- В гостиной, - решил Джеймс и направился туда, понимая, что так Барни будет удобнее убрать со стола.
Барни отнес в гостиную серебряный поднос, поставил его на низкий столик, налил две чашечки кофе, предложил сахар и сливки и вышел.
Пейшенс обвела глазами комнату и нахмурилась, будто что-то ее раздражало.
- Что теперь? - нетерпеливо спросил Джеймс, хмурясь в ответ.
Она изобразила невинность в карих глазах.
- Что?
- Мне уже знакомо это выражение вашего лица. Что вам не нравится в комнате?
- Я думала не о ней, а о столовой.
- И что же с ней?
- Викторианская, - твердо заявила она. - Прямо как сцена из фильма по какому-нибудь роману - тяжелое темное дерево и масса красного бархата. Я бы задохнулась, если бы пришлось жить среди такой мебели.
- В каком же доме хотели бы жить вы?
- Больше всего мне нравится мой собственный.
Он посмотрел в свою чашку.
- Тем не менее в один прекрасный день вы выйдете замуж и должны будете переехать.
- До этого еще далеко. Я обещала детям, что мы не покинем наш старый дом, пока все они не вырастут. Я не могу нарушить обещание.
- Значит, если вы выйдете замуж…
- Мужу придется жить с нами.
Она потянулась за кофейником, чтобы налить себе еще кофе, но Джеймс опередил ее, поднял массивный серебряный кофейник и налил ей.
Когда он подавал чашку, их пальцы соприкоснулись. Джеймс тихонько вздохнул, и глаза их встретились.
Ее розовые губы дрожали, вне всяких сомнений. Что это значит? Мысли и чувства мешались в его голове.
В это время к дому подъехала машина, и они оба услышали, как кто-то пошел по длинной дорожке к дому. Резко зазвенел звонок входной двери.
- Кого это могло принести сюда в обеденное время? - Джеймс прислушался к спокойным шагам Барни в холле. Открылась входная дверь, и раздался знакомый властный голос. Джеймс напрягся.
Только не Фиона! Что она здесь делает?
Пейшенс явно было неловко. Кажется, она тоже узнала ледяные нотки голоса Фионы.
Они слышали возражения Барни, потом звук высоких каблуков. Дверь в гостиную резко распахнулась. Джеймс мог ожидать этого - и все же вздрогнул, как испуганный заяц, встретившись глазами с ледяным взглядом Фионы.
- Так она снова здесь! А может быть, и не уходила? Она была тут всю ночь?
Пейшенс порозовела и произнесла, задыхаясь:
- Послушайте, я пыталась объяснить вчера вечером: я ухаживаю за его матерью, поэтому и приехала сказать, что у нее был сердечный приступ.
- Его мать умерла!
- Нет, она жива, но очень больна. Мы только что навещали ее в больнице, и Джеймс захотел поговорить о том, как устроить ее будущее. Поэтому он пригласил меня пообедать.
Некоторое время Фиона обдумывала ее слова, глядя на поднос с пустыми кофейными чашками.
- Вы сиделка? - Тон был оскорбительно небрежным. Пейшенс это не очень понравилось, но она вежливо ответила:
- Нет, я держу пансион для престарелых, где жила до сих пор миссис Ормонд. Так я познакомилась с Джеймсом, мистером Ормондом.
- Я ничего не понимаю, Джеймс, - сказала Фиона, обращаясь теперь к нему. - Ты никогда не упоминал о матери. Я была почти уверена, что ты говорил о ее смерти.
Он пожал плечами:
- Многие годы я не получал от нее никаких вестей. Для меня она была почти мертва. Родители развелись, когда я был совсем маленьким. Я никогда не думал, что снова увижу мать, для меня было настоящим потрясением, когда она снова появилась. - Потом он нетерпеливо добавил: - Фиона, что ты делаешь здесь?
- Мой отец хотел поговорить с тобой и звонил в офис. Там сказали, что тебя нет на работе, потому что у твоей матери сердечный приступ. Разумеется, мы очень удивились. Мы думали, что твоя мать давно умерла. Честно говоря, мы решили, что это не более чем выдумка, маскирующая твое нежелание говорить с нами. Поэтому я и приехала выяснить, что же на самом деле происходит. Почему ты не мог сказать мне об этом вчера вечером?
