- О солнышко мое, только не оставляй меня! Не оставляй! - взмолился Марти. - И не оставляй ее, любовь моя! Не оставляй нас обоих! Она именно это имела в виду, когда просила, чтобы ты вернулась домой.
- Молчи. Ничего не говори, - прошептала я.
- Солнышко, у нее никого нет, кроме нас с тобой. У нее есть ты, и у нее есть я. И больше никого. Ты понимаешь, о чем я?
- Марти, очень тебя прошу, не напоминай мне о ней!
А потом нам было уже не до разговоров, и весь остальной мир перестал существовать для меня, и я поняла, что никогда, никогда не смогу порвать с Марти.
И тут раздался чудовищный грохот, какого мне еще в жизни не доводилось слышать.
На какую-то секунду я даже оглохла и так растерялась, что не могла сообразить, в чем дело. Оказалось, это был пистолет тридцать восьмого калибра, из которого стреляли с расстояния пятнадцати - двадцати футов. Марти, который тут же спихнул меня на пол, дико закричал:
- Бонни, милая, не надо! Не надо!
Но выстрелы продолжались, как мне показалось, до бесконечности. Вокруг все дребезжало и ломалось. Стеклянные бутылки на комоде за моей спиной, зеркало, электронные часы - буквально все разлетелось на мелкие осколки.
Но в действительности выстрелов было всего пять, так как Марти схватил ее за руку и вырвал у нее пистолет. Она истошно вопила. Он истекал кровью. Она отчаянно сопротивлялась и даже разбила стеклянную дверь, выходящую в патио.
- Беги, Белинда! Беги! - кричал мне Марти.
- Отдай мне пистолет! - визжала она. - Там остался еще один чертов патрон. Я использую его для себя!
Я оцепенела от страха и не могла двинуться с места. В комнату вбежала сиделка, потом кухарка и еще какие-то люди, которых я даже не знала. А Марти все повторял:
- Уберите отсюда Белинду! Уберите ее! Живо!
Тогда я отошла подальше, к бассейну, и уже оттуда услышала, что они вызывают "скорую помощь". Я увидела, что Марти как будто в порядке, а мама уже сидит на краю постели. И тут ко мне подбежала сиделка.
- Марти сказал, чтобы ты отправлялась в "Шато" и ждала там его звонка, - сказала она.
Оказывается, Марти дал ей ключи от своего "феррари" и попросил вывезти меня. Она велела мне сесть в машину, пригнуться и не высовываться до тех пор, пока мы не уедем подальше от Беверли-Хиллз.
Словом, ночка выдалась еще та.
На следующий день мамина сиделка действительно мне позвонила, чтобы сообщить, что с Марти все в порядке, он в отделении интенсивной терапии, но к полудню его переведут уже в обычную палату, а маме дали успокоительного и повода для беспокойства нет. И тут нагрянули репортеры. Сначала они названивали мне по телефону, ну а потом стали караулить под дверью.
Мне хотелось рвать и метать. Я только попробовала открыть дверь, как меня тут же ослепили по меньшей мере шесть фотовспышек. Затем я услышала, как репортерам велели убираться вон. Но всего минуту спустя уже кто-то другой стучался в мое окно. Я выглянула наружу и увидела парня из "Нэшнл инкуайрер", которого периодически отшивала на Сансет-Стрип. Он держал в руках книжечку со спичками, на которой был написан номер телефона. Он уже не впервые делал мне деловые предложения, сопровождая их словами: "Ребенку никогда не помешают деньги на карманные расходы. Зачем отказываться?" Я всегда отвечала, мол, спички действительно никогда не помешают, что повторила и сейчас, а потом резко опустила жалюзи.
Наконец, часов в одиннадцать, я услышала за дверью голос дяди Дэрила. Я впустила его в комнату, и за ним тут же прошли две шестерки из "Юнайтед театрикалз", которые с ходу принялись паковать мои вещи.
Дядя Дэрил сообщил, что уже выписал меня из отеля, и приказал следовать за ним. Вокруг моего бунгало сновали репортеры, но нам удалось благополучно сесть в лимузин, и вот мы уже ехали в сторону дома.
