Мысль о возвращении была ненавистна Мэри, но с этим пришлось смириться. Главное - не сравнивать мысленно эту мирную комнату, мягко освещенную свечами, с ее теплым очагом и глубоким креслом и холодные, мрачные коридоры трактира "Ямайка", не вспоминать свою крохотную каморку над входом. Надо помнить только об одном: она сможет вернуться сюда, когда захочет.
Ночь была ясная; темные вечерние тучи ушли, и небо сверкало звездами. Мэри сидела рядом с Фрэнсисом Дейви на высоких козлах двуколки, закутанная в пальто с бархатным воротником. Лошадь была не та, на которой викарий ехал верхом, когда она встретилась с ним на пустоши; на этот раз запрягли крупного серого коренастого рысака, который, застоявшись в конюшне, мчался как ветер. Это была странная, захватывающая дух езда. Ветер дул Мэри в лицо, жаля глаза. Подъем от Олтернана сначала был медленным, из-за крутизны холма, но как только они оказались на большой дороге, лицом к Бодмину, викарий погнал рысака; тот только прижал уши и помчался галопом, как безумный.
Копыта грохотали по твердой белой дороге, поднимая облако пыли, и Мэри невольно прижалась к своему спутнику. Он не делал попыток придержать лошадь, и, взглянув на викария, Мэри увидела, что он улыбается.
- Давай, - сказал он коню, - давай, ты ведь можешь еще быстрее. - Голос его при этом был тих и взволнован, будто викарий говорил сам с собой. Это казалось неестественным и слегка пугающим, и Мэри почувствовала некоторое замешательство, как будто ее спутник ушел куда-то в другой мир и забыл о ее существовании.
Сидя на козлах, девушка впервые могла рассмотреть его в профиль и увидела, как ясно очерчены черты его лица, как рельефно выступает тонкий нос; прихоть природы, создавшей этого человека альбиносом, сделала его еще и непохожим ни на кого из тех, кого Мэри когда-либо видела до сих пор.
Викарий напоминал птицу. Скрючившись на козлах, в черном плаще с капюшоном, развевающемся на ветру, он казался крылатым. Какого он возраста, девушка вообще не могла понять. Потом он улыбнулся ей и снова стал человеческим существом.
- Я люблю эти пустоши, - сказал викарий. - Конечно, ваше первое знакомство с ними было скверным, так что вы не можете меня понять. Если бы вы знали их так же хорошо, как знаю я, и видели их в разных состояниях, зимой и летом, вы бы их тоже полюбили. Они обладают очарованием, как ни одна другая часть страны. Эти пустоши существуют с незапамятных времен. Иногда я думаю, что они - пережиток другой эпохи. Первыми, мне кажется, были созданы пустоши; потом появились леса, и долины, и море. Поднимитесь на Ратфор однажды утром, до рассвета, и послушайте ветер в камнях. Тогда вы поймете, что я имею в виду.
Мэри вспомнила пастора из своей родной деревушки. Это был жизнерадостный маленький человечек с целым выводком детей, в точности похожих на него, а жена его была мастерицей делать сливовый мармелад. На Рождество их пастор всегда произносил одну и ту же проповедь, и прихожане могли ему подсказывать с любого места, так как знали ее назубок. Хотела бы она знать, что Фрэнсис Дейви говорит в своей церкви в Олтернане. Не проповедует ли он о Ратфоре и о свете над прудом Дазмэри? Они уже добрались до того места, где дорога резко шла вниз и группа деревьев образовывала маленькую долину у реки Фоуи; перед ними протянулся подъем, ведущий на открытую возвышенность. Мэри уже различала на фоне неба силуэты высоких труб трактира "Ямайка".
Езда закончилась, и веселое возбуждение покинуло ее. Прежний ужас и отвращение к дяде вернулись. Викарий остановил лошадь как раз у двора, под прикрытием земляного вала, поросшего травой.
- Не видно ни души, - спокойно сказал он. - Похоже на обитель мертвецов. Хотите, я попробую открыть дверь?
Мэри покачала головой.