- Я думал о другом, - кратко ответил он. Ее голубые глаза впились в лицо Джеймса, пытаясь прочитать намек на его истинные мысли и чувства.
- Мне казалось, что ты захочешь объясниться со мной. Или мое мнение тебя больше не интересует?
- Конечно, интересует! - вмешалась Пейшенс. - Разве вы не знаете, как это с ним бывает? Он не может говорить о своих чувствах. Его ужасный отец приучил его быть всегда сдержанным, не распускать нюни и все такое. Он просто не в силах признать, что тоже способен чувствовать. Он боится проявить свои чувства. - Она встала. - Пока я здесь, он и рта не раскроет, так что я лучше пойду к Барни и Инид. Я все равно хотела с ними познакомиться. Оставляю Джеймса вам.
Джеймс вскочил, но она успела выскользнуть из комнаты и прикрыть за собой дверь. Что ж, ничего не попишешь. Какие еще нужны доказательства? Она не оставила бы его наедине с Фионой, если бы хоть чуть-чуть интересовалась им. Уж он-то точно не оставил бы ее с другим мужчиной, даже с тем вечно таскающимся за ней мальчишкой. Любовь превращает человека в яростного собственника и ревнивца, а она его не любит. Джеймс почувствовал холод в сердце.
- Эта девица считает, что знает тебя лучше, чем я, - отметила Фиона. - Как долго вы знакомы?
Джеймс посмотрел на нее пустыми глазами, не сразу поняв, о чем его спрашивают.
- Она же сказала. С тех пор, как я узнал, что моя мать живет в ее пансионе.
- Значит, несколько месяцев?
- Дней, - сказал он, подумав про себя, что эти дни стоят многих лет, так много произошло с ним с тех пор, когда Пейшенс ворвалась в его офис.
Фиона удивленно подняла подведенные брови.
- Я знаю тебя несколько лет, но, похоже, эта девочка нашла ключик к тебе, который мне обнаружить не удалось.
Глаза их встретились. Джеймсу хотелось сказать: "Пожалуйста, уйди, Фиона. Просто уйди и забудь, что мы были знакомы". Но это было бы слишком грубо. Человеческие отношения так сложны, так запутанны, что слова не способны их выразить.
Вероятно, его взгляд был достаточно красноречив, потому что Фиона поджала губы и ее голубые глаза блеснули гневом. Она прямо спросила:
- Все кончено, так? Что бы ни говорила эта девочка, правда заключается в том, что между нами все кончено.
Он глубоко вздохнул: лучше горькая правда, чем неопределенность. Он должен сказать все как есть и покончить с этим навсегда.
- Да, ты права, все кончено. Извини, Фиона, я совершил ошибку. Думаю, мы оба ошиблись. Очень жаль, если я ввел тебя в заблуждение, но, говоря по совести, Фиона, не без твоей помощи. Мы приятно проводили время вместе, между нами много общего. Мы могли бы стать преуспевающими партнерами, но хорошими супругами - никогда. Я не любил тебя, и ты меня не любила. Мы не можем быть счастливы вместе.
- Так ты романтик, Джеймс! Что мне в тебе всегда нравилось, так это холодный здравый смысл. Вот уж не ожидала услышать от тебя лепет о розах и слезах!
- Влюбившись, человек меняется, Фиона. Я уже не тот, кого ты знала, или думала, что знала. Я и сам-то в себе уже не могу разобраться.
- О чем ты говоришь? Я не понимаю ни слова. Полнейшая бессмыслица.
- Напротив, я вижу в этом больше смысла, чем во всей своей предыдущей жизни.
- Ты действительно думаешь, что будешь счастлив с этой скучной, ничем не примечательной девочкой?
Он выпятил челюсть и гневно сверкнул глазами:
- Не трогай Пейшенс.
На ее губах появилась циничная улыбка, она вдруг стала уродлива. Красота этой женщины - тонкая оболочка. Сними ее, и то, что откроется, будет вовсе не красиво.
- Ну хватит. Не лги мне. Думаешь, я не заметила, как ты на нее смотришь?
