- После тридцатилетия, - объяснила я. - Есть изменения?
- Не-а, - не задумываясь ответил он. - Как тебе мороженое?
- У тебя не получится отвлечь меня, - отозвалась я столь же стремительно. - Должен же ты чувствовать хоть какие-то изменения.
- Да вроде нет, - сказал он, выводя меня на мостовую, на противоположной стороне которой в маленьких магазинчиках пестрели разноцветные ткани. - А я изменился внешне?
Я лизнула мороженое и остановилась, чтобы хорошенько его рассмотреть. Те же блестящие черные волосы, короткие и слегка вьющиеся на концах, одна прядь неизменно торчит, оттого что он весь день проводил по ней рукой. Спереди длинные и блестящие, на пробор они слегка уходили налево, так что с одной стороны спадали на брови и трепетали перед самыми его глазами, живыми и ярко-зелеными. Они казались усталыми - но ночь, проведенная в кресле, не способствовала ясности глаз. Мимические морщинки напоминали о том, что, несмотря на напряжение последних нескольких дней, он обычно гораздо больше времени проводит улыбаясь, а не предаваясь тяжким думам и куксясь. Другая часть шевелюры была длиннее и нависала над высокой скулой, подчеркивая контраст между черными волосами и бледной кожей. Губы были красными и полными. Когда они вытянулись в улыбку, я увидела, что они обагрены вином, которое мы пили.
- Так что, я выгляжу старше? - снова спросил он.
Я покачала головой и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его, не обращая внимания на мороженое, которое растаяло и растеклось между моими пальцами.
- Ты выглядишь что надо.
- Ну и слава Богу. Пошли.
- Куда мы идем? - спросила я, и мое сердце застучало быстрее. Я выбросила стаканчик в ближайший контейнер, а Алекс еще доедал свой рожок.
- Ты хотела увидеть Париж. - Он указал на несколько крутых ступенек. - Пошли смотреть Париж.
Я подняла голову и увидела величественный храм с великолепной купольной крышей.
- Сакре-Кер? - спросила я, полагаясь на свой внутренний путеводитель.
- Сакре-Кер, - подтвердил Алекс. - Ты сможешь подняться по ступенькам в своих туфлях?
- Мне нравится, что ты так хорошо меня знаешь, - сказала я, глядя вниз на очаровательные пыточные приспособления, ремешками пристегнутые к моим ногам, - И мне нравится, что я, зная тебя, совершенно спокойно могу сказать: нет, не смогу.
- Ну давай, - засмеялся Алекс, подводя меня к штуке, похожей на трамвай. - Они скоро закрываются.
Пробежав сквозь строй людей, пытавшихся продать нам пластиковые Эйфелевы башни и Сакре-Керы с заснеженным куполом, миновав туристов, которые щелкали фотоаппаратами, не успев даже подойти к базилике, я обернулась и взглянула на Париж. Вид был умопомрачительно захватывающий, а звезды в смоляно-черном небе отражались внизу в городских огнях. Когда мое дыхание пришло в норму, я снова повернулась к базилике, если ее можно было так назвать, - не придуманы еще слова, которыми можно описать это потрясающее здание. До того оно прекрасное. Даже прекраснее, чем Нотр-Дам; скорее приветливое, чем импозантное, но все же очень величественное, - я просто лишилась дара речи. Его белый камень, казалось, светился в темноте, свет заливал здание снизу; выигрышно расставленные прожектора освещали каждую неповторимую деталь. Если какие-то недостатки и был и, то совершенно незаметные. Дженни в доску расшибется, но узнает, кто ставил свет, и обязательно выцепит этого человека, чтобы он сделал ей портретные снимки.
- Тебе нравится? - спросил Алекс, встав сзади и положив руки мне на плечи.
- Еще как, - сказала я, глядя то на базилику, то на город. - Спасибо, что привел меня сюда.
- Я знал, что ты будешь в восторге от вида, - прошептал он. - И я уверен, что это единственная вещь в Париже, которая старше меня.
- Ага, вы примерно одного возраста. - Я слегка пихнула его.
