Практическая магия - Элис Хоффман 9 стр.


Племянница с нею все более откровенна. Возможно, потому, что они живут в одной комнате, где хорошо шептаться поздно вечером, когда выключен свет. Джил­лиан тронута тем, как Кайли изучает ее, словно учебник по искусству быть женщиной. Она не припомнит, чтобы кто-нибудь до сих пор так высоко ее ставил, - это, с од­ной стороны, упоительно, но в то же время озадачивает.

- Ну так с днем рождения! - возглашает Джилли­ан. - Он будет самым замечательным в твоей жизни, вот увидишь!

К запахам завтрака, который уже готовит на кухне Салли, примешивается аромат этой паршивой сирени, но, к счастью, и аромат кофе тоже, так что Джиллиан сползает с постели и подбирает одежду, которую раски­дала по полу, раздеваясь вчера вечером.

- Погоди, то-то еще будет, - говорит она племян­нице. - Вот получишь от меня подарок и окончатель­но преобразишься.

Сегодня, в честь дня рождения Кайли, у Салли на завтрак блинчики, свежий апельсиновый сок и фрукто­вый салат, посыпанный сверху толченым кокосом и изюмом. Спозаранку, когда еще птицы не проспались, Салли вышла во двор, наломала сирени и поставила на стол в хрустальной вазе. Гроздья так и горят, каждый ле­песток отбрасывает лучик густо-лилового света. Если слишком долго смотреть, цветы оказывают гипнотиче­ское действие. Салли посидела за столом, глядя на них, и сама не заметила, как из глаз покатились слезы. И пер­вая порция блинчиков подгорела на сковородке.

Ночью Салли приснилось, что земля под кустами сирени окрасилась в кроваво-красный цвет, а трава жа­лобно стонет на ветру. Снилось, что лебеди, которые постоянно присутствуют в ее снах беспокойными ноча­ми, выдергивают на себе белые перья и вьют гнездо, такое огромное, что в нем свободно поместился бы че­ловек. Она проснулась, чувствуя, что лоб ей словно сда­вило тисками, а постельное белье насквозь промокло от пота. Но это еще что - прошлой ночью она видела во сне, будто здесь, за ее столом, сидит мертвец, и он недо­волен, что она подала ему на обед овощную запеканку. Разъяренный, он рывком смахнул со стола посуду; ос­колки фарфора разлетелись во все стороны, и пол в од­ну минуту покрылся колючим, опасным ковром.

Она столько раз видела во сне Джимми, его холод­ные, пустые глаза, что не способна подчас думать ни о чем другом. Он повсюду неотлучно при ней, хотя она, между прочим, и знать-то его не знала, - где же тут справедливость? Весь ужас в том, что между нею и этим покойником установилась глубокая личная связь, какой у нее за все десять лет не было ни с одним муж­чиной, и это страшно.

Сегодня утром Салли сама не разберет, отчего ей му­торно - из-за всех этих снов о Джимми, или это дей­ствует кофе, выпитый натощак, или просто потому, что ее младшей девочке исполнилось тринадцать. Возмож­но, сошлись все три причины. Впрочем, тринадцать - еще не возраст, это не значит, что Кайли совсем взрос­лая. Так, во всяком случае, уговаривает себя Салли. Но когда Кайли выходит к завтраку в обнимку с Джиллиан, Салли разражается слезами. Одну причину она забыла включить в составные своей маеты - и это ревность.

- Что ж, и тебя с добрым утром, - говорит Джил­лиан.

- С днем рождения, желаю счастья, - говорит Сал­ли дочери абсолютно замогильным тоном.

- Акцент делаем на слове "счастье", - напоминает ей Джиллиан, наливая себе большую чашку кофе.

Она ловит свое отражение в боковой поверхности тостера; для нее сейчас не самое выигрышное время. Джиллиан разглаживает моршинки у глаз. Отныне подъем - в девять или десять, самое раннее, а предпоч­тительнее было бы что-нибудь за полдень.

Салли протягивает Кайли коробочку, перевязанную алой ленточкой. Чтобы купить это золотое сердечко на цепочке, она соблюдала особенно строгую экономию, расходуя деньги на продукты, и надолго отказалась от походов в ресторан. Она невольно отмечает, что Кай­ли, до того как отреагировать на подарок, исподтишка косится на Джиллиан.

