Жермен Саблон, сестра Жана и дочь Шарля, спела эту песню перед микрофоном Радио Лондона. Голос ее звучал напряженно и гневно. Саблон, как никому, удалось возродить в соотечественниках гнев и ненависть. И "Партизанский марш" воспламенил сражающуюся Францию. Бойцы Сопротивления в маки стали использовать мелодию как пароль; школьники в интернатах и зэки в камерах пели его еле слышно, мешая соседям спать; а в тех местах, которые контролировались Сопротивлением, отряды пели марш в полный голос.
После войны последовали записи Джонни Баез, Мирей Матьё и самого Джонни Холлидея, который декламировал первые строки громким, напряженным голосом, заводясь все сильнее и в конце концов переходя на крик. Самая известная интерпретация принадлежит Иву Монтану, у него негромкая мелодия аккордеона сопровождается грохотом сапог марширующих нацистов.
Интерпретация Саблон относится к военному времени, Монтан создавал свою во времена прославления героев, а Холлидей заново поставил ее через 50 лет.
Но совершенно неожиданное, радостное прочтение дает в своей регги-версии группа Зебда, давшая песне новое имя – "Мотивы" ( Motivés , 1996) и дополнившая ее специально дописанным рефреном. Песня посвящается "всем тем, кто в прошлом сопротивлялись, отстаивая свои права". Не всякому понравится сравнение молодежи, покуривающей травку и скачущей на дискотеках под эту песню, с партизанами Сопротивления, вступившими в бой с нацистами.
Радио Лондона обстреливало родину зажигательным шансоном. Комик Пьер Дас создал бесчисленное множество переработок известных песен. К примеру, "Проспер" ( Prosper ) Мориса Шевалье, с припевом "йоп-ла-бум" обрел "гитлеровскую" версию – невысокого качества, зато весьма духоподъемную и очень полюбившуюся соотечественникам:
Hitler yop la boum
V’là ton prestige qui s’entame
Hitler yop la boum
Tu vas t’foutre sur le macadam
Гитлер, хоп-ла-бум,
Твой престиж врубился в дамбу.
Гитлер, хоп-ла-бум,
Тебя засыпало щебенкой.
В "Сыновьях Петэна" ( Les fils de Pétain , сразу приходит в голову созвучное: "сыновья путан") у Даса маршал обращается с балкона в Виши к войскам. После рефрена, где перечислялись собравшиеся под его окном господа, звучит вопрос: "Есть ли среди нас ублюдки?" И толпа откликается: "Каждый из нас!"
Коллаборантское "Радио Парижа" тоже упоминается в его песнях. Слоган Даса "Радио Парижа – это / Радио Парижа – это / Радио Парижа – это немцы!", пропетый на мотив "Кукараччи", очень скоро стал весьма популярным.
Француженка семидесяти пяти лет рассказывала мне, как маленькой девочкой разучила с подружками текст "Лили Марлен". Родители умоляли ее не петь это на улице. Оказывается, в тексте, который они заучивали, знаменитый рефрен "Тебя, Лили Марлен" был переиначен так: "Le Reich n’existera plus / Hitler sera pendu" (Рейх, убирайся поскорей / Гитлера надо повесить).
Ей в ту пору было восемь, и она веселилась, представляя себе, как повесят фюрера. Так Сопротивление незаметно завоевывало сердца невинных детей.
"Сильнее твоей судьбы"
Пятого июня 1944 года Радио Лондона передало в эфир странную фразу: "Les sanglots longs des violons de l’automne" ("Долгие песни скрипки осенней, зов неотвязный"). Начитанные французы знали, что это – первая строка из стихотворения Верлена "Осенняя песня" ( Chanson d’automne , 1866). Но никто не понял, что означают эти слова.
А это было предупреждение Сопротивлению накануне высадки союзников. Позже последовала и вторая строка – " bercent mon coeur d’une langueur monotone" . Это заставило всех участников Сопротивления подскочить на месте: теперь они точно знали, что высадка начнется в течение ближайших суток. Слушатель должен был быть не только эрудитом, но и очень хладнокровным человеком, чтобы в такой момент заметить ошибку в цитате из Верлена. Да, вместо верленовского "blessent mon coeur" (и тогда приведенная строка переводилась, как "Сердце мне ранят, думы туманят однообразно" ) в переданной по радио фразе стояло "bercent mon coeur" .
