Четырьмя годами позже (ему как раз исполнилось семьдесят восемь) неутомимый Шевалье атаковал песню Битлов "Желтая субмарина" ( Yellow submarine ) за "дальтонизм". Во французском варианте – "Зеленая субмарина" ( Le sous-marin vert ), Момо попробовал смешать легкий французский коктейль, но все у него пошло наперекосяк. "Глянь-ка, зеленая, / А теперь – голубая", – восторженно восклицал он. Да… даже фирменные пом-пом-пом не смогли его выручить. Журчащая вода унесла с собой привычную гротескную интонацию.
Однако он не расстроился и через два года предпринял прощальное турне через восемнадцать стран (пятьдесят семь городов!). И, прежде, чем умереть, успел записать по-французски и по-английски песни к фильму "Аристократы" ( The Aristocats / Les Aristochats ). Стареть, ничего не делая, – такая жизнь не по нему, и в 1971 году он попытался покончить с собой. Попытка не удалась, но всего через несколько недель его сердце остановилось само.
Отец Шевалье родился в Райзеле, мама – во Фландрии. А он смог завоевать сперва Париж, а после – и весь мир. Сегодня, быть может, он отодвинулся в дальний угол коллективной памяти, но после Первой мировой они с Мистенгетт пробудили Францию к новой жизни, а в тридцатые он смог стать самым известным в мире французским актером. Хотя сейчас, пожалуй, место Шевалье в сердце французов заняла блестящая, но несчастная парижанка, воробушек с соловьиным голосом.
Новую войну тоже встречаем песней
О том, как Эдит Пиаф дебютировала "Марсельезой" и как открытие микрофона дало певцам новые возможности, а также о том, как Шарль Трене разрушил легкость песенной лирики и Франция вступила в войну под звуки аккордеона. С важнейшими ролями для Жака Бреля, Люсьен Бойер, Мориса Шевалье, Жака Дютрона, Фреэль, Сержа Генсбура, Франсуазы Арди, Жоржа Мустаки, Жана Саблона, Тино Росси и Рэя Вентуры. А также при участии таких выдающихся персонажей, как Гвидо Бельканто, Жак Кокто и Джефф Бакли.
Улица Шапель, середина тридцатых годов девятнадцатого века. Жорж Санд со своим любовником Фредериком Шопеном сворачивают на зеленую тропинку, которая ведет к вилле голландского художника Ари Схеффера. Позади слышны голоса. Их догоняют, напевая, Ференц Лист и Джакомо Россини. Венгр и итальянец исполняют пародию на "Марсельезу". На словах "когда наши поля напитаются кровью" вступает поляк – Шопен. Все хохочут. А в 1872 году Лист создаст фантазию для фортепьяно на основе "Марсельезы".
Улица Шапель, середина тридцатых годов двадцатого века. Город уже окружил со всех сторон виллу, где регулярно встречались Санд, Шопен, Лист и Россини, но прелестная тропинка, ведущая к ней, сохранилась. Маленький мальчик, проходя мимо, даже не смотрит в сторону виллы. Он – лучший ученик класса, в честь этого события к лацкану его пиджачка приколота трехцветная лента. Он радостно улыбается: весь мир должен видеть его успех! Какая-то женщина, видя счастливое лицо мальчика, гладит его по голове. "Ты молодец, – говорит она. – Хорошо потрудился в школе. Пойдем со мной в кафе". Так – уже в двадцатом веке, – улица Шапель подтверждает свою репутацию важнейшего места встреч. Женщина – популярная певица Фреэль, а мальчика зовут Люсьен Гинзбург. Позже этот сынишка российского еврея не хуже Листа поиздевается над "Марсельезой". В своей регги-интерпретации Гинзбург, к тому времени сменивший фамилию на Генсбур, вычеркнет рефрен с "кровью" ко всем чертям.
Позже Генсбур вспоминал, что как-то раз отец, стоя на балконе, указал ему на проходившую внизу женщину: "Смотри, кто там идет, это Фреэль". Певица жила в том же районе, где Гинзбурги, и была местной знаменитостью.