- Очень мило, - кивает Джиллиан. - Это золото?

Салли чувствует, как по груди разливается жгучая волна и теснит ей дыхание. А если бы Джиллиан сказа­ла, что этот медальон - барахло, как бы тогда повела себя Кайли?

- Спасибо, мам, - говорит Кайли. - Правда хоро­шенький.

- Что достойно удивления. Поскольку вкус к юве­лирным украшениям у твоей мамы отсутствует. Но это действительно удачная вещица. - Джиллиан подносит цепочку к горлу, так что сердечко болтается у нее на груди. Кайли меж тем накладывает себе на тарелку блинчики. - Ты что, собираешься это есть? - спраши­вает Джиллиан. - Все эти углеводы?

- Прости, ей тринадцать лет. Для нее не смертельно съесть блинчик. - Салли хочется удавить сестру. - Ей рано думать об углеводах!

- Прекрасно, - говорит Джиллиан. - Пусть начи­нает думать, когда ей перевалит за тридцать. Когда бу­дет слишком поздно.

Кайли придвигает к себе фруктовый салат. Глаза у нее, если только это Салли не померещилось, подведе­ны синим карандашом - тем самым, каким пользуется Джиллиан. Она опасливо кладет себе в миску две несчастные ложки салата и ест малюсенькими кусоч­ками - и это при том, что весит, имея рост под метр во­семьдесят, всего лишь пятьдесят три килограмма!

Джиллиан берет и себе салата.

- Приходи в "Гамбургеры" к шести. Там у нас будет время до обеда.

- Отлично, - говорит Кайли. Салли садится очень прямо.

- Для чего это у вас будет время?

- Ни для чего, - огрызается Кайли на правах пол­ноценного тинейджера.

- Это между нами, девочками. - Джиллиан пожи­мает плечами. - Стойте! - говорит она, запуская руку в карман джинсов. - Чуть не забыла!

Она вынимает серебряный браслет, купленный по случаю в закладной лавочке к востоку от Тусона всего за двенадцать долларов, хотя его украшает посередине массивная вставка из бирюзы. Туго, должно быть, пришлось его прежней хозяйке, если так легко с ним рассталась. Не повезло человеку.

- Ой! - вырывается у Кайли, когда Джиллиан отдает ей браслет. - Какая же красотища! Я теперь его не сниму!

- Пошли выйдем, - обращается Салли к Джиллиан.

Лицо у Салли пылает до самых волос, ее корежит от ревности, но Джиллиан, кажется, ничего такого не за­мечает. Она не торопясь наливает себе вторую чашку кофе, добавляет туда обезжиренных сливок и вразва­лочку выходит следом за Салли во двор.

- Вот что я скажу - осади! - говорит ей Салли. - Я понятно выражаюсь? Доходит до сознания?

С вечера прошел ливень; трава хлюпает под ногами, в ней кишат дождевые червяки. Обе сестры вышли необутыми, но сейчас уже поздно поворачивать и идти в дом.

- Не ори на меня, - говорит Джиллиан. - Мне это­го не выдержать. Я просто рухну, Салли. У меня слиш­ком мал запас прочности.

- Я не ору. Ясно? Я только довожу до твоего сведе­ния, что Кайли - моя дочь.

- Ты полагаешь, мне это неизвестно? - Джиллиан переходит на ледяной тон, но дрожь в голосе выдает ее.

Салли считает, что у Джиллиан и вправду маловат запас прочности, в том-то и беда. По крайней мере, та­кого мнения о себе сама Джиллиан, а это примерно один черт.

- Видно, я, по-твоему, дурно влияю на людей, -продолжает Джиллиан. - Видно, в этом все дело.

Дрожь в ее голосе усиливается. Так он звучал, когда им приходилось возвращаться из школы домой в нояб­ре. В это время уже смеркалось, и Салли ждала ее, чтоб она не потерялась по дороге, как когда-то, еще в дет­ском саду. Джиллиан в тот раз сбилась с пути, и тетуш­ки отыскали ее только в первом часу ночи возле наглу­хо закрытой библиотеки, где она сидела на скамейке, рыдая в три ручья.

- Слушай, - говорит Салли. - Я не хочу с тобой ссориться.