- Я уже устал говорить тебе, чтобы ты замолчала, - сказал он, усаживаясь на низкую стенку передо мной. - Красиво, да? Мне нравилось приходить сюда, смотреть на Париж.
- Видно лучше, чем с Эйфелевой башни. - спросила я, ища какую-нибудь табличку с описанием базилики.
- Она с другой стороны, - сказал Алекс, читая мои мысли. - И видно действительно лучше. Ты знаешь, что парижане ненавидят Эйфелеву башню?
- Снобы, - сказала я, зажимая его ладони своими. - Все равно она замечательная. Мне нравятся зыби Парижа.
- Зыби?
- Ну да, - сказала я, стараясь подобрать слова, но вместо этого беспомощно жестикулируя. - Здесь беспорядочно. Очертания зданий то плавные, то острые, то парят, то пресмыкаются. Словно волны.
- А Нью-Йорк какой? - Он с интересом смотрел на меня. Ну правильно - я же писатель как-никак.
- А Нью-Йорк как каланча, - выдала я. - Там все высокое и худое, словно замершее. Ему не хватает того, что в обилии есть в Лондоне, - зеленых островков. Вообще город не для клаустрофобов. Почти нет места, чтобы присесть и перевести дух.
- У людей нет времени, - резюмировал он. - Манхэттен вечно занят делами.
- Правда. - Я кивнула, стараясь сообразить, как бы так ненавязчиво подвести разговор к тому, что я хочу к нему переехать. - Но я никак не могу отделаться от ощущения, что здесь не смогла бы работать. Этот город создан, чтобы бродить, держаться за руки, есть мороженое.
- И напиваться - ты заметила, сколько здесь баров? - Он притянул меня к себе и положил свою голову мне на грудь.
- Прикладываю все силы, чтобы не замечать, - сказала я, вспомнив, сколько пила в Лос-Анджелесе. Так не пойдет. Хотя у меня в квартире лежала одна и та же бутылка водки, а выпила я, если посчитать, бутылку вина, которая пролежала в холодильнике всю неделю. До чего же все изменилось после отъезда Дженни…
- Значит, Лондон - идеальное сочетание того и другого? - поинтересовался он.
- Не идеальное, - сказала я. - Ему не хватает кое-каких важных вещей, которые есть в Нью-Йорке.
- Да? - спросил он, и я прижалась своим лбом к его лбу.
- Да. - Я прижала свои губы к его губам и держала их так, пока могла обходиться без воздуха. На вкус его губы были горячие и приятные, как вино, но со сладким привкусом мороженого.
- Ну серьезно, - сказала я, пристраиваясь меж его колен и обнимая руками за шею, - ты не ощущаешь ничего нового? Когда тридцать лет уже позади?
- Я в самом деле не думал об этом, - сказал Алекс и отвел волосы с моего лица. - Вроде нет.
- Звучит правдоподобно. - Я вернула их обратно. Он мог забыть о моем фонаре, но я - нет. Как и американские туристы, которые перешептывались и показывали в мою сторону. Но поскольку им было больше сорока и на них были бейсбольные кепки и поясные кошельки (они же гаманцы, хи-хи), я просто проигнорировала их. - Ну а когда ты был моложе, что ты мечтал делать в тридцать лет? Чем думал заняться?
- Не знаю. - Он смотрел куда-то мимо меня, на базилику. - Я перестал думать об этом какое-то время назад. Тридцатник подбирается очень быстро.
- Ты так говоришь, будто тебе уже сто лет, - сказала я. - У тебя же были какие-то ожидания, ты же что-то планировал.
- Ну типа того. - Он кивнул, касаясь губами моего лба. - Я хотел сочинять музыку и зарабатывать этим на жизнь, и мне повезло, что я добился всего, будучи молодым.
- А ты хотел писать саундтреки, музыку для фильмов? - спросила я. Его кожа всегда была теплой, даже несмотря на вечернюю прохладу. - Ты когда-то говорил мне об этом.
- Нуда, все впереди, - ответил он. - Вчера мне написал Джеймс Джейкобс, надо будет ему ответить.
