Именно представители музейного сообщества - из Уитни, Тейта, Центра Помпиду, Метрополитен, Музея современного искусства в Нью-Йорке, а также из десятка самых разных музеев - прибыли, чтобы первыми оценить картины.
Кроме того, сегодня вечером выставку посетят человек двадцать - тридцать меценатов - любителей искусства: миллионеры из Лондона, Парижа и Милана, присутствие которых является особой честью, поскольку пополнение их коллекций играет не менее важную роль, чем пополнение музейных фондов, и именно на них хотят произвести впечатление арт-дилеры.
Вот почему эти люди так много значили для Райнголда. Вот почему эти люди так много значили для меня. И хотя каждый мог приобрести любую из картин с изображением Белинды, у них было право первого выбора.
Но тут еще большой вопрос, приедут ли они в неизвестную галерею на Фолсом-стрит в Сан-Франциско даже ради Райнголда, который угощал их обедом и поил в лучших ресторанах Берлина и Нью-Йорка.
Я сидел, сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула, и вспоминал, как много лет назад, когда работал в своей мастерской на Хейт-Эшбери и хотел быть художником, просто художником, ненавидел всю эту публику - музейщиков и галеристов. Действительно ненавидел.
Во рту пересохло, словно меня вот-вот должны были повести на расстрел. Часы назойливо тикали. Белинда не звонила. И операторы не прерывали монотонного бормотания автоответчика словами: "Срочный звонок от Белинды Бланшар, освободите, пожалуйста, линию".
Райнголд пришел совсем поздно. Вид у него был хмурый. Он непрерывно вытирал лицо платком, словно вспотел от жары. Хотя так и остался в своем черном пальто. Райнголд бессильно опустился на стул, обратив бессмысленный взгляд на стакан с виски.
Я не сказал ни слова. Ветер за окном раскачивал и гнул к земле тополя. Я едва разобрал очередное сообщение по автоответчику: "…если вас не затруднит, позвоните мне утром. Я один из тех, кто организовывал ваше турне по Миннеаполису, и мне хотелось бы задать вам пару вопросов…"
Я посмотрел на Райнголда. Если он мне так ничего и не скажет, я точно умру, но я не собирался ни о чем его спрашивать.
Райнголд скривился при виде виски.
- Хочешь чего-нибудь другого?
- Весьма любезно с твоей стороны! - фыркнул он. Было видно, что он весь дрожит. Неужели от ярости?
Я достал из холодильника белое вино и наполнил его бокал.
- Всю свою жизнь, - начал Райнголд, - я пытался заставить людей подходить к искусству беспристрастно, оценивая лишь достоинства самой работы. Не говорить о предварительных продажах и статусных покупателях, о моде и преходящих увлечениях. Просто смотрите, говорю я своим клиентам. Смотрите на сами картины.
Я сел напротив него, поставив локти на стол. Райнголд не отрывал глаз от своего стакана.
- Приходится прибегать к отвратительным ухищрениям и рекламным трюкам, - продолжил Райнголд. - Мне просто противны уловки, к которым прибегают второразрядные художники для рекламы своих работ.
- Я тебя за это не виню, - отозвался я.
- И вот теперь я оказался в центре скандала, - побагровев, произнес Райнголд и выкатил на меня глаза, которые за толстыми стеклами очков казались огромными. - Могу поклясться, что там собрались представители всех музеев мира. Я еще не видел такого аншлага ни в Берлине, ни в Нью-Йорке.
Я почувствовал, как у меня мурашки поползли по коже.
Райнголд схватил со стола бокал с вином, будто собрался швырнуть его в меня.
- Ну и чего хорошего здесь можно ожидать?! - требовательно спросил Райнголд, сверкая на меня глазами, похожими на две золотые рыбки за аквариумным стеклом. - Я хочу сказать, ты понимаешь, как это опасно?
- Ты с самого начала непрерывно меня предупреждал, - ответил я. - Меня окружают люди, которые непрерывно меня обо всем предупреждают. Белинда имела привычку предупреждать меня по три раза в неделю.
