Кэрри, 1921–1928
Уэлфер-Айленд. Грязь. Запустенение. Крысы величиной с домашнюю кошку. Протухшие продукты. Переполненная камера. Проститутки со всевозможными болезнями. Клопы. Блохи. Вши. Побои. И лесбиянки, готовые наброситься на всякую, кто не может постоять за себя.
Кэрри пришлось туго. Через две недели она подверглась нападению со стороны самозваной "королевы" камеры, рыжей, косоглазой девки со злющими глазами.
Это произошло ночью. Кэрри тщетно пыталась уснуть на своих узких нарах в тесной, душной камере. Вдруг на нее обрушилось что-то тяжелое, и чьи-то руки схватили ее за грудь.
- В чем дело? - она отчаянно пыталась вырваться.
- Заткнись и не рыпайся, - предупредила Рыжая. - Сейчас я тебя уделаю пальцами лучше всякого мужика.
- Убирайся! - прошипела Кэрри.
Рыжая безмерно удивилась.
- Смеешься? Да здесь любая даст отрезать себе левую сиську за мое доброе отношение. - Она потеребила Кэрри сосок большим и указательным пальцами. - Я сделаю тебя счастливой.
Кэрри вывернулась и скатилась на пол.
- Оставь меня в покое, слышишь, ты? Просто оставь меня в покое!
- Тупорылая негритоска! Не знаешь своего счастья. Вот уж не думала, что доживу до такого дня, когда мне даст отлуп безмозглая негритянская шлюха.
- Я не сплю с женщинами, - как выплюнула Кэрри. Вот только не посмела добавить: тем более - с жирными, с дурным запахом изо рта и явно сидящими на игле.
- В первый раз всегда страшно, - ободрила ее Рыжая. - Хочешь испытать блаженство - не рыпайся. Ясно тебе, негритоска?
Кэрри вздрогнула.
- Найди кого-нибудь другого. Я не нуждаюсь.
Она понимала: этим дело не кончится. На следующий день камера объявила ей бойкот. Все знали, что она оскорбила "королеву", и этого было достаточно. Никто не хотел неприятностей, поэтому сокамерницы дружно делали вид, будто ее не существует. Уэлфер-Айленд и так - чистилище. Теперь же он стал настоящим адом.
Ночью Кэрри лежала на своих нарах, не в силах уснуть. Она чувствовала себя страшно одинокой. Какой смысл жить? Зачем ее сюда упрятали? Почему Бог обошел ее своими милостями? Она вновь и вновь перебирала в памяти годы своей жизни и думала о том, кто она и что она. Рыжая права: она всего лишь безмозглая негритянская шлюха, и ничего больше. Как бы покончить со всем этим?
Однажды в помывочной воцарилась необычная тишина. Девушки бросали на Кэрри странные взгляды и спешили побыстрее закончить свой туалет и убраться подобру-поздорову.
Кэрри терзали недобрые предчувствия. Но они сопутствовали всей ее жизни, так что не стоило обращать внимание. Она намылила карболовым мылом все тело, под мышками, между ногами… Страсть к чистоте стала своего рода манией.
- Привет, негритоска, - появилась Рыжая в сопровождении четырех девушек.
Это были первые слова, с которыми кто-либо обратился к Кэрри за все шесть дней, прошедшие с памятного инцидента в камере.
- Знаешь что, - Рыжая вылезла из своей тюремной робы, - я решила не держать на тебя зла, потому что ты дура. - Она сняла лифчик и погладила свои огромные груди. - Хочешь пососать?
Кэрри положила мыло на место и вышла из-под струи, падавшей на нее из душа.
- Не так скоро, милочка, - две приятельницы Рыжей преградили ей дорогу.
- Кладите ее на пол, - скомандовала их повелительница. - И раздвиньте ноги.
Кэрри поняла: сопротивляться бесполезно. Ее распяли на скользком кафельном полу и держали за руки и за ноги. Рыжая ухмыльнулась.
- А теперь, безмозглая негритоска, я по доброте душевной научу тебя кое-каким трюкам.
