"Телефон плачет" ( Le téléphone pleure ) не избегает патетики и показывает мужчину – жертву бурного развода. Эта точка зрения дает более реальную картину ситуации, чем довольно-таки идеалистический шансон Дельпеша.
В 1975 году французский закон меняется, появляется возможность разводиться по взаимному согласию. Возможно, именно успех Les divorcés способствовал появлению этого закона.
Дельпеш, несомненно, поступил мужественно, подняв в своей песне полузапретную тему, но в 1972 году Азнавур выпустил шансон "Как говорят" ( Comme ils disent ), потребовавший от автора гораздо большего мужества.
В первых строках песни описывается идеальный сын: он заботится о матери, покупает продукты и готовит еду, убирает дом, чинит одежду. Только одно обстоятельство нарушает благообразие ситуации: добропорядочный герой песни – травестит и работает стриптизером в ночном клубе. И Франции пришлось это проглотить. Ибо мелодичность и театральность нового шансона оказались так сильны, что все слушают его с открытым ртом.
В финале Comme ils disent герой в своей одинокой кровати мечтает о недоступном гетеросексуальном мужчине. Но, несмотря ни на что, он вполне твердо стоит на ногах, и всякому, кто пытается насмехаться над ним, крайне резко отвечает: "Такова моя природа, вот и все".
Азнавур заявляет, что оскорбительному слову pédé место в помойном ведре, и обучает Францию слову homme , подавая его маленькой игрой слов: Je suis un homme, oh comme ils disent .
Впервые со времен режима Виши появился шансон, открыто защищающий гомосексуальность, смелая песня, исполненная звездой, находящейся в зените славы.
После первого публичного исполнения Comme ils disent взволнованный Шарль Трене ворвался в уборную Азнавура и признался, что позавидовал ему. "Мне самому следовало это сделать, причем давно", – сокрушался он.
Впрочем, ему было бы труднее добиться ощутимого результата, хотя бы потому, что в устах Трене такой текст прозвучал бы признанием, а песня, созданная гетеросексуальным Азнавуром, – аргумент защиты, и критиковать ее можно было только за форму, но не за содержание.
Правда, на то, чтобы гомосексуализм как правонарушение исчез из французского законодательства, властям понадобилось 10 лет, – это случилось в 1982 году.
Следующий в компании протестантов – Мишель Сарду, шансонье, всегда поднимавший спорные вопросы. Еще в 1967 году он заставил говорить о себе. В период антиамериканских настроений в политике и одновременного улучшения отношений с Германией он выступил с песней "Американцы" ( Les Ricains ), которая начиналась со слов:
"Если б не было американцев, вы все жили бы в Германии". Песня вызвала раздражение самого Де Голля. Президент даже посоветовал не передавать ее по радио. Успех фактически спустили на тормозах, но Сарду упрямо продолжил движение вперед. В семидесятых годах появляются хиты, такие как "Народные танцы" ( Les bals populaires ) и "Болезнь любви" ( La maladie d’amour ), не то чтобы работы экстра-класса, но вполне качественные, популярные песни.
Мишель Сарду – успешный шансонье, хоть и не гоняется за внешними эффектами, почти не двигается, не слишком эмоционален. Он застенчив, поет негромко, кажется холодным и несколько высокомерным. Тем не менее у него множество поклонников, хотя в семидесятые годы наличествовали и недоброжелатели. Не каждый с радостью встретил его аргументы в защиту смертной казни в "Я за" ( Je suis pour ). Некоторые обвиняют его в оправдании колониализма, национализма и расизма. Вдобавок на него постоянно нападают орды феминисток – из-за примечательных описаний:
Tu m’as donné de beaux enfants.
Tu as le droit de te reposer maintenant
Ты подарила мне чудесных детей,
Спасибо, отдохни теперь немного."Пожилая пара" (Les vieux mariés, 1973)
J’ai envie de violer des femmes
De les forcer à m’admirer
Envie de boire toutes leurs larmes
Et de disparaître en fumée
Хочу насиловать женщин
И заставлять их смотреть мне в глаза,
Хочу, чтобы они заливались слезами,
А после исчезнуть, не оглянувшись."Города одиночества" (Les villes de solitude, 1974)
Возникло движение анти-Сарду. Молодежь рисовала свастику на его афишах, в 1977 году он отменил концерт в брюссельском Дворце спорта, потому что там нашли бомбу. И Сарду решил прекратить свои провокации. Это не сразу сработало, но к 1981 году друзья и недруги примирились.