- Белинда, я не понимаю, что на тебя нашло, - сказал дядя Дэрил и, сняв очки, уставился на меня. - Как ты могла поступить так со своей матерью?! Если хочешь знать мое мнение, то это все твоя ненаглядная Сьюзен Джеремайя, втянувшая тебя в съемки порнофильма.
От возмущения я будто язык проглотила, и сейчас я по-настоящему ненавидела дядю Дэрила.
- А теперь, Белинда, послушай меня внимательно, - продолжил дядя Дэрил. - Ты никому не скажешь ни слова о том, что на самом деле произошло. Бонни по ошибке приняла мужа за грабителя. Тебя там даже близко не было. Поняла? Теперь о Марти. Он получил ранение в руку и плечо, но в четверг уже выпишется и возьмет журналюг на себя, а ты закроешь рот на замок и не расскажешь об инциденте ни одной живой душе.
Затем он потряс перед моим носом пачкой бумаг и сообщил, что мой счет в банке закрыт и у меня нет больше денег, так же как и кредита в местах типа "Шато Мармон".
Когда мы подъехали к дому, то, помогая мне вылезти из машины, он так крепко вцепился мне в руку, что у меня остались синяки.
- Так вот, Белинда, ты больше не причинишь вреда своей матери, - заявил он. - Нет, мэм, никогда. Ты поедешь в школу в Швейцарии, где уже никому не сможешь навредить. И ты останешься там до тех пор, пока я не скажу, что ты можешь вернуться.
Я не сочла нужным отвечать ему. Я молча следила за тем, как он поднимает трубку и звонит Триш, чтобы сообщить ей, что все в порядке.
- Нет, Белинды там не было. Абсолютно точно, - говорил он.
Я упрямо продолжала молчать.
Потом я повернулась, прошла в комнату отдыха и села, прижав руки к груди. Меня слегка подташнивало. Я сидела и думала обо всем. Я хочу сказать, абсолютно обо всем, что произошло между мной и мамой. Я вспоминала о том, как она тогда, в Риме, бросила меня совершенно одну; о том, как на Сент-Эспри вдавила в пол педаль газа и направила машину к краю скалы. Я вспоминала о той ее безобразной ссоре с Галло, когда он, чтобы вырубить ее, вливал ей в горло виски. Я тогда попыталась его остановить, но он пнул меня так, что я перелетела через всю комнату. Он с такой силой заехал ногой мне прямо в живот, что я задохнулась. Я лежала на полу и думала: "Если я не могу дышать, значит, я уже умерла".
Вот и сейчас я чувствовала себя примерно так же. Мне трудно было дышать. Я задыхалась. А если я не могу дышать, значит, я уже умерла. Я слышала, как дядя Дэрил говорит с кем-то насчет школы Святой Маргариты и насчет пятичасового рейса на Лондон.
"Этого нельзя допустить, - думала я. - Он не может заставить меня уехать, не дав попрощаться с Марти, поговорить со Сьюзен или с Джи-Джи". Нет, так не пойдет!
Я отыскала глазами свою сумочку, медленно открыла ее и тут же принялась лихорадочно обшаривать ее. Да, паспорт на месте, дорожные чеки тоже. Я знала, что у меня не меньше трех-четырех тысяч в дорожных чеках. А может быть, и больше. Я ведь не один год копила деньги. Определенные суммы оставались у меня после оргии покупок еще в Европе, и потом, я старалась не тратить все карманные деньги, что давал мне дядя Дэрил.
Я как раз застегивала сумочку, когда в комнату вошла мама.
Она только-только вернулась из больницы и еще даже не успела снять пальто. Она посмотрела на меня, но глаза ее были подернуты характерной для нее дремотной пеленой. И тут она заговорила безжизненным голосом накачанного лекарствами человека:
- Белинда, твой дядя Дэрил отвезет тебя аэропорт. И он будет сидеть рядом с тобой, пока не объявят рейс "Пан-Ам".
Я поднялась с места, посмотрела на нее и испугалась, увидев ее каменное лицо и глаза, пылавшие жгучей ненавистью, которую не мог скрыть даже наркотический туман. Я хочу сказать, когда кто-то, кого вы когда-то очень любили, смотрит на тебя с такой ненавистью, то тебе начинает казаться, что перед тобой незнакомец или самозванец, принявший обличье дорогого тебе человека.
