Лишь вспомню о Фернанде,
так встанет, так встанет…
Моник и Доминик?
Встает, как штык!
Лишь вспомню Франсуазу,
встает, хотя не сразу,
но вспомню Фелиси -
висит, как ни тряси .
Почему же цензура промолчала? Да просто хит Брассенса о мастурбации впервые вышел на диске в 1972 году, уже после сексуальной революции.
А через сорок лет его исполнила Карла Бруни, в ту пору – Первая леди Франции.
"Раздень меня!"
И снова цензура начеку. Чтобы сказать, что хочешь переспать с кем-то, замечает Мишель Польнарефф, у французского певца есть одна возможность – просюсюкать: "твои глаза самые голубые в мире"; или: "я жив, только пока ты улыбаешься". Польнареффу надоели вечные условности, он готов взорвать ситуацию. И в 1966 году выпускает шансон "Любовь с тобой" ( L’amour avec toi ), где прямо называет вещи своими именами:
Il est des mots qu’on peut penser
Mais à pas dire en société
moi je me fous de la société
et de sa prétendue moralité
j’aimerais simplement faire l’amour avec toi.
Есть слова, которых вслух не скажешь,
Которые нельзя произносить в обществе,
Но мне плевать на общество
И его показную мораль,
Я хочу заняться с тобой любовью.
На этот раз – ни чувственного александрийского стиха, ни фривольных недоговоренностей. Польнарефф говорит прямо, без обиняков: я хочу с тобой переспать. Цензор не согласен, но сознает, что власть его ослабевает, и приговаривает шансон к трансляции поздним вечером.
С 22:01 "Любовь с тобой" может, расправив крылышки, вылететь в эфир.
Через год в игру вступает Жюльетта Греко. Гранд-дама, впахивающая на ниве шансона уже почти двадцать лет, подыскивает песенки для своей новой пластинки. И когда парочка Робер Нел и Габи Ферлор предлагает ей шансон "Раздень меня" ( Déshabillez-moi ), Греко сразу соглашается. Ее низкий, глубокий голос звучит прекрасно: она – страстная женщина, умоляющая, чтобы ее раздели:
Déshabillez-moi, déshabillez-moi
Oui, mais pas tout de suite, pas trop vite
Sachez me convoiter, me désirer, me captiver
Déshabillez-moi, déshabillez-moi
Mais ne soyez pas, comme tous les hommes, trop pressés.
Раздень меня, раздень меня совсем,
Но не спеши, не сразу и не быстро.
Сумей хотеть меня, желать и покорить,
Раздень меня, раздень меня совсем,
Но не спеши, не сразу и не быстро.
Только в 1965 году французские женщины получили наконец право устраиваться на работу или открывать банковский счет без согласия отца или мужа. За двадцать один год до этого они получили право голосовать. Но появление противозачаточных пилюль впервые в истории раскрепостило женщин полностью.
Некоторые феминистки, конечно, считали, что пилюли делают из женщины "машину для сексуального удовлетворения" мужчин. Но большинство женщин сразу поняли, что все ровно наоборот: пилюли освободили их, сделали сильнее. Женщина получила возможность взвесить все за и против и сама сделать выбор.
Шансон Греко плывет по морю эволюции общества. Греко поет негромко, но иногда голос ее усиливается, потом падает до шепота, потом она тихо стонет, шепчет что-то… Это она управляет своим гипотетическим любовником, это она приказывает.
Кроме того, Греко добавляет к тексту лишнюю строку: Et vous… Déshabillez-vous! Приказ мужчине: "а теперь разденься сам" – так завершает свой шансон Новая Женщина.
Цензура давно сдалась, она молчит. "Раздень меня" крутят по радио целыми днями. Жизнь дала Греко возможность спеть то, что она спела.
