– Она серьёзная была, – уточнил Михаил. – На пианино играла.
– А помнишь, как на речку бегали? – не унимался Сергей. – А кота бабкиного шугали? В кино ходили всей улицей, на "Анжелику и короля"?
"Ничего я не помню, отстаньте!" – крикнула бы она в ответ всем этим чужим людям, если бы посмела. Но пришлось снова кивать и глупо улыбаться.
Глава 16
И оказалось, что в глубине души, наперекор здравому смыслу, она всё-таки чего-то ждала!
Чего-то именно в этом роде: блокнота, записки, зашифрованной фразы… А может, даже таинственной схемы, рисунка, знака в уголке страницы…
И когда вечером их проводили в крохотную бабушкину спаленку, не могла дождаться, пока Надя вспомнит про завещанную тетрадь.
Однако хозяйская ласковость, похоже, отказала Надежде. Молча и деловито она стелила бабушкину кровать и старенький диванчик, пока мама не вспомнила:
– А тетрадка какая-то для Зои, ты говорила?
И только тогда из верхнего ящика комода не без торжественности было извлечено девяностошестилистовое… в коричневом переплёте образца семидесятых годов… послание? завещание? тайное указание?
– Правда: вот "борщ", вот "вареники", – пожала плечами мама, бестрепетно перелистав пару страниц. – Чудная всё-таки тётя Анфиса! Так и думала до конца, видно, что ты у нас ещё девочка, готовить не умеешь… беспокоилась…
Зоя зачарованно смотрела на потёртую коленкоровую обложку, и причудливые мысли вплотную приближались к ней. Кажется, она уже почти догадывалась, что там… по крайней мере могло быть. И почему бы… ну почему ничему ТАКОМУ не суждено приключиться в её жизни? Кто это, собственно говоря, определил? Ведь и фильмы о сокровищах не на пустом же месте придуманы… И к чему-то же снятся вещие сны! Вот и Ируся говорила… Тем более раз баба Анфиса сказала про неё – самая изо всех понимающая!
Сумасшедшая надежда потихоньку разгоралась, хотя Зоя сдерживала её изо всех сил…
Но к тетради она не притрагивалась, старалась больше и не смотреть на неё – ждала, пока уйдёт Надежда.
А та, будто специально, не торопилась. И как нарочно разговорилась на ночь глядя! Рассказала, что дочка Маринка заневестилась, волосы в три цвета раскрасила и, пока Надя на сутках была, в таком виде в школу отправилась; а учительница её, Надю, за это на собрании перед людьми опозорила, даром что у самой сынок – первый хулиган, хоть и получает липовые пятёрки.
Потом расспросила про городские цены и какие там теперь зарплаты. Пожаловалась, что закрыли в один год и кожзавод, и мехфабрику.
– Народ заметался! Мужики, которые поумнее, в город понанимались – кто на неделю до выходных, а кто и вахтой каждый день туда-сюда. Ну а самые лентяи – те, конечно, пить. Бабы тоже – кто во что горазд! Кто на рынок торговать, кто в кафе – аж три кафе у нас открылось: постарше посудомойками берут, помоложе – официантками. Молодёжь, понятное дело, в город…
Странно: всю эту безотрадную картину она рисовала словами так же быстро и энергично, чуть ли не щегольски, как убирала тарелки, и голос её звучал живо и весело, в мажорной тональности. И глаза светились любопытством, и коричнево-оранжевая кофточка с люрексом ловко обхватывала складную полненькую фигурку. И Зоя привычно чувствовала себя рядом с ней белоручкой и неумехой.
А конца душевной беседе всё не предвиделось.
– Ну а в городе куда сейчас молодёжи? – вздохнула и мама. – Поступать – так везде плати! Мы вот Пашку голову сломали, куда пристроить, чтоб подешевле и хоть какие-нибудь гарантии. А то у Зойкиной подруги дочка техникум по дизайну закончила, обещали без экзаменов в институт и обманули. Ну ладно, девчонка умница, сдала и черчение и математику. А полгруппы так и засыпалось! Пойдут теперь торговать – кто косметикой, кто стройматериалами… Кто и в армию…
– И хочется же всё-таки, чтобы специальность по душе, – рассеянно заметила Зоя.
И тотчас пожалела.
