Практическая магия - Элис Хоффман 21 стр.

Салли известна эта дыра по ту сторону Развилки, неподалеку от овощной палатки и фирменной закусоч­ной "Куры гриль", которая славится своим превосход­ным луковым гарниром. Ей дела нет, что он остановил­ся в зачуханном мотеле. Ей все равно, что он завтра уезжает. Она, если уж на то пошло, уезжает тоже. Еще чуть-чуть - и ее с девочками здесь след простынет. Если пораньше встать и не тратить времени на утрен­ний кофе, можно попасть в Массачусетс уже к полуд­ню. Отдергивать после ланча занавески, впуская солнце в сумрачные комнаты тетушек.

- Спасибо за кофе, - говорит Гэри. Взгляд его пада­ет на подоконник, где чахнет полуживой кактус. - У вас тут определенно не лучший экземпляр. Он в пла­чевном состоянии. Можете мне поверить.

Этой зимой Эд Борелли преподнес на Рождество всем дамам в школьной канцелярии по кактусу. "По­ставить на окошко и забыть", - посоветовала коллегам Салли, когда поднялся ропот на тему, кому нужен та­кой подарок, и сама именно так и поступила, хотя мо­гла время от времени плеснуть ему на блюдечко води­цы. Но чем-то этот кактус привлекает внимание Гэри. У него снова озабоченный вид; он возится, пытаясь до­стать что-то застрявшее между блюдцем и горшком, в который посажен кактус. Он поворачивается к Салли и Джиллиан с таким страдальческим лицом, что первая мысль у Салли - не уколол ли он себе палец.

- А, дьявол, - шепчет Джиллиан.

В руке у Гэри - серебряное кольцо Джимми, вот чем объясняется это страдальческое выражение. Сейчас ему начнут врать, и он это знает. Скажут, что видят этот перстень первый раз в жизни, что купили его в анти­кварной лавке, что он, должно быть, свалился к ним с неба...

- Красивое кольцо, - говорит Гэри. - Очень необычное.

У Салли и Джиллиан не укладывается в голове, как такое возможно, - они доподлинно знают, что это коль­цо было на пальце у Джимми и вместе с ним зарыто на заднем дворе, а между тем - вот оно, в руке у следовате­ля. И смотрит следователь теперь на Салли; он ждет объяснений. Да и как иначе - ведь он читал описание этого кольца в показаниях трех свидетелей и точно пом­нит: гремучая змея на одной из граней. Змея, свернув­шаяся в клубок, - как раз то, что он держит в руке.

Салли вновь чувствует, что у нее вот-вот будет сер­дечный приступ; в груди что-то мешает дышать, то ли брусок раскаленного железа, то ли осколок стекла, и ничего с этим не поделаешь. Не может она лгать этому человеку, даже если б от этого жизнь зависела - а так оно и есть, - и потому не говорит ни слова.

- Нет, это надо же! - сладко поет Джиллиан в не­поддельном изумлении. Это дается ей так легко, что и обдумывать ничего не нужно. - Наверное, с сотворе­ния мира здесь валяется!

- Вот как? - говорит Гэри, продолжая тонуть. Салли по-прежнему молчит, только всей тяжестью опирается на холодильник, словно без поддержки ей не устоять на ногах.

- Дайте-ка посмотрю. - Джиллиан твердым шагом подходит, берет у него перстень и разглядывает его, будто прежде никогда не видела. - Классная вещь! - говорит она, возвращая его назад. - Пожалуй, вы должны оста­вить его себе. - До чего же удачный ход - она вправе гор­диться собой! - Нам всем оно будет слишком велико.

- Ну что ж, замечательно. - У Гэри стучит в висках. Проклятье. Будь оно все трижды проклято. - Большое спасибо.

Он кладет кольцо в карман, думая, как это здорово у нее получается, а ведь сама, поди, отлично знает, где находится сейчас Джеймс Хокинс. Салли - другое де­ло, она как раз, возможно, ничего не знает; может быть, и перстень-то этот видит впервые. Разве не могла сестра дурачить ее без зазрения совести, выкачивать для Хокинса деньги, продукты, семейные ценности, покуда он посиживает себе у телевизора где-нибудь в полуподвальной бруклинской квартирке, пережидая, пока все не утихнет.

