причины и медлить, не вешая трубку, когда, казалось бы, уже все сказано. Они - не те, какими были всего час тому назад, и прежними никогда уже не будут. Они слишком хорошо знают друг друга, чтобы браться вновь за старое. Уже наутро груз зависти, который таскала на себе Антония, исчезнет, оставив по себе только легчайший зеленоватый след на подушке, в том месте, куда она кладет голову.

Отныне, случайно сталкиваясь друг с другом в коридоре или на кухне, Кайли и Антония посмеиваются. Никто больше не занимает надолго ванну, не придумывает обидные прозвища. Вечером, после ужина, Кайли с Антонией вдвоем убирают со стола, бок о бок моют посуду, не дожидаясь, пока их попросят. Перед сном, когда обе дома, Салли слышит, как они болтают. Когда им кажется, что их слышит кто-то третий, они сразу прекращают разговор, но при этом остается ощуще­ние, что связь меж ними и тогда не прерывается. Сал­ли готова поручиться, что среди ночи они секретнича­ют, перестукиваясь по азбуке Морзе.

- Что происходит, как ты думаешь? - спрашивает Салли у Джиллиан.

- По-моему - чудеса! - говорит Джиллиан.

Как раз в это утро Джиллиан обратила внимание, что на Кайли надета черная маечка, из тех, какие носит Антония.

- Увидит, в чем ты ходишь, сорвет ее с тебя своими руками, - предупредила она племянницу.

- Вряд ли. - Кайли пожала плечами. - У нее и так слишком много черного. И потом - она мне сама ее дала.

- В каком это смысле - чудеса? - спрашивает Сал­ли сестру.

Она полночи не спала, составляя для себя перечень того, что может оказывать влияние на ее дочерей. Тай­ные секты, секс, преступная компания, воображаемая беременность - ни одной возможности, кажется, не упустила она за эти бессонные часы.

- Да может быть, ничего такого нет, - говорит Джиллиан, не желая волновать Салли. - Может, они просто взрослеют.

- Что? - Само это предположение повергает Салли в смятение и мрак, как не могли бы никакие беремен­ности и тайные секты. Рассматривать такую возмож­ность она отказывалась. Удивительно, как Джиллиан всегда умеет сказать то, что не надо. - О чем ты гово­ришь, черт возьми? Они же еще маленькие!

- Ну, рано или поздно им не миновать стать взрос­лыми, - продолжает Джиллиан, увязая все глубже. - Ты оглянуться не успеешь, как они упорхнут от тебя.

- Что ж, благодарю за мнение специалиста по роди­тельским вопросам!

Джиллиан не улавливает сарказма; раз уж она нача­ла, то поделится с сестрой еще одним соображением.

- Пора тебе вспомнить, что ты не только мамаша, а то иссушишь себя в труху, и тебя останется лишь выме­сти прочь метлой! Начни с кем-нибудь встречаться. Что тебе мешает? Вот девочки, они ведь дома не сидят, а ты что?

- Какие еще последуют мудрые изречения?

Голос у Салли совершенно ледяной, и даже Джил­лиан не может не почувствовать, что ей указывают на ее место.

- Никакие, - отступает она наконец. - Больше не услышишь ни звука.

Джиллиан тянет закурить, и неожиданно до нее до­ходит, что она вот уже полмесяца как не выкурила ни одной сигареты. И что самое занятное, без дальнейших усилий бросить! А все потому, что насмотрелась карти­нок о строении человеческого тела. Рисунков с изобра­жением легких.

- Мои дочери - еще дети, - говорит Салли. - Бы­ло бы тебе известно...

В голосе ее звучат панические нотки. Шестнадцать лет - не считая того года, когда умер Майкл и она так замкнулась в себе, что не находила выхода наружу, - она думала о своих детях. Время от времени посещали ее и другие мысли - о снегопадах, например, или о плате за свет и отопление, о том, что, чем ближе под­ступает сентябрь, когда ей снова приступать к работе, тем чаще у нее высыпает крапивница. Но главным об­разом мысли ее были заняты Антонией и Кайли, высо­кой температурой и больными животами, заботами о том, чтобы раз в полгода покупать им новую обувь, чтобы они у нее получали сбалансированное питание и спали ночью как минимум восемь часов. Она не увере­на, что сможет без этих мыслей продолжать свое суще­ствование. Если их у нее отнять, с чем же она останется?

В тот вечер Салли ложится и засыпает как убитая, а утром не встает с постели.

- Грипп, - предполагает Джиллиан.

