- Я встречалась с Си всего три раза, к тому же на прошлой неделе перенесла наше свидание на пятницу, помнишь? Поэтому мы увиделись с тобой в субботу.
Сильвия сказала обиженно:
- Всю неделю ты выглядела ужасно смешной только потому, что он тебя поцеловал.
- Да это был всего лишь невинный поцелуй в щечку.
Каждый раз, когда Энни думала об этом, ее охватывало легкое волнение.
- По-моему, ваши отношения становятся более серьезными.
- Не говори глупостей!
- Пообещай, что не пойдешь с ним в клуб "Каверн". Это только наше с тобой место. Я расстроюсь, если узнаю, что ты отправилась туда с Сирилом.
- С Си! Обещаю. Думаю, он не имеет права ходить туда.
Девочки были в этом новом клубе на прошлой неделе, в тот вечер, когда он только открылся. Хвост очереди огибал угол дома, и они оказались практически последними, кого впустили внутрь. Клуб был расположен в центре Ливерпуля в конце узенькой улочки со старыми складами. В этом полуподвальном помещении с голыми кирпичными стенами они чувствовали себя как дома среди многонациональной авангардной молодежи. С тех пор, каждый раз проходя через школьные ворота, они пели христианский гимн "Когда святые входят маршем".
- В любом случае, - сказала Сильвия, снова возвращаясь к затронутой теме, - почему бы нам с тобой не сходить сегодня вечером в этот клуб?
Энни, вздохнув, ответила:
- Мне не хотелось бы оставлять Мари одну. Она до сих пор ужасно переживает из-за потери ребенка.
- Но ведь прошло уже столько времени, пора бы успокоиться.
- Все это время она была очень расстроена. И лишь совсем недавно я поняла, насколько сильно.
Сильвия фыркнула.
- Если мне не изменяет память, она не теряла ребенка. Она его убила, заплатив за это кругленькую сумму.
- О Сильвия! Как ты можешь говорить такие ужасные вещи!
- Опекать сестру - не твоя обязанность, Энни, - сказала Сильвия.
- Тогда чья же? - спокойно спросила Энни.
Она твердо решила не выходить из себя, заранее зная, что произойдет. В любую минуту Сильвия могла сдуться, как проколотый шарик, и объявить себя самым ужасным человеком на земле.
- Твоей матери или отца. А как насчет Дот?
- Не говори ерунду. Мои родители живут в собственном мире, тетушка же ничего об этом не знает. Я единственный человек, с которым Мари может поговорить.
Сильвия остановилась как вкопанная.
- О Энни! Какая же я мерзкая! - Она виновато посмотрела на подругу. - Как ты меня терпишь?
- Даже не знаю. Должно быть, я идиотка. - Энни резко тряхнула головой. - Ну же, пойдем, иначе у нас не останется времени на кофе.
Уже в кафе Сильвия спросила:
- А почему ты не предложишь Мари сходить с нами в молодежный клуб?
- Однажды я так и сделала, но она отказалась. Ей ведь известно, что ты недолюбливаешь ее.
Сильвия выглядела оскорбленной.
- Я никогда об этом не говорила.
- А тебе и не надо было этого делать, Сил. Это же очевидно. Однако, учитывая сложившиеся обстоятельства, было очень великодушно с твоей стороны предложить это, - миролюбиво сказала Энни.
- У меня идея! - Прелестные голубые глаза Сильвии загорелись. - Сиси сейчас как раз испытывает недостаток в рабочей силе. После Рождества у нас осталось только две официантки. Как думаешь, Мари хотела бы поработать? Она была бы так загружена, что у нее не осталось бы времени грустить.
- Работа? А в чем она заключается? - спросила Мари.
- Помогать на кухне в отеле "Гранд". Это очень весело. Я однажды попробовала и получила массу удовольствия.
Было видно, что Мари сомневается.
- Я не сильна в таких вещах.
- Как ты можешь об этом знать? - осведомилась Энни. - Ты ведь даже не пробовала. Оплата хорошая, пять шиллингов в час плюс чаевые.
- А почему же ты тогда сама этим не займешься? - подозрительно спросила Мари.