А почему на это следовало обратить внимание? Да потому, что эта "ошибка" отсылала слушателя к известной песне Шарля Трене, который в 1940 году положил на музыку стихи Верлена (песня так и называлась: "Верлен"), но он поменял слово "blessent" на "bercent". Ради благозвучия. Так что Радио Лондона 5 июня 1944 года, цитируя перевранного Верлена, вызвало у слушателей воспоминания о точно определенном месте французского побережья, к которому привязана песенка Трене. Мое сердце тоже начинает колотиться, когда я рассматриваю конверт с пластинкой Брассенса, хотя там, – noblesse oblige , – восстановлен исходный текст Верлена.
Шестого июня союзники высадились в Нормандии. Дальнейшее известно. После тяжелой битвы на берегу немцам пришлось отступить. 14 июня Де Голль высадился в Курсёль-сюр-Мер. Жандармы едва не попадали с велосипедов, когда он возник перед ними.
Местный священник сделал выговор главе Сопротивления, который не подал ему руки. Де Голль вышел из своего джипа и сказал: "Monsieur le curé , зачем мне подавать вам руку, я обниму вас".
Оно и понятно: генерал готов был обнять всю Францию. То же самое можно сказать и о Франции; впрочем, какая-то нормандская бабка от растерянности крикнула: "Да здравствует Маршал!" А местный префект, принимавший Де Голля, вдруг понял, что портрет Петэна все еще висит в зале для почетных гостей. Бросив смущенного Де Голля в холле, он ворвался в зал и засунул маршала куда подальше. Все надеялись на скорую смену режима, но того, что случилось, не ожидал никто.
Долгий поход на Париж начался. Сопротивление засучило рукава. Баррикады покрыли улицы столицы – далеко не в первый раз в ее истории. Де Голль поручил освобождение Парижа генералу Леклерку, но американское командование ничего не желало знать: на эту операцию требовались значительные силы, и это давало немцам передышку. Сопротивление не было с ними согласно и заняло парижскую мэрию. Актеры тоже добавили свои пять центов, забаррикадировавшись в Комеди Франсез. Ив Монтан, свеженький любовник Эдит Пиаф, явился туда выполнять свой долг и охранял один из лучших залов Парижа.
Но немцы пока не были побеждены. На улицах началось что-то вроде партизанской войны. Бойцы безрассудно сражались с одинокими немецкими солдатами. Мужественные горожане наблюдали схватки, словно из театральных лож, со своих балконов. Но нацисты быстро очнулись: на улицы вышли патрули. Де Голль и Леклерк страдали, ожидая множества жертв, но ничем не могли помочь.
Наконец, 22 августа генерал Эйзенхауер понял: если не помочь Парижу немедленно, там всех перебьют. На следующее утро танки развернулись и покатили в сторону Парижа. Немцы пошли в свое последнее наступление. Совершенно обезумевший Гитлер, вспомнив слова, сказанные 23 июня 1940 года Альберту Шпееру, приказал генералу Фон Холтитцу сровнять Париж с землей. К счастью, тот не выполнил приказа.
Войска генерала Леклерка просили жителей деревень, через которые они проходили, сообщить друзьям и родным в Париже, чтобы те сохраняли мужество: армия подходит.
Танковая колонна ворвалась в Париж, остановилась у ратуши, и над ней взвился французский флаг. Солдаты и восставшие вопили: "Да здравствует Франция!" и "Да здравствует Де Голль!"
Зазвонили колокола Нотр-Дама и разбудили колокола остальных парижских церквей. Везде стреляли. По радио играли "Марсельезу". Более всего это напоминало увертюру Чайковского "1812 год", в которой французский гимн звучит на фоне триумфального звона колоколов, заглушаемого время от времени залпами орудий.
Альбер Камю рассказывал, что, несмотря на суматоху, он прилежно работал над передовицей для подпольной газеты "Комба", одна из фраз его статьи позднее постоянно цитировалась: "Многие погибли из-за своего решения поступить наперекор судьбе".
Последним оплотом сопротивления немцев стал отель "Majestic" , неподалеку от Триумфальной арки. Французские солдаты еще только подходили к отелю, а парижские пожарные уже подняли над аркой гигантский триколор. Когда началась перестрелка, сбежавшийся народ попрятался. Ив Монтан и Эдит Пиаф, держась за руки, стояли за деревом. Немцев выкурили быстро. Один за другим они выходили из отеля, подняв руки вверх. Под гигантским триколором начался народный праздник. Но жажда мести темной тенью накрыла празднующих. Пиаф едва успела остановить подлеца, пытавшегося швырнуть гранату в грузовик с пленными немцами.