И вот он сидит против знаменитости, за столиком кафе на улице Шапель. Перед ней – бокал красного вина, а маленький Серж смотрит на кусок вишневого торта, который ему предлагалось съесть, запивая diabolo grenadine . Время от времени он украдкой поглядывал на великую Фреэль и двух ее собачек. Позже Серж вспоминал:
"Она была в старом, грязном пеньюаре, под мышками держала пару пекинесов. […] Она казалась несчастной, напоминала постаревшую проститутку, но при всем этом… выглядела как королева. Ее величественный голос звучал по радио, и я слушал его".
Глядя на эту прорвавшуюся к успеху женщину, Генсбур и представить себе не мог, что встретил свое будущее.
Фреэль прожила весьма яркую жизнь, каждый день которой ей удавалось превращать в праздник.
Однажды она положила глаз на юного Мориса Шевалье, и тот некоторое время разделял ее безумную жизнь. Но Шевалье не смог долго выдерживать ее сумасшедший ритм: слишком много алкоголя, эфира и прочих экстравагантностей. Так что, едва Мистенгетт проявила к нему интерес, он ухватился за предложенную возможность обеими руками и сбежал от Фреэль. Та ужасно расстроилась, даже пыталась покончить с собой. Попытка не удалась, и, покинув Францию, она отправилась в длительное зарубежное турне.
Генсбур тоже не захотел связываться с ее трагическим, автобиографическим шансоном "Кокаин" ( La coco , 1932), о чем, кстати, написал в автобиографии Gainsbourg, Vie héroïque (2010).
Фреэль поет о том, что сердце ее готово разорваться: любимый сбежал от нее. Чтобы заглушить боль, все средства хороши: шампанское, морфий и, конечно, кокаин.
Je prends de la coco,
Ça trouble mon cerveau
L’esprit s’envole, je sens mon coeur
Plein de bonheur
Приму я дозу кокаина -
Проблемы сходят, как лавина,
Душа подхватит вожжи с силой,
Вверху печаль расправит крылья.
Конец этой превосходной печально-романтической песни чудовищен. Находясь под наркотиками, героиня вонзает в сердце любовника нож. Не знаю, исполняла ли когда-нибудь этот шансон Пиаф, но "Кокаин" подошел бы для нее идеально. Кстати, по остроте содержания песни Фреэль весьма близки к песням Пиаф. Кроме того, певица, исполнившая "Нет, я не жалею ни о чем" ( Non, je ne regrette rien ), наверняка чувствовала и патетическую составляющую песен Фреэль.
"Кокаин" вместе с невероятно успешной песней Damia "Тоскливое воскресенье" ( Sombre dimanche , 1936) оказались до того мрачными, что, говорят, радиостанции боялись выпускать их в эфир по воскресеньям, чтобы не поднялась волна самоубийств. Третья ритуальная песня в этом ряду – "Белые розы" ( Les roses blanches , 1936) Berthe Sylva, возможно, самый трогательный шансон десятилетия.
Похоже, именно эти три песни сформировали ритуальную триаду, выпустившую воробышка на свободу из тесного вольера французской музыки.
"Жизнь крайне вредна для здоровья"
От улицы Шапель до улицы Белльвилль пешком не доберешься, пришлось спускаться в метро. Я выхожу на станции Пиренеи. Улица Белльвилль идет под горку, машин на ней полно, народу тоже немало. Но самое главное – отсюда открывается изумительный вид на Эйфелеву башню. Вообще-то и без башни панорама была хороша, потому как с холма всегда можно увидеть что-то интересное, как со знаменитого Монмартра; кстати, к тому времени, когда Эйфель принялся возводить свою железную штуку, этот район давным-давно носил название Белльвилль.
К дому номер 72 прикреплена мемориальная доска, которую торжественно открывал в 1966 году Морис Шевалье: "На ступенях крыльца этого дома в 1915 году родилась Эдит Пиаф, дочь нищих родителей. Впоследствии ее голос приводил в восхищение весь мир."