- Потому что я не могу брать деньги у матери своей лучшей подруги.
- Пять шиллингов в час! - Мари задумчиво надула губки. - А сколько вечеров в неделю нужно работать?
- Это ты должна обсудить с Сиси. Думаю, столько, сколько ты захочешь, хотя по воскресеньям и понедельникам они не готовят.
- Боже! Я смогла бы заработать много фунтов и купить себе целую кучу одежды.
Мари заметно оживилась, наверное, впервые за несколько месяцев. Энни напомнила себе, что ее сестре всего четырнадцать лет. Возможно, Мари и потеряла ребенка, но в душе она сама оставалась ребенком, который радуется мысли о том, что купит себе одежду.
- Тебе придется потрудиться, - строго сказала Энни.
- Меня не страшит тяжелая работа.
- Мы отправимся сегодня вечером в отель "Гранд", и ты обсудишь все с Сиси. - Энни с надеждой подумала, что, возможно, проблема Мари теперь будет решена. - И кстати, она ничего не знает о том, что случилось в частной клинике, так что ни в коем случае не рассказывай ей об этом.
Энни была абсолютно уверена в том, что находящиеся в поезде люди, все как один, смотрят на нее. Она встретилась взглядом с пожилой женщиной, которая тут же отвернулась.
- Я чувствую себя полной идиоткой, - прошептала девушка Сильвии.
- Ради всего святого, Энни! - фыркнула ее подруга. - Можно подумать, что ты единственная женщина в мире, которая носит слаксы.
- Мой зад стал просто огромным!
- Да никто не видит его, пока ты на нем сидишь.
- Как же я сожалею о том, что ты уговорила меня их купить.
В магазине одежды "Бон Марше" это казалось удачной идеей. Многие девушки из клуба "Каверн" носили слаксы.
- Даже не вздумай винить во всем меня! - сказала Сильвия. А затем, засмеявшись, закончила: - Ты скоро к ним привыкнешь.
Энни заерзала. Ей казалось, будто ее медленно режут на части.
- Надеюсь, что так, - вздохнув, произнесла она.
- Куда вы с Си ходили прошлым вечером? - как бы между прочим спросила Сильвия.
- В китайский ресторан. Это было ужасно, ощущение было таким, будто ешь какие-то корни. - Энни хитро посмотрела на Сильвию. - Я больше не буду с ним встречаться.
Сильвия попыталась скрыть свою радость.
- Надеюсь, со мной это никак не связано.
- Это оттого, что он меня поцеловал!
- Но Си ведь и прежде тебя целовал, и, судя по твоим словам, тебе это нравилось!
- Однако на этот раз он поцеловал меня в губы, и у него воняло изо рта! Если честно, Сил, у меня было такое ощущение, будто я целуюсь с канализационной трубой! Фу! - Энни помахала рукой перед носом.
В перерывах между поцелуями Си нашептывал, как сильно любит ее и насколько она красива. Однако все, о чем Энни могла думать в тот момент, - как бы поскорее отделаться от него, чтобы больше не вдыхать этот неприятный запах. В конце концов она вырвалась из его объятий и бегом бросилась на железнодорожную станцию, где вскочила в поезд, не дожидаясь, когда Си попросит ее об очередном свидании.
Сильвия залилась смехом.
- А все из-за сигарет!
- Знаю. Ему просто придется поискать девушку, которая курит так же много, как и он. В любом случае я не смогла бы встретиться с ним в следующую пятницу, так ведь? Мы с мистером Эндрю-сом идем в театр.
После того как мистер Эндрюс выяснил, что ни один из членов его драмкружка ни разу не видел настоящей пьесы в настоящем театре, и что еще хуже, даже не слышал о театре "Ливерпуль плейхаус", он решил, что настало время нанести туда визит.
- Пусть это будет моим подарком, - сказал он, - хотя он не настолько дорогой, как кажется на первый взгляд. Место в заднем ряду стоит всего один шиллинг. Только там я и позволял себе сидеть в студенческие годы, испытывая определенные трудности с деньгами.