"Озёра Коннемара" ( Les lacs du Connemara ) – не только бесспорный успех Сарду, но она, по-моему, обречена исполняться на свадьбах, среди множества слегка подвыпивших людей, машущих новобрачным белыми салфетками, пока остальные вываливаются на улицу, исполняя странные танцы вроде польки.
Итак – сам шансон "Озёра Коннемара". Он начинается медленно, но твердо. Сила воздействия музыки кроется в жестком, почти барабанном ритме. Сперва идет описание первобытной природы Ирландии, вдруг ритм ускоряется. Начинают оживать все персонажи Коннемара, даже Шон Келли, – сразу вспоминается знаменитый велосипедист, носивший то же имя. Но Сарду верен себе: он объясняется в любви к Ирландии – в самый разгар кризиса, устроенного там IRA .
"Баабаба"
Скорбь по Помпиду мгновенно сменилась борьбой за его место. Жискар д’Эстен во время телевизионных дебатов 1974 года поставил локти на стол, подпер ладонями подбородок и, напряженно глядя на соперника из-под нахмуренных бровей, убил Миттерана знаменитой фразой: "У вас нет монополии на сердца избирателей".
Новому президенту досталось тяжелое наследство. Нефтяной кризис положил конец экономическому росту, в стране увеличилась безработица, росла инфляция. Правление Жискара было не из легких.
Но была у Жискара одна задача, которую новый президент считал важнейшей: остановить проект Помпиду по застройке Парижа небоскребами. Первое, что сделал новый глава государства: немедленно остановил планы перестройки города и запретил на будущее строительство в центре Парижа зданий выше двадцати пяти метров, а за "перефириком – выше тридцати семи метров. Эйфелева башня, правда, остается, – куда же без нее. И Башню Монпарнас тоже пришлось оставить – не ломать же, раз построили. Ну, и еще парочка исключений.
Но теперь высокие здания можно будет строить только в пригороде Ла-Дефанс.
Итак, благодаря Жискару Париж сохранился таким, каким его построили в XIX веке. Единственное, что ему не удалось остановить, – это возведение Центра Помпиду. Да еще пришлось всячески содействовать постройке этого жуткого здания.
Либерал Жискар снизил возраст совершеннолетия с двадцати одного года до восемнадцати лет, легализовал аборты и изменил закон о разводе. А еще он оказался эстетом: ради гармоничности национального триколора смягчил слишком яркий цвет синей полоски и приказал в официальных случаях исполнять "Марсельезу" – ну хоть чуть-чуть потише.
Известный юморист Тьери Ле Лиро произвел фурор своими пародиями на Жискара и Миттерана. Имитируя последнего, он напрягал мышцы лица так, что они начинали дергаться, и выдавливал из горла раз за разом одно и то же слово: oui ; а его Жискар щелкал языком, желая подчеркнуть что-то особенно важное.
Громовой смех, которым публика встречала пародии Ле Лиро, заставлял забыть о кризисе и отражался эхом в звуках, которые шансонье Джо Дассен изливал на французские души как целительный бальзам.
Джо вырос в Америке, его родители перебрались во Францию в период маккартизма. Здесь он успешно окончил университет: вы не поверите, один из самых обаятельных певцов Франции – доктор этнологии!
И все-таки Дассен выбрал шоу-бизнес. Во Франции он становится известным после шансона "Дальтоны" ( Les Dalton , 1967), вдохновленного историей бандитской семьи из комикса "Счастливчик Люк". Строкой "тагада, тагада, посмотрите-ка на Дальтонов" он впервые вводит в песню свое ноу-хау: длинные строки звукоподражаний. От "айайайайайайайай" из "Булочки с шоколадом" ( Le petit pain au chocola ), через лалалалалала из "Этот мир стоит поменять" ( Ça va pas changer le monde ) и ммммммм из "Если б не было тебя" ( Si tu n’existais pas ) и до посвистывания в "Привете" ( Salut ).
Не забудем и такие шансоны, как "Така таката" ( Taka takata ), "Что случилось, скажи?" ( Mé qué mé qué ) и, конечно, "Бип-бип" ( Bip bip ) – весь этот весьма репрезентативный набор делает Дассена некоронованным королем звукоподражаний в шансоне. А ведь мы даже не упомянули еще о "баабаба" из "Бабьего лета" ( L’été indien )!