Салли слышно из-под одеяла, как Джиллиан варит кофе. Слышно, как Антония беседует по телефону со Скоттом, как Кайли пускает душ. Весь день Салли остается на том же месте. Она ждет, когда понадобится кому-нибудь, когда что-то случится, пойдет не так, - но ничего не происходит. Вечером она поднимается, чтобы сходить в уборную и умыться холодной водой, а назавтра, проспав все утро, все еще спит и в полдень, когда приходит Кайли с деревянным подносом и при­носит ей ланч.

- Желудочный вирус, - высказывает догадку Джил­лиан, когда приезжает с работы и узнает, что Салли не притронулась ни к куриному бульону с вермишелью, ни к чаю и попросила задернуть занавески в ее комнате.

Салли по-прежнему слышит, что там у них делает­ся, - вот и сейчас ей все слышно. Как они перешепты­ваются, как готовят обед, со смехом шинкуют острыми ножами морковку и сельдерей. Как запускают стираль­ную машину и развешивают сушиться во дворе по­стельное белье. Как они причесываются и чистят зу­бы - как, одним словом, у них продолжается жизнь.

На третьи сутки, проведенные в постели, Салли пе­рестает открывать глаза. Она отвергает все, что бы ей ни предложили, - ломтик поджаренного хлеба с вино­градным желе, таблетку тайленола со стаканом воды, еще одну подушку под голову. Черные волосы ее сваля­лись, лицо белое как бумага. Антония и Кайли испуга­ны; они стоят на пороге и наблюдают за спящей ма­терью. Они боятся потревожить ее своей болтовней, и дом все больше погружается в тишину. Девочки корят себя, что не слушались, плохо себя вели, что все эти го­ды перечили матери на каждом шагу, поступали как из­балованные эгоистки. Антония звонит врачу, но он не выезжает на дом, а одеться и поехать к нему Салли от­казывается.

Около двух часов ночи возвращается от Бена Джил­лиан. Это последняя ночь месяца, и луна встает то­ненькая, серебристая; воздух заволакивает дымкой. Джиллиан неизменно возвращается к сестре - дом Салли для нее нечто вроде сетки безопасности в цирке. Но сегодня Бен заявил, что ему надоело видеть, как она каждый раз, покинув его постель, уезжает. Он хочет, чтобы она переехала жить к нему.

Джиллиан, откровенно говоря, подумала было, что это сказано шутки ради. И потому отвечала со смехом:

- Небось каждой так говоришь, когда переспишь с ней раз двадцать.

- Нет, - отозвался Бен без улыбки. - Я никому это­го не говорил до сих пор.

В тот день Бена не оставляло ощущение, что нын­че - либо пан, либо пропал; неизвестно только, как повернется. Утром он выступал с фокусами в больни­це, и один из детей, восьмилетний мальчик, распла­кался, когда по ходу представления Чувак у Бена скрылся в большой деревянной коробке.

- Он вернется назад, - уверял Бен этого вконец расстроенного зрителя.

Но мальчик был убежден, что появление Чувака из небытия - вещь невозможная. Если кто-нибудь исче­зает, объяснял он Бену, - то уж окончательно. И возра­зить на это в данном конкретном случае было трудно.

Мальчик полжизни провел в больнице, и на сей раз ему не суждено было вернуться домой. Он уже начал покидать свою телесную оболочку - Бен мог опреде­лить это с первого взгляда. Мальчик мало-помалу ис­чезал прямо на глазах.

И тогда Бен сделал то, чего обычно не позволяет себе ни один фокусник: он отвел мальчика в сторонку и пока­зал, что у волшебной коробки имеется двойное дно, где и расположился с удобством Чувак. Однако мальчик оставался безутешен. А вдруг это вовсе не тот кролик - ведь не докажешь! Белых кроликов вокруг пруд пруди, заходи в зоомагазин и покупай хоть десяток. И потому мальчик продолжал горько плакать, так что Бену впору было бы и самому прослезиться, не владей он, по счастью, секретами своего искусства. Он быстро протя­нул руку и извлек из-за уха ребенка серебряный доллар.

- Видал? - с широкой усмешкой сказал Бен. - А ты говоришь!