- Нет, хочешь. - Джиллиан отхлебывает кофе из ча­шки. Только теперь Салли бросается в глаза, как исху­дала ее сестра. - Что я ни сделаю - все плохо. Думаешь, я сама не знаю? Испоганила себе всю жизнь, и каждый, кто со мной поведется, точно так же станет пропащим.

- Да ладно тебе. Не надо.

На язык Салли просятся слова о том, кто виноват, о тех мужчинах, с которыми Джиллиан спала без разбору на протяжении стольких лет, но они остаются не­сказанными, когда Джиллиан опускается на траву и плачет. На веках у Джиллиан, когда она плачет, просту­пают голубые жилки, отчего она кажется хрупкой, по­терянной и еще красивее, чем всегда. Салли садится на корточки рядом с ней.

- Я не считаю, что ты пропащая, - говорит она сестре.

Невинная ложь - не грех, если скрестить пальцы за спиной или если она сказана, чтобы тот, кто дорог те­бе, не плакал.

- Ха! - Голос у Джиллиан ломается надвое, точно кусок сахара.

- Честно, я рада, что ты здесь.

Это не совсем неправда. Никто так не знает тебя, как человек, с которым прошло вместе детство. Никто никогда тебя так не поймет.

- Вот именно!

Джиллиан сморкается в рукав своей белой блузки. Вернее, не своей, а Антонии, - вчера Джиллиан взяла ее поносить и уже относится как к своей, потому что блузка сидит на ней идеально.

- Серьезно, - подтверждает Салли. - Я хочу тебя видеть здесь. Оставайся. Только впредь думай, что де­лаешь.

- Есть, - говорит Джиллиан.

Сестры обнимаются и встают с травы. Собираются войти в дом, но взгляд их падает на сплошную изгородь из кустов сирени.

- Мне бы вот о чем не думать, - шепчет Джиллиан.

- Это нам нужно просто выкинуть из головы, - го­ворит Салли.

- Точно, - соглашается Джиллиан, как будто не ду­мать о нем - в ее силах.

Сирень вымахала в рост до телефонных проводов и цветет так буйно, что ветки кое-где клонятся от тяже­сти к земле.

- Его здесь и не было никогда, - говорит Салли.

Она сказала бы это, пожалуй, более уверенно, если бы не жуткие сны, которые видит по ночам, и не чер­ная кайма земли под ногтями, которая никак не вычи­щается. Плюс еще то, что у нее не выходит из головы, как он глядел на нее из ямы, вырытой в земле.

- Это какой такой Джимми? - бросает беспечно Джиллиан, хотя на руках у нее, как легкие тени, еще виднеются оставленные им синяки.

Салли уходит в дом будить Антонию и мыть посуду после завтрака, но Джиллиан ненадолго остается. За­кинув голову назад, щурит светлые глаза от солнца и думает о том, каким безумием бывает любовь. Такой, босой на траве, с солеными следами слез на щеках и непонятной усмешкой, блуждающей по лицу, видит ее учитель биологии из средней школы, когда открывает заднюю калитку с намерением зайти и вручить Салли извещение, что в субботу в школьном кафетерии со­стоится совещание. Но дальше калитки шагу не дела­ет - останавливается как вкопанный на дорожке при виде Джиллиан, и всегда потом, заслышав запах сире­ни, будет вспоминать это мгновение. Как вились пчелы над головой, как ему бросился вдруг в глаза лиловый цвет чернил на листках с извещением, которые он раз­носил по домам, - как ему неожиданно открылось, до чего же красивой может быть женщина.

В закусочной "Гамбургеры" молодые ребята не забу­дут уточнить: "Без лука", когда Джиллиан принимает у них заказ. Кетчуп - это пожалуйста, горчица и острый салат - тоже. Подойдут и соленые огурчики в виде гар­нира. Но лука, когда ты влюблен, когда тебя так скру­тило, что ни охнуть, ни вздохнуть, - лука тебе не надо, и не из заботы о свежем дыхании на тот случай, если будешь целоваться. Лук, он прочищает мозги, прого­няет одурь, встряхивает тебя и возвращает к действи­тельности. Он говорит - ступай, найди кого-нибудь, кто тоже полюбит тебя в ответ. Закатись до полуночи на танцы, а потом гуляй с ней вдвоем рука об руку в темноте и думать забудь о той, что сводит тебя с ума.

