* * *
Одна из важных дат в истории России: осенью 1552 года пала Казань, окружённая войсками Ивана Грозного. И это был не простой поход, какие случались в печальной истории отношений Москвы и Казани в XV–XVI веках. Царь ликвидировал Казанское ханство, с которым целый век мерилась силой растущее Московское великое княжество. К Казани были серьёзные счёты – за набеги, за угнанных и проданных в рабство русских людей. С ханами пробовали договариваться, заключать "вечный мир", пытались сажать на престол союзников Москвы. Но – не получилось по-другому.
Замирение между соседями – русскими и марийцами – растянулось после этого на долгие три десятилетия. Может показаться странным, но война против Москвы уже зимой 1552–1553 годов полыхнула не у татар – у луговых марийцев. Отчего бы: они должны были вроде, наоборот, чувствовать себя освобождёнными от власти казанских ханов.
Мы долгие годы практически ничего не знали толком о том, что получило в исторической науке название Черемисских войн. Этот вопрос осторожно обходили те, кто описывал и оценивал события второй половины XVI века в Поволжье.
Мне рассказывали в Йошкар-Оле о необычном эпизоде, который случился в жизни одного очень известного марийского историка.
В начале своего научного пути он оказался как-то в одном из домов в Казани. Молодого исследователя представили незнакомому человеку, явно царившему за столом. Им оказался заехавший по какому-то случаю в гости к своим казанским знакомым Лев Николаевич Гумилёв, как говорится в одной сказке, "великий и ужасный", окружённый шлейфом почитания и неприятия.
Гумилёв задал молодому историку вопросы о том, чем же он занимается, и подвёл итог:
– У марийцев очень богатая история, но её не дадут написать.
Лишь в новом XXI веке о событиях Черемисских войн сумел рассказать, подняв огромное количество документов, другой йошкар-олинский историк – Александр Бахтин.
Войн этих было четыре. Их эпицентром стали земли к северу от Казани, а охватили они большую территорию от Нижнего Новгорода до Вятки. Источники, с которыми работал Бахтин, лишь один раз упоминают Лесное Заволжье, Ветлугу. Эта территория не была в фокусе событий. Но, тем не менее, в 1555 году полк воеводы Токмакова-Оболенского, оторвавшийся здесь от основных сил, чуть не перебили марийские воины. Нижегородская писцовая книга 1558–1559 годов упоминает 179 селений в Заузолье и на Везломе, пострадавших от войны. Очевидно, что нападали на них марийцы, приходившие лесами с Ветлуги.
* * *
Чего хотели эти люди? Не возрождения же Казанского ханства, подданными которого они когда-то были?
Александр Бахтин смог ответить на этот непростой вопрос. Документы убедили его, что марийцы защищали от соседей свои традиции, свой образ жизни. Казанское ханство, конечно, "владело" ими, но не могло вмешиваться в их дела по-настоящему – его степные воины сторонились тайги. А вот русских глухомань и болота, такие, как в Лесном Заволжье, не пугали, были привычны… Если так, не придут ли они в этот край, чтобы наводить русские порядки, насаждать другую веру?
Сорок лет – огромный, бесконечный срок – длились эти войны. Для многих – всю их жизнь, потому что она-то была в средние века недолгой. За эти годы выросли русские крепости на подступах к Поветлужью – в Солигаличе, Кологриве, Галиче, Чухломе, вероятно, и на месте современного посёлка Воскресенское…
"Илеть и Ветлуга от крови темны
И ветви поникли у тёмной сосны,
И тёмной бедой на марийский народ
Несметная царская сила идёт…
Все тридцать тяжёлых и горестных лет -
Пожары, и смерть, и скончанья им нет"
Так писал о Черемисских войнах спустя три с лишним века марийский поэт Сергей Чавайн, доверяя больше народной памяти, чем трудам историков.
Москве хватило мудрости переломить ситуацию. В Поволжье должны были увидеть: московская власть хочет, чтобы новые подданные доверяли ей. Чтобы знали: их не будут ни губить, ни сгонять с обжитых земель. Ведь цель была – повалить казанский режим, который жил, грабя соседей. Русским чиновникам, которые ехали в Поволжье, был дан строгий наказ не притеснять напрасно татар, черемисов, чувашей. Иван Грозный жаловал подарками и наделами местную знать, а крестьяне и охотники ощутили, что налогов "белый царь" берёт с них меньше, чем казанские ханы.
Победила в этих войнах Москва.
Но победили и марийцы. Они сумели выжить. Они показали свою волю к тому, чтобы следовать традициям, установленным их далёкими предками. Они сумели, наконец, поверить соседям – и не ошиблись.