Плач немедленно прекратился; мальчик до того ото­ропел, что у него разом высохли слезы. Когда Бен приба­вил, что серебряный доллар он может оставить себе, мальчик на короткий миг стал таким, каким выглядел бы, не наложи на него лапу страшная болезнь. В полдень Бен уехал из больницы и направился в кафе "Сова", где выпил подряд три чашки черного кофе. Он не стал есть ланч, не стал заказывать себе ни любимый омлет с рубле­ным мясом, ни сандвич с беконом, зеленым салатом и помидором на пшеничном хлебе. Официантки при­стально следили за ним, надеясь, что он вот-вот примет­ся выкидывать привычные номера: ставить на попа ос­троконечные солонки с дырочками, поджигать одним щелчком пальцев содержимое пепельниц, выдергивать скатерти из-под столовых приборов. Но Бен просто про­должал пить кофе. Расплатившись и оставив больше обычного на чай, он сел в машину и долго кружил по улицам. Мысли о сроке жизни, отпущенном мухе-од­нодневке, не шли у него из головы; он думал о том, сколько времени потрачено даром, и, сказать правду, больше терять время не собирался. Всю жизнь Бена пре­следовал страх, что та, которую он полюбит, однажды скроется от него, да так, что не отыщешь вновь ни за ка­ким занавесом, ни даже в самой большой коробке с двойным дном, вроде той красной, лаковой, которую он держит у себя в подвале, но не решается пустить в дело, сколько его ни уверяли, что ее можно совершенно спо­койно проткнуть насквозь шпагой, не нанеся никому да­же царапины. Так вот, теперь все будет иначе. Он хотел получить ответ, и сейчас же, до того, как Джиллиан оде­нется и сбежит от него под надежный кров своей сестры.

- Чего проще, - сказал он. - Да или нет?

- Это не тот случай, когда все сводится к "да" или "нет", - попыталась уклониться Джиллиан.

- Тот самый, - сказал убежденно Бен.

- Да нет, - упиралась Джиллиан. Она думала, глядя на его серьезное лицо, о том, как жаль, что не знала его раньше. Что не он первый раз поцеловал ее и был пер­вым мужчиной в ее жизни. О том, как жалко, что нель­зя ответить ему "да". - Это скорее тот случай, когда требуется поразмыслить.

Джиллиан знала, куда заведет ее этот спор. Только начни жить с кем-нибудь под одной крышей, и не ус­пеешь опомниться, как окажешься замужем, а это был тот вид гражданского состояния, в который Джиллиан снова вступать не намеревалась. На этом поприще ее, точно от сглазу, неизменно постигала неудача. Молвив: "Согласна", она всегда тотчас же обнаруживала, что вовсе не согласна и никогда согласна не была и эти пу­ты необходимо стряхнуть с себя как можно скорее.

- Как ты не понимаешь, - сказала она Бену. - Если б я не любила тебя, то переехала бы сегодня же, ни ми­нуты не раздумывая.

На самом деле, уйдя от него, Джиллиан только об этом одном и думала и будет думать впредь, хочет она того или нет. Бен не понимает, как опасна может быть любовь, но Джиллиан знает это досконально. Слиш­ком много раз обжигалась, чтобы расслабиться и пу­стить все на самотек. Ей следует держать ухо востро и оставаться не замужем. А что ей необходимо прямо сейчас - это тишина, покой и горячая ванна; однако когда она, стараясь ступать неслышно, входит с черно­го хода в дом, то застает Антонию и Кайли на ногах, в ожидании ее прихода. Обе они вне себя и готовы зво­нить в скорую помощь. Обе в крайней тревоге. С их ма­терью что-то стряслось, а что, они не знают.

В спальне - непроглядная темень, и Джиллиан не сразу понимает, что бугорок под ворохом покрывал - не что иное, как форма существования живого челове­ка. Зато ей нетрудно распознать жалость к собственной персоне и отчаяние. Этот диагноз Джиллиан ставит в два счета, поскольку сама тысячу раз бывала в подоб­ном состоянии и притом знает, каким способом от не­го избавиться. Племянниц она отправляет спать, не слушая их возражений, а сама идет на кухню и смеши­вает в кувшине коктейль "Маргарита". Потом берет кувшин и, прихватив два бокала, обмакнутых в круп­ную соль, выносит все это на задний двор и оставляет у двух садовых кресел, стоящих возле огородика, где изо всех сил стараются расти огурцы.

На этот раз, поднявшись к Салли, она уже не озада­чена видом вороха покрывал. Теперь она точно знает, что под ними прячется человек.

- Ну-ка вставай, - говорит Джиллиан.

Глаза у Салли закрыты. Она парит где-то, где кругом тихо и бело. Ей и уши хотелось бы заткнуть, потому что слышно, как приближается Джиллиан. Джиллиан стаскивает с Салли покрывала и хватает ее за руку:

- Подымайся.

Салли скатывается с кровати. Она открывает глаза и моргает.

- Уходи, - говорит она сестре. - Не трогай меня.

Джиллиан поднимает Салли на ноги, выводит из комнаты и ведет вниз по лестнице. Вести Салли - все равно что волочить вязанку дров: она не противится, но повисает одеревенелой тяжестью. Джиллиан толка­ет плечом заднюю дверь, и за порогом струя влажного воздуха ударяет Салли в лицо.

- Ой, - вырывается у Салли.