- Она всегда заперта, - прошептала девушка, - и окна на засовах. Вон там моя комната, над крыльцом. Я могу вскарабкаться туда, если вы позволите мне забраться к вам на плечо. Дома я и не в такие места взбиралась. Мое окно наверху открыто; с навеса над крыльцом это будет просто.
- Вы поскользнетесь на шифере, - ответил викарий. - Я не позволю вам это сделать. Что за ерунда. Неужели нет другого способа войти? А если сзади?
- Дверь бара окажется заперта, и кухни тоже, - сказала Мэри. - Если хотите, можно потихоньку подойти и убедиться.
Она провела его за дом и внезапно обернулась, прижав палец к губам.
- В кухне свет, - прошептала она. - Значит, там мой дядя. Тетя всегда ложится рано. На окошке нет занавесок; если мы пройдем мимо, он нас увидит. - Девушка прижалась к стене дома. Ее спутник жестом приказал ей оставаться на месте.
- Очень хорошо, - сказал он. - Я постараюсь, чтобы ваш дядя меня не заметил. Я хочу заглянуть в окно.
Мэри смотрела, как он сбоку подобрался к окну и стоял там несколько минут, глядя в кухню. Затем он сделал ей знак следовать за ним, с той же напряженной улыбкой на лице, которую она заметила раньше. Его лицо выглядело очень бледным под черной широкополой шляпой.
- Сегодня никакого спора с хозяином трактира "Ямайка" не будет, - объявил он.
Мэри последовала за его взглядом и придвинулась к окну. Кухня была освещена единственной свечой, криво воткнутой в бутылку. Она уже наполовину сгорела и сильно оплыла с одной стороны. Огонек колебался и потрескивал на сквозняке: дверь, ведущая в сад, была распахнута настежь. Джосс Мерлин развалился у стола в пьяном оцепенении, огромные ноги вытянуты в разные стороны, шляпа на затылке. Он глядел перед собой на оплывающую свечу остекленевшими и остановившимися, как у мертвеца, глазами. Другая бутылка с разбитым горлышком валялась на столе, рядом - пустой стакан. Торф в очаге дотлел до конца.
Фрэнсис Дейви указал на открытую дверь.
- Вы можете войти и отправиться наверх спать, - сказал он. - Дядя вас даже не заметит. Заприте за собой дверь и задуйте свечу. Вам только пожара не хватает. Спокойной ночи, Мэри Йеллан. Если только попадете в беду и я вам понадоблюсь, я буду ждать вас в Олтернане.
Он завернул за угол дома и исчез.
Мэри на цыпочках вошла в кухню, закрыла и заперла дверь. Она могла бы захлопнуть ее, если бы захотела, - это не разбудило бы дядю.
Джосс Мерлин отправился в свое царство небесное, и этот жалкий мир перестал для него существовать. Девушка задула свет рядом с ним и оставила дядю одного в темноте.
Глава восьмая
Джосс Мерлин пил пять дней подряд. Большую часть времени он был невменяем и пластом лежал в кухне на импровизированной постели, которую соорудили Мэри с теткой. Он спал с широко раскрытым ртом, и его шумное дыхание было слышно в спальнях наверху. Около пяти вечера дядя просыпался примерно на полчаса, требуя бренди и всхлипывая, как дитя. Жена тут же подходила и утешала мужа. Она давала ему немного бренди, сильно разбавленного водой, говорила с ним ласково, как с больным ребенком, поднося к его губам стакан, а трактирщик озирался вокруг горящими, налитыми кровью глазами, что-то бормоча про себя и вздрагивая, как собака.