Они продержали ее в таком положении целый час, развлекаясь тем, что запихивали внутрь ее тела все, что попадалось под руку. Рыжая сидела в сторонке и мастурбировала. Потом они с гоготом удалились. Славная утренняя потеха.
Кэрри неподвижно лежала на полу. Сверху на нее капало из душа. Она мечтала умереть. С нее достаточно. Жизнь кончена, не имеет никакого смысла.
Двумя часами позже надсмотрщица нашла ее все в той же позе, посиневшую от холода, с кровотечением из влагалища.
- Боже милосердный! Кто это сделал?
Кэрри не проронила ни звука - все две недели, пока лежала в лазарете. Выписавшись, она так же молча прошла мимо остальных девушек. Те отводили глаза и по-прежнему не заговаривали с нею. Ей было все равно. Она научилась ненавидеть. Это было очень полезное и очень сильное чувство; интуиция подсказывала сокамерницам, что с ней лучше не связываться.
Кэрри приняла решение. Отныне она будет думать только о себе, станет самой крутой, самой прожженной и высокооплачиваемой негритянской шлюхой!
* * *
Кэрри отпустили студеной зимой. Она провела на острове шесть месяцев, вдвое больше первоначального срока, но она была не сильна в цифрах и не чувствовала времени. Она потеряла восемнадцать фунтов весу, от нее остались только кожа да кости. Волосы подстрижены из-за вшей; когда паром перевозил освободившихся девушек через Ист-Ривер, она вся дрожала от холода в своем летнем платьишке.
У нее было только десять долларов, но она надеялась, что Флоренс Уильямс сберегла ее собственность, включая маленькую коробочку, в которой хранились скопленные ею шесть сотен.
В доке, куда причалил паром, толпились сутенеры и сводники. Они придирчиво осматривали девушек, точно мясные туши, и тут же вербовали тех, что сулили прибыль. Власти об этом знали, но никому не было дела.
Шлюха всегда остается шлюхой. Полиция смотрела на это сквозь пальцы.
Какой другой шанс был у этих девушек? Кто предложит им мягкую постель, новую одежду, горячую пищу и возможность честного заработка?
Кэрри все это знала. На Уэлфер-Айленде заинтересованно обсуждали, кто попадет к какому своднику. Девушки писали коротенькие напутствия: "Если увидите "Драные Порты", дайте ему за меня под зад коленом!", "Встретите тощую крысу с желтым авто - всадите в него нож. Подлый ублюдок более чем заслужил это!"
Кэрри оглянулась по сторонам. Она знала, что выглядит как настоящая уродина и не может рассчитывать на внимание. Она вдохнула побольше воздуху и выпятила грудь. Результат не замедлил сказаться: к ней тотчас подкатился какой-то смуглый белый и прогнусавил:
- Ищешь работу, а, чернушка?
Ей не понравилось "чернушка", и она покачала головой.
- Брось, - уронил сводник. - На тебя больше никто не польстится.
Она сощурила глаза.
- Видел бы ты, что у меня между ног, ты бы так не говорил, беляк! - Она повернулась к нему спиной и увидела того, кого искала. Его ни с кем не спутаешь. Высоченный негр. Совершенно лысый. В белом костюме и меховом пальто. Кэрри немало слышала о нем на острове. Его звали Уайтджек, он подбирал девочек для Мей Ли, известнейшей мадам Гарлема.
Уайтджек стоял, облокотившись на сверкающий новенький автомобиль, и жевал длинную тонкую сигару. Его не устраивала ни одна девушка.
Кэрри так и подлетела к нему.
- Извините, мистер. Вы меня не покатаете?
Он окинул ее с головы до ног ленивым, незаинтересованным взглядом. Потом - с ног до головы - чтобы быть уверенным, что он ничего не пропустил.
- Поищи в другом месте, моя радость, - наконец протянул он.
- Мне только на прошлой неделе исполнилось шестнадцать, - затараторила Кэрри. - Красивая, черная, горячая и совсем молоденькая - как раз то, чего ищут старые шалунишки. Я не новичок - работала у Флоренс Уильямс.
- Сейчас о тебе не скажешь - красивая и горячая.