Она порядком ослабела и рада опуститься в садовое кресло. Садится и откидывается назад, готовясь вновь закрыть глаза, но замечает, как много высыпало на не­бо звезд. Когда-то, еще у тетушек, они с Джиллиан за­бирались летними ночами на крышу дома. Вылезти на крышу можно было через слуховое окошко, если, ко­нечно, не бояться высоты и не шарахаться от бурых ма­леньких летучих мышей, которые слетались пировать в тучах комаров, что толклись в воздухе. Они с Джилли­ан не забывали загадать желание, едва покажется пер­вая звездочка, - всякий раз одно и то же и о котором, понятно, нельзя сказать вслух.

- Можешь не волноваться, - говорит Джиллиан. - Ты им и взрослым будешь нужна.

- Ну да, как же.

- Вот мне ты ведь нужна до сих пор?

Салли оглядывается на сестру, которая разливает по бокалам "Маргариту":

- Зачем это?

- Не окажись у меня здесь тебя, когда случилась эта история с Джимми, сидеть бы мне сейчас в тюрьме. Ты просто знай, что без тебя мне бы тогда не справиться.

- Так это потому, что он был тяжелый, - говорит Салли. - Была бы у тебя тачка, обошлось бы и без меня.

- Нет, правда, - настаивает Джиллиан. - Я у тебя в долгу по гроб жизни.

Она поднимает бокал в ту сторону, где похоронен Джимми.

- Чао, бамбино, - говорит Джиллиан.

Ежится, как от озноба, и отпивает глоток из бокала.

- Прощевайте, без вас веселей, - бросает Салли в сырое и душное пространство.

Хорошо, проведя столько времени в помещении, выйти на открытый воздух. Хорошо сидеть вдвоем на травке в час, когда сверчки неспешно выводят свои предосенние рулады.

У Джиллиан на пальцах соль от "Маргариты". На лице ее - та самая прелестная улыбка, от которой она выглядит моложе. То ли здешняя влажность оказывает благотворное действие на ее кожу, то ли это игра лунного света, но что-то в ней появилось совершенно новое.

- Я никогда не верила в счастье. Думала, его вообще не бывает. И вот теперь - полюбуйтесь! Готова верить во что угодно!

Салли хочется протянуть руку и потрогать луну - проверить, прохладная ли она на ощупь, или у нее только вид такой. Ей за последнее время не раз приходило в голову, что, может быть, когда живые становятся мертвыми, они оставляют по себе пустоту, вакуум, который не заполнить никому другому. Ей самой раз в жизни крупно повезло, хоть, правда, очень ненадолго. Может быть, уже за это надо сказать спасибо и не рыпаться.

- Бен попросил, чтобы я переехала к нему, - говорит Джиллиан. - Я, можно считать, ответила отказом.

- Переезжай, - говорит ей Салли.

- Так просто?

Салли решительно кивает головой.

- Что ж, может, стоит подумать, - признается Джиллиан. - На время. Пока нас не связывают никакие обязательства.

- Да переедешь, будь уверена.

- Ты, наверное, все это говоришь, потому что хочешь от меня избавиться.

- А я не избавлюсь. До тебя будет всего три квартала. Хотела бы избавиться - сказала бы: езжай назад в Аризону.

Фонарь над крыльцом облепили белые бабочки. Крылья у бабочек отяжелели от влаги, их полет напоминает замедленную съемку. Они белесые, как луна, и, отлетая неожиданно прочь, оставляют в воздухе мучнисто-белый след.

- На восток от Миссисипи. - Джиллиан ерошит себе волосы. - Брр...

Салли растягивается плашмя в садовом кресле и смотрит в небо.

- Вообще-то, - говорит она, - я рада, что ты здесь.

В те жаркие, одинокие ночи у тетушек, сидя на крыше дома, обе они всегда загадывали то же самое желание. Чтобы когда-нибудь в будущем, когда они станут взрослыми, глядеть на звезды и не бояться. И вот она настала, та желанная ночь. Вот оно, это будущее. И можно сидеть на вольном воздухе, сколько вздумается, оставаться на этой лужайке, покуда не померкнет последняя звезда; никуда не трогаться хоть до полудня, глядя, как небо окрашивается в чистейшую лазурь.

ВОСПАРЕНИЕ

В августе месяце всегда держите на подоконнике мяту, чтобы назойливые мухи жужжали где-нибудь на улице, где им и положено быть. Не думайте, что лето кончи­лось, даже когда поникают и блекнут розы и звезды располагаются на небосклоне в ином порядке. Никог­да не полагайтесь на то, что август - надежный и безо­пасный месяц года. Это поворотное время, когда не поют больше птицы по утрам, а вечера сотканы в рав­ных долях из золотистого света и черных туч. Основа­тельное и зыбкое с такой легкостью меняются места­ми, что начинаешь оспаривать и подвергать сомнению даже то, что, казалось бы, твердо знаешь.