С первого своего выхода в 1949 году она выступает в довольно длинном черном платье с длинными рукавами. И, таким образом, выгодно отличается от поп-идола Милен Фармер: Déshabillez-moi в исполнении Фармер в 1987 году звучит несколько сюрреалистически, потому как не вполне понятно, что с нее снимать, кроме, разве что, кружевных колготок.
Телевизионный дуэт Жюльетты Греко с Анри Сальвадором (1972 года) выглядит гораздо элегантнее. Это талантливое шоу придает новый смысл их отношениям. Греко полностью держит ситуацию в своих руках. Сальвадор стоит рядом с ней – молча. Но как он молчит! За него говорит его лицо, выражающее то восторг, то отчаяние. Лишь один раз он открывает рот – и тявкает, как болонка. Это их совместное выступление заслуживает, чтобы его запомнили.
"Под булыжниками – пляж"
После публикации в 1967 году послания Папы Павла VI "О человеческой жизни" ( Humanae vitae ) нравственный авторитет Церкви снижается. Дело в том, что в своем послании Папа отверг право верующих на использование противозачаточных средств. И тут не только многие верующие, но и выдающиеся теологи решили игнорировать послание Папы.
Летом того же года хиппи всего мира собираются в Хайт-Эшбери, на окраине Сан-Франциско. И называют свое сборище "летом любви"… и, конечно, наркотиков, ну и еще, чтоб лишний раз не собираться – борьбы за мир, а главное, против американских солдат во Вьетнаме.
Праздник прошел не очень удачно. На маленьком участке земли собралось слишком много народу, еды не хватало, а стремление к свободной любви то и дело приводило к вульгарному насилию. Так что хиппи скоро разъехались по домам, сеять свои "цветочки" по всему миру.
И результат не заставил себя ждать. В городе Нантере, к западу от Парижа, на кампусе местного университета, началось движение против строгого разделения жилых помещений на мужские и женские.
Скоро выяснилось, что при некоторой изобретательности спальни девушек оказываются вполне доступными. И тогда стены покрываются призывами, вроде: "Нефиг работать!" и "Все разрешено!".
В январе 1968 года министр спорта и воспитания молодежи открывает на кампусе в Нантере бассейн олимпийского класса. В шестидесятые годы бассейн в университете – единственное место, где достаточно раздетая молодежь может вполне легально друг друга рассматривать. Конечно, многие юноши пытаются "поймать рыбку"… то есть – девушку, конечно. Занятно, кстати, что французский глагол draguer (соблазнитель, ловец) происходит от старофламандского dregge (сеть для ловли рыбы). Но это – à propos.
"Господин министр, я прочел вашу Белую книгу о юношестве . В ней триста страниц, и нет ни одного слова о наших сексуальных проблемах".
Молодой, рыжий парень задал этот вопрос, прервав речь министра, который посоветовал юному нахалу освежиться в бассейне.
Но ответа министра никто не запомнил. Зато вся Франция запомнила имя студента, посмевшего спорить с министром: Даниэль Кон-Бендит, будущий лидер майских беспорядков 1968 года, а затем – председатель партии зеленых в Европейском парламенте.
В Нантере начинаются волнения, к середине мая волнения достигают Парижа, особенно жарко было в Сорбонне, где против студентов даже возбудили дело. Запахло жареным.
Телевидение и фотографы показывают публике летящие булыжники. "Под булыжниками – пляж", сообщают бесчисленные граффити. Полиция действует жестко, задерживает многих протестующих. Телевизионные картинки парижских бунтовщиков расходятся повсюду, Париж становится центром мира. Майский бунт – это успех средств массовой информации.
Четвертого и пятого мая беспорядки не утихают. Жесткие действия полиции только накаляют ситуацию. Собственно, бунт начали студенты, недовольные старой системой обучения, нехваткой необходимого оборудования и устаревшими правилами разделения по сексуальному признаку, но в эти два дня цели их борьбы меняются.