- Дайте мне шанс, - клянчила она, водя руками по всему телу. - Меня приодеть да подкормить, я принесу вам бешеные бабки. Позвольте мне попробовать!
- У нас с мадам Мей первоклассное заведение. Первоклассное! Иди, тряси задом в каком-нибудь другом месте.
Мольба на лице Кэрри сменилась яростью. Ненависть, которой она научилась на острове, клокотала у нее в груди и жаждала вырваться наружу. Но Кэрри сдержалась. Пожала плечами и повернулась, чтобы уйти.
Он остановил ее, положив руку ей на плечо.
- Хочешь работать горничной?
Кэрри стряхнула эту руку и пошла дальше. Горничной! Обхохочешься! В прошлое нет возврата!
- Эй, ты! - он догнал ее, и они пошли рядом. Она почувствовала интерес к своей особе.
- Ты в самом деле работала у Флоренс Уильямс?
- Поверь. Нас было четверо: я, Билли и две белых курочки.
- Гм. - Он выпустил ей в лицо кольцо сигарного дыма. - Надеешься понравиться мадам Мей?
Кэрри знала, что к чему.
- Понравлюсь тебе - понравлюсь и ей. Кто же не знает, что все зависит от тебя?
Он расплылся в улыбке:
- Умница.
Она вернула ему улыбку:
- И совсем молоденькая.
- Залезай в авто.
- Мигом, Уайтджек.
- Откуда тебе известно мое имя?
- Кто же на острове его не знает? Ты - большой человек.
Его улыбка стала шире.
- Знаешь, что и когда сказать.
- И знаю, когда нужно держать язык за зубами.
Уайтджек расхохотался.
- Ч-черт, наконец-то попалась бабенка, у которой неплохо подвешен язык.
Кэрри вторила ему счастливым смехом.
- Еще бы!
* * *
Ее отмыли, продезинфицировали, вывели вшей, накормили и подвергли тщательному медицинскому осмотру - снаружи и внутри. Потом облачили в розовый атласный халат, и она немедленно приступила к работе.
Мадам Мей была одного роста с Уайтджеком, сластолюбивая матрона в длинном светлом вьющемся парике, который контрастировал с ее кожей цвета черного янтаря. Она была "действующей" мадам и драла бешеные деньги за свои услуги. Ей было под сорок; она стала проституткой в двенадцатилетнем возрасте.
Кэрри не показалась ей хорошенькой, но она умела видеть сквозь внешнюю оболочку.
- Если ты хочешь, можно попробовать, - сказала она Уайтджеку (Кэрри не ошибалась на его счет). - Только держись подальше от ее штанишек. Я не намерена делиться.
Уайтджек принужденно засмеялся.
- Я и не думал, мамочка.
- Черта с два ты не думал!
- А, ч-черт! Неужели, по-твоему, после тебя у меня еще остаются силы возиться с кем ни попадя?
- По-моему, ты готов возиться с любой из живущих тварей - когда меня нет поблизости.
Кэрри была твердо намерена добиться успеха. Она не спешила заключить контракт, пока не встанет на ноги. Для начала ее устраивал половинный счет. Она забрала свой скарб от Флоренс Уильямс и была счастлива увидеть свой капитал целехоньким. Флоренс даже спросила, не собирается ли она вернуться, но Кэрри пришлось отклонить ее предложение. У мадам Мей дело было поставлено на более широкую ногу, и как только Кэрри освоилась, она начала работать в режиме "нон-стоп". Ее жизненной целью стали деньги. И она рассчитывала на заначку.
Клиентура мадам Мей была более разнообразной, чем у Флоренс Уильямс. Она держала дом открытым; вместе с Кэрри на нее работали десять девушек: еще две черных, пуэрториканка, три белых, толстая мексиканка, китаянка и хорошенькая карлица по имени Люсиль.
Кэрри пришлось немало потрудиться, чтобы заткнуть за пояс остальных девушек. У нее появилось честолюбие. Она станет лучше всех!