А потому я, наверное, считала, что обращаюсь к незнакомке, поскольку никогда в жизни не позволила бы себе говорить с мамой подобным тоном.
- Не поеду я ни в какую школу в Швейцарии! - огрызнулась я. - А поеду туда, куда захочу.
- Черта с два! - воскликнула она, хотя речь ее была все так же слегка заторможенной. - Ты поедешь туда, куда я скажу. Ты мне больше не дочь. И я не желаю жить с тобой под одной крышей!
Я так растерялась, что не знала, что сказать. Я ловила ртом воздух, точно рыба, и изо всех сил сдерживала слезы. Я смотрела на нее в упор и думала: "Передо мной моя мама. Нет, это не моя мама".
- Ладно, я уеду, - наконец выдавила из себя я. - Уеду прямо сейчас. Но я сама буду решать, куда мне ехать. Я хочу встретиться со Сьюзен Джеремайя и сняться у нее в фильме.
- Если ты хотя бы близко подойдешь к Сьюзен Джеремайя, - медленно, почти по слогам, произнесла мама, - я сделаю все, чтобы ни одна киностудия в этом городе больше никогда не имела с ней дела. Никто не вложит ни цента ни в тебя, ни в нее. - Сейчас мама с ее медленными движениями и смазанной речью как никогда походила на зомби. - Нет уж, можешь мне поверить, ни к какой Сьюзен ты не поедешь. Тем более с учетом того, что ты здесь выкинула. И о Джи-Джи можешь даже не мечтать. Я выгнала Джи-Джи из Парижа, и он на всю жизнь зарубил это себе на носу. Я и из Нью-Йорка могу его выгнать. Нет, ты не поедешь к ним и не будешь кормить их сплетнями о нас с Марти. Ты отправишься в ту школу в Швейцарии, как я и сказала. И никакие возражения не принимаются.
Я пыталась хоть что-то сказать, но слова застревали в горле.
- Мама, как ты можешь так со мной поступать?! - услышала я собственный голос. Господи боже мой, сколько раз она говорила те же слова другим! - Как ты можешь так со мной поступать?! - Неужели я такое говорю?! Господи, какой ужас!
Она продолжала смотреть на меня как зомби, а голос ее прозвучал еще тише и страшнее:
- Как я могу так с тобой поступать? И ты еще имеешь наглость спрашивать меня об этом?! Хорошо, я скажу. Когда я тебя родила, ты стала единственным, что имело для меня значение на земле. Ты была моей, моим ребенком, вышедшим из моего тела. Я верила, что ты будешь единственным существом, который никогда мне не изменит. Моя мать умерла, когда мне не было и семи. Несчастной алкоголичкой - вот кем она была. Большой нарядный дом в Хайленд-Парке. Возможно, она даже и пивом накачивалась. А на нас с Дэрилом ей было глубоко плевать. Могла бы и пожить подольше, хотя бы ради нас. Но я любила ее. Господи, как я любила ее! Если бы она была жива, я все для нее сделала бы. Мыла бы ей ноги и эту воду пила, лишь бы она была счастлива и хотела бы жить! И точно так же я все делала для тебя, Белинда. Давала тебе то, что ты просила, и то, что ты даже не просила. Разве хоть раз бывало такое, чтобы ты чего-нибудь хотела и не получила от меня?
Конечно, как я уже говорила, мама и раньше нередко вспоминала о своей матери. Но сейчас, правда, несколько сменила тональность.
- Но тебе ведь не нужна твоя мама. Правда? - продолжила она. - Ты ведь у нас уже взрослая? А родная кровь и родственные связи для тебя - пустой звук. Что ж, я скажу тебе, кто ты такая. Ты шлюха, Белинда. Вот как мы назвали бы шалаву вроде тебя у нас в Хайленд-Парке. Вот как мы назвали бы тебя в Дентоне, штат Техас. Ты дешевая маленькая шлюшка. И это вовсе не означает, что ты задираешь подол и раздвигаешь ноги при виде первого встречного мужика, на которого положила глаз. Нет, шлюха - это женщина, которой плевать на родню и друзей. Ты такая и есть. И ты сейчас сядешь на самолет с Дэрилом, или, клянусь Господом, я сдам тебя комиссии по делам несовершеннолетних. Я прямо сейчас сниму трубку и скажу им, что ты неуправляемая, и они тебя арестуют, и они посадят тебя в тюрьму, Белинда, и они заставят делать, что тебе говорят.