Эти мальчики, облепившие прилавок, до того ро­мантичны и зелены, что способны лишь изнывать в томлении, пожирая глазами Джиллиан. И Джиллиан, нужно отдать ей справедливость, исключительно добра по отношению к ним, даже когда повар, Эфраим, сове­тует ей гнать их в шею. Она понимает, что это, быть мо­жет, последние в ее жизни сердца, которые ей суждено разбить. Когда тебе тридцать шесть и ты многое пови­дала, когда столько времени жила там, где жара под со­рок в тени, а воздух так сух, что увлажняющий крем приходится изводить тоннами, когда ты по ночам тер­пела побои от мужчины, у которого главная страсть - к бутылке, ты начинаешь сознавать, что всему настает свой предел, в том числе и твоей привлекательности. Начинаешь смотреть на безусых мальчиков с неж­ностью, потому что они еще так мало знают, а уверены, что знают так много. Глядишь на девочек-подростков и чувствуешь, как руки покрываются гусиной кожей, - бедные дети, они даже не представляют себе, что такое время и душевные муки и какую цену им придется пла­тить буквально за каждую малость.

И Джиллиан приняла решение, что придет на выруч­ку своей племяннице. Будет наставницей для Кайли, пока та расстается с детством. До сих пор Джиллиан не доводилось испытывать такую привязанность к мало­летке - честно говоря, у нее и знакомых не было такого возраста, и уж точно, у нее никогда не вызывали интере­са судьба или будущность другого человека. Но Кайли пробуждает в ней безотчетную потребность оберегать, направлять. Временами Джиллиан ловила себя на мыс­ли, что, если б ей суждено было иметь дочь, она хотела бы такую, как Кайли. Только чуточку посмелее и бесша­башней. Чуточку больше похожую на саму Джиллиан.

Несмотря на привычку всюду опаздывать, сегодня, в день рождения племянницы, Джиллиан к вечеру со всем управилась еще до появления Кайли в "Гамбурге­рах", даже договорилась с Эфраимом, что раньше уй­дет с работы, чтобы им вовремя успеть к праздничному обеду в ресторане "Дель Веккио". Но прежде они зай­мутся вторым подарком Джиллиан - тем, которому предназначено сыграть куда более значительную роль, чем сыграл браслет с бирюзой. Этот подарок отнимет у них добрых два часа и, как почти все, к чему причастна Джиллиан, натворит таких дел, что будь здоров.

Кайли, одетая в подрезанные, разлохмаченные вни­зу джинсы и старую майку с эмблемой баскетбольной команды "Нике", послушно идет вслед за Джиллиан в дамскую комнату, хотя понятия не имеет, что там дол­жно произойти. На руке у нее браслет, подаренный Джиллиан, на шее - медальон, на который так долго копила деньги ее мать, а ноги сегодня - как не свои. Сейчас пробежаться бы разочка два вокруг квартала, - может, и прошло бы тогда это чувство, что она вот-вот не то сгорит дотла, не то распадется на части.

Джиллиан включает свет, запирает дверь и вытаски­вает из-под раковины бумажный пакет.

- Тайные орудия, - говорит она Кайли и извлекает из него ножницы, флакон шампуня и пакетик с пере­кистью водорода. - Ну, что скажешь? - спрашивает она, когда Кайли подходит и становится рядом. - Хо­чешь узнать, какая ты на самом деле хорошенькая?

Кайли знает, что мать убьет ее за это. Никуда не бу­дет пускать по гроб жизни, лишит всех удовольствий - никакого кино по выходным, никакого радио и теле­визора. И что хуже всего, лицо ее примет убийственно-горестное выражение. "Вот до чего дошло, - будет говорить выражение на лице ее мамы. - И это после того, как я столько сил положила, чтобы прокормить вас с Антонией и дать вам правильное воспитание".

- Ага, - легко соглашается Кайли, хотя у самой сердце несется вскачь с курьерской скоростью. - Да­вай, я согласна, - говорит она своей тете, так, будто вся ее жизнь не перевернется с минуты на минуту вверх тормашками.