Теперь студенты выступают против французского государства. Пути назад нет. Утром шестого мая Латинский квартал выглядит как после боя. Правительство в отчаянии. Даже опытный Де Голль растерялся. Но самое худшее впереди.
Четырнадцатого мая началась забастовка рабочих. Студенты и рабочие объединились. Неожиданно к ним присоединяются учителя, почтовые работники и государственные служащие. Актеры и певцы временно приостанавливают свою деятельность. Жан Ферра дает концерт в Бобино и всю выручку отправляет в кассу забастовщиков. Революционные лозунги быстро сменяют друг друга:
"Будь реалистом, проси невозможного",
"Запрещено запрещать",
"Не говори больше профессор , говори Отвали сволочь! ".
В Латинском квартале продолжают работать светофоры, но движения уже нет. Ситуация вышла из-под контроля. Доступ к бензоколонкам заблокирован, образовались огромные очереди за бензином. Франция словно впала в ступор.
В Париже неспокойно, в памяти встают картины то 1789 года, то – 1871, года Коммуны, то – 1936, года Народного Фронта. Но теперь протестует не голодный пролетариат, а сыновья и дочери состоятельных горожан.
В память пожара Коммуны 24 мая они поджигают Биржу.
А что же Де Голль? Он отстранился. 26 мая премьер-министру Помпиду удается заключить соглашение с профсоюзами, но другие участники волнений отказываются его принять. Не пора ли сформировать временное правительство? Именно так думает Франсуа Миттеран и предлагает свою кандидатуру. За несколько дней до этого предводитель социалистов уже поддержал бунтарей.
Двадцать девятого мая над Елисейским дворцом взлетает вертолет. Прошел слух, что Де Голль сбежал. Даже Помпиду не знает, где он. Страна замирает. На самом деле президент улетел в Баден-Баден, чтобы заручиться поддержкой армии.
Тридцатого мая он выступает по радио. Голос звучит так же твердо и непреклонно, как 18 июня 1940 года; он обращается к народу Франции и объявляет немедленные выборы президента.
Де Голлю снова удается успокоить страну. Яростная майская революция переходит в мирную полумиллионную демонстрацию – в поддержку Де Голля, как это ни забавно.
Между тем Латинский квартал, особенно Сорбонна кипят, празднуя победу. По коридорам болтаются нажравшиеся ЛСД хиппи, под ногами у них снуют крысы. Полный хаос. Организованного сопротивления как не бывало. 16 июня полиция освобождает от них Сорбонну, и батальон уборщиц-эмигранток приступает к чистке и дезинфекции здания.
После майских криков "Прощай, Де Голль! Прощай, Де Голль!" партия Де Голля триумфально выигрывает выборы в конце июня.
Журналист Алэн Спиро спрашивал знаменитых французских певцов: что они думают о случившемся. И еженедельник "Черное и белое" ( Noir et blanc ) опубликовал их ответы в номере от 27 июня.
Франс Галль рассказала, что раздражение из-за задержки ее нового сингла сменилось страхом перед возможной гражданской войной: "Сегодня я успокоилась. Все вернулось на свои места. Какое счастье!"
Джонни Холлидей следил за событиями из Лондона: "Должен признаться, я не смог понять, что в точности произошло. Каждый говорит свое, трудно увидеть, что произошло на самом деле".
Клод Франсуа заявил, что сознательно устранился: "Конечно, я мог бы принять участие в манифестациях. Но я слишком известен, из факта моего присутствия люди могли сделать неверные выводы, а я этого не хотел. Считаю, что артисту не пристало занимать какую-то позицию".
Звезды не знают, какую позицию им занять, и страшно рады, что все успокоилось. Летом 1968 года почти никто не знает, что думать о майской революции. Противники ее утверждают, что этот радикальный порыв к обновлению сопровождался выходом долго сдерживаемой сексуальной энергии.
