К числу таких генералов и принадлежал Варенов. Не к генералам, правда, - к полковникам, но это все равно. Иные полковники лучше генералов устроены… Удачливый, ловкий. Такое умел местечко найти! Но что замечательно - как бы высоко Варенов ни взлетал, всегда помнил про Анатолия Ивановича. Благодаря ему наш стажер с ветерком прошагал по армейским дорогам. А то услали бы в Тмутаракань какую-нибудь. Оттуда потом и не выберешься.
Однако настал и для Варенова судный день. Не успел академию закончить - не нужен стал, отправили в отставку. Только Варенову - что? Разжился на прощание казенными капиталами - собственный бизнес открыл. Стройматериалами теперь торгует.
Анатолий Иванович тоже пробовал себя в вареновском бизнесе… В каком только качестве ни пробовал - ничего не получалось! Естественно, опуститься до такого, чтоб работать грузчиком или шофером, отставному полковнику в голову не приходило. А Варенов в один прекрасный день возьми да заяви:
- Пошел вон отсюда.
- Как так? - удивился Анатолий Иванович.
- Тут не армия! Денежки мои собственные, с чего я их стану в помойку выкидывать?
Анатолий Иванович слегка прошелся по адресу обидчика, точнее, по адресу его денежек. У Варенова в этой жизни есть абсолютно все, он даже собственный корабль имеет. А денежек у него по-прежнему куры не клюют.
Закончил бы наш стажер свою жизнь под забором, но Александра Николаевна посоветовала обратиться на биржу труда. На бирже Анатолий Иванович поступил на какие-то курсы. Учеба шла туго. Курсы пришлось оставить и продолжать свою профессиональную переподготовку у нас в офисе, под присмотром Валерии Викторовны.
Валерия радовалась, возмущалась и смущалась. Однако природная честность и прямота не позволили ей скрыть от меня самого главного:
- Наташа, мы его ничему не научим. Только время даром потратим и деньги.
- Пока учите, - пожала я плечами. - Варенова выйдет из отпуска, скажете ей.
Но тема Анатолия Ивановича нравится Валерии сама по себе, безотносительно к результатам. Она теперь часто заглядывает ко мне поболтать о своем, о самом заветном…
После ее заветного юные лица Насти и Лейлы кажутся особенно серьезными. И говорят они, наоборот, только о серьезном. Вот кто на самом деле подвержен комплексу отличниц!
- К сожалению, Лейла, придется переделывать. Ты воспользовалась не той шкалой…
- Но, Наталья Павловна! - В черных глазах Лейлы читается укор. - Вы же сами нам объясняли…
- Извини! - Услышав телефонный звонок, я мгновенно забыла о существующих в мире шкалах оценки и методиках проведения экспертного анализа. - Мы продолжим попозже.
Девушка почтительно вышла из кабинета, а я нажала кнопку "SEND" на телефоне с таким чувством, с каким самоубийцы спускают курок. День сегодня необыкновенный - день судебного разбирательства по делу о Лешкиной квартире.
И я не ошиблась в своих предчувствиях: Лешка действительно собирался расстрелять меня. За все! За то, что из множества выставленных на рынок квартир я предложила ему купить именно эту! За то, что из всех бесчисленных адвокатских контор я подписала контракт с самой убогой, беспомощной, голимой.
- Ты мне сам прислал ее адрес… - слабо возразила я.
Но Лешка не слушал:
- И надо было устраивать эту комедию с Глебом! Давно объяснила бы мне, кто он такой, сами бы обо всем договорились! В тысячу раз лучше, без всякого суда.
- Попробуйте договориться теперь…
- Хм! Теперь! Суд подтвердил его права на квартиру. Он не до такой степени придурок! Понятно, почему ты изо всех сил стремилась запихнуть мать в сумасшедший дом!
- Я стремилась?