Какого хрена он тянет?! Что происходит? Они что, оплевали мои холсты? Подняли меня на смех? Сказали ожидающим их репортерам, что мои картины - халтура?
Я глотнул виски, и мне стало легче. Неожиданно меня пронзила тоска, глубокая печаль. На долю секунды перед моим мысленным взором возникла картина из прошлого. Мы с Белиндой вдвоем в мастерской, из радиоприемника льется музыка Вивальди, я рисую, Белинда лежит, растянувшись, на полу и читает "Вог" на французском. Но в один прекрасный день боль уйдет.
- В один прекрасный день… - Я сидел в своей комнате уже пять дней. Не такой уж и долгий срок. Да, совсем не долгий срок, но мне он показался вечностью. Но где она? Где Белинда?
Громкий грубый голос неожиданно нарушил тихое бормотание автоответчика:
"Джереми, это Блэр Саквелл. Я в Сан-Франциско. Остановился в "Стэнфорд-корте". Хочу с вами встретиться. Приезжайте ко мне прямо сейчас".
Я взял карандаш и записал название отеля. Райнголд, казалось, ничего не замечал и ничего не слышал. Он упорно продолжал сверлить глазами стакан.
Я посмотрел на бледный экран телевизора в углу. Интересно, в одиннадцатичасовых новостях скажут, что эксперты объявили мои работы халтурой? Я посмотрел на Райнголда. Он сидел, оттопырив нижнюю губу, и близоруко щурился на свой бокал.
- Им понравилось, - произнес он.
- Кому? - вздрогнул от неожиданности я.
- Всем им, - ответил он и посмотрел на меня. Лицо его опять стало потихоньку краснеть, толстые щеки тряслись. - Атмосфера на выставке наэлектризовалась до предела. Люди из Центра Помпиду - те, что купили твою последнюю работу! Люди из Уитни, которые раньше даже не посмотрели бы в сторону твоих картин! Граф Солоски из Вены, как-то сказавший мне, что ты иллюстратор, но не художник, а он слышать не желает об иллюстраторах! И тут он смотрит мне прямо в глаза и заявляет: "Я хочу "Святое причастие", а еще все картины с карусельной лошадкой", вот так и сказал. Граф Солоски - самый известный европейский коллекционер!
Райнголд был в экстазе. Он даже чуть было не разбил кулаком свой бокал.
- Так ты поэтому в плохом настроении? - поинтересовался я.
- Я не говорил, что я в плохом настроении, - ответил он, расправил лацканы пальто и, выпрямившись, посмотрел на меня с хитрым прищуром: - Так вот, несмотря на все твои попытки поставить под сомнение мою порядочность и подмочить мою репутацию, я могу смело сказать, что выставка будет иметь триумфальный успех. А теперь, с твоего позволения, я хотел бы вернуться в отель!
2
Когда я добрался до "Стэнфорд-корта", то сразу увидел Блэра Саквелла, который стоял в холле в окружении толпы репортеров. Они что-то лихорадочно строчили в своих блокнотах. Старомодные фотовспышки, казалось, вот-вот взорвутся.
Я даже ослеп на секунду. Потом заметил Джи-Джи, сидевшего рядом с Блэром. Джи-Джи в белой водолазке и коричневом бархатном блейзере выглядел ослепительно, но даже при росте шесть футов четыре дюйма до Блэра ему было далеко. Блэра невозможно было затмить. Белинда ничуть не преувеличивала, описывая Саквелла. Низенький - не больше пяти футов двух дюймов, - с жестким загорелым лицом, на котором выделялся большой нос и острые глазки за стеклами очков в роговой оправе, и седой шевелюрой, оставленной только на макушке. Он был одет в прекрасно сшитый костюм сплошь в серебряных блестках. Галстук тоже весь в блестках. А плащ, небрежно наброшенный на плечи, был подбит белой норкой. Блэр, совсем как Джордж Бёрнс, попыхивал сигарой, прихлебывал виски со льдом и охотно вещал громким, рокочущим голосом, что он не может подтвердить связь Белинды с Марти, конечно, не может, ведь он же не любопытный, которому на днях прищемили нос в дверях, но их точно не мешало бы спросить, с чего это Бонни стреляла в своего мужа и почему после исчезновения Белинды никто не оповестил полицию Лос-Анджелеса.