Но Салли не глядит на него, вот в чем беда. Стоит, отвернув свое прекрасное лицо, так как знает что-то. Гэри приходилось наблюдать это тысячу раз. Людям, когда они в чем-то виноваты, кажется, будто вину можно скрыть, не глядя тебе в глаза, иначе ты по гла­зам прочтешь их позор, проникнешь к ним прямо в ду­шу, и в известном смысле эти люди правы.

- Ну, мы закончили, полагаю, - говорит Гэри. - Если только вам вдруг не вспомнилось что-нибудь, о чем мне следует знать.

Молчание. Джиллиан с усмешкой пожимает плеча­ми. Салли силится глотнуть. Гэри физически ощущает, как у нее пересохло в горле, как бьется жилка у нее под ключицей. Трудно сказать, далеко ли он позволит себе зайти, выгораживая кого-то. Он никогда еще не бывал в подобном положении и чувствует себя в нем не луч­шим образом, но факт остается фактом - в этот душ­ный летний день, на незнакомой кухне в штате Нью-Йорк, он стоит и спрашивает себя, мыслимо ли для него будет взять и попросту закрыть глаза. И тут же к нему приходит мысль о том, как дед его, в сорокапяти­градусную жару, шагал в здание окружного суда зая­вить законные права на своего внука. Сам воздух об­жигал, как печка, мимозник и чертополох вспыхивали прямо на глазах, но Санни Халлет позаботился захва­тить с собой прохладной родниковой воды и совсем не усталым входил в здание суда. Если ты убежден в од­ном, а поступаешь иначе - грош тебе цена, так что уж лучше стисни зубы и стой на своем. Завтра Гэри летит домой и передаст ведение дела верному другу Арно. У него даже нет оснований тешить себя надеждой, что все завершится благополучно, что Хокинс доброволь­но сдастся властям, что Салли и ее сестру не осудят как сообщниц подозреваемого в убийстве, а он сам начнет писать письма Салли. И тогда, может быть, ей не хва­тило бы духу выбрасывать его письма, а поневоле пришлось бы читать их и перечитывать, как поневоле пришлось сделать ему, когда к нему в руки попало ее письмо, - и стать незаметно для себя такой же поте­рянной, как он сейчас, в эти самые минуты.

Но поскольку ничему этому не бывать, Гэри кивает головой и направляется к двери. Он всегда знал, когда надо отступиться, а когда просто сидеть и ждать у доро­ги того, что так или иначе произойдет. Был случай, ко­гда ему довелось увидеть дикую пуму, так как вместо того, чтобы сразу взяться и сменить лопнувшую шину, он в тот раз решил сперва присесть на бампер своего автофургона и попить водички. Пума, мягко ступая, вышла на асфальт с таким видом, словно и эта дорога, и все вокруг принадлежит ей одной, по-хозяйски огля­дела Гэри, а он никогда не был так благодарен судьбе, что у него спустила покрышка.

- "Олдсмобиль" до пятницы заберут, - говорит Гэ­ри и не оглядывается назад, пока не выходит за порог.

Откуда ему знать, что Салли, если б сестра не ущип­нула ее и не велела ей шепотом стоять на месте, сво­бодно могла бы пойти вслед за ним? Откуда ему знать, как у нее щемит в груди, там, где что-то мешает ды­шать? Но так оно и бывает, когда ты лжешь, - и осо­бенно когда в самом главном лжешь себе.

- Спасибо вам огромное, - выпевает ему вслед Джиллиан, и когда Гэри все же оглядывается, то видит лишь закрытую дверь.

Что до Джиллиан, для нее со всем этим поконче­но - и с рук долой.

- Ну слава тебе, Господи, - говорит она. возвраща­ясь опять на кухню. - Избавились-таки!

Салли уже занялась вермишелью, откинутой сты­нуть на дуршлаг. Она пытается выковырять ее оттуда деревянной ложкой, но поздно - вермишель уже слиплась и затвердела. Салли вываливает содержимое дуршлага в мусорное ведро и разражается слезами.

- В чем проблема? - спрашивает ее Джиллиан. Сейчас как раз тот случай, когда у вполне нормального человека возникает потребность махнуть на все рукой и закурить сигарету. Джиллиан роется в ящике, где хра­нится всякая всячина, ища, не завалялась ли там, слу­чайно, старая пачка, но из того, что могло бы приго­диться ей, обнаруживает лишь коробок спичек. - Ведь избавились же, верно? Разыграли полнейшую невин­ность. Невзирая даже на это проклятое кольцо! У меня, доложу тебе, из-за него буквально поджилки затряс­лись. Прямо-таки преисподняя разверзлась под нога­ми! И тем не менее, моя птичка, обвели мы этого сле­дователя вокруг пальца как миленького!