– Ох, не смеши! – с новой энергией накинулась на неё Надя, сверкнув глазами. – Какая у них сейчас душа? Где ты её видела? В город оторваться, до красивой жизни, и у родителей последние гроши выдаивать – вот и вся ихняя душа! А станица никому не нужна. Огороды наши видели? Картошку люди перестали сажать! А Катерина Ивановна – она тут сегодня была, на углу сидела – в гадание ударилась. Повесила на калитке плакат – гадаю, мол, на картах, исцеляю, судьбу исправляю и всё такое… У самой травы в огороде – мать честная, амброзия по пояс! И милиция хоть бы что! Гадает себе, и ходят к ней некоторые… Баба Анфиса даже ходила, хоть Сергей ругался. Эта Катерина Ивановна всю дорогу на мехфабрике вахтёршей работала, а баба Анфиса как-никак человек грамотный, с людьми привыкла, на почте двадцать лет, все уважали… И на тебе – повадилась! Серёжка поначалу и по-хорошему уговаривал, и объяснял! А в последнее время, как выйдет из себя, поругаются с бабой Анфисой – она сядет и молчит, ни с кем не разговаривает. А может, голова ей отказывала, всё-таки возраст… иной раз как ляпнет – хоть стой, хоть падай…
Предел бесконечным рассказам положила мама, сказав: "Ладно, Надюша, устала ты уже… Да и мы…" После чего Надюша наконец отправилась к себе, а Зоя немного дрожащей рукой открыла заветную тетрадь…
Она торопливо пролистала её с начала до конца. Потом в обратном порядке – от конца к началу. Потом ещё раз от начала до конца – медленно и скрупулёзно, вглядываясь в каждую букву.
И не обнаружила в ней ровным счётом ничего.
НИЧЕГО!
То есть там нашлись, конечно, четыре варианта соления и маринования огурцов, а также подробное описание мочения яблок в бочке. Содержались, действительно, и рецепты борщей украинского и диетического, куриной лапши, ботвиньи с рыбой и вареников с вишнями, а помимо того – советы по изготовлению узвара и чайного кваса.
Далее шли замечания в отношении правильного режима дня и закаливания организма, списанные, по-видимому, из журнала "Здоровье". Приводились убедительные доказательства пользы овощей и фруктов…
И больше в тетрадке не было абсолютно, совершенно ничего.
Ни слова, ни полслова ни о каких драгоценностях. Ничего даже отдалённо похожего на карту-схему двора с крестиком – указателем места закопанного клада. И главное – вообще ни единого намёка, что памятные записи имеют какое-то отношение к ней, Зое!
Зоя тупо повертела тетрадь в руках. Ещё раз веером перелистнула страницы. Зачем-то попыталась отодрать край коленкорового переплёта…
А потом просто грянулась в полном бесчувствии на кровать и провалилась в небытие.
Но скоро, по своему обыкновению, проснулась как от толчка.
Сон, который ей приснился, был вовсе не сон. Это был кусочек её жизни, одно мгновение, каким-то чудом сохранённое памятью и перенесённое в сон – ясная, отчётливая картинка давно прошедшего, на мгновение блеснувшая перед ней во всех деталях, со всеми оттенками цветов и запахов.