Да, так оно и есть. Песенки Пиаф тронули бессчетное количество сердец по обе стороны океана. Но Эдит Гассион родилась не на улице, а в госпитале неподалеку отсюда. Конечно, жизнь Пиаф окружена легендой с первого ее вздоха. Впрочем, все остальное, что сказано о ней, полностью соответствует действительности.
Юность Эдит – крестный путь, состоявший из трех частей.
Часть первая. Папаша Гассион был акробатом, добывавшим жалкие гроши, выступая на улице или в цирке-шапито. Мамаша Гассион была певичкой и выступала на парижских бульварах. У обоих не было времени заботиться о дочурке.
Часть вторая. Бабушка с дедушкой со стороны матери не стеснялись добавлять немного алкоголя в бутылочку, чтобы девочка лучше спала, и не ели сыра, так как считали это негигиеничным.
Часть третья. Детские годы Эдит провела в Нормандии, в борделе, который содержала другая бабушка – со стороны отца. Здесь у маленькой Эдит оказалось даже чересчур много матерей. Она перенесла болезнь глаз, из-за которой едва не ослепла на всю жизнь, и сохранила благодарность за чудесное исцеление своему ангелу-хранителю – Святой Терезе. Где кончается реальность и начинается выдумка, не вполне ясно, поэтому все посвященные Пиаф книги и фильмы изображают этот период ее жизни немного карикатурно.
Но как случилось, что она стала певицей? Судьба Пиаф сформировалась в два этапа. Первый ключевой момент случился в конце двадцатых: Эдит приходилось сопровождать отца, когда он показывал на улице акробатические номера. Ее работа состояла в сборе денег. Так вот, папаша Гассион повадился пробуждать интерес публики, всякий раз обещая, что после представления дочка совершит опасный прыжок. Каждый раз, снова и снова, ей приходилось извиняться, говорить, что она не умеет прыгать, что у нее нет к этому таланта, что она – не акробат. Но однажды кто-то запротестовал, заявив, что папаша Гассион обманывает публику.
И Эдит должна была хоть что-то сделать. Папаша поспешил на помощь и объявил, что она споет. Бедная девочка была сильно напугана. Она знала только одну песню, да и от той помнила лишь припев. Но делать нечего, надо петь. Так что она спела несколько строк "Марсельезы" и таким образом выпуталась из положения.
Второй ключевой момент, 1935 год. Эдит наконец отделалась от папаши и попыталась добиться успеха сама, вместе с подружкой, Симоной Берто. Они пели на краю площади Этуаль, неподалеку от Триумфальной арки, и тут Эдит сделала первые шаги в своей звездной карьере.
Луи Лепле, менеджер ночного клуба "Жерни", заметил двух уличных певичек и был очарован Эдит. Он сразу предложил ей выступить у него. Ее лохмотья вызывали жалость, но вездесущий Морис Шевалье объявил после ее выступления urbi et orbi : "Она может всё!" И Лепле сам объявил в первый вечер выступление певицы ростом 147 сантиметров, как "La môme Piaf" – воробышек. Так началась ее артистическая карьера, и, вдобавок, у нее появилось сценическое имя. La môme Piaf удалось взлететь на своих маленьких крылышках высоко-высоко.
Вот только полет оказался недолгим. В точности как Оноре Бальзаку и Жаку Брелю, все двадцать пять лет своей карьеры ей приходилось терпеть удары судьбы. Бальзак умер в 51 год, Брель – в 49 лет, Пиаф ушла из жизни в 47. Мне кажется, все трое сидят теперь где-то там, наверху, под одним деревом, и болтают о своей прошлой жизни в подлунном мире.
Бальзак задает тон автобиографической цитатой из "Кузена Понса" (1847): "Действительно, всякому необходимо иметь какое-то удовольствие от жизни. Человек, лишенный страстей, совершенный праведник – явление противоестественное, это уже не человек, а полуангел, у которого вот-вот вырастут крылья".