Я был потрясен. Ну вот, началось! Но Господь свидетель, я не хотел всей этой грязи!
- Джереми! - воскликнула возникшая словно из-под земли Синтия Лоуренс из "Кроникл". - Белинда говорила тебе, будто между ней и Морески что-то было?
- Сто кусков, - ревел Блэр, - за вашу свадебную фотографию. Жених и невеста в продукции "Миднайт минк"!
Репортеры дружно захихикали. Смеялись как знакомые, так и незнакомые мне журналисты.
- Непременно, если, конечно, Белинда согласится, - улыбнулся я. - Свадьба в манто от "Миднайт минк". Чем плохо? Но тогда почему не двести кусков? Нас же будет двое!
- Когда два человека вступают в брак, - нацелив в мою сторону сигару, расхохотался Блэр, - они становятся одним целым.
Репортеры, с трудом сдерживая смех, продолжали засыпать нас вопросами.
- Так, значит, вы собираетесь жениться на Белинде?
- Скажите, а Бонни до сих пор сидит на транквилизаторах? - поинтересовалась Синтия.
- А мы почем знаем! - огрызнулся Джи-Джи.
Я заметил, что вопрос ему так же неприятен, как и мне. Похоже, Джи-Джи даже рассердился.
- Брось заливать! - вскочив с места и накинув на плечи плащ, воскликнул Блэр. - Не поленитесь спуститься в "Поло-лаундж" и послушайте, что говорят люди. Без транквилизаторов Бонни и двух слов связать не сможет.
- Вы женитесь на Белинде?
- Но это всего лишь грязные сплетни, - заметил Джи-Джи.
- Да, я хочу жениться на Белинде, - ответил я. - Мне давным-давно следовало так поступить.
Из-за фотовспышек я уже практически ничего не видел. Вопросы продолжали сыпаться градом, но отвечать не было сил.
- Давай выбираться отсюда, - шепнул мне на ухо Джи-Джи. - Белинде такое вряд ли понравилось бы. Блэр совсем спятил.
- Джереми, вы довольны тем, как приняли ваши картины? Вы сами-то присутствовали на закрытом показе?
Блэр схватил меня за руку. И откуда у такого крошечного человечка столько сил!
- Как долго продолжалась любовная связь Белинды с Марти?
- В Голливуде они были как два попугайчика-неразлучника, - ухмыльнулся Блэр. - Я точно знаю. Можете спросить у Марти.
- Скажите, Джи-Джи, а это правда, что Бонни с Марти уничтожили ваш бизнес?
- Можете мне поверить, никто не покушался на мой бизнес. Просто-напросто я решил покинуть Нью-Йорк.
- Не слушайте эту хренотень, - вмешался Блэр. - Они ославили его на весь город.
- Джи-Джи, вы собираетесь предъявлять им иск?
- Я не предъявляю людям исков. Блэр, пожалуйста…
- Да расскажи ты им наконец, что случилось, черт побери! - взорвался Блэр.
Он взял нас с Джи-Джи под руки и начал прокладывать дорогу через холл. Ситуация была настолько нелепой, что я с трудом сдерживал смех. Репортеры не отставали от нас ни на шаг. Они были точно мотыльки, летящие на свет.
- Слухи о моем салоне поползли после бегства Белинды, - выдавил из себя Джи-Джи. - Но к тому времени, когда я ликвидировал свой бизнес, ситуация уже была под контролем. И могу сказать, что мне удалось выручить очень неплохие деньги.
- Они выжили тебя из Нью-Йорка! - не выдержал Блэр.
- И что это были за слухи?
- А вы знали, что Белинда живет с Джереми Уокером?
- Я знал, что они друзья, что он прекрасно к ней относится и она ему позирует. Да, я знал.
- Джереми, Белинда когда-нибудь рассказывала вам, что путалась с Марти? - задала вопрос в лоб Синтия.