Они сберегли среди беды, огня, голода свой язык.
Да, коварство, межусобица русских князей могли превратить марийцев, готовых идти им навстречу, в противников и заставили искать союз с казанскими ханами, которые боролись за свою власть надо всем Средним Поволжьем. И на этом пути марийское Поветлужье ждало настоящее небытие. Навсегда покинул народ свою страну – верхнее и среднее течение Ветлуги. Заросли бурьяном древние разграбленные города – и пока археологами не найдены. Скорее всего, по той причине, что их просто никто всерьёз не искал. До них ещё не дошли руки у специалистов, которых в Поволжье не так-то много. К тому же очень многое просто исчезло – смыто весенними половодьями, и специалисты совершенно точно не смогут подержать в руках предметы (или, как говорят в народе, артефакты), конкретно подтверждающие древние рукописные источники.
Да, сама российская история, казалось, собралась забыть, окончательно потерять эту исчезнувшую страну, превратить её века в своё обычное, безликое "жили племена".
Но если вы листаете эти страницы, выходит – такого не произошло.
Поздняковские и другие боги
Народы – как обычные семьи. Родословная ныне почти никакой практической роли не играет (разве что выяснение родства в спорах о наследстве), а всё же её хотят знать и сами люди, и их соседи. Это продолжение их любви и интереса к родителям и ближайшим предкам. Они узнают в предках свои черты и хотят понять и оценить вытекающие из этого достоинства и недостатки.
Лев Клейн
Боже мой, как часто я бывал здесь раньше. Да в сущности, я вырос на этой улице. Улица Горького в Нижнем Новгороде. Ямская слобода венчала город с юга и одновременно с запада на берегу Оки. Угол этот начинался сразу же за Большой Ямской улицей. В девяностых годах, прогибаясь перед неким не вполне понятным прошлым, улице Краснофлотской власти "вернули историческое название" Ильинская, и никто не заметил, что эта часть её называлась именно Большой Ямской, а Ильинской никогда не была.
Так вот, если пересечь Ямскую Слободу и оказаться на берегу Оки, спуститься до полугоры…
Да, я всегда видел этот странный вал, стоящий над самым обрывом. Но только вместе со своим тогдашним студентом-историком Александром Жуковым впервые медленно прошёл по нему.
Жуков обещал мне показать необыкновенные вещи. И я увидел их: под нашими ногами лежала древняя керамика. Самая древняя из той, какую я видел в своей жизни. Грязно-белое (серое?) тесто – так археологи привыкли называть материал, из которого слеплен сосуд. Следы ткани на его закалённой древним огнём поверхности. Гончарного круга эти люди ещё не знали. Они разминали глину в холщёвом тканом мешке, делали стенки тонкими, прижимая глину к этой эфемерной, давным-давно истлевшей материи. Материи, оставивший след после себя на несколько тысячелетий.
Керамики было очень много. Она лежала как раз на гребне этого вала, проходящего по кромке обрыва. Я легко сориентировался – вал идёт точно с севера на юг. Справа, если встать лицом к окскому устью, плоский полукруг, вдающийся в гору и заросший бурьяном. Слева… А слева ничего нет. Обрыв, река внизу, когда-то были пути Казанского вокзала, исчезнувшего с городской карты уже почти полвека назад. Но, как я увидел потом на старых фотографиях великого мастера Андрея Карелина, в сторону Оки от насыпи в конце XIX века обрисовывался такой же полукруг, и только на его краю, в двадцати метрах отсюда, площадка обрывалась.
Что же здесь было?
Александр Жуков был среди профессиональных археологов, открывших это место заново в девяностых годах XX века. Они здраво предполагали: это могло быть святилище. А почему бы и нет? Удивительно точно по сторонам света сориентирован вал. Назначение его непонятно. Собственно с утилитарной точки зрения он бесполезен. Как и от кого защищаться на берегу реки таким валом (сейчас он трёхметровой высоты, но положим, раньше он был раза в два выше), если с другой стороны этого вала тоже небольшой плоский плацдарм?
Жуков позвал меня сюда, поскольку знал, что я видел в отличие от многих святилища, дожившие до наших дней.
Так это всё-таки тоже святилище?…
И сюда приходили люди – помянуть своих мёртвых и принести дар богам?
Они наверняка приносили им хорошую и вкусную еду. Я читал это у этнографов: ханты и манси на свои кладбища приносят подарки мёртвым, и для того, чтобы подарки дошли, отправляют их "на тот свет", "убивают". Если ты хочешь подарить мёртвому кружку, её надо продырявить. Больше это уже не кружка и живым она служить не сможет. Она становится кружкой-наоборот. Как мёртвый – это живой-наоборот.