За ним вступает Брель, прикуривает от спички бог знает который "Голуаз". И, выпуская дым, напевает из своего адажио: "Жизнь крайне вредна для здоровья".
И оба замолкают, когда Эдит подводит черту: "Нет, я не жалею ни о чем" .
Это внезапное признание говорит само за себя. У Эдит было чутье, она знала, что нужно публике. Завораживающая манера исполнения; песни, полные неистовой силы; глубокая печаль.
Пиаф очертя голову кидалась в море сильных, высоких чувств. Ей было трудно, вернее – почти невозможно от чего-либо отказываться: от новых песен, от незапланированного турне, от очередной смены любовника. Те, кто писал для нее тексты, знали, какие песни подойдут Пиаф.
Двадцать седьмого октября 1949 года, в авиакатастрофе, она потеряла Марселя Сердана – сама Пиаф уверяла, что Марсель – величайшая любовь ее жизни. В тот вечер она давала концерт в Нью-Йорке.
"Если когда-нибудь жизнь разлучит нас с тобою,/Пусть ты умрешь, пусть будешь далеко,/Это не важно, раз ты меня любишь".
Никогда больше "Гимн Любви" ( L’hymne à l’amour ) – не прозвучит в ее устах с такой силой. Исполнив его, она упала без чувств. Для этой песни она сама написала слова, хотя вокруг была целая толпа поэтов, обычно писавших для нее. Строки "В той бесконечной синеве / Меня больше ничто не встревожит" звучат в контексте авиакатастрофы мистическим провидением. Следующий стих – "Бог соединяет любящие сердца!" – указывает на то, что Пиаф была человеком глубоко верующим. Намекая на знаменитую femme fatale древности, Ив Монтан, сам бывший одним из ее любовников, подчеркивает это важное качество Пиаф: "Она молилась перед сном каждый вечер. Вряд ли можно представить себе Мессалину – в одной рубашке – молящейся".
Боксер Марсель Сердан был ее великой любовью, но, чтобы сосчитать всех мужчин в ее жизни, не хватит пальцев на руках.
Кое-кто оставался с ней некоторое время, остальные появлялись и исчезали почти мгновенно.
"Он ушел утром", – поет она в знаменитом "Легионере" ( Mon légionnaire ). Центральная фигура этого первого шансона в ее репертуаре, ставшего классическим, – страстный любовник на одну ночь:
J’sais pas son nom, je n’sais rien d’lui.
Il m’a aimée toute la nuit,
Mon légionnaire […]
Il était mince, il était beau,
Il sentait bon le sable chaud,
Mon légionnaire.
Я не знаю его имени, я не знаю о нем ничего.
Он всю ночь любил меня,
Мой легионер! […]
Он был строен, он был красив,
От него пахло горячим песком,
Мой легионер!
Текст написал Раймон Ассо, в тридцатые годы – партнер Эдит, сыгравший важнейшую роль в ее жизни. Он обучил ее, как правильно вести себя за столом, как двигаться по сцене, как петь. Собственно, он заложил основы образа "Великой Пиаф", которому она следовала всю жизнь. В конце песни солдат иностранного легиона погибает, и героиня никогда уже не сможет повидаться с ним.
В 1987 году Генсбур выпустил фанк-версию "Легионера", которая благодаря сногсшибательным гитарным остинато и несомненной гомоэротичности текста (героиню исходного шансона он переделал в героя) довольно скоро сделалась одним из классических произведений. Многие артисты беспардонно крали работы Пиаф. Скажем, Грейс Джонс и королева диско Донна Саммер "позаимствовали" у нее "Жизнь в розовом свете" ( La vie en rose ), а Эммилу Харрис забрала себе "Любовников" ( Les amants ).
Но я предпочитаю всем песням Пиаф вот эту: "Я не вижу этому конца" ( Je n’en connais pas la fin ), песнь любви 1939 года, которую бедняга Джефф Бакли ввел в мир своей собственной музыки в свободном переводе. Такого рода интерпретации, несомненно, наилучшая форма распространения по всему миру наследия Пиаф.