- Послушайте, - начал я, - самое важное - завтрашнее открытие выставки. Именно этого мы и хотели с Белиндой. И я надеюсь, что, где бы она сейчас ни была, она все узнает. Они запретили показ фильма, в котором она снималась, но никто не может запретить мне выставить картины, на которых она изображена.
Наконец с большим трудом мы добрались до лифта. Джи-Джи втолкнул нас с Блэром внутрь и преградил путь репортерам.
- Ха-ха! - радостно потирая руки и раскуривая сигару, воскликнул Блэр.
- Ты слишком много болтаешь. Мне кажется, ты уже ходов не пишешь. Истинная правда, - с обеспокоенным видом, но беззлобно сказал Джи-Джи.
- Вот-вот, то же самое мне говорила моя тетя Маргарет, когда я выкупил ее маленькую меховую фабрику и разместил ту потрясающую рекламу с Бонни ни больше ни меньше как на развороте "Вога". Так что не дрейфь, Уокер! Я собираюсь распять эту голливудскую шоблу, послать подальше эту их жуткую статистику и эти их ужасные факты.
Когда двери лифта открылись, то мы обнаружили, что в коридоре нас уже поджидают репортеры.
- А ну, парни, выметайтесь отсюда! - прикрикнул на них Блэр. - Или я вызову службу безопасности. - Со своей дымящейся сигарой он был похож на паровозик, который тащил нас с Джи-Джи за собой.
- Джереми, а это правда, что все это время семья Белинды знала, что она живет с вами? И что Бонни лично приезжала к вам?
Что? Я случайно не ослышался? Я повернулся лицом к репортерам, пытаясь осмыслить вопрос. О визите Бонни я никому не рассказывал, за исключением самых близких: Джи-Джи, Алекса и Сьюзен, но они никогда в жизни не стали бы делиться подобной информацией с журналистами.
Репортер, задавший мне сакраментальный вопрос, был молодым человеком неопределенной внешности в ветровке и джинсах, в руках он держал блокнот для стенографирования и ручку, на поясе у него болтался портативный диктофон. Он сверлил меня глазами и не мог не увидеть, как кровь бросилась мне в лицо.
- Скажите, это правда, что вы встречались с Бонни в "Хайятт ридженси" здесь, в Сан-Франциско? - не отставал он от меня.
- Будьте добры, оставьте нас, пожалуйста, одних, - обратился к присутствующим Джи-Джи.
- Это что, действительно правда? - уставился на меня Блэр.
- Вы только послушайте! - воскликнул репортер, преградивший мне дорогу и что-то лихорадочно стенографировавший. Я заметил, что диктофон у него был включен.
Мы немедленно оказались в центре устремленных на нас вопрошающих взглядов.
- У меня имеется информация от водителя лимузина. Водитель утверждает, что десятого сентября привез Бонни и Белинду к вашему дому. После того как Белинда вышла, Бонни три часа ждала вас в машине, припаркованной на Семнадцатой улице. Когда вы вышли из дому, она вас подобрала и…
- Без комментариев, - сказал я. - Блэр, у вас есть ключ от этой чертовой двери?
- Выходит, она знала, что вы живете с Белиндой?
- Бонни знала, где скрывалась Белидда!
- Какого черта! Почему это без комментариев?! - заорал Блэр. - Ответь на его вопрос. Скажи ему. Так что, Бонни была в курсе?
- А Бонни знала о картинах?
- Блэр, открой, пожалуйста, дверь, - вмешался Джи-Джи. Он вырвал ключ из рук Блэра и открыл наконец замок.
Я вошел в комнату вслед за Блэром, и Джи-Джи поспешно захлопнул дверь. Он выглядел измученным, и, по правде говоря, я чувствовал себя не лучше. А вот Блэр был полон жизни.
Он скинул, не глядя, свой плащ на норке, притопнул ногой и довольно потер руки, стиснув зубами сигару.
- Ага, чудненько! А ты не говорил мне, что она приезжала сюда! Так на чьей ты стороне, Рембрандт?