Но чтобы собирать достойный урожай с этих чудесных песен, надо было получить международное признание. И оно не заставило себя долго ждать – в 1969 году он исполнил "Елисейские поля" ( Les Champs-Elysées ) более чем в двадцати пяти странах, этот шансон до сих пор невероятно популярен. Мало кто знает, что этот номер – перевод "Дороги Ватерлоо" ( Waterloo Road ) Джейсона Креста. Когда автор текста Пьер Деланоэ спросил Дассена: знает ли он, что такое Дорога Ватерлоо, тот ответил: "Она, должно быть, похожа на Елисейские поля". Оба расхохотались и, вскинув руки вверх, заорали: "Какое прекрасное название!"
Интересно, что обе песни вышли почти одновременно, но когда "Елисейские поля" попали в список международных хитов, почти никто в мире не знал, кто такой Джейсон Крест.
Бывает, осенью вдруг наступает теплая, почти летняя погода; французы с незапамятных времен называли это явление l’été de la Saint-Denis либо l’été de la Saint-Martin , в зависимости от того, на день какого святого теплые дни выпали. Все переменилось в 1975 году, когда, благодаря Джо Дассену, перевод американского выражения Indian summer – L’été indien попадает во французский словарь. Во вводном речитативе песни "L’été indien" Дассен говорит:
"Знаешь, я никогда не был счастлив так, как в то утро. Мы гуляли по пляжу, похожему на этот".
Интересно, что объяснение в любви производит такое сильное впечатление и благодаря сиренам бэк-вокала, напевающим "баабаба". Повторения идут друг за другом, постепенно ускоряясь:
"Год назад, век назад, вечность назад".
Любовь была потеряна страшно давно, но, пока Дассен поет, он словно бы приближается к ней. В конце песни он меняет порядок слов:
"Вечность назад, век назад, год назад". Может, повторение рефрена помогает разогнать любовную печаль?
On ira où tu voudras, quand tu voudras
Et l’on s’aimera encore, lorsque l’amour sera mort
Toute la vie sera pareille à ce matin
Aux couleurs de l’été indien
Мы пойдем с тобой, куда пожелаешь, когда пожелаешь,
И будем любить друг друга, даже когда не станет любви,
И жизнь будет словно утро это
В венке из цветов бабьего лета.
И эта песня – кавер-версия: оригинал называется "Африка" ( Africa ), его давно забытого автора звали Альбатрос. А Дассену удалось сделать из этого материала великолепную песню.
Однажды Дассен сделл кавер-версию песни Пьера Картнера "Маленькое кафе в порту" ( Le café des trois colombes ). И у него снова получился хит – "Привет, голубки" ( Salut les amoureux ). Впрочем, мелодию Дассен позаимствовал из "Города Нью-Орлеана" Стива Гудмана, который у нас, в Нижних Землях, известен в интерпретации Герарда Кокса ("Вот и лето прошло").
Дассен и писал собственные хиты, и создавал шансоны для таких артистов, как Карлос и Франс Галль. Интеллектуалы долго смотрели на Дассена сверху вниз, а между тем фирменная патина легкой грусти, присутствующая во всех его работах, сделала из Дассена гиганта французского шансона; вся страна до сих пор бережно хранит память о нем.
Нет ничего лучше, чем, отправляясь в отпуск во Францию, взять с собой диск с полной антологией Дассена. Его песни вводят слушателя в состояние легкой, приятной грусти, которая, как ни странно, украшает жизнь.
"Ааааааххх"
С приведением слушателей в состояние ностальгии по неизвестно чему, кроме Джо Дассена, прекрасно справляется Жерар Лёнорман со своими песнями "Вот ключи" ( Voici les clés, 1976) и, конечно, "Баллада о счастливых" ( La ballade des gens heureux , 1975).
Идолу подростков Майку Бранту вечная слава досталась за две песни: классическую сентиментальную "Позволь мне любить тебя" ( Laisse-moi t’aimer , 1970) и "Всего лишь слеза" ( Rien qu’une larme , 1973). Говоря о категории шансонов "французская ностальгия семидесятых годов", нельзя упускать из виду голландца Ваутера Отто Лейвенбаха. Когда provo в 1965 году поставили город Амстердам на уши и находиться там стало невозможно, столичный житель Лейвенбах отплыл на своей барже во Францию. Продвигаясь вперед с черепашьей скоростью (примерно шесть километров в час), он постепенно узнает свое новое отечество.
В последний раз он выступает на Фестивале песни как гражданин Голландии в 1969 году, затем, взяв себе сценическое имя Дэйв, поет уже только по-французски.