Тетя Пейшенс стала совсем другим человеком, выказывая холодное спокойствие и присутствие духа, которых Мэри никак от нее не ожидала. Она полностью предалась заботам о муже. Она все должна была делать для него, и Мэри с чувством глубокого отвращения наблюдала, как тетя меняет пьянице одеяла и белье, потому что сама она не могла бы даже приблизиться к нему. Тетя Пейшенс приняла все это как должное, и проклятия и вопли, которыми трактирщик встречал ее, вовсе ее не пугали. Только в этих случаях она обладала властью над мужем, и он безропотно позволял ей обтирать ему лицо полотенцем, смоченным горячей водой. Затем жена подпихивала под него свежее одеяло, расчесывала его спутанные волосы, и через несколько минут он снова засыпал, с багровым лицом, широко открытым ртом и вывалившимся языком, храпя, как бык. В кухне жить было невозможно, и Мэри с тетей превратили маленькую пустующую гостиную в жилую комнату. Впервые тетя Пейшенс стала племяннице хоть немного близким человеком. Она радостно щебетала о прежних днях в Хелфорде, где она и мать Мэри вместе провели детство; она двигалась по дому быстро и легко, и иногда Мэри даже слышала, как тетушка тихонько напевает отрывки из старых церковных песнопений, снуя в кухню и обратно. Похоже было, что запои у Джосса Мерлина случаются примерно каждые два месяца. Раньше перерывы были длиннее, но теперь запои участились, и тетя Пейшенс никогда не знала, когда это произойдет. Нынешний был вызван визитом в трактир сквайра Бассата - тетушка сказала, что хозяин очень рассердился и расстроился, и когда в шесть часов вечера он вернулся с пустоши, то прямиком направился в бар. Она уже знала, что будет дальше.
Тетя Пейшенс без всяких вопросов приняла объяснение племянницы о том, что та заблудилась на пустоши. Она только сказала, что нужно остерегаться трясин, и разговор на этом был закончен. Мэри вздохнула с облегчением. Она не хотела вдаваться в подробности своего приключения и решила ничего не говорить о встрече с викарием из Олтернана. А пока Джосс Мерлин в оцепенении лежал в кухне, и две женщины провели пять сравнительно спокойных дней.
Погода была холодная и пасмурная, и Мэри не хотелось выходить из дома, но на пятое утро подул ветер и выглянуло солнце, и несмотря на приключение, которое она испытала всего несколько дней назад, Мэри решила еще раз бросить вызов пустошам. Трактирщик проснулся в девять часов и принялся орать во всю глотку, и от этого шума, и от запаха из кухни, которым теперь пропитался весь дом, и от вида тети Пейшенс, которая бросилась вниз с чистыми одеялами в руках, Мэри охватил приступ отвращения и ненависти ко всему этому.
Очень стыдясь самой себя, она выскользнула из дома, завернув в платок корку хлеба, и перешла через дорогу. На этот раз девушка направилась на Восточную пустошь, в сторону Килмара, и поскольку впереди был целый день, она не боялась заблудиться. Мэри продолжала думать о Фрэнсисе Дейви, этом странном викарии из Олтернана, и поняла, как мало он рассказал ей о себе, хотя от нее самой за один лишь вечер узнал историю всей ее жизни. Девушка подумала, как странно он, должно быть, выглядел, рисуя свою картину у вод Дазмэри, стоя, возможно, без шляпы, с ореолом белых волос, поднявшимся вокруг головы, а залетевшие с моря чайки, должно быть, скользили над поверхностью озера. Он, наверное, был похож на пророка Илию в пустыне.
Хотела бы она знать, что привело его к священничеству и любят ли викария в Олтернане. Скоро уже Рождество, и дома, в Хелфорде, люди, должно быть, украшают жилища остролистом, хвоей и омелой. Повсюду в огромных количествах пекут пироги и кексы и откармливают индеек и гусей. Маленький пастор с праздничным видом лучезарно взирает на свой мирок, и в сочельник после чая отправится в Трелуоррен пить джин, настоянный на ягодах терновника. Интересно, украшает ли Фрэнсис Дейви свою церковь остролистом и призывает ли он благословение на свою паству.
Одно несомненно: в трактире "Ямайка" веселья будет мало.
Мэри шла больше часа, пока путь ей не преградил ручей, который разделялся на два, причем оба текли в разные стороны. Девушка остановилась, не зная, куда ей двинуться дальше. Ручей находился в долине между холмов и был окружен болотами. Нельзя сказать, чтобы местность была ей совсем незнакома, и, посмотрев вперед, за гладкую зеленую поверхность стоявшего перед ней скалистого холма, девушка увидела огромную расколотую руку Килмара, указывающего пальцами в небо. Она снова смотрела на Труартское болото, где бродила в ту первую субботу, но на этот раз ее лицо было обращено на юго-восток, и при ярком солнечном свете холмы выглядели совсем по-другому. Ручей весело журчал по камням, и через мелководье были проложены мостки. Болото раскинулось слева от нее. Легкий ветерок заставлял волноваться траву, она дружно подрагивала, вздыхала и шуршала; а посреди бледной манящей зелени росли пучки жесткой травы с бурыми верхушками и желтыми торчащими метелками.