- Блэр, если будешь продолжать в том же духе, они подадут на тебя в суд, - сказал Джи-Джи. - Они разорят тебя, причем сделают это так же, как, по твоим рассказам, разорили меня!
- Но они ведь действительно тебя разорили. Так какого хрена ты споришь!
- Вовсе нет, - ответил Джи-Джи. Он даже покраснел от возмущения, но так и не повысил голоса. - Я здесь потому, что сам так хочу. Нью-Йорк остался в прошлом. Я уехал, поскольку навсегда покончил с Нью-Йорком. Правда, плохо, что Белинда об этом не знает. Она может решить, что мне пришлось покинуть Нью-Йорк из-за нее. Блэр, но если ты не перестанешь болтать, они до тебя доберутся.
- Пусть только попробуют! Все мои сбережения в швейцарских франках. Они не получат ни цента. Я могу продавать меха, сидя в Люксембурге, точно так же, как если бы находился в Большом яблоке. Мне семьдесят два. У меня рак. И я вдовец. Что они могут мне сделать?
- Ты и сам прекрасно знаешь, что не можешь жить нигде, кроме Нью-Йорка, - увещевал Блэра Джи-Джи. - И у тебя вот уже десять лет как ремиссия. Блэр, ради всего святого, сбавь обороты!
- Послушай, Джи-Джи, - сказал я. - Ситуация вышла из-под контроля. Если они прижмут к ногтю водителя лимузина…
- Вот то-то и оно! - воскликнул Блэр.
Он подбежал к телефону, набрал одну-единственную цифру и громогласно потребовал, чтобы немедленно очистили от репортеров холл перед его номером.
Затем он пулей проскочил мимо меня в ванную комнату, заглянул в душевую кабину и вернулся к нам.
- Проверь под кроватью, зайчишка-трусишка! - обратился он к Джи-Джи.
- Под кроватью никого нет, - невозмутимо ответил Джи-Джи. - Опять ты со своими театральными эффектами!
- Разве? - хмыкнул Блэр и, встав на четвереньки, приподнял покрывало. Убедившись, что под кроватью никого нет, он поднялся и повернулся ко мне: - А теперь расскажи о твоей встрече с Бонни. Что ей известно?
- Блэр, я не собираюсь развязывать войну компроматов. Я сказал все, что счел необходимым сказать.
- Ну и характер! - искренне восхитился Блэр. - А тебе никогда не говорили, что все великие художники - еще те хренососы? Взять хотя бы Караваджо. Вот же был сукин сын! А Гоген? Просто хрен моржовый, уж поверьте, самый настоящий хрен моржовый!
- Блэр, ты так орешь, что тебя даже в холле слышно, - заметил Джи-Джи.
- Очень на это надеюсь! - повернувшись лицом к двери, закричал Блэр. - Ладно, оставим на время Бонни. А что ты сделал с письмом Белинды? С тем самым, в котором она рассказала всю правду.
- Оно в банковской ячейке в Новом Орлеане. А ключ - в другой ячейке.
- А те фотографии, что ты с ними сделал? - спросил Блэр.
- Сжег все до единой. По настоятельному совету своего адвоката.
Господи, как мучительно было жечь фотографии! Но я знал, что рано или поздно мне придется это сделать. Если снимки попадут в руки полиции, о них пронюхает пресса, и тогда при наличии фотографий дело примет крайне неприятный оборот. Картины - все же нечто другое.
- А вы уверены, что ни одной не осталось? - поинтересовался Блэр.
- Да. То, что не сгорело, отправилось прямиком в мусорный бак. Даже федералы не смогут наложить на них лапу.
Джи-Джи горько усмехнулся и покачал головой. Он помогал мне сжигать и уничтожать фотографии, и ему это было так же тяжело, как и мне.
- Не куксись, сынок! - обратился к Джи-Джи Блэр. - А тебе разве не говорили, что вывозить несовершеннолетних за пределы штата в нарушение закона - уголовное преступление?
- Блэр, ты просто сумасшедший, - устало вздохнул Джи-Джи.