- Надо, - отозвалась я, и мне стало приятно, что я поддерживаю его и тем самым принимаю участие в его жизни. Иногда я переживала, что могу дать Алексу не так уж много из того, чего у него еще нет или чего он не может сделать сам. - А что еще? Неужели это все?
- А чего ты хочешь? - спросил он, крепко обнимая меня. - К тому времени как тебе стукнет тридцать, чего хотела бы ты?
Хм, неожиданная перемена мест.
- Я и не знаю… может, книгу написать? Я бы хотела побольше писать для журналов, а не только для блога, и поинтереснее, как для "Белль".
- В Нью-Йорке?
- Да, в Нью-Йорке.
"В Уильямсбурге, в твоей квартире", - добавила я про себя. Ну почему я не могла сказать этого вслух? Сейчас самое время.
- Клево. А я было испугался, что ты скажешь: "Я хочу выйти замуж и родить детей", - засмеялся он. - Уф.
- Да, уф, - повторила я.
Стоп - чего он там испугался?
- Алекс?
- А?
- А что бы ты ответил, если б я сказала, что хочу выйти замуж и родить детей?
Он ничего не ответил, ноя почувствовала, как напряглись его руки и челюсть.
- Но ты же этого не хочешь. Правильно?
- Не обязательно к тридцати годам, - сказала я, подбирая слова со всей тщательностью. - Но не скажу, что совсем не хотела бы этого.
- Ясно, - дипломатично ответил он.
- А ты? - спросила я, уставившись на пуговицы на его рубашке. - Ты хочешь?
- Когда-то хотел, - неторопливо проговорил он.
Я знала, что он говорил с той же скрупулезностью, с какой подбирала слова и я. И легче мне от этого не стало. - Но больше не думаю, и все это как бы списалось со счетов. Я бы сказал, что спокойно прожил бы без этого.
Мои руки, обнимавшие его за пояс, ослабели и упали на стену за ним.
- Ясно, - сказала я, надеясь, что обойдется без слез. Я же не плакса. Сколь странно было слышать от него такие слова, столь же удивительной была моя реакция на них. Списалось со счетов? Он спокойно прожил бы без этого? А может, и без меня тоже?
- Ты не расстроена? - спросил он у моей макушки. - Ты же вроде не хочешь переезжать и все такое; я решил, что ты и о таких вещах тоже не думаешь.
- Хм, - протянула я, надеясь, что это звучало не утвердительно. Что за черт? Я же женщина, и, конечно, я думаю "о таких вещах". Может, не двадцать четыре часа в сутки, но разве это не естественно, что "эти вещи" приходят мне на ум? Что я сидела в бесподобном парижском саду и мечтала о том, как прекрасно буду выглядеть в своем свадебном платье а-ля "Забавная мордашка", а Луиза и Дженни оденутся в ужасные наряды канареечно-желтого цвета?
- Вот положительный момент в том, что мы приехали сюда, - оживился он. - Я наконец понял, что давил на тебя с переездом ко мне, и хочу, чтобы ты знала: я готов ждать сколько нужно. Это все слишком быстро, ты права. С такими вещами торопиться не стоит.
Я прижала пальцы к холодному камню с такой силой, что ощутила дрожь в плечах. И мои руки тоже задрожали.
- Ты замерзла? - спросил Алекс, приближая свое лицо к моему.
Я быстро отвернулась, стараясь выдать утирание слезы за зевок.
- И устала.
- Давай возвращаться. - Он взял мою руку в свои ладони и сжал ее. - Возьмем такси, мы ведь забрались далеко от гостиницы, и я знаю: вне зависимости от того, день рождения у меня или нет, ты надерешь мне задницу, если эти туфли сломаются.
Когда он хотел сказать: что-то не так, - то делал вид, что ничего не происходит. Я мирилась с этим и держала голову высоко поднятой. А еще я пообещала себе, что ничего не скажу, но не стала обещать, что не буду об этом думать. "Когда-то" он хотел жениться и иметь детей. Не стоило большого труда понять, когда было это "когда-то". Он хотел жениться и иметь детей с Солен. Но не со мной.