Это были предательские островки трясины, с виду прочные, но на самом деле тонкие, как паутинка, и человеческая нога потонула бы в них немедленно, а маленькие окошки серо-голубой воды, дрожавшие тут и там, вспенились бы и почернели.
Мэри повернулась спиной к болоту и перешла по мосткам через ручей. Она придерживалась возвышенности и шла над ручьем, следуя его течению, вдоль извилистой долины между холмами. Сегодня облаков было мало, они почти не отбрасывали теней, и пустоши, расстилавшиеся позади нее, под солнцем желтели, как песок. Одинокий кроншнеп задумчиво стоял у ручья, разглядывая свое отражение в воде; затем его длинный клюв с невероятной скоростью метнулся в камыши, вонзившись в мягкую грязь, и, повернув голову, он подобрал под себя ноги и поднялся в воздух, издавая жалобный крик и направляясь на юг.
Что-то вспугнуло птицу, и через несколько минут Мэри увидела, что именно. Небольшая группа пони проскакала вниз по холму и с плеском бросилась в ручей - пить. Они шумно топтались среди камней, наталкиваясь друг на друга и помахивая хвостами на ветру. Должно быть, лошади появились через ворота справа, чуть впереди, которые стояли широко распахнутые, подпертые обломком камня, а за ними виднелась покрытая толстым слоем грязи дорога на ферму.
Мэри прислонилась к воротам и стала смотреть на пони; уголком глаза она увидела мужчину, спускающегося по дороге с ведрами в руках. Девушка хотела было двинуться с места и продолжить свой путь вокруг холма, но он помахал в воздухе ведром и окликнул ее.
Это был Джем Мерлин. Деваться было некуда, и Мэри стояла на месте, пока он к ней не подошел. На нем были запачканная рубашка, никогда не видавшая стирки, и пара грязных коричневых брюк, покрытых конским волосом и заляпанных навозом из сарая. Джем был без шапки и куртки, а нижняя челюсть поросла жесткой густой щетиной. Он засмеялся, глядя на Мэри сверху вниз, сверкая зубами, как две капли воды похожий на брата, каким тот, наверное, был двадцать лет назад.
- Так значит, вы нашли дорогу ко мне? - сказал Джем. - Я не ждал вас так скоро, иначе испек бы хлеб в вашу честь. Я не мылся три дня и питался одной картошкой. Вот, подержите-ка это ведро.
Он сунул Мэри в руку одно из ведер, прежде чем она успела возразить, и спустился к воде вслед за пони.
- Пошли прочь! - закричал он. - Эй, назад, нечего мутить воду, которую я пью! Убирайся, ты, черный черт!
Он стукнул самого крупного пони ведром по заду, и все они рванули из воды вверх по склону, взбрыкивая копытами в воздухе.
- Я сам виноват, не закрыл ворота! - крикнул он Мэри. - Принесите сюда второе ведро; на той стороне ручья вода достаточно чистая.
Девушка спустилась с ведром к ручью, и он наполнил их оба, усмехаясь ей через плечо.
- Что бы вы делали, если бы не застали меня дома? - спросил Джем, утирая лицо рукавом. Мэри невольно улыбнулась.
- Я даже не знала, что вы здесь живете, - ответила она, - и уж во всяком случае, пошла в эту сторону вовсе не для того, чтобы найти вас. Если бы я знала, то повернула бы налево.
- Я вам не верю, - заявил Джем. - Вы отправились в путь в надежде увидеть меня, и незачем притворяться, будто это не так. Впрочем, вы пришли как раз вовремя, чтобы приготовить мне обед. В кухне есть кусок баранины.