У меня возникло такое ощущение, будто Галло снова двинул мне в живот ногой. Мне трудно было дышать, и тем не менее я чувствовала, как в душе закипает слепая ярость - такая, что у меня заболели даже корни волос.
- Только попробуйте сделать это, леди, - сказала я ей, - и я засажу вашего мужа в Сент-Квентин за половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия. Я расскажу комиссии по делам несовершеннолетних обо всем, что между нами было. Да будет тебе известно, он имел половое сношение с малолетней, и если ты думаешь, будто Роман Полански просто так уехал из страны, то можешь подождать и посмотреть, что станет с Марти. Это взорвет твой гребаный "Полет с шампанским", так что от него и кусочков не останется.
Я чувствовала, что умираю. Умираю. И, несмотря ни на что, я продолжала бросать ей угрозы в лицо. А она посмотрела на меня затуманенным взором и, помолчав, сказала:
- Сейчас же убирайся из моего дома, Белинда! Отныне ты больше никогда не будешь жить со мной под одной крышей!
- Ты этого хочешь, ты это получишь! - сказала я ей.
Но тут из-за ее спины возник дядя Дэрил и грубо схватил меня за руку.
- Давай сюда свой паспорт, Белинда, - сказал он и, выпихнув меня из комнаты, втолкнул в лимузин.
- Не дождешься, - окрысилась я и еще крепче вцепилась в сумочку. - Даже и не пытайся его забрать.
Дядя Дэрил отвечать не стал, но мою руку не выпустил.
Пока лимузин медленно выруливал с подъездной дорожки, я смотрела на свой бывший дом. Я не знала, наблюдает ли за нами мама или нет. Потом до меня дошло, что она обязательно передаст Марти те ужасные вещи, которые я ей наговорила. А Марти, наверное, никогда не поймет, что я просто защищалась от мамы и дяди Дэрила и не способна на такую подлость.
Когда мы подъехали к аэропорту, я снова расплакалась. Под любопытными взглядами прохожих дядя Дэрил выволок меня из машины. Все, чем я располагала в этом мире, теперь лежало в багажнике лимузина. Я еще никогда не видела так много чемоданов. Похоже, они упаковали то, что было и дома, и в "Шато".
- Иди внутрь, - приказал мне дядя Дэрил, и я послушно пошла за ним, крепко прижимая к себе сумочку.
"Он не сделает этого, - думала я. - Он не посадит меня на борт самолета до Лондона. Нет, мэм, как он любит говорить".
Люди глазели на меня, потому что я шла и плакала. А рука, в которую мертвой хваткой вцепился дядя Дэрил, слегка занемела. Шофер лимузина проверял мой багаж. Он сказал, что мне нужно предъявить паспорт. Посмотрев на дядю Дэрила, я поняла: сейчас или никогда.
- Сейчас же отпусти меня, - прошипела я, но он только сильнее сжал пальцами мою и так онемевшую руку.
И тогда что-то словно взорвалось у меня в голове. Я повернулась к нему и, все так же вцепившись в сумочку, изо всех сил саданула ему коленом по яйцам.
А потом я побежала по залу. Я бежала так, как не бегала с тех пор, как была ребенком. Я пробегала мимо каких-то дверей, потом вниз и вверх по эскалатору и, выскочив в результате на улицу, запрыгнула в распахнутую дверь такси.
- Мистер, я очень спешу! - со слезами в голосе обратилась я к водителю. - Мне необходимо успеть на автобусную станцию. Моя мама уезжает оттуда. Если я опоздаю, я никогда больше не увижу свою маму.
- Ладно, давай подвезем ее, - сказал какой-то парень, который уже садился в машину.
Мы еще не успели завернуть за угол, когда на стоянку, как ошпаренный, выскочил дядя Дэрил, но я была уже далеко.
На автобусной станции я пересела в другое такси. Затем повторила свой трюк на железнодорожном вокзале, а потом снова на автобусной станции.
В результате я вернулась в аэропорт и купила билет на ближайший рейс до Нью-Йорка.