Пьеса под названием "Школа жен" представляла собой комедию нравов, рассказывающую об одном старике с весьма сомнительной репутацией, который подыскивал себе молодую жену. Сильвия целую неделю размышляла о том, что бы ей надеть, и в конце концов появилась в длинном черном пальто и шляпе "а ля Грета Гарбо".
- И что вы думаете о начале пьесы? - спросил мистер Эндрю во время первого антракта.
- Полная абракадабра, сэр, то есть мистер Эндрюс.
- Этот старик - блестящий актер, - сказал один из парней.
Глаза мистера Эндрюса заблестели.
- Этого так называемого "старика" зовут Ричард Брайерс, и ему всего-навсего двадцать один год! Когда он станет знаменит, что не подлежит никакому сомнению, вы сможете рассказать, что впервые видели его на сцене "Ливерпуль плейхаус".
- Мне жаль, что я пришла сюда, - с несчастным видом сказала Энни. - Это лишь дало мне возможность представить, как ужасно я буду выглядеть на сцене в роли Златовласки.
- Не говори глупостей, - пожурила ее Сильвия. - По-моему, ты очень хороша. И я не перестаю повторять тебе это уже несколько недель подряд.
- Она все еще немного зажата, - сказал мистер Эндрюс. - Ей нужно чуть-чуть расслабиться.
- А мама с папой собираются на "Златовласку"? - спросила Мари.
- Я еще не говорила им об этом, - ответила Энни.
Сестра вместе с ней готовила воскресный ужин. С тех пор как Мари стала работать в "Гранде", она иногда помогала по хозяйству.
- Я ведь на пантомиму их тоже не приглашала, помнишь?
- То было совсем другое дело. А на этот раз ты - звезда. Наши родители были у Томми на свадьбе и собираются на крещение ребенка Дон, и уж тем более они должны посмотреть, как их дочь исполняет главную роль!
На Пасху Дот и Берт должны были стать бабушкой и дедушкой. "И чтобы все было точно, - мрачно сказала Дот, - девять месяцев до последнего дня. Я убью Томми, если Дон родит раньше и вся улица будет трепать языками".
- Думаю, я их приглашу, - задумчиво сказала Энни.
Позже, отправляясь на встречу с Сильвией, она подумала:
"Я никогда не выдвигала своим родителям никаких требований. В действительности это именно я за ними ухаживаю, а не наоборот. Когда мистер Эндрюс спросил меня, что они думают о пантомиме, мне пришлось солгать, сказав, что мама заболела. И если они не придут на "Златовласку", это покажется слишком странным".
Поэтому она обязательно их пригласит. "Самое время им сделать что-то для меня".
- Это было великолепно, Энни, - восторженно произнес мистер Эндрюс, когда генеральная репетиция подошла к концу. - Просто замечательно.
- Я, кажется, вжилась в образ, - скромно сказала Энни.
Была среда, и до премьеры оставалось всего два дня. Сегодня ей действительно удалось влезть в шкуру Златовласки и испытать то чувство горечи и разочарования, которые главной героине в полной мере преподнесла судьба.
- Именно так и должно быть. - Мистер Эндрюс вышел на сцену. - Подойдите все ко мне, мои юные артисты, у меня для вас новость. - Они сели на пол у его ног. - Мы продали почти все билеты на нашу премьеру, но мистер Пэрриш хочет, чтобы мы выступили дополнительно в пятницу вечером для школы.
Все вдруг нарочито застонали, сделав вид, что это будет скучно.
Однако мистера Эндрюса трудно было провести.
- Я так и знал, что вы обрадуетесь. Приедет репортер из "Кросби геральд", так что уже на следующей неделе ваши имена появятся на страницах газеты. Ну а теперь, кто принес деньги за билеты? Лучше поторопитесь, их осталось совсем немного.
Энни подумала о том, что, пока не поздно, надо бы купить билеты для мамы и папы. Она по-прежнему медлила с приглашением, но, быть может, когда она принесет домой билеты и вручит их прямо в руки родителям, тем будет труднее отказаться. И чем больше она об этом думала, тем важнее казалось то, что они должны прийти.
Мари как раз собиралась отправиться на работу, когда Энни пришла домой.