Они приносили сюда свои самые красивые керамические сосуды и били, потому что как же их по-другому отправить мёртвым.
А может, мы и есть мёртвые? Ведь мы не жили тогда, когда всё это происходило. И в итоге это мы реально получили то, что было адресовано им?
И ещё – мы, наверное, последние, кто может видеть это место.
Рядом уже кипит работа. Извиваясь как огромный змей, своим хвостом Оку перегородил земснаряд. Намывают острова. На них бьют сваи. Строится мост. Он будет двухъярусным. По нему в центр города ломанут машины, а в тоннель, внутрь Дятловых гор будут нырять поезда метро.
Всё это необходимо городу. Как журналист, профессия которого – писать о транспорте, я уже письменно одобрил это дело.
Но на прошлой неделе я поглядел проект и понял, что для подъёма транспорта придётся строить весьма прихотливый серпантин дорог. Не заденет ли один из изгибов своим могучим разворотом своим эту террасу. Святилище, конечно, не тронут, но, наверно, оно быстро исчезнет само собой на этом крутом склоне.
Мучительно хочется знать, как звали богов, прилетавших сюда, в устье Волги.
А было это давно. Керамика принадлежит поздняковской культуре. Стык второго и первого тысячелетий до новой эры. В Египте строятся пирамиды. Троянская война уже состоялась, но Гомер – воспеть её – ещё не родился.
* * *
…Так всё-таки, как же звали этих богов? Живы ли они? Берегут ли они нас – чужих, не понимающих на их языке и совсем забывших делать им подарки?
Или как в анекдоте о налоговом инспекторе: "Их не звали, они сами приходили"?
Между прочим жертвой этих окских и волжских склонов стали за длинную историю тысячи нижегородцев. Склоны сползали в кремле, заваливая в ночи дома. Мощный оползень летом 1597 года ночью в одночасье убил Вознесенский Печёрский монастырь, тот самый, где когда-то монах Лаврентий написал свой знаменитый и самый старый из дошедших до нас с дальних времён Лаврентьевский список русских летописей. Оползни убивали монахов Благовещенского монастыря и жителей Нижнего Базара. Великолепная Рождественская Строгановская церковь стоит на такой сползшей вниз горе, под которой, вероятно, десятки домов, засыпанных ранним весенним утром, когда люди ещё спят.
Но – у этого перекрёстка дорог в центре России великая судьба. Он собрал замечательные личности, яркие события. Он красив и неотразим (не люблю и не понимаю это слово, но чувствую в этом случае его точность: просто слабо мне так вот одним мазком выразить то, что отзывается на образ его в моей душе). И перекрёсток этот мне – дом. А я не из тех людей, кто меняет небо над головой.
* * *
Студенты, люди получившие среднее образование, не один раз спрашивали меня, когда был каменный век. Вопрос, требующий встречного вопроса: где? Собственно, есть на Земле места, где этот самый каменный век ещё не завершился. Народы развиваются очень неравномерно – и понять бы, отчего. А применительно к нам каменный век… Нет, он, конечно был значительно раньше поздняковской культуры.
Итак, кто же такие эти люди поздняковской культуры? Они предки русских? Или марийцев? Или и тех, и других?
Кто их боги?
Поздняковские боги – красиво звучит?
Здесь, на окском обрыве, омывают меня ветры тысячелетий. А я сижу на валу, в месте где сходятся почти все мыслимые границы, и гляжу на мой огромный город. На синюю даль, в которой теряются отстоящие отсюда на добрые сорок километров Дзержинск и Балахна, на леса, на озёра. Это там, в тех лесах, веками лежала под песчаными холмами как удивительное послание нам лосиная фигурка, сделанная людьми около четырёх тысяч лет назад.
Может быть, это и есть та земля Калева, о которой поёт знаменитый финский эпос?
Может быть, здесь удивился силе человеческого слова и музыки древний сказитель, видя, как на этом самом окском берегу старый верный Вяйнемёйнен, вековечный прорицатель, сколачивает пеньем свой челнок: песню спел – и дно готово…
Просто это песню слушали боги. Поздняковские боги, имена которых забыты и которые потому уже не могут, наверное, быть вызваны нами на помощь.
Моя левая рука, которой я опираюсь на землю, касается чего-то твёрдого. Осколок древнего сосуда чёрен и хранит следы холста.
Я пью здесь сегодня пиво.