Все ее клиенты, начиная с самого первого, приходили снова и снова. Кэрри умела дать мужчине почувствовать себя мужчиной. Они являлись с жалкими висюльками между ног, проблемами и нытьем, а уходили от нее обновленными, посвежевшими и как следует трахнутыми.
Она ненавидела их всех до одного.
Они - все до одного - ее любили.
Люсиль единственная из всех девушек начала заговаривать с Кэрри. Остальных снедала зависть.
- Я здесь уже пять лет, - делилась Люсиль. - Уайтджек нашел меня в одном задрипанном шоу. Он был очень добр ко мне, пообещал, что здесь будет лучше, - и оказался прав!
В планы Кэрри не входило завязывать дружбу с кем бы то ни было, она собиралась полностью посвятить себя работе, но Люсиль чем-то походила на нее. Обе они были отверженными и годились только на то, чем занимались.
- Когда-нибудь я смоюсь отсюда, - откровенничала Кэрри, - и открою более шикарное заведение, чем это. Лучшее в Гарлеме.
- Это мы уже слышали, - захихикала Люсиль.
- А я добьюсь, - с жаром ответила Кэрри. Конечно, она добьется. Иначе зачем все это? Или быть лучше всех, или не жить вовсе.
Ее репутация росла, как на дрожжах. Список постоянных клиентов - тоже.
- Что в тебе есть такого, чего я не заметил? - шутя спросил однажды Уайтджек.
Кэрри раздвинула губы в дежурной улыбке, но глаза оставались холодными.
- Я же тебе говорила: красивая, черная, горячая и совсем юная. Знаешь ведь, что нужно белому хрену?
Уайтджек огляделся. Они были одни в гостиной. Он как бы между прочим сунул руку ей под кимоно.
- Да, девочка, ты оказалась звездой.
- Ясное дело. Я же тебе говорила.
Он все не убирал руку с ее груди.
- Надо было оставить тебя при себе. Снять где-нибудь уютное гнездышко…
Он все больше распалялся. Кэрри скользнула понимающим взглядом по утолщению у него в брюках. Его возбудившаяся плоть рвалась наружу. Раззадорить самого Уайтджека - это кое-что значит!
Кэрри облизнула губы. Она очень похорошела и знала это.
- Почему же ты этого не сделал?
Он начал ласкать ей грудь.
- Маленькие девочки не в моем вкусе.
- Я не девочка, Уайтджек. Я прошла огонь, воду и медные трубы.
- Да уж, - он привлек ее к себе, так что она почувствовала у себя между ног его упругую твердость.
В этот самый миг в гостиную вошла мадам Мей с двумя девушками.
Уайтджек молнией отскочил от Кэрри, но от мадам Мей, с ее глазами-бусинками, ничто не могло укрыться. Она смерила его убийственным взглядом.
- За это, мой милый, полагается платить. Хочешь развлечься с этой крошкой - деньги вперед! - с неподражаемым сарказмом заявила она.
К Уайтджеку вернулось самообладание.
- В тот день, когда я заплачу за это, женщина, я буду конченым человеком.
Мадам Мей трудно было сбить с панталыку.
- Ты сам это сказал, - и она мило улыбнулась.
Девушки прыснули. Звонок с улицы положил конец этой милой домашней сцене.
В гостиную ввалились трое молодых студентов. Мадам Мей встретила их, как родных, предложила выпить и сделала все, чтобы они чувствовали себя, как дома. Она продемонстрировала им своих питомиц.
- Выбирайте на свой вкус.
Кэрри нежно улыбнулась одному и увела за собой в спальню. Он страшно нервничал: красный, весь в поту - казалось, вот-вот даст деру.
- Как тебя зовут, малыш? - промурлыкала она.
- Ген-ри.
- Ах, Ген-ри! Сейчас мы с тобой замечательно проведем время. О'кей, Ген-ри?
Он нервно кивнул. Парню было лет восемнадцать, и он ни разу не был с проституткой.
Кэрри стала раздевать его, бурно восхищаясь его хилым телом. Когда очередь дошла до трусов, она вздрогнула. Тонкий, белый, словно червяк… Она вздохнула.