- Сегодня вечером состоится грандиозный ужин - собираются представители консервативной ассоциации города Кросби. Бруно пришел в ярость, узнав об этом. Сиси сказала, что он никто иной, как чертов марксист. Они здорово поругались.
- Они часто ссорятся, но это ничего не значит, - сказала Энни.
- Я знаю. Они ужасно любят друг друга. И это так романтично. - Мари блаженно вздохнула. - Там просто потрясающе, сестренка. - Она поцеловала Энни в щечку. - Ну ладно, пока!
Энни зарделась от удовольствия. Она не припоминала, чтобы ее сестра когда-нибудь прежде столь пылко проявляла свои чувства.
Когда Мари ушла, Энни начала стряпать папе ужин. С тех пор как она услышала, что он выбрасывает еду в помойное ведро, она готовила ему маленькие аппетитные угощения. Намазав маслом кусочек камбалы, Энни засовывала ее в духовку, потом чистила две маленькие картофелины и открывала банку с консервированным горошком.
Приготовив себе сэндвич с джемом, она решила съесть его в кухне, глядя в окно на стену, отделяющую их дом от жилища миссис Флахерти. Энни сидела как на иголках, думая о том, что в нагрудном кармане ее школьного сарафана лежат два голубеньких билета. Девушка подошла к двери, чтобы увидеть мать. Телевизор был включен, однако работал без звука. Однажды, когда мама была в уборной, Энни заглянула в сервант. Там, как и сказала Мари, стояло несколько бутылочек с таблетками, имеющими очень странные названия, которых Энни никогда прежде не слышала.
"Боже, это же ужасно! - подумала она. - Словно ночной кошмар. Мистеру Эндрюсу нужно написать об этом пьесу".
Часы на каминной полке пробили семь, и Энни увидела, что мама вдруг стала как натянутая струна. Роза подняла голову, чуть склонив ее набок, как будто к чему-то прислушивалась. Она ждала, когда же звякнет щеколда на калитке, сообщая о том, что ее муж возвратился домой.
Как только отец съел свой ужин, Энни принесла чай.
- Хочешь пирожное? У меня есть твое любимое, "Баттенбург".
Кен никогда не говорил, что любит его, но стоило ей купить этот бисквит, как он мгновенно исчезал.
- Нет, спасибо, - проворчал отец.
Он развернулся вместе со стулом к камину, открыл газету "Дейли экспресс" и стал читать.
Часы пробили полвосьмого. Если она в скором времени не уйдет из дома, то опоздает на встречу с Сильвией, - Энни вдруг поняла, что забыла снять школьную форму. Она нерешительно стояла посреди комнаты, понимая, что надо пойти наверх и переодеться, однако билеты, казалось, уже прожгли дырку в ее кармане. "Я спрошу сию же минуту", - решила она.
Энни села, сделала глубокий вдох и тихонько заговорила заметно дрожащим голосом:
- Я купила билеты на школьный спектакль. Они стоят всего девять пенсов. Я буду исполнять главную роль. Пожалуйста, приходите!
Ответа не последовало, и Энни показалось, что ее слова повисли в воздухе. Однако мама ее услышала, Энни знала это наверняка. Ее тело вдруг съежилось. Ссутулив плечи, Роза скрестила руки на груди и уставилась на свои плотно сжатые колени. Отец оторвался от газеты, однако вместо того, чтобы взглянуть на дочь, вперился взглядом в экран телевизора, на котором действующие лица безмолвно говорили друг с другом. Затем он отрицательно покачал головой, обращаясь, однако, не к Энни, а все к тому же телевизионному экрану, хотя она прекрасно поняла, что это было адресовано ей.
Ну вот и все. Они не придут.
О боже! Охваченная неконтролируемой яростью, доселе ей совершенно неведомой, Энни вынула билеты из кармана и швырнула их в огонь. Она видела, как они съежились, став коричневыми, и загорелись, а когда их поглотили голубые дрожащие языки пламени, вдруг почувствовала, как похожий огонь стал разгораться и в ее сердце. Девушка возненавидела своих родителей, особенно мать. Кто знает, возможно, отец и пошел бы, если бы не она.