Де Голль, не хуже Гитлера понимая, как важны символы, тотчас же поспешил в Париж. В мэрии он произнес речь, которая вошла в историю.
Париж изранен, Париж разрушен, Париж измучен, но Париж освобожден! Освобожден для себя, освобожден своими жителями с помощью всей Франции, можно сказать, Франция сражалась здесь, Франция, бессмертная Франция!
Радость, песни, шапки, летящие в воздух. Трезвые зрители отметили, что он ни словом не упомянул об Америке. Так родилась легенда о французах, освободивших Париж без посторонней помощи, хотя без высадки в Нормандии это вряд ли случилось бы так скоро. Но "волки покинули Париж", чтобы Реджани смог закончить свою песню именно этими словами: "Les loups ouh les loups sont sortis de Paris" .
Пока в воздух летели пробки от шампанского, Морис Шевалье собирался с силами. Он нашел то, что искал, – новую песню, "Цветы Парижа" ( Fleur de Paris ). И надеялся, что она поможет ему "замолить" мелкие грешки времен оккупации.
Трубы, аккордеон и, конечно, слова, ожидаемые счастливыми патриотами:
Pendant quatre ans dans nos coeurs
Elle a gardé ses couleurs
Bleu, blanc, rouge
Avec l’espoir elle a fleuri
Fleur de Paris
Четыре года в своем сердце
Хранила Франция свои цвета:
Синий, белый, красный, -
Надеясь, что они расцветут
Цветами Парижа.
"Цветы Парижа" Шевалье передавались из уст в уста, от улицы к улице, а рефрену подпевали все. Но в глазах commission d'Epuration Шевалье все еще оставался подозрительным типом.
В конце концов его взял под защиту безупречный Луи Арагон, поэт, занимавший высокое положение в Коммунистической партии Франции. Так что Шевалье до самой смерти сочувствовал французской Компартии, а публика его обожала.
Шевалье удалось выйти сухим из воды, но далеко не всем повезло так, как ему. Из 7000 приговоренных к смерти 767 коллаборантов было казнено, остальные исчезли в тюрьмах или трудовых лагерях. Лаваль был расстрелян, Петэн, из уважения к его почти 90-летнему возрасту, получил пожизненный срок и шестью годами позже отдал богу душу. Некоторым актерам было временно запрещена профессиональная деятельность.
Женщины, делившие ложе с врагом, были обриты наголо. Юный Брассенс присутствовал при такой публичной экзекуции. Это выглядело, по его мнению, тошнотворно. Его негодование вылилось в "Кому нужна поддержка" ( "La tondue" , 1964). "Я должен был выбрать, на чьей я стороне, чтобы получить ее локон", "но я отказался – парикмахеры пугают меня". Так называемое épuration после войны вынесло наверх, как водится, самое мерзкое, что есть в человеческой природе. Нормальная жизнь начала понемногу восстанавливаться, только когда "ревнители чистоты" угомонились.
"Жизнь в розовом свете"
Нельзя сказать, что все было в порядке. Экономика Франции далеко не сразу встала на ноги. Улицы больших городов пестрели самодельными плакатиками вроде: "Дайте нам масла, а не можете – верните бошей". Пекари и мясники иногда неделями не открывали свои лавки. Все распределялось по карточкам. Заработки падали.
Экономика начала возрождаться только в 1949 году. Между тем музыке приходилось, с одной стороны, выражать чувство счастья по случаю освобождения после четырехлетней оккупации, а с другой – помогать забыть о том, что жизнь все еще тяжела.
Эдит Пиаф была до смерти рада, что война кончилась, а присутствие юного Ива Монтана приводило ее в восторг. Сидя в кафе на Елисейских полях, она напела Марианне Мишель мелодию, которую назвала Les choses en roses . Музыка нравилась ей безумно, но Пиаф считала, что эта песенка не для нее. "Может, ты ее споешь?" – сказала она подруге. Марианна Мишель спела песенку по радио, но поменяла les choses на la vie . Слушатели отреагировали восторженно. Пиаф тут же изменила свое мнение и в 1946 году забрала песню у Марианны. Взгляните на текст, и вы почувствуете, как песня взмывает вверх:
" Quand il me prend dans ses bras / Qu’il me parle tout bas / Je vois la vie en rose" . (Когда он меня обнимает / И тихо со мной говорит, / Жизнь видится мне в розовом свете).
Когда в 2007 году вышел фильм La Môme , оскароносный biopic Оливера Даана, в мировом прокате ему поменяли название на La vie en roses , что говорит о поистине фантастической популярности песни.