- Ха! - восклицает Салли с безграничным отвраще­нием

- А что, скажешь нет? Исполнили все по высшему разряду, имеем право гордиться!

- Чем это, враньем? - Салли трет свои мокрые гла­за и поминутно с ожесточением хлюпает носом. Щеки у нее горят, и мучительное ощущение в самом центре груди никак не проходит. - Ты этим предлагаешь гор­диться?

- Ну, знаешь! - Джиллиан поводит плечами. - Не так живи, как хочется, - раз надо, стало быть, делаешь. - Она заглядывает в мусорное ведро, где лежит слипшийся ком вермишели. - И как же теперь быть с обедом?

В ответ на это Салли швыряет дуршлаг через всю кухню.

- Ты, мать, расклеилась, - говорит ей Джиллиан. - Тебе бы, по закону, сходить к терапевту или, там, гине­кологу, не знаю, и попросить выписать что-нибудь ус­покоительное.

- Все, я в этом не участвую.

Салли хватает кастрюльку с томатным соусом, в ко­торый также положены лук, грибы и сладкий красный перец, и опрокидывает ее в раковину.

- И правильно. - Джиллиан готова согласиться на любой разумный вариант. - И незачем тебе сейчас го­товить. Закажем что-нибудь из ресторана.

- Я не обед имею в виду. - Салли берет ключи от машины и сумочку. - Я говорю о правде.

- Ты что, в уме?

Джиллиан подходит ближе и, когда Салли повора­чивает к двери, тянется схватить ее за руку.

- Не смей щипаться, - предупреждает ее Салли. Она выходит на крыльцо, но Джиллиан тоже не от­стает ни на шаг. Идет за ней на подъездную аллею.

- Встречаться теперь с этим следователем - послед­нее дело. Тебе нельзя с ним разговаривать.

- Да он и без того знает, - говорит Салли. - Неуже­ли ты не поняла? Не увидела по тому, как он глядел на нас?

Стоит ей лишь представить себе худое лицо Гэри с этим безмерно озабоченным выражением, как боль у нее в груди усиливается еще больше. Нет, ей сегодня положительно не избежать удара, или сердечной недо­статочности, или еще чего-нибудь в этом роде.

- Нельзя кидаться ему вдогонку. - По тону Джил­лиан ясно, что она не шутит. - Иначе мы с тобой обе сядем в тюрьму. Не понимаю, каким образом тебе мо­гло такое взбрести в голову.

- Я уже решила, - говорит Салли.

- Чего решила? Ехать к нему в мотель? Упасть на колени и умолять, чтобы он пожалел нас?

- Если надо будет - да.

- Никуда ты не едешь, - говорит Джиллиан. Салли останавливает на сестре задумчивый взгляд.

Потом открывает дверцу машины.

- Нет, - говорит Джиллиан. - И не мечтай.

- Ты мне что, угрожаешь?

- А хоть бы и так!

Она не даст сестре загубить себе будущее из-за того только, что ее терзает сознание вины, хотя она-то как раз виновата меньше всего.

- Да ну? - говорит Салли. - И чем же ты собира­ешься одолеть меня? Чем еще мне можно испортить жизнь, после того как ты уже это сделала?

Джиллиан, задетая за живое, отступает назад.

- Пойми, - говорит Салли. - Я должна это испра­вить. Я так жить не могу.

На сегодня предсказывали грозу, и уже поднимается ветер - пряди черных волос хлещут Салли по лицу. Гла­за у нее гораздо темнее, чем всегда, но лучатся светом; губы пылают. Никогда еще Джиллиан не видела сестру в таких расстроенных чувствах, такой непохожей на се­бя. Салли в эти минуты напоминает человека, который готов очертя голову броситься в речку, хотя и не умеет плавать. Или же сигануть с верхушки высоченного дерева, в уверенности, что для удачного приземления хватит раскинутых рук да шелковой накидки на плечах, чтобы надулась парусом и смягчила падение.