- Алекс, - начала я, когда мы переходили улицу, направляясь к такси. - Я много думала о переезде.
- Энджел, все в порядке. Rue Amelot, s’il vous plait, - сказал он таксисту. - Я уже говорил, что слишком давлю на тебя. Считай, мы проехали тему с переездом; прошу тебя, не волнуйся, тебе больше не придется думать, что ты меня огорчаешь. Я тебя понимаю.
- Но я, наоборот, думала, что готова переехать, - сказала я, забираясь на заднее сиденье. Тон моего голоса не убедил даже меня. Как я могла убедить кого-то другого?
- Да? - Он говорил еще менее уверенно. - Давай поговорим об этом, как вернемся в Нью-Йорк. Не сегодня.
В гостиницу мы возвращались молча. Алекс смотрел из окна, прижав одну руку к виску и упираясь лбом в стекло, а я - на его затылок, пытаясь понять, в какой момент этот вечер пошел наперекосяк. Значит, больше он не хотел съезжаться со мной? Не хотел жениться и заводить детей? Я глубоко вздохнула. Я делаю из мухи слона. Точно. Я была пьяна, я устала, я издергалась. Вовсе я не собираюсь съезжаться с Алексом, выходить замуж и заводить детей.
- Приехали, - наконец сказал он, хлопая меня по плечу. - Ты не спишь?
- Хм-м, нет. - Я открыла дверь машины и ступила на обочину, едва не попав под колеса проносившегося мимо скутериста. Ездок посигналил и изрыгнул какое-то французское ругательство, а я прижалась к двери и теперь, окончательно протрезвев, стала внимательнее смотреть по сторонам.
- Эй! - Алекс подхватил меня за талию, когда скутерист уехал, оставив меня в шоке стоять посреди дороги. - Хочешь, чтобы тебя сбили? Пошли.
Я позволила ему обнять меня, и мы тихо прошли в холл, снова обезаленевший. Алекс что-то говорил о выступлении в субботу вечером, о том, во сколько нам надо уезжать на воскресный фестиваль и как он боится перелета. Я кивала, но безучастно, так, словно смотрела на себя со стороны.
Войдя в номер, я надолго ушла в ванную: тщательно стерла остатки грима вопреки обычаю не смывать всю тушь до конца, оставляя "на потом", чистила зубы в течение полных трех минут. Справив нужду второй раз, я не находила повода задерживаться там дольше. Боже, неужели я тяну время, не желая ложиться с Алексом в постель? Вернувшись в комнату, я обнаружила, что он уже лег, потушив весь свет, кроме лампы на прикроватном столике. Я подошла к кровати и скользнула под простыню, заняв свою обычную позицию: положила руку ему на живот, а голову - на ключицу. В этой нелепой тишине мы пролежали несколько минут, его рука гладила мою, а я задумчиво трепала рукав его футболки. Это что-то новое. Не только то, что он лег в футболке, но и то, что я не пыталась ее с него стащить. Спустя еще пару минут я перекатилась и выключила свет. Часы на столике показывали половину второго ночи. Я не спала двенадцать часов - неудивительно, что я так вымоталась.
Не успела я вернуться на место, как Алекс повернулся ко мне, тесно прижался и обнял меня за талию.
Я почувствовала теплый поцелуй в шею, а потом услышала зевок.
- Не могу поверить, что мы в Париже на мой день рождения и собираемся просто заснуть, - сказал он, зарывшись в мои волосы. Но не было похоже, что он имел в виду то, что говорил. Зато было похоже на то, что он уведомлял меня.
Я не знала, что и думать. Он что, даже не попытается "подъехать" ко мне, чтобы получить отпор? Я не хотела секса, потому что сердилась на него и пребывала в смятении, но - какого черта? Он всегда должен хотеть секса со мной! Ведь он генетически запрограммирован постоянно хотеть секса! Разве не для этого нужна Y-хромосома?
- Это, наверное, потому, что я такой старый. - Он снова зевнул и обнял меня покрепче.