Он повел девушку по грязной дороге, и, завернув за поворот, они пришли к маленькому серому домику на склоне холма. На задворках виднелись несколько грубых хозяйственных построек и полоска земли под картошку. Тонкая струйка дыма поднималась из приземистой трубы.
- Огонь уже горит, и вы быстро сварите этот огрызок баранины. Надеюсь, вы умеете готовить? - спросил Джем.
Мэри смерила его взглядом с головы до ног.
- Вы всегда так пользуетесь другими людьми?
- Мне нечасто выпадает такой случай, - признался он. - Но раз уж вы здесь, то можете и задержаться. С тех пор, как умерла моя мать, я всегда готовлю сам, и с тех пор в этом доме не было ни одной женщины. Входите же!
Мэри последовала за хозяином, так же, как и он, наклонив голову под низкой притолокой.
Комната оказалась маленькая и квадратная, в два раза меньше, чем кухня в "Ямайке", с огромным открытым очагом в углу. Пол был грязный, усеянный мусором: картофельными очистками, капустными кочерыжками и хлебными крошками. По всей комнате был разбросан всякий хлам, и все покрывал слой торфяной сажи. Мэри испуганно осматривалась.
- Вы что, никогда не прибираетесь? У вас не кухня, а свинарник. Как вам только не стыдно! Оставьте мне ведро воды и найдите метлу. Я не стану обедать в таком месте.
Девушка тут же принялась за работу, потому что вся ее чистоплотная натура возмутилась при виде этой грязи и запущенности. Через полчаса кухня блестела как стеклышко, влажный каменный пол сиял, весь сор был вынесен вон. В буфете она нашла посуду и кусок скатерти и накрыла на стол, а в кастрюле на огне в это время кипела баранина, окруженная картошкой и репой.
Пахло вкусно, и Джем остановился в дверях, нюхая воздух, как голодный пес.
- Придется мне завести женщину, - сказал он. - Теперь я это понимаю. Что если вам оставить свою тетушку и перебраться сюда присматривать за мной?
- Мои услуги стоят слишком дорого, - заявила Мэри. - У вас никогда не будет таких денег.
- До чего же все женщины скаредны, - сказал он, садясь за стол. - Не знаю, что они делают с деньгами, только они их никогда не тратят. Моя мать была точно такая же. Она всегда прятала их в старом чулке, и я даже не видел, какого он цвета. Поторопитесь с обедом: я голоден, как червяк.
- А вы нетерпеливы, - заметила Мэри. - И ни слова благодарности мне, которая все это приготовила. Уберите руки - тарелка горячая.
Она поставила перед Джемом дымящуюся баранину, и он облизнулся.
- Во всяком случае, там, откуда вы родом, вас кое-чему научили. Я всегда говорю, что две вещи женщины должны делать инстинктивно, и готовка - одна из них. Дайте мне кружку воды, а? Вы найдете кувшин снаружи.
Но Мэри уже налила чашку и молча передала ее ему.
- Мы все родились здесь, - сказал Джем, головой указывая на потолок, - там, в комнате наверху. Но Джосс и Мэтт были уже взрослыми мужчинами, когда я все еще оставался мальчишкой и цеплялся за мамину юбку. Мы почти никогда не видели отца, но очень хорошо знали, когда он дома. Я помню, как однажды он бросил в мать нож - он врезался ей над глазом, и кровь потекла у нее по лицу. Я испугался, убежал и спрятался вон там, в углу, у очага. Мать ничего не сказала; она просто промыла глаз водой и подала отцу ужин. Она была храбрая женщина, могу это засвидетельствовать, хотя говорила она мало и никогда не давала нам много еды. Когда я был маленьким, она сделала меня вроде как своим любимчиком, наверное, потому, что я был самый младший, и братья поколачивали меня, когда мама не видела. Не то чтобы они так уж дружили, как можно подумать, - мы никогда не были слишком любящей семьей, и я видел, как однажды Джосс избил Мэтта так, что тот не держался на ногах. Мэтт был забавный: тихий, больше похожий на мать. Он утонул там, в болоте. Там можно кричать, пока не лопнут легкие, и никто не услышит, кроме пары птиц или одичавшего пони. Я и сам в свое время чуть не попался.
- Как давно умерла ваша мать? - спросила Мэри.