Это был весенний день ближе к вечеру, и они, дети, бежали к реке – Зоя, и белобрысый Серёжка, и Мишка в клетчатой рубахе навыпуск, и три соседские девочки-сестрички Вера, Надя и Люба – ну да, и Надя среди них! ("А ведь и старшая, Вера, сидела тут сегодня!" – на краю сна и яви вспомнила и узнала сегодняшняя Зоя). И было им так весело, так свободно на земляном берегу с пробивающейся молодой травкой того цвета и запаха, какой бывает только в ясный день весной, а сзади солидно шагали взрослые, и среди них папа, мама и оба дедушки, а женщины в цветастых платьях, чей-то белый шарф развевался на ветру, а мужчины в шляпах, слегка разомлевшие от сидения за столом со щедрым угощением, потому что собирались всей семьёй, потому что это был праздник – кажется, восьмое марта… Но нет, было слишком тепло, и солнце до самого вечера щедро сияло в небе, не желая уходить в такой необыкновенный день, и сирень лезла повсюду из-за заборов – ну конечно же, первое мая! И смех, и разговоры были такие, какие могут быть только в этот весенний праздник, и только в честь этого дня разрешено было Зое наконец-то сбросить тяжеленное пальто и остаться в голубом платье и розовой кофточке – да в таком наряде можно было даже взлететь, если как следует оттолкнуться! А за деревьями, за дорогой смотрел им вслед этот самый бабы-Анфисин дом, благодарный за то, что собрались под его кровлей в большой комнате, что хозяйки выложили на длинный стол каждая своё угощение – пирожки ли, рулет с маком или маринованные грибочки, а детвора тем временем полезла во все углы – кто "пошугать" кота Матвея, с хозяйским видом разлёгшегося на печке, кто поискать заветную бабы-Анфисину коробочку с невиданными старинными пуговицами. А потом гости сидели за столом – долго-долго, и закусывали, и выпивали, и обсудили всё что положено: политическую обстановку в мире, в стране, в городе и деревне, а также обстановку на мехфабрике, где трудился Мишкин отец, и в институте, где работал Зоин папа, и погоду, и нынешний урожай в станице, и дачные заботы, и городские моды, и успехи детей в школе (тут кое-кто начал ёрзать на стуле и ныть: "А мо-ожно уже на у-у-лицу?"), и поскольку солнце ради праздника решительно отказывалось садиться и уступать место темноте, то решили ещё все вместе прогуляться к речке.
И никогда, нигде больше не слышала Зоя такого запаха весны, никогда и нигде не чувствовала вслед любовного взгляда старого дома…
Картина выплеснулась из памяти и в одно мгновение заполнила собой всю вселенную – так огромна и значительна она была. И уже просыпаясь, Зоя твёрдо знала, что это неспроста, что старый дом и баба Анфиса на самом деле хотят подсказать ей важное, самое главное, в какой-то миг она даже поняла – что именно… но через мгновение эта главная мысль стала куда-то уплывать, таять, заслоняться другими, и вот уже и след её простыл, растворился в темноте уютной комнатки, в равномерном и ко всему равнодушном тиканье ходиков.
Глава 17
– Зойк! Проснися! – противным скрипучим голосом сказала мама и потрясла её за плечо.
– Да чего так рано… автобус же нескоро… – спросонья сопротивлялась Зоя, не в силах разлепить веки и теснясь в уголок узенькой железной коечки.
– Проснися, говорю! Разговор про Анфису есть! – зашипела мама в самое ухо, и Зоя дёрнулась прочь ещё раз, стукнулась головой о белёную стенку и волей-неволей открыла глаза.
Чудеса! Над ней склонилась вовсе не мама, а какая-то чужая старуха… ну да, та самая вчерашняя бабка в цыганских серьгах. Правда, сегодня серьги куда-то подевались. А цыганские брови при ближайшем рассмотрении оказались густо наведенными чёрным карандашом… На всякий случай Зоя потрясла головой, ещё раз зажмурила и опять открыла глаза.
– Я тут через пять домов живу, синяя калитка, на ней объявление! – тем временем полушёпотом втолковывала ей старуха. И допытывалась: – Ты слышь меня или нет? После завтрека приходи! Про Анфису расскажу тебе, чего другим знать не надо… Сообразила, нет?
Кажется, она собралась не то встряхнуть её, не то ущипнуть, и Зоя поспешно закивала. Старуха наконец отстранилась.
– После зав-тре-ка! Калитка синяя! – ещё наказала она напоследок шипящей скороговоркой и скользнула в дверь – только цветастый платок мелькнул да из коридора послышалось плаксиво-укоризненное: "Вчера тужурку у вас забыла… вот же она тут в коридоре… Дак никто и не позаботится! Тащися сама, баба, с утра пораньше!"
Утро стояло, однако, уже не раннее. Откуда-то приглушённо доносились голоса – мамин и Надин – и стук ножа. Забыто пахло чем-то ласковым, домашним… ну да, топлёным молоком!
Зоя села в постели и некоторое время посидела, собираясь с мыслями.
Если эта старуха не приснилась ей вместе со своими бровями и калиткой… Тогда что же? Выходит, баба Анфиса… на самом деле передала ей что-то ТАЙНОЕ? Только, значит, не в тетради, а вот через эту, как её, Катерину Ивановну – в прошлом вахтёршу на мехфабрике, а ныне гадалку? И потому-то, значит, та вчера глаз с неё, с Зои, не спускала!