- Может, не стоит торопиться? - Джиллиан гово­рит самым вкрадчивым голоском, на какой способна и который не раз выручал ее, шла ли речь о штрафе за превышение скорости или о том, как выпутаться из не­удачного романа. - Обсудили бы все спокойно. Сооб­ща приняли бы решение.

Но Салли уже приняла решение. Она ничего не же­лает слышать и садится в машину - Джиллиан остает­ся либо выйти и преградить "хонде" путь, либо стоять и смотреть, как Салли уезжает. Она смотрит долго - слишком долго, так как в конце концов не видит перед собой ничего, кроме пустой дороги, а такое она уже ви­дела. На такое насмотрелась всласть.

Когда ты что-то нашла, когда имела глупость дать во­лю своим чувствам, тебе есть что терять. Что ж, Джилли­ан имела такую глупость, позволила себе полюбить Бе­на Фрая, и теперь ее судьба от нее уже не зависит. Судь­ба ее катит по дороге в "хонде", сидит на переднем сиде­нье рядом с Салли, и единственное, что еще может Джиллиан, - это вести себя так, будто ничего особенно­го не случилось. Когда приходят домой девочки, она го­ворит им, что Салли уехала по делам, потом заказывает в китайской кулинарии на Развилке еду на обед и звонит Бену Фраю, чтобы он забрал ее по пути к ним.

- А я думала, будет запеканка, - говорит Кайли, на­крывая вместе с Гидеоном на стол.

- А вот и нет! - сообщает ей Джиллиан. - И зна­ешь, поставь-ка бумажные тарелки и стаканчики - за­чем нам возиться потом с мытьем посуды!

Когда приезжает Бен, Кайли и Антония предлагают подождать с обедом до приезда их матери, но Джиллиан и слушать не хочет. Она накладывает на тарелки кревет­ки с орехами кешью и рис со свининой - пищу для пло­тоядных, какую Салли близко не подпустила бы к свое­му столу. Еда вкусная, но все равно затея с обедом обо­рачивается полной неудачей. У всех не то настроение. Антония и Кайли беспокоятся, потому что их мать ни­когда не опаздывает - тем более в такой вечер, когда не все еще сложено в дорогу, - кроме того, обеих мучает со­весть, что они едят за ее столом креветок и свинину. Ги­деон подливает масла в огонь, с азартом отрабатывая отрыжку, чем доводит всех, кроме Кайли, до белого ка­ления. Со Скоттом Моррисоном ввиду предстоящей не­дели без Антонии - вообще беда. Сидит мрачнее тучи и на любой вопрос - как, скажем: "Блинчика не хочешь?" или "Тебе лимонада или пепси?" - буркает: - А что толку?

Кончается тем, что Антония, спросив, будет ли он ей писать, и получив в ответ все то же "Что толку?", с плачем выскакивает из-за стола и убегает. Кайли и Ги­деону приходится, стоя у нее под дверью, выступить в роли его защитников, и в те минуты, когда Скотт с Антонией помирились и целуются в коридоре, Джиллиан решает, что с нее хватит.

Салли, вероятно, уже успела излить душу следовате­лю. Как знать, возможно, Гэри Халлет наведался в мини-маркет на Развилке, открытый круглосуточно, взял на­прокат магнитофон и записывает ее показания. У Джил­лиан, загнанной в тупик, разыгрывается жуткая ми­грень, никакой тайленол не приносит облегчения. Звук голосов режет ей слух, как скрип ножа по стеклу, малей­ший намек, что кому-то может быть весело и хорошо, совершенно невыносим. Ей нестерпимо наблюдать, как целуются Скотт с Антонией, слышать, как дразнят друг друга Кайли и Гидеон. Весь вечер она сторонилась Бена, поскольку для нее философия Скотта Моррисона звучит вполне убедительно - в самом деле, что толку? В любом случае все будет вот-вот потеряно, и предотвратить это не в ее силах; остается сказать "сдаюсь", и на том поста­вить точку. Можно было бы, конечно, вызвать такси и удрать через окно, сунув в наволочку самое необходи­мое. Джиллиан точно знает, что у Кайли в копилке, в фи­гурке единорога, собрано порядочно денег и, если бы кое-что позаимствовать оттуда, хватило бы на автобус хоть до другого конца страны. Загвоздка лишь в том, что больше Джиллиан так поступать не может. Теперь есть другое, с чем ей нельзя не считаться: теперь, что бы там ни было, у нее есть Бен Фрай.