Он ужаснулся. Неужели все так очевидно? Голос Фионы изменился, стал приторно-сладким.
- Джеймс, будь же благоразумен. Она тебе не пара. Начать с того, что она слишком молода. А кроме того, эта наивная простушка не умеет ни одеваться, ни вести себя. Конечно, она хорошенькая на первый взгляд, и энергии ей не занимать. Очень напористая девица. Но все твои друзья будут в ужасе. Ты станешь посмешищем. Мужчины в твоем возрасте часто увлекаются юными девочками из простонародья. Но это временное помешательство. Ты переболеешь без больших осложнений, если только не дойдешь до такой глупости, чтобы жениться на ней! Неужели ты не видишь, что она совершенно тебе не подходит? Она никогда не научится разговаривать с твоими друзьями и правильно вести дом. Через несколько недель тебе станет с ней нестерпимо скучно, а избавиться от нее будет стоить очень дорого.
Джеймс вдруг разозлился так, что уже не мог сдерживаться.
- Это ты так думаешь. А вдруг ты ее недооцениваешь? Может быть, в ней есть много такого, о чем ты даже не подозреваешь.
- Ты имеешь в виду секс? - Фиона посмотрела на него сквозь ресницы. Она что-то оценивала и подсчитывала. - Ты уже спишь с ней? Может быть, оно и к лучшему - побаловаться вне своего круга, пока не убедишься, что эта девица не подходит для твоего стиля жизни.
- Ты сама заметила, что Пейшенс невинна и проста. Нет, я не сплю с ней. Она не из тех, с кем можно переспать мимоходом. Но если бы и спал, тебя это не касается. - Он повернулся и направился к двери, но Фиона схватила его за руку и произнесла задыхаясь, с пылающим лицом:
- Я говорила, что предпочитаю подождать с постелью до брака, но я не фригидна, Джеймс. Просто я хотела, чтобы все было красиво. Это может быть чудесно!
Он смутился.
- Пожалуйста, Фиона, это нас ни к чему не приведет.
Казалось, она его не слышит. Ей обязательно надо было сказать то, зачем она пришла сюда.
- Что бы ни делала эта девочка в постели, я могу сделать лучше, потому что мы с тобой люди одного круга, из одного мира. У нас гораздо больше общего.
Глядя на нее сверху вниз, он недоумевал: неужели он действительно сумел убедить себя, что у них с Фионой есть что-то общее? На поверхности - да, но не внутри. Она не только холодна, у нее дешевый, примитивный ум. Она знает цену всему, но ни в чем не способна увидеть настоящую ценность.
Придвинувшись ближе, она обхватила руками его шею, прижалась всем телом. Джеймс замер, не желая отталкивать ее, но еще менее желая, чтобы она прикасалась к нему. Густо покраснев, отводя глаза, он пытался придумать вежливый способ прекратить жуткую сцену, не оскорбив Фиону.
- Нет, Фиона, пожалуйста. Не делай этого! - бормотал он, беря ее за плечи, чтобы отодвинуть. Но через мгновение она нашла ртом его губы и целовала так, как не делала никогда прежде, - раскрыв губы, с холодной чувственностью, от которой у Джеймса мурашки побежали по телу.
Он стоял в растерянности и отчаянии, не отвечая на ее ласки. Было в ее поцелуях что-то леденящее, что-то механическое и фальшивое. Фиона молча предлагала себя, но Джеймс понимал, что хочет она его денег, а не его тела.
Сзади тихо отворилась дверь, и Джеймс напрягся, пытаясь повернуть голову, но Фиона схватила ее обеими руками и притянула к своему жадному рту. Секунду спустя дверь снова закрылась.
Пейшенс! Он знал это, и сердце сжалось в груди. Что она подумала? Она увидела его в объятиях Фионы и тут же сделала заключение. Он должен был сказать, что она ошибается, что увиденное ею не имеет никакого смысла. Отчаянным движением он оторвал от себя Фиону, больше не боясь огорчить или оскорбить ее, и побежал к двери, успев открыть ее в тот самый момент, когда закрылась входная дверь в холле. Когда он выскочил из дому, Пейшенс уже отъезжала. Она даже не обернулась.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Через полчаса Барни привез его в больницу. Не сказав больше ни слова, Фиона ушла, отвернувшись, дрожа от ярости, и на этот раз он был уверен, что все действительно кончено. Для него-то все закончилось в день, когда он увидел Пейшенс, хотя потребовалось немало времени, чтобы понять это. Теперь он знал, что никогда не любил Фиону, но встреча с Пейшенс показала, что брак без любви был бы адом.