Свое красивое имя он позаимствовал у Короля Давида. Некоторые теологи утверждают, что Давид был гомосексуален, приводя в качестве доказательства его нежную дружбу с Ионафаном. Сам Дэйв тоже долгое время скрывал свою гомосексуальность. В восьмидесятые годы его карьера зашла в тупик, но позже к нему пришел успех, и талант его раскрылся в полной мере. Он совсем не скрывает своей природы. В известном рекламном ролике о сыре Эдам журналист входит в кухню Дэйва и спрашивает, любит ли он женщин: Tu aimes les dames? Певец отвечает: J’aime les dames , и журналист смотрит на него удивленно. Тогда Дэйв открывает свой холодильник, битком набитый Эдамским сыром. Ага, тут игра слов: J’aime L’Edam .
Его шансон "По направлению к Свану" ( Du coté de chez Swann , 1975) – разумеется, намек на Пруста. Дэйв поет о желании вернуться в то время, когда он, еще ребенком, был влюблен и целовал свою возлюбленную в щечку под деревенским дубом. "Когда-нибудь хватит одного запаха, чтобы разом вернуть волшебное ощущение того утра". Как и Пруст, он знал, что, благодаря ощущениям, можно без труда перенестись во времени сколь угодно далеко.
В конце семидесятых он пытается с помощью сингла Allô Elisa извлечь пользу из увлечения дискотеками, которое благодаря фильму Saturday night fever не миновало и Францию, но дискотеки оказались не для него.
Шейла добивается международного успеха с песней Spacer (1979), которую специально для нее написала группа Chic. Внимательно слушая ее пение, можно уловить в ее английском французскую окраску.
И Далида вносит свой вклад бессмертной "Я умру на сцене" ( Je veux mourir sur scène ).
Еще все глаза устремлены на Patrick Juvet, затянутого в тесный костюм. На дискотеках с его "Где эти женщины?" ( Où sont les femmes ) могут соперничать только хиты вечно юного Клода Франсуа, перед чьей "Магнолией навсегда" ( Magnolias for ever ) невозможно устоять. Если во Франции и существует культура диско, то этот номер для нее – самый лучший. Или все-таки нет?
Расшитая блестками одежда, a главным образом – зажигательные танцевальные па породили многочисленные сообщества клодетток.
Эти дамочки, затянутые в прозрачное трико, сквозь которое нетрудно разглядеть их маленькие грудки, окружали одетого в расшитый блестками костюм Клода Франсуа, и из телепрограммы в телепрограмму рекламировали Magnolias for ever . В начале 1978 года им пришлось разучить новенькую подтанцовку для последней, ставшей классикой, Alexandrie Alexandra .
Клод Франсуа страдал оттого, что многие критики не воспринимали его всерьез, и он попросил автора с прекрасной репутацией, Этьена Рода-Жиля, написать к его мелодии текст.
Франсуа нашел результат несколько сложным. Он шутя признавался, что даже не понял, о чем эта Alexandrie Alexandra . Кстати, о чем идет речь в Alexandrie Alexandra? Знатоки уверяют: речь в ней идет о любви, случившейся в Египте, на родине Франсуа. Лихая подтанцовка лихорадочно мечется, исполняя положенные антраша.
"Я выпью Нил до дна, если меня не остановить" к концу превращается в: "Я съем тебя сырым, если меня не остановить".
Песня строится на неотразимом ритме, ведомом отлично подобранными звукоподражаниями. Звуки aaaahh , которыми песня начинается и которые регулярно возвращаются как мини-рефрен, во Франции считаются чем-то вроде национального достояния.
Многократно повторяемое aaaahh , назло всем усилиям Джо Дассена, без сомнения – заключительный вскрик, самое известное звукоподражание в истории французского шансона.
Но это еще не все, слова "Я в твоей жизни, я лежу у тебя на руках" сопровождаются страстным tutututu . Ни один француз, взявшийся подпевать: "Сирены александрийской гавани поют всегда одну и ту же мелодию" – не упустит шанса проорать во все горло: woowoo!!
Любопытные, желающие понять каждое слово, должны насторожиться на следующей мистической фразе из Alexandrie Alexandra: J’ai plus d’appétit qu’un barracuda. Собственно, barracuda – огромная, хищная морская рыба, вроде щуки. Очевидно, автор имел в виду: "Я голоден сильнее, чем морская щука". Но во Франции эта фраза пробуждает и другие ассоциации.