- Всем пора по домам, - объявляет Джиллиан.

Скотта и Гидеона выпроваживают с обещанием зво­нить по телефону и писать открытки (это Скотта), и привезти коробку тянучек (это Гидеона). Антония, всплакнув, глядит, как Скотт садится в материнскую машину, Кайли в ответ на прощальный взмах руки Ги­деона считает нужным высунуть язык и покатывается со смеху, глядя, как он убегает, оглашая влажный вечер топотом армейских башмаков и тревожа белок, спя­щих по дуплам деревьев. Спровадив ребят, Джиллиан может заняться Беном.

- Это и к тебе относится, - говорит она, с лихора­дочной скоростью швыряя в мусорный бачок бумаж­ные тарелки. Грязные ножи, вилки и стаканы уже мок­нут у нее в мыльной воде, и все это так не вяжется с обычной для нее неряшливостью, что невольно к Бену закрадываются подозрения. - Катись, катись, - гово­рит она Бену. Терпеть она не может, когда он вот так на нее глядит, будто знает ее лучше, чем она сама. - Де­вочкам сегодня еще кончать укладываться, а завтра в семь уже надо быть в пути.

- Что-то здесь нечисто, - говорит Бен.

- С чего ты взял? - Пульс у Джиллиан сейчас на­верняка за двести. - Все нормально.

Джиллиан отворачивается к раковине и целиком пе­реключает свое внимание на столовое серебро, мокну­щее в воде, но Бен обнимает ее за талию и прижимает к себе. Его не так-то легко провести, и одному Богу из­вестно, с каким упорством он умеет добиваться своего.

- Прекрати, - говорит Джиллиан, но у нее мыль­ные руки, ими неудобно отталкивать.

Бен целует ее, и она не противится. Когда целуют, не задают вопросов. Да и в любом случае бессмыслен­но было бы пытаться объяснить ему, как складывалась ее жизнь. Многое из того, что она проделывала, для та­кого, как он, попросту непостижимо. И для нее самой, когда она с ним, - тоже.

За окном сумерки расстилают по земле лиловые тени. Погода к вечеру стала еще пасмурнее; птичьих голосов совсем не слышно. Джиллиан следовало бы сосредото­читься на поцелуях, которыми осыпает ее Бен, поскольку очень может быть, что они окажутся последними; вместо этого она глядит в кухонное окно. Представляет себе, как Салли, наверное, рассказывает сейчас следователю о том, что спрятано у нее в саду, на краю заднего двора, куда ни­кто уже больше не приходит. Вот куда смотрит Джилли­ан, пока Бен целует ее, и вот почему видит наконец колю­чую изгородь. Все это время она незаметно для всех наби­рала силу. Только с сегодняшнего утра подросла фута на два и продолжает расти, питаемая злобой; тянется скрю­ченными сучьями к низко нависшему небу.

Джиллиан резко отстраняется от Бена.

- Тебе пора, - говорит она ему. - Правда.

Она крепко целует его, сопровождая поцелуи са­мыми разными обещаниями, любовными клятвами, какие забываются до следующего раза, когда о них на­помнят в постели. В конце концов ее усилия достигают желаемого результата.

- Ты уверена? - говорит Бен, несколько озадачен­ный этими ее переходами от холода к жару, что не ме­шает ему желать их продолжения. - Отчего бы тебе не переночевать у меня?

- Завтра, - обещает ему Джиллиан. - И послезав­тра, и после-после!

Наконец Бен уходит, и Джиллиан, проводив его для верности взглядом из переднего окна, идет во двор и стоит неподвижно под хмурым небом. Это час, когда сверчки первыми подают сигнал тревоги, по­чуяв во влажном воздухе приближение грозы. Колю­чая изгородь на заднем конце двора переплелась плотной стеной. Джиллиан подходит ближе и видит, что на сучьях повисли два осиных гнезда; непрерыв­ное жужжание отдается у нее в ушах то ли предостере­жением, то ли угрозой. Как могло случиться, что эти колючки так разрослись, а никто и не заметил? Как же они такое допустили? Поверили, что с ним покон­чено, приняли желаемое за действительное, - да только иным ошибкам, которые ты совершаешь, свойственно возвращаться, преследовать тебя вновь и вновь, как бы твердо ни верить, что они остались в прошлом.