В том же, 1946 году во Франции случилось наводнение, которого никто бы не заметил, если бы не радио. Собственно, не столько само радио, сколько Шарль Трене, сидевший у окна вагона поезда, проезжавшего через Лангедок. Если ехать на поезде из Монпелье в Перпиньян, вы увидите с левой стороны огромное Этан-де-То, озеро лагунного типа, отделенное от моря узкой полоской земли, которую довольно трудно заметить, потому что берег моря – ниже и скрыт от наблюдателя.
И Шарль Трене этого берега не увидел. Тем более что, очень кстати, лил жуткий дождь. Вдохновленный всем этим, он утащил из туалета клочок бумаги и накорябал на нем несколько фраз.
Если уж поэту невтерпеж, поэзии остается только послушно следовать за ним. Итак:
La mer
Qu’on voit danser le long des golfes clairs
A des reflets d’argent
La mer
Des reflets changeants
Sous la pluie
Море
Пляшет вдоль солнечных пляжей
И заливает собой берега.
Море
Разливается, переливается через край,
Переполненное дождем.
В точности, как Пиаф в парижском кафе, он напел придумавшийся кусочек ошалевшим спутникам, но тотчас же решил, что сам петь этого не будет. Мелодии, по мнению Трене, недоставало движения и она звучала довольно монотонно.
Рене Леба несколько раз пыталась исполнить ее в 1945 году, но успеха не достигла. Однако благодаря этому у Трене получился oneliner , потому как La mère Леба происходит от La mer Трене. В девяностые годы Трене замечательно украсил шутку:
"Так как я написал этот шансон уже 50 лет назад, мы можем сегодня спокойно называть его la Grand-Mère ".
Итак, вернемся в 1946 год, когда Трене решил наконец опробовать шансон на концерте в Голландии. Случилось так, что петь пришлось в сопровождении любительского хора, и уже во время репетиции Трене понял, что этот хор убивает песню.
Но в том же году он записал ее в студии с мощным профессиональным хором. И почувствовал себя гораздо лучше.
А мне до сих пор страшно жаль, что Франция радовалась освобождению под чьи-то легкомысленные куплеты, не обращая внимания на поэтичный шансон Трене о море, который в свой срок, во время очередного турне, перебрался в Соединенные Штаты.
На другом берегу океана La mer ожидал феерический успех и статус современной классики. Здесь его назвали Beyond The Sea и все по очереди пали к ногам шансона Трене: Фрэнк Синатра, Луи Армстронг, Дин Мартин, Джордж Бэнсон, Бинг Кросби, позже – молодой Стив Вандер, едва оправившийся после воспаления голосовых связок, а после – Барбра Стрейзанд и даже сам Джон Леннон.
Успех, словно бумеранг, вернулся во Францию, всем вдруг захотелось пережить кульминацию задарма. Крошечный клочок поэзии, фортепиано, равномерной волной катящееся к концу песни, хор, от которого даже покойный Трене может выскочить из могилы, и, наконец, прорывающиеся сквозь музыку слова: La mer a bercé mon coeur pour la vie . Да, на этот раз – действительно bercé , а не blessé .
"Опавшие листья"
В год от Рождества Господа нашего 1946 родилась самая популярная французская любовная песня. Oh! je voudrais tant que tu te souviennes , – взмолился Ив Монтан, и человечество поняло, что, как и певец, никогда не забудет "опавшие листья", которые "сгребают лопатой, как наши воспоминания". Когда Монтан исполнял эту песню со сцены, мягкие левантийские "ш" проскальзывали там, где должно звучать "с" – в слове ramassent – шуршание (когда собирают опавшие листья).
Les feuilles mortes se ramassent à la pelle
Tu vois, je n’ai pas oublié
Les feuilles mortes se ramassent à la pelle
Les souvenirs et les regrets aussi.
Опавшие листья сгребают лопатой,
Ты видишь, я не забыл.
Опавшие листья сгребают лопатой,
И нашу память, и сожаленья.
Жак Преве – один из самых необычных поэтов, стихи которого стали настоящим хитом. Цифры продаж его сборника Paroles – "Лирика" в послевоенные годы взлетели вверх, подобно ракете. 2,5 миллиона проданных экземпляров сделали его самым читаемым поэтом Франции. Успех и талант Преве заинтересовали Жозефа Косма. Тот искал автора слов для своих музыкальных композиций и надеялся, как он сам говорил, на успех, сравнимый с успехом Курта Вайля, которому повезло встретить на своем пути Брехта.