Плотина прорвалась.
- Почему вы не оставили нас у тетушки Дот? - кричала Энни. - Вы не имеете права называться родителями, ни один из вас!
Отец по-прежнему смотрел в экран телевизора. Он даже не взглянул в сторону Энни. "Если он включит звук телевизора, я его ударю", - поклялась она.
- Почему же вы не слушаете меня? - Она вдруг заплакала. - Я ваша дочь. Я Энни. Вы разве не видите, что я здесь?
Она должна достучаться до них! Должна сказать нечто такое, что задело бы их за живое, подтолкнуло к разговору.
- В прошлом году Мари сделала аборт. Мари - это ваша вторая дочь, если вы вдруг запамятовали. С ней случилось горе, потому что она искала кого-то, кто мог бы полюбить ее. А когда у меня начались месячные, я подумала, что умираю! Потому-то я и провалила тогда экзамен.
Энни вспомнила матерей, которые ожидали ребятишек возле школы, чтобы забрать их домой, потому что на улице шел дождь, вспомнила о спортивных соревнованиях и праздничных мероприятиях, о которых даже не удосужилась сказать своим родителям, поскольку знала, что они все равно не придут, а еще выступление-пантомиму. Но больше всего Энни печалилась о том, что так и не смогла, свернувшись калачиком, посидеть на родительских коленках и не почувствовала прикосновения их нежных рук, когда так сильно в этом нуждалась. Энни хотела объяснить матери и отцу не покидавшую ее сердце тоску о потерянном детстве. Однако ей, вероятно, не хватало для этого ума и опыта, поскольку она не смогла придумать, как выразить словами то, как сильно ей недоставало их любви. Вместо этого она встала и принялась ходить взад-вперед, размахивая руками, и все, что выплеснулось наружу, представляло собой поток горечи и отчаяния, взрыв чувств, о существовании которых она даже не догадывалась, просто не могла себе представить. Все это накапливалось в ней годами, а возможно, и на протяжении всей ее жизни.
- Я ненавижу вас. Обоих! - в конце концов закричала Энни, глядя на родителей.
И снова тишина. О, если бы они только заговорили! Если бы сказали хоть что-то в ответ. Почему же они, по крайней мере, не стали извиняться или защищаться?
Мама продолжала сидеть, крепко зажмурившись, словно отгородившись от всего мира. Теперь Энни обратилась непосредственно к ней.
- Я видела, как ты ходила в кинотеатр "Одеон", - жестко сказала она. - С тобой все в порядке, ведь так? Все это притворство. Ты всего лишь мстишь моему отцу, потому что он был с другой женщиной в ту ночь, когда погиб Джонни. Ты разрушила его жизнь, а заодно и нашу с Мари, лишь потому, что всецело охвачена этой чертовой местью! - Наклонившись, она стала трясти мать за плечи. - Ты слышишь меня, мама?
- Не надо, - сказал отец. - Не надо.
Энни гневно посмотрела на него, собираясь было продолжить обличительную речь, однако внезапно ее слова комком застряли в горле. О боже, его лицо! Почему же она раньше не замечала, каким оно стало серым? Папина кожа, напоминающая резину, вся покрылась глубокими морщинами, а его запавших глаз было практически не видно в темноте. Вмиг очнувшись, Энни вдруг поняла, что он очень болен, что он умирает. И ей показалось, что она ощутила запах болезни, этот приторный, отвратительный дух разлагающейся плоти, который исходил откуда-то из глубины его естества.
Развернувшись на каблуках, Энни молча вышла из комнаты. Она схватила свое габардиновое пальто с вешалки в холле и покинула дом, торопливо направившись в молодежный клуб. Внезапно налетел порыв злого ветра, и она засунула руки в карманы, потому что забыла дома перчатки.
- Где ты, скажи на милость, так долго пропадала? - рассерженно спросила Сильвия, когда Энни вошла в здание неподалеку от церкви.
- Давай пройдемся, - резко предложила Энни.
- Пройдемся? - Сильвия выглядела испуганной. - Боже, Энни, с тобой все в порядке? Ты до сих пор не переоделась, а твое лицо бледное как полотно.