А может, это у гадалок профессиональная манера такая? Может, так они заманивают очередных клиентов?
Но всё-таки… А вдруг тот сон был всё-таки НЕСПРОСТА?!
И помимо всех рассуждений какой-то командный пункт у неё внутри уже принял решение, и что-то уже нетерпеливо толкало её изнутри – скорей! скорей! – понятно, Ирусино сумасшествие, а что же ещё? Психоз с кладами, картами и сундуками сокровищ продолжался!
За "завтреком" она сидела сама не своя.
Пока Надя потчевала гостей домашней сметанкой ("не наша, правда, – корову счас только Фёдоровна держит, одна на весь квартал"), яйцами ("токо с-под курочки") и лепёшками, похожими на твёрдые блинчики ("на кефире сама замешиваю"), в голове Зои раскатывалось звучными аккордами арпеджиато снизу вверх: "Концертное платье… машинка стиральная – автомат, восемьсот оборотов в минуту… костюм-тройка с жилетом для Пашки…" В конце каждого аккорда следовал торжественный удар литавр.
Сумасшествие, очевидно, цепко держало её в своих лапах, не давая вырваться.
– А сахарницу? Сахар-то забыла! – вдруг тихо вскрикнула Надя и оглянулась на гостей с испугом, как ученица, явившаяся без дневника в день академического концерта.
С неё вдруг слетела вся взрослая степенность, пышные плечи съёжились и заострились, руки кинулись рыться по каким-то сусекам, хлопая дверцами и ящичками. И она вмиг стала похожа на девочку-подростка – точно из Зоиного сна!
– Да не переживай ты так, не похудеем! – Зоя хотела было добавить "сестричка", но язык с непривычки не повернулся. Однако тёплый луч как будто протянулся из того сна и соединил их на мгновение.
Тем временем Надя вскрикнула:
– Гляньте! Катерина-то Иванна! Обручи свои на окне забыла!
И подняла с подоконника те самые кольца-серьги.
Тут притихшие было сумасшедшие мысли опять заклубились вокруг Зои.
Надо сходить к старухе. Сказано же – ей баба Анфиса что-то передала!
Сходить тайком!
Да, но как же ухитриться ускользнуть из дома? Одной, без мамы?
Не находчива была Зоя Никитична Петунина, не смекалиста житейски и к тому же нерешительна. "Всё на лопате" с детства любила – права, ох как права была Марина Львовна!
А Надежда меж тем рассуждала:
– Перебрала бабка вчера, видно, и тужурку, и серёжки позабывала! Теперь неси ей, королеве, – второй раз не придёт. А то ещё скажет – оставили, позарились на её золото самоварное… А я, может, ходить к ней брезгую! У неё кошек десять штук, вонища от них! Да ещё эти карты, свечи, мракобесие всякое… – и она передёрнула пышными плечами.
Тут кто-то слабенько пискнул:
– Ну так, может, я отнесу… Я помню, тут где-то недалеко, у неё калитка синяя.
И Зоя с изумлением узнала собственный голос.
Услышав его, Надя тоже, видно, удивилась. Повернулась к ней и, помедлив, согласилась неуверенно:
– Ну сходи, если хочешь… Это домов шесть примерно, за калиткой сразу направо. Только она ж может насмерть заговорить, она у нас такая! Ещё со своими гаданиями приставать начнёт! Ты тогда лучше сразу скажи – так и так, спешу, мол, на автобус… Или, может, вы с Зоей вместе, тёть-Люб? Чтоб на минутку, и сразу назад! Вас-то она постесняется…
– Да зачем! Сама схожу! А если и поговорю чуть-чуть – не заколдует меня, не бойтесь, – не без решительности высказался окрепший Зоин голос – опять сам собой, не дожидаясь маминого ответа. Видно, золотая лихорадка уже вовсю бушевала в её организме!
Но мама только пожала плечами. И пока она не успела ни о чём догадаться, Зоя быстренько дожевала лепёшку, глотнула чаю и выскользнула на улицу.