Революционный настрой скоро оставил майских бунтарей, и они занялись своими обычными делами. В 1969 году Дютронк составляет иронический протокол предательств :
Il y en a qui contestent
Qui revendiquent et qui protestent
Moi je ne fais qu’un seul geste
Je retourne ma veste, je retourne ma veste
Toujours du bon côté
Имеют место юные протестанты:
Они организуют протесты.
Я тоже совершил протестный жест:
Я купил себе новый жилет.
Это – правильный жест.
И все-таки майские протесты не пропали даром, потому что они в точности отражали настроения какой-то части общества, и даже попали в песни: "Сделай свои желания реальностью" и "Наслаждайся без ограничений".
Сексуальная революция уже сорвалась с поводка, майский взрыв дал ей важный толчок.
"Я люблю тебя. Я тоже нет"
Генсбуру жаловаться не на что. Его песни для Франс Галль, Франсуазы Арди и Петулы Кларк отлично принимаются. Однако сам он к 1968 году все еще не поднялся на первые строки рейтингов. Он амбициозен и потому старается иметь дело со знаменитостями. Главную знаменитость зовут Брижит Бардо. Во время телевизионной передачи его просят написать для нее несколько песен.
Но пока они с Бардо работают над клипом Harley-Davidson , его посещает озарение. Серж понимает, что может поразить ее оригинальной песней о любви.
Много лет он мечтал использовать в песне шутку Сальвадора Дали. На вопрос, есть ли разница между ним и Пикассо, Дали ответил: "Пикассо испанец, я тоже. Пикассо гений, я тоже. Пикассо коммунист, я тоже нет".
Это нелепое "я тоже нет" вдохновляет Генсбура на песню, в которой неожиданным способом раскрывается нелогичность любви. 10 декабря Генсбур с Бардо записывают песню "Я люблю тебя… я тоже нет" ( Je t’aime… moi non plus ). Позже Бардо скажет: "Мы имитировали жесты и звуки пары, занимающейся любовью, просто держась за руки. Наши пальцы слегка гладили друг друга, и это был самый эротический момент в моей жизни".
Генсбур считал, что после этой песни мир будет лежать у его ног. Бардо прелестна, и их синглы будут раскупаться, как горячие пирожки… Увы, этому не суждено было сбыться.
В последний момент продажу пластинок задерживает муж Бардо. Пластинки исчезают в опечатанном чемодане Филипса и только через много лет выплывают на поверхность. Генсбур пытается спасти, что можно. Он приглашает журналистов к себе домой и дает им прослушать запись. Но идея шутки не доходит до них.
В Paris-Presse L’Intransigeant читаем: "Иногда Бардо стонет от наслаждения, иногда вздыхает в возбуждении. Создается впечатление, что подслушиваешь, как пара занимается любовью".
Но читатели недовольны: "Я люблю тебя… я тоже нет" нигде нельзя достать. Для Генсбура этот случай стал самым большим разочарованием в жизни.
Через несколько месяцев после неудачи с Бардо он встретил молодую английскую актрису Джейн Биркин. И она обеспечила ему приятный реванш.
Сперва парочка бодро провозгласила 1969 год "Годом Эротики" ( Année érotique ), потом заново записали "Я люблю тебя… я тоже нет" – и вышли на рынок. Биркин исполнила свою роль лучше, чем Бардо, которая играла любовный жар, в то время как Биркин – просто его испытывала. Возбуждающая басовая партия, медленная фисгармония, стонущая, а потом возбужденно шепчущая Биркин и, конечно, прекрасный текст Генсбура захватили публику и запустили кассовые аппараты на полную катушку. Только что, в 1966 году, Польнарефф с трудом добился права спеть (после 10 вечера!) "Я хочу заниматься с тобой любовью" – и нате вам! всего через три года Франция каждый день слушает по радио, как Джейн Биркин кончает в прямом эфире.