Фиона - умная женщина, она быстро поняла, что в нем происходят перемены, но тем более странно, что она так отчаянно пыталась вернуть его. Джеймс не испытывал ни капли сомнения: она тоже не любит его. Так зачем же она настаивала? Зачем пыталась соблазнить его?
Это совершенно не вязалось с ее характером. Никогда прежде она себя так не вела. Фиона всегда холодна и собранна, всегда расчетлива. В ней мало чувственности, мало эмоций. Что же ею двигало? Даже когда она целовала его, Джеймс понимал, что это делается с целью, осуществляется некая запланированная акция, к которой ее сердце не имеет никакого отношения, а тело является не более чем средством. Фиона никогда не вложила бы столько энергии во что-то нужное другому. Ее жизнь построена на фундаменте эгоизма. Ничего, кроме личного интереса, не имеет для нее никакого значения.
Надо же было, чтобы она появилась при Пейшенс!
Джеймс стоял на дорожке, полный злости и обиды на судьбу, отчаянно желая понять, что происходит в женских головах. Он должен как можно скорее поговорить с Пейшенс. Он должен догнать ее и заставить выслушать, должен объяснить, что Фиона ничего для него не значит. Он повернулся, чтобы бежать за Барни и попросить его немедленно ехать в больницу.
В этот момент в дверях появилась Фиона. Она успела прийти в себя после того, как он грубо оттолкнул ее. Ее макияж и прическа снова выглядели безупречно. Никому бы и в голову не пришло, что она может не вполне владеть ситуацией и собой. В глазах, как всегда, был арктический холод, голова высоко поднята, на лице выражение презрения.
Она прошагала мимо него, не задерживаясь, обдав волной ненависти, подошла к своему красному "астон-мартину", села за руль и рванула с места, чтобы через мгновение исчезнуть за углом.
В дверях стоял Барни.
- Стало быть, уехала, - сказал он с нескрываемым удовлетворением. - И скатертью дорожка.
Джеймс не мог не согласиться, но не мог и позволить Барни делать замечания относительно его друзей и клиентов. Он давно знал, что Барни и Энид не любят Фиону, всегда обращавшуюся с ними с оскорбительным высокомерием. Джеймс, однако, не мог позволить Барни так говорить о Фионе.
- Тебе не следует обсуждать моих друзей, - сказал он спокойно.
- Слушаюсь, сэр, - ответил Барни, торопливо изображая невинное лицо.
- Хм, - сказал Джеймс и посмотрел на часы. - Поторопись, Барни, мне нужно быстро попасть в больницу. - Он был уверен, что Пейшенс поехала туда, и хотел успеть увидеть ее, чтобы не преследовать ее до Чини-роуд, где пришлось бы говорить с ней при большом стечении народа. В доме под названием "Кедры" не пройдет и двух минут, как в разговор вмешается кто-нибудь еще. Слова "личная жизнь" не имеют там никакого смысла.
Хотя Барни ехал с максимально возможной скоростью, им потребовалось почти полчаса, чтобы доехать до больницы по перегруженным в час пик лондонским улицам. Когда Барни подъехал к больнице, Джеймс стремглав выпрыгнул из машины.
Он пронесся по коридорам до кардиологического отделения и почувствовал, как упало сердце, когда, открыв дверь, увидел мать - одну. Она тут же сняла радионаушники, и теплая улыбка осветила ее бледное, осунувшееся лицо.
- Джеймс! Мне сказали, что ты приходил, пока я спала. Я боялась, что у тебя не будет времени прийти еще раз сегодня.
- Я нашел время. Мне важно было убедиться, что ты поправляешься. Как ты себя сейчас чувствуешь? - Он нагнулся, чтобы поцеловать ее в щеку, и вдохнул легкий запах знакомых с детства духов.