Сердце возбуждённо стучало. Ноги сами несли её по узенькому, в расщелинах, тротуару. Однако нужной калитки что-то не было видно. Встретились три зелёные деревянные, разных оттенков и степени износа, затем одна ржавая железная и почти сразу же за ней – вторая железная, новенькая и сверкающая, украшенная почему-то двумя полусферами, формой и размером напоминающими женские груди, что не осталось без внимания прохожих – на месте предполагаемых сосков были игриво прилеплены жвачные комочки. Миновав эротичное заграждение, Зоя в растерянности остановилась, оглянулась назад… и тут взгляд её упал на пришпиленный к забору здоровенный кусок картона. Криво нацарапанные буквы на нём преследовали явно рекламную цель: "Порча, грыжа, склюёз и будущее".
Так и есть – под объявлением СИНЕЛ кусочек дерева!
– Склюёз… – озадаченно пробормотала Зоя.
Калитка подалась сразу, от лёгкого толчка. Выходит, её и впрямь ждали? Вот и мощёная кирпичом дорожка к дому послушно стелется под ноги. А домишко-то крошечный, ставни покосились, и амброзия, точно как Надя говорила, там и сям – кустами, зарослями, целыми полянками! Хотя, должно быть, так и полагается жилищу колдуньи…
Ощущая предательские мурашки в районе лопаток, Зоя потянула на себя поржавевшую дверную ручку.
Скри-и-иппп…
– А-а, пришла! – ясно сказали совсем рядом.
Опять проклятые нервы! Она вздрогнула как от толчка.
– В комнату проходи, – велела Катерина Ивановна и материализовалась из тьмы коридора.
Зоя послушно двинулась в комнату и, не смея оглянуться, переступила порог впереди хозяйки.
Здесь было ненамного светлее: три крохотных оконца не справлялись с сумраком. А может, они и не открывались никогда – в комнате попахивало сыростью, и воздух как будто застоялся в неподвижности.
– Здрасьте, Катерина Ивановна, – запоздало спохватилась Зоя. – Серёжки вот ваши…
– На комод положь, – равнодушно распорядилась хозяйка.
Сверху, из левого угла комнаты, тускло сверкнул оклад большой иконы. "А мракобесие как же? – удивилась Зоя. – Карты? Десять кошек?" В поле зрения не обнаружилось ни колдовских свеч, ни хрустального шара, да и на подоконниках не заметно было ничего похожего на пучки засушенных трав и мышиных хвостов.
– Ну, садись… родичка Фисина любимая, – пригласила Катерина Ивановна всё так же неласково, с явным неодобрением родственных пристрастий подруги.
Зоя опустилась на краешек стула, тоже скрипнувшего.
Далее воцарилось молчание.
Катерина Ивановна, усевшись напротив и не утруждаясь церемониями, разглядывала гостью.
Зоя не менее прилежно изучала собственные руки, словно давно дожидалась случая уделить им внимание. Тем более что взглянуть ответно в лицо Катерины Ивановны оказалось делом почему-то совершенно немыслимым.
Наконец она кое-как набралась решимости:
– Вы меня… м-м… приглашали… Так я вот и…
– Да ты у нас, оказывается, та-а ещё штучка! А-а-арти-и-истка! Не зря Фиса тебя всё поминала, – неожиданно пропела хозяйка обличающим оперным меццо-сопрано.
Этакая Кармен на пенсии! Зоя от удивления забыла бояться и уставилась на Катерину Ивановну во все глаза. А та погрозила ей кривым старческим пальцем:
– Мужиков морочить умеешь, а-а? Богатая будешь, в норковой шубе! Ц-ц-ц, – со вкусом поцокала она языком. – Дом двухэтажный! Но имей в виду: машину пускай муж водит, сама за руль не вздумай садиться. Не твоё!
И для усиления своих слов ещё раз потрясла перед Зоиным лицом кривым пальцем.
Зое стало смешно. Сколько же веков этому цыганскому репертуару? Но расхохотаться было никак нельзя. Она пообещала чистосердечно:
– Ладно, за руль… точно не буду. Клянусь!
"А может, и сумасшедшая! – мелькнуло в голове. – И чего было сюда бежать как угорелой…"
– Думаешь, бабка Катерина из ума выжила? – в ту же минуту ехидно констатировала старуха. И дождавшись, пока Зоя всё-таки смутилась, объявила: – И, между прочим, зря так думаешь! Я судьбу по чертам лица вижу.