Как знать, может быть, именно древнее пиво было в том разбитом здесь сосуде?
Украдкой – вдруг меня кто-то видит – смахиваю из бутылки глоток пива на землю.
Вспоминается старый карт – марийский жрец – из окрестностей Шаранги. Его давно нет в живых. Звали его Аркадий Васильевич.
Мы сидели в его избе и говорили о священной роще. "Есть роща. Ходим туда. В праздники ходим", – уклончиво отвечал он на наши вопросы. И этот странный разговор мучительно тянулся больше часа: он не подпускал нас близко к своему переданному от стариков знанию. И только когда кто-то из нас случайно помянул имена нескольких марийских богов, он замолчал. А потом спросил: "Откуда вы их знаете?" Дальше разговор уже клеился.
В рощу ходят молиться обязательно в среду (у соседней деревни день молений – пятница, но ведь это же неправильно, кто же этим в пятницу занимается? вот оттого они, думаю, и живут плохо).
Надо позвать их всех, сказать, когда мы к ним пойдём молиться, когда их будем угощать в роще. А утром в тот день надо помыться в бане, одеться во всё белое. И должна быть богам пища. Какая?… Пиво сварить! Пироги особые марийские: с мясом – и наверху из теста узор, который обозначает барана, быка. Рыбник – тоже пирог, в нём – запечённая рыба целиком и наверху узор, который делают только на нём.
Хлеба маленькие, узорчатые. Подкогольё – большие плоские пельмени, очень красиво защипанные. В них может быть мясо, грибы, творог, начинка из овощей. Эта еда воплощает в себе богатство и щедрость: в ней соединяется всё, что есть в доме вкусного – и хлева, из огорода, с поля, из леса.
Человек не жертвует это богам. Это бессмысленно: им и так всё принадлежит. Он для них старается, готовит, угощает их и чествует. Он осмелится их позвать, накрыв общий стол, и будет чувствовать торжественность момента. Они здесь, рядом, они незримо участвуют в трапезе. И если им будет хорошо, может быть, увидят, в чём люди нуждаются, и поддержат пришедших в священный лес?
Вводят в рощу белого барана или белого быка. Только хорошего, не больного какого-нибудь. Перед молением его окатывают водой. Если дёрнется, боги примут его, можно резать и варить. И обязательно надо съесть потом всё мясо – в роще ничего оставлять нельзя и уносить с собой – тоже.
В роще – очаг, стол, помост, лавки. Есть большие котлы для мяса. Огонь разводят. Но дрова надо принести с собой. Там поленница – вот в ней дрова из деревни. А так прутья, деревья в роще жечь нельзя. И ломать там ничего нельзя. И мусор нельзя оставлять. И ругаться нельзя – накажет.
Молиться надо весной, когда лес просыпается. Надо просить, чтобы все были здоровы, чтобы скотина водилась, чтобы урожай был. Есть такие слова – их переводят "Быть имеющим прибыль!" Надо осенью молиться тоже – сказать, что благодарны, лето хорошо прошло. И если что в жизни не так, надо тоже в рощу идти, нести подарки.
Юмо, нал! Юмо, палшы! – Бог, прими! Бог, помоги!
Это карт говорит, а все повторяют.
Голову, потроха, шкуру от быка или от барана – в огонь, это для них. Мясо – в котёл.
И вот их зовут. Всех зовут, никого не забывают. Потому что забудешь – обидишь. Что потом будет, если обидишь? О-ой!..
Надо встать на колени перед столом и им поклониться.
Поро Кугу Юмо – Добрый Большой Бог, Мардеж Юмо – Бог Ветра, Юр Юмо – Бог Дождя, Ур Юмо – Бог Зверей, Кэцэ Юмо – Бог Солнца, Тергя Юмо – Бог Птиц, Ошкэце Юмо – Бог Светлого Дня, Вюд Юмо – Бог Воды, Пюрыкшо – Мать Богов, Ош Пондаш – Белая Борода!.. Когда пойдём, всех богов вспомним, всех богов назовём по имени, всем богам принесём жертву.
В роще не крестятся – в роще поднимают две руки, и вот так – кланяются дереву, ведут руками вниз вдоль ствола. Берёзе кланяются старой. Дубу кланяются.
Уормахен бекен – обещал и принесу. И приносишь. Так просто это не говорят. Это – или весной просишь хорошего года, или если болезнь с человеком случилась (ради скотины нельзя такое говорить, нельзя обещать).
Юмо, перегай! Юмо, палтербал! Порыж Юмо, перегыже! – Бог, береги нас! Бог, помоги! Добрый Бог, береги!