Ее кожа была сухой и морщинистой, как засохшие розовые лепестки. Когда-то в ее спальне стояли вазы со смесью сушеных лепестков, и маленькому Джеймсу разрешалось запускать туда руку, чтобы, достав горсть, ронять лепестки обратно, наблюдая за их медленным падением. Он на многие годы запомнил их запах. Когда она ушла, отец приказал выбросить все из ее комнаты. Но запах еще долго оставался в воздухе. Даже сейчас, заходя туда, Джеймс как будто ощущал его.
Рут подняла руку, чтобы коснуться его щеки.
- Гораздо лучше. Говорят, через несколько дней я смогу вернуться домой. Меня оставили здесь для обследования и отдыха, но сердце работает уже хорошо.
Он подвинул к кровати стул и сел.
- Ты теперь должна беречь себя. Ведь ты же не станешь рисковать?
Она поморщилась.
- Конечно, нет. Терпеть не могу больницы, в них так грустно. Особенно в таких больших, как эта. Уж я постараюсь больше сюда не возвращаться. Да, Джеймс, большое тебе спасибо за цветы. Их пришлось расставить в три вазы! С тех пор, как проснулась, я только и делаю, что смотрю на них. Правда, они изумительно пахнут?
Он посмотрел на простые массивные вазы, расставленные вокруг кровати на тумбочке и на ближайшем подоконнике.
- Пахнут фрезии, но я помню, что ты любишь нарциссы.
- "Что распускаются до ласточек весенних и ветры марта с нежностью встречают", - мечтательно произнесла Рут.
Он нахмурился, тронутый явно знакомыми словами. Откуда это?
- Шекспир, Джеймс!
- Правда? А так современно звучит.
- На то она и классика. Только не думаю, что в его время в Англии были нарциссы. Они ведь здесь недавние поселенцы, как и тюльпаны. Сумасшествие с тюльпанами пошло от голландцев в семнадцатом веке, и это было настоящее безумие - тогда луковица нового сорта стоила целое состояние. Даже не верится.
- Ты знаешь интересные вещи - наверное, решаешь много кроссвордов. - Он очень многого не знал о своей матери.
Она рассмеялась.
- Как ты догадался? Пейшенс тоже любит кроссворды. - Показав на вазу с фруктами, мать добавила: - Это она принесла. Я совсем не ем. Жалко, что они пропадают. Возьми что-нибудь - лучше всего мандарин. Они такие вкусные.
Джеймс покачал головой.
- Спасибо, я только что пообедал. - Помолчав, он добавил с деланной небрежностью: - Пейшенс уже была здесь днем?
Мать пытливо заглянула ему в глаза.
- Да, забежала на минутку. Ей нужно было срочно возвращаться. Она выглядела подавленной. Вы не поссорились?
Чересчур волнуясь, он еле выговорил:
- Подавленной? Почему ты так решила? Что она говорила?
Мать положила руку на его ладонь, и прикосновение сухой, как бумага, кожи было приятно-успокаивающим.
- Ничего она не сказала, но я поняла - что-то случилось. Я очень люблю Пейшенс. Не обижай ее, Джеймс.
- Ни за что на свете! - Слова царапали пересохшее горло. Он шумно вздохнул, беря себя в руки. - Почему ты решила, что я могу ее обидеть?
Мать рассмеялась.
- Что здесь смешного? - Джеймс не выносил, когда над ним смеялись. Особенно если сам не понимал шутки.
- Спроси себя самого, Джеймс.
Он перевел разговор на другую тему:
- Когда ты выйдешь из больницы, ты хотела бы переехать ко мне или остаться у Пейшенс?
Она внимательно смотрела на него, сплетя морщинистые пальцы с его, большими и сильными.
- Я тронута твоим вопросом, Джеймс, но я не смогу снова жить в том доме - слишком я там была несчастлива, и призраки прошлого будут преследовать меня. А в "Кедрах" у меня много друзей. Это самый хороший дом из всех, где мне доводилось жить. Я хочу провести остаток жизни там.
Он не удивился такому ответу, но чувствовал себя обязанным предупредить:
- Но ты же понимаешь, что не можешь рассчитывать на это. Что, если Пейшенс больше не будет держать пансион? Выйдет замуж, например?