Пару минут спустя я почувствовала, как его дыхание стало ровным, а объятия ослабли. Прищурившись, я посмотрела на яркие часы на столике и дала глазам привыкнуть. Час сорок семь. Я знала, что к ночи краски сгущаются особенно сильно. И что утром мне будет не так плохо. В желудке прекратится революция, конфликтующие стороны разбредутся по домам и устроят тихие посиделки. А я буду рыдать до тех пор, пока глаза не вылезут из орбит. Как поется в песне, завтра будет лучше, а утро вечера мудренее.
Глава двенадцатая
Почему-то наутро мне лучше не стало. Наверное, потому, что поспать так и не удалось. Я сверялась с часами каждые пятнадцать минут, периодически проваливаясь во сны, в которых летала - с обочины или со стены, а один раз даже с Эйфелевой башни, а потом резко просыпалась. В конце концов я выбралась из-под покрывала, стараясь не разбудить Алекса, и приняла душ. Было только семь, а с Луизой мы должны встретиться в половине первого, но я хотела пройтись и проветриться. Буквально и фигурально в голове шумело после того, как я не рассчитала силы за трапезой накануне, выпив больше, чем успела переварить за ночь. Зеркало по утрам было не на моей стороне, и это утро не стало исключением. Баклажанный цвет на треклятой щеке поблек и пожелтел. Глаз выглядел так, словно я провела десять раундов на ринге, и хотя я незнакома с боксерами, со стороны вполне можно было это заподозрить. Бессонница меня не украсила - нос покраснел, а глаза припухли и стали узкими, как у свиньи. Писаная красавица.
Я оделась в ванной, "нарисовала" лицо, натянула вчерашние джинсы. В принципе мне не надо было ходить на цыпочках и дышать через раз - Алекс будет спать подо что угодно, пока его не разбудит будильник. Не раз в его квартире мне приходилось лежать и слушать, как гремит и звенит стройка напротив. Просто сегодня я не хотела разбудить его даже невзначай.
- Доброе утро, мадемуазель!
- Ален!
К счастью, к этому моменту я вырвалась из бесконечного круга вопросов "Какого черта?" и "Почему он меня не любит?" и изобразила почти приветливую улыбку.
- Я могу сделать что-нибудь для вас этим утром? - спросил он. Теперь он хотя бы не выглядел напуганным. Настороженным - да, но не напуганным.
- Вы не могли бы подсказать, где можно совершить прогулку по воде? - Я выудила свою карту и положила ее на стол. - Такую, чтобы объехать весь город?
- Bateaux mouches? - Он наклонился, взглянул на карту и прищурился. - Вот здесь.
- Далековато, - сказала я, следя за его карандашом. - А! "Альма Марсо"! Я там была.
- Вы уверены, что не хотите взять такси? - Ален с сомнением посмотрел на меня. - Вам придется сделать две пересадки.
- Ничего, - сказала я, пихая карту назад в сумку. - У меня неплохо развит внутренний ориентир. Если я где-то была однажды, то обязательно найду туда дорогу еще раз.
- D’accord. - Ален кивнул и улыбнулся с одобрением. - Желаю хорошего дня.
Кивнув в ответ, я направилась к станции метро, уверенная в себе и полная решимости совершить путешествие вверх и вниз по Сене.
Но одного позитивного настроя и стремления преуспеть не всегда достаточно. Сойдя с поезда, я заблудилась через пятнадцать минут. По-моему, маскировать ужасы подземного лабиринта парижского метро за привлекательными коваными указателями у входа просто бесчеловечно. Создается впечатление, что вы путешествуете по фильму 60-х, хотя на самом деле оказываетесь в седьмом кругу ада. Как так получается, что двери открываются до того, как остановится поезд? Я чуть не упала два раза, пока не поняла, что так происходит на каждой остановке, и напрасно я каждый раз переходила в другой вагон. Мое первое путешествие в одиночку от "Сен-Себастьен" до "Альма Марсо" заняло час. Второе длилось полтора часа и стоило мне половины отгрызенных ногтей и всех запасов терпения. По крайней мере на сей раз люди проявили сочувствие к моему подбитому глазу, и я сидела почти всю поездку. Хотя я проехала свою остановку дважды, потому что не успевала пробраться к выходу.