"Всенародная популярность"
Смерть сопровождала Эдит всю жизнь: она потеряла Сердана и свою маленькую дочурку, Лепле был убит, и сама она несколько раз оказывалась на грани гибели. Тень смерти легла и на ее работы.
В "Любовниках на сутки" ( Les amants d’un jour , 1956) девочка-служанка сдает влюбленным комнату в меблирашках.
"В их глазах было столько солнца, я едва не лишилась чувств".
А на следующее утро их находят в постели: "рука в руке, с закрытыми глазами". И служаночка вспоминает о солнце, светившемся в их глазах.
Трагизм ситуации Пиаф подчеркивает повторяющимися то и дело раскатистыми "р". Французское "р" в ее устах звучит особенно страстно, глубоко и эмоционально. "Она растрогала бы вас до слез, даже если бы спела телефонный справочник", – утверждал Борис Виан.
Такая сила страсти смертельна. Жизнь вообще очень вредное для здоровья занятие. Морфий, наркотики, алкоголь… Тут Пиаф можно считать экспертом. Пренебрегая советами докторов, она запланировала на 1962 год самоубийственную череду непрерывных гастролей. Пресса писала: да она просто хочет покончить с собой.
Публика сильно возбудилась: никому не хотелось прозевать это безумное шоу. Нравился ли ей такой ажиотаж? Ожидала ли она провала? Когда она сломалась? Во время турне выдался свободный день – и она вышла замуж за Тео Сагапо, парикмахера 21 года от роду, с которым записала свою последнюю великую песню "Зачем нужна любовь?" ( À quoi ça sert l’amour ).
После триумфального выступления в знаменитом зале Олимпия Пиаф исчезла на две недели. Свадебное путешествие, шептались все между собой. На самом деле ее в очередной раз положили в больницу.
Страдания Пиаф подходили к концу. И все-таки в 1963 году она отправилась в новое турне. Но сил на него уже не хватило. 31 марта она вышла на сцену в последний раз, 11 октября ее не стало.
В тот же день, всего на полчаса позже Пиаф, умер ее друг, писатель Жан Кокто, и Франция осиротела во второй раз. Но, как ни знаменит был Кокто, смерть Пиаф привлекла к себе гораздо большее внимание.
Пиаф похоронили на Пер-Лашез, в нескольких шагах от того места, где она родилась. Я иду к Пер-Лашез через парк Беллевью, подхожу к могиле, номер 97.
Свежие цветы и множество посетителей. После могил Оскара Уайлда и Джимми Моррисона это самое оживленное место на кладбище. По сравнению с другими – гигантскими, вычурными памятниками – могила Пиаф поражает простотой мраморного надгробия. Пиаф оставалась дочерью народа до гробовой доски.
Четырнадцатого октября 1963 года здесь собралось почти сорок тысяч человек. Солнце светило, на небе – ни облачка. Сперва сердца наполняло только уважение, но скоро терпение парижан лопнуло. Все желали отдать последний долг своей певице, прежде чем гроб будет предан земле. Со времен Коммуны кладбище не переживало такой осады во время похорон.
Люди перелезали через стены и забирались на надгробья, топча цветы. Всем хотелось хоть краем глаза глянуть на опечаленные лица знаменитых друзей Пиаф. Ее песня "Толпа" ( La foule , 1957) стала саундтреком дня и остается знаменитой до сих пор, благодаря ускоренному темпу исполнения.
Все беспорядочно толклись по кладбищу. "Это какая-то лавина", – пожаловался Жильбер Беко, пробираясь сквозь толпу. Маленького Шарля Азнавура едва не затоптали, он уцелел лишь благодаря какому-то здоровяку, проложившему ему дорогу кулаками.
Одна Марлен Дитрих сохраняла величие. Стоило ей появиться, как люди расступились – словно Красное море перед народом Израиля. "Если бы можно было поменять имя Парижу, – сказала Дитрих, – его надо было бы назвать Городом Пиаф". В тот день он и был Парижем Пиаф. Народ все прибывал. Процессия желавших проститься не пресекалась.