На то, чтобы сделать что-то стоящее с волосами, требуется время - тем более, когда задуманы столь ко­ренные перемены, как в данном случае, и потому Сал­ли с Антонией и Гидеоном Барнсом вот уже скоро час как сидят и ждут в отдельной кабинке ресторана "Дель Веккио", потягивая диетическую кока-колу и посте­пенно закипая.

- И ради этого я пропустил тренировку по футбо­лу, - скорбно говорит Гидеон.

- А, кого это волнует, - отзывается Антония.

Антония весь день трудилась в кафе-мороженом и навыгребалась этого мороженого из контейнеров до ло­моты в правом плече. Она в этот вечер даже как-то не по­хожа на себя, хотя, с другой стороны, на кого же ей еще быть похожей? Ее, которую неделю никто не приглашает на свидание. Вдруг, ни с того ни с сего, мальчики, кото­рые так ее осаждали, переключились либо на совсем юных девочек - возможно, не таких красивых, но на ко­торых произведет впечатление любая ерунда, вроде на­грады, полученной тобой в компьютерном кружке, или приза, завоеванного в соревнованиях по плаванию, а от малейшего твоего комплимента они уже обмирают, - либо на зрелых женщин типа ее тети Джиллиан, с таким богатым опытом по сексуальной части, какой девочке в возрасте Антонии и не снился, так что ее одноклассник придет в полную готовность при одной мысли о том, че­му такая женщина могла бы научить его в постели.

Это лето вообще складывается не так, как хотелось бы Антонии. Вот и сегодня, можно заранее сказать, бу­дет еще один потерянный вечер. Мать торопила ее, бо­ясь опоздать на этот обед, и Антония в спешке хватала вещи из своего комода не глядя. И теперь то, что она приняла за черную футболку, оказалось кошмарной майкой бутылочного цвета, какую она в другое время не надела бы даже под страхом смертной казни. Обыч­но официанты в ресторане подмигивают Антонии, ста­вят ей лишнюю корзиночку с булочками и чесночны­ми хлебцами. Сегодня ни один не повернул головы в ее сторону. Не считая сморчка, должность которого - убирать со столов грязную посуду; этот спросил, по­дать ей лимонад или кока-колу.

- Типично для тети Джиллиан, - говорит она мате­ри, когда они прождали уже, кажется, целую веч­ность. - Ни с кем никогда не считаться.

Салли - у которой нет большой уверенности, что Джиллиан не подбила Кайли прокатиться зайцем на товарняке или поймать попутку до города Вирджиния-Бич, из того нехитрого соображения, что почему бы де­вочке не развлечься, - пьет вино, что при нормальных обстоятельствах позволяет себе редко.

- Ну и катись они обе, - говорит она сейчас.

- Мама! - восклицает Антония, пораженная.

- Давай заказывать, - предлагает Салли Гидеону. - Возьмем две пиццы с колбасой пепперони.

- Ты же не ешь мяса, - напоминает ей Антония.

- Тогда я возьму еще стакан кьянти, - говорит Сал­ли. - И фаршированных грибов. И пожалуй, спагетти.

Антония озирается, ища глазами официанта, и мгновенно отворачивается вновь. Щеки ей заливает краска, на лбу выступает пот. За столиком у задней сте­ны сидит ее учитель биологии, мистер Фрай, и обсуж­дает с официантом достоинства баклажанного рулета. Антония без ума от мистера Фрая. Он так блестяще пре­подает, что она даже подумывала, не провалить ли ввод­ный курс биологии, специально чтобы пройти его повторно, - правда, потом выяснилось, что с осени он поведет и основной курс. Не важно, что он для нее слишком стар, он выглядит так потрясающе, что, если всех ребят в старшем классе сложить вместе и перевя­зать лентой с большим бантом, их все равно близко не поставишь! Ежедневно под вечер мистер Фрай делает пробежку и каждый раз трижды обегает водохранилище позади школьного здания. Антония не упускает случая оказаться при заходе солнца там же, но он как будто не замечает ее. Хоть бы рукой помахал когда-нибудь...

Естественно, она должна, как назло, столкнуться с ним именно сегодня, когда раз в кои-то веки не потру­дилась воспользоваться косметикой и одета в этот бу­тылочного цвета кошмар, который, как она только сейчас обнаруживает, вообще не ее, а чей-то чужой. Посмешище, да и только! Вон даже этот болван Гидеон Барнс пялит на нее глаза.

Назад Дальше