"Я люблю тебя… я тоже нет" – самый первый французский шансон, занявший в британском списке хитов первое место. Вся Европа танцует под "Я люблю тебя… я тоже нет". И далеко не все сознают, под какие слова они танцуют. Он: "Я вхожу в тебя, вхожу, ты позволяешь мне все, ты меня любишь". Она: "Я сливаюсь с тобой" и немного позже: "Кончай же!" Coitus on the dancefloor .
В своей стране Генсбур возглавляет парад хитов, обогнав "Как я люблю тебя!"( Que je t’aime ) Джонни Холлидея, "Иностранца" ( Le métèque ) Жоржа Мустаки и "Елисейские поля" ( Les Champs-Elysées ) Джо Дассена. Генсбур – наверху блаженства. Наконец-то он – первый. После этого, увы, ему предстоит пережить еще несколько коммерческих неудач. Пройдет целых десять лет, прежде чем он снова выпустит хит: регги-версию "Марсельезы".
Потом он выпустит такие успешные номера, как "Декаданс" ( La décadanse , 1971) или "Голова, как кочан капусты" ( L’homme à tête de chou , 1976), которые войдут в золотой фонд шансона. И, хотя в семидесятых у Генсбура случилась всего одна скромная удача – "Я пришел сказать тебе, что ухожу" ( Je suis venu te dire que je m’en vais ,1973), – ему удалось добиться успеха у широкой публики, и он стал одним из влиятельнейших художников своего поколения.
В 2003 году шансон Генсбура и Джейн Биркин повторяют Брайан Молко (вокалист группы Placebo) и Азия Ардженто, но они меняются ролями, и этот номер становится гимном фелляции . Кэт Пауэр и Карен Элсон интерпретировали шансон Генсбура в лесбийском варианте. А несравненный Бурвиль с бесценной Жаклин Майан сделали в 1970 году удивительную пародию Ça (Je t’aime… moi non plus) .
Они играют пожилую пару, которая под музыку песни Генсбура пытается заняться сексом. Наконец стареющему Бурвилю кажется, что у него появилась надежда на успех. Майан не скрывает своего удивления: Ça, j’y croyais plus . На что Бурвиль спокойно отвечает: Moi non plus . Франция едва не померла со смеху.
"Я слагаю с себя полномочия"
Когда безумный 1968 год немного успокоился, Де Голль решил, что пора реформировать Францию. С одной стороны – усилить самоуправление регионов (поразительно для государственного деятеля, желающего все контролировать), а с другой стороны – отменить сенат, регулярно вставляющий президенту палки в колеса. Он обращается к стране и предлагает решить вопрос через референдум.
Подобно безрассудному любовнику, Де Голль связывает свою судьбу с результатом. Соглашайтесь и следуйте за мной, или я покину вас, говорит президент. 27 апреля 1969 года 52,4 процента французов проголосовало против. Так закончилась эра Де Голля, процесс начался в мае 1968 года, а референдум прикончил ее, так сказать, официально.
Сразу после полуночи Де Голль посылает из Елисейского дворца короткую телеграмму: "Я складываю с себя обязанности президента Республики. Решение вступает в силу сегодня в двенадцать часов."
Герой Сопротивления оставил политику и умер 9 ноября 1970 года, раскладывая пасьянс. Он отказался от пышных государственных похорон и потребовал похоронить его в маленькой деревушке Коломбэ-ле-Дёз-Эглиз, где он жил. Дополнительное требование – никаких посмертных чествований – не удалось выполнить; сегодня его именем во Франции названы три тысячи шестьсот улиц, мостов и площадей и один аэропорт. И никто – ни левые, ни правые – не смеют критиковать Де Голля, это было бы политическим самоубийством.
Пока Де Голль проводит последние в своей жизни каникулы в Коломбэ-ле-Дёз-Эглиз, Франция занята сменой власти. 15 июня 1969 года вторым президентом Пятой Республики становится Жорж Помпиду. Между тем возможность беспорядков продолжает грозной тучей висеть в воздухе.