Последний раз я была в Нью-Йорке шесть лет назад и сейчас приехала туда страшно уставшей, грязной и до смерти испуганной. На мне были белые джинсы и белый пуловер, что вполне подходит Калифорнии, но не для Нью-Йорка, где в начале ноября уже заморозки.
Я знала, что в Париже папин салон назывался просто "Джи-Джи", но ни в одном телефонном справочнике не был указан, и вот та же самая история повторилась в Нью-Йорке. В большие отели мне сейчас тоже не следовало соваться.
Поэтому прямо в аэропорту я приобрела кое-какие гигиенические принадлежности и дорожную сумку, а потом сняла номер в отеле "Алгонквин", где заплатила наличными, чтобы не называть своего настоящего имени. Затем я попробовала хоть немного поспать.
Но заснуть мне так и не удалось, поскольку мне казалось, что кто-нибудь обязательно вломится ко мне в номер. Я жутко боялась, что дядя Дэрил меня уже выследил и вот-вот нагрянет полиция. И естественно, у меня не было ни малейшего желания осуществлять свою угрозу и свидетельствовать против Марти. На самом деле я тогда просто блефовала.
Вот почему мне следует быть чертовски осторожной, когда я наконец отыщу Джи-Джи.
Ну так вот, было уже пять часов вечера по нью-йоркскому времени, когда я оставила все попытки хоть немного поспать и отправилась на поиски Джи-Джи.
Естественно, о Джи-Джи в Нью-Йорке слышали все, но ни швейцар, ни таксисты не знали, где находится его знаменитый салон. Одни говорили, что Джи-Джи работает исключительно как свободный художник, другие - что это закрытое заведение.
В результате я сдалась и отправилась в отель "Ле Паркер меридиан", чтобы обналичить дорожные чеки, а затем вернулась в "Алгонквин" и попыталась разыскать для начала Олли Буна.
В свое время Блэр Саквелл говорил, что Олли Бун недавно поставил новое шоу, я навела справки у портье. Да, новый мюзикл Олли Буна под названием "Долли Роуз" как раз идет на Сорок седьмой улице, буквально за углом отеля.
Сорок седьмая улица была забита лимузинами и такси. Толпы людей, оставив тщетные попытки припарковаться, последние два квартала шли пешком в сторону расположенных в конце улицы театров. Я подошла к стоявшему в дверях капельдинеру и сказала, что мне необходимо видеть Олли Буна. Я назвалась его племянницей из Каннов и заявила, что у меня к Олли чрезвычайно важное дело и мне необходимо срочно с ним переговорить. Я взяла программку, вырвала оттуда листок и написала: "Это Белинда. Совершенно секретно. Надо найти Джи-Джи. Совершенно секретно. Помогите!"
Капельдинер очень быстро вернулся и затем провел меня через маленький театр к боковому выходу за кулисами. Олли разговаривал по телефону в крошечной гримерной прямо под лестницей. Он исполнял роль ведущего шоу и уже был во фраке, с цилиндром на голове и полностью загримирован.
- Джи-Джи уже дома, моя ненаглядная. Можешь поговорить с ним по телефону, - улыбнулся мне Олли.
- Папочка, мне срочно нужно с тобой встретиться! - выпалила я. - Это совершенно секретно!
- Белинда, я приеду и заберу тебя. Я очень волнуюсь! Через пятнадцать минут выходи на Седьмую авеню и ищи машину Олли.
Когда я оказалась на Седьмой авеню, меня уже ждал лимузин, и через секунду я была в папиных объятиях. Нам потребовалось пятнадцать минут, чтобы пробиться через нью-йоркские пробки и добраться до лофта Олли в Сохо. За это время я успела в общих чертах описать ситуацию. Я рассказала папе о маминых угрозах разорить его, если я только посмею приехать к нему, о том, как мама выжила его из Парижа и как я попала в такую передрягу.
- Хотел бы я посмотреть, что она может мне сделать, - ответил папа, который здорово завелся.
Видеть папу в таком состоянии было по меньшей мере странно. Он такой добрый и мягкий, что просто невозможно представить его в ярости. Когда он в гневе, то чем-то напоминает мальчишку, пытающегося сыграть сильные чувства в школьном спектакле.