- У, Ген-ри, какой ты большой и сильный мужчина! Сейчас мы с тобой позабавимся так, как и не снилось. Да, малыш? Да?
Джино, 1924–1927
Девятого июля 1924 года, после пятинедельного пребывания в следственном изоляторе Бронкса, Джино Сантанджело предстал перед судом, был признан виновным в попытке ограбления и схлопотал полтора года тюрьмы. Он еще легко отделался. Альдо Динунцио отхватил срок два года. Обоих отправили в "Синг-Синг".
Альдо был уверен, что их кто-то выдал, и пылал жаждой мщения.
- Кому, так твою мать, ты говорил об операции? - приставал он к каждому из подельников. - Кто знал о складе?
Те двое так же, как Джино, отрицали свою причастность к утечке информации. Однако Альдо не отставал, и наконец выяснилось, что один из них похвастался перед сестрой.
Альдо был доволен. Наконец-то есть на кого списать неудачу! "Сука! - без конца повторял он. - Должно быть, она донесла копам. Дайте мне выбраться отсюда, и эта сука пожалеет, что родилась на свет!"
Джино пытался отговорить его, но безрезультатно.
- Как только я отсюда выйду, эта сука получит свое. Вот посмотришь.
Джино усвоил, что в тюрьме лучше всего держаться одному и избегать всевозможных осложнений. Он делил камеру со стариком, обвиненным в покушении на убийство. Они старались не откровенничать друг с другом.
Старик шумно мочился в оставленное для этой цели ведро и почти каждую ночь онанировал, когда Джино еще не успел уснуть. Это было омерзительно, но постепенно Джино научился не обращать внимания. Он старался забыть о сексе, о женщинах и их теплой, манящей плоти. Его замучила почти постоянная эрекция, но он не желал облегчаться, как все. У него бывали мокрые сны, после которых он чувствовал себя раздраженным и разбитым.
Отсутствие секса он переносил тяжелее всех прочих лишений и постоянно грезил обо всех тех женщинах, с которыми будет заниматься любовью, когда выйдет на свободу. Чаще других он представлял себе миниатюрную блондиночку, которую встречал у Жирного Ларри. С тех пор, как она дала ему от ворот поворот, он ни разу не заговаривал с ней, но был уверен в успехе. Дайте только добраться до чудо-кнопки, а там… О Господи!
Коста продолжал забрасывать Джино письмами, а однажды его навестила Вера. Она плохо выглядела - так и не вставила два выбитых Паоло передних зуба, а лицо опухло от пьянства.
- Ах ты, маленький ублюдок, - попеняла она. - Память короткая, да? Ни словечка за столько месяцев. Наконец-то я тебя разыскала.
Джино страшно смутился и не мог отвести взгляд от дыры на том месте, где должны были быть зубы.
- Очень мило с твоей стороны.
- Естественно. Зачем человеку мачеха, если она не может нанести один-единственный визит? Говорю тебе, Джино, больше я сюда ни ногой. С меня хватило, когда приходилось навещать Паоло. Увидимся, когда выйдешь. Ладно?
- Где старикан?
- Этот гад стянул все мои деньги и сделал ноги. Как раз, когда я выписалась из клиники. - Она показала на свой рот и жалко улыбнулась. - Должно быть, ему не понравился мой фасад.
- У меня есть баксы - если захочешь вставить зубы.
Вера непристойно захихикала.
- Спасибо, малыш, но я вот что тебе скажу: для дела так даже лучше. Теперь я могу вытворять такие вещи - даже не верится! - Она наклонилась к разделявшей их сетке. - Тебе тоже сделаю, когда выйдешь отсюда.
Джино засмеялся.
- Брось, Вера.
- Я пошутила. Хотела немножко взбодрить тебя. Я-то ведь знаю: вы тут ни о чем, кроме секса, не думаете. Туго тебе приходится?
- Еще бы!
- Ах ты, проказник. Как всегда. - Вера встала. - Ну, мне пора. Но, Джино, большое спасибо… ты знаешь, за что. Обо мне никто никогда не заботился. Приятное чувство.
- С чего ты взяла, что это я?
- Смеешься.