- Чтобы в родительской квартире мне не досталось ни метра! Мать хотела объявить недееспособной, квартиру перевести на себя. А потом выйти замуж за Глеба - еще и той квартирой завладеть.
- Лешка!
- Что - Лешка? Лешка теперь бомж! Без определенного места жительства!
Лейла деликатно приоткрыла дверь - комплекс отличницы гнал ее исправлять допущенные ошибки. Спросила:
- Наталья Павловна, к вам можно?
Я покачала головой. Надо подумать, подвести итоги. Итак, мой эксперимент с треском провалился. Брат ни минуты не может находиться в тяжелых обстоятельствах. Горе не сделало его терпимее и мудрее. Каким ты был - таким ты и остался!
Господи, для чего я полезла в его жизнь? Что собиралась доказать, объяснить, продемонстрировать? Свое благородство? Обстоятельства сложились таким образом, что о благородстве и заикаться нельзя, дай бог отмыться от той грязи, которой Лешка только что меня окатил.
Сказать ему:
- Я хотела, чтоб ты почувствовал, хотя бы немножко: у этой жизни есть темные стороны.
Он рассмеется:
- Тебе завидно, что твоя жизнь - помойка, а моя - райский сад!
Нечто подобное, только, конечно, совсем в других выражениях, уже однажды сказал мне Глеб. Глеб… Я совсем забыла о нем. Наверное, ему тоже досталось от Лешки. Он - подлинно невинная жертва моих дурацких экспериментов!
Однако настроение у Глеба - безмятежное и спокойное. Дело с квартирой завершилось так, как должно было завершиться. Еще ему по-человечески жаль моего брата. Надо отдать должное: держался Лешка очень корректно. Хотя и удивился, узнав, кто такой Глеб, но не более того. Расстались они вполне мирно, как и положено будущим родственникам. Куда поехал Лешка, Глеб точно не знал. Сам он торопился на работу: новые проблемы и незавершенные дела, а пора уже подумать об отпуске.
- Ты тоже подумай.
- Я думаю, Глеб.
- Наташ… в принципе это не мое дело, но я хотел спросить про Алексея… Где он будет жить?
- Ну как ты думаешь где? - ответила я устало. - Похожа я на человека, способного выкинуть родного брата на улицу? Конечно, на Ленинском проспекте! То есть он получит часть квартиры в собственность, а жить будет по старому адресу - в Ганновере.
- Тем более ты теперь переедешь ко мне… Я думаю, нам надо устроить новоселье!
- Новоселье? Ты же говорил, что родился в этой квартире.
- Действительно, я в ней родился, а вот пожить мне там не пришлось. Я получил ее в наследство от деда, сделал ремонт, вскоре уехал в Новотрубинск и так далее. Ну и что с новосельем?
- Как скажешь.
Мне очень хотелось выдавить из себя хоть капельку радости, но, увы, - в моих словах дышала одна унылая покорность. Безбрежная унылая покорность. Море унылой покорности… Океан. Но Глеб, кажется, хотел именно покорности. Сказал в первом же серьезном разговоре: ты должна соглашаться со мной. Так ему проще. По жизни он не борец.
"Жуткое зрелище будет представлять наше семейство - слабый человек и безропотная жена. - Я криво усмехнулась. - И дети - такие же слабые, унылые, безропотные - родятся от этого союза".
Я представила себе семью: трое детей, отец и мать. Все в серых мешковатых одеждах, почти в рубищах, дети даже не поймешь кто - девочки или мальчики. И бредут они все вместе по пыльной средневековой дороге с посохом и заплечными мешками. Бредут и бредут, словно вырванные из времени.
- Наталья Павловна, объясните, пожалуйста, почему нельзя по этой шкале!
Лейла уже несколько раз заглядывала в кабинет. Мое неподвижное сидение перед включенным монитором она расценила как уклонение от непосредственных служебных обязанностей. А раз так - нужно срочно призвать меня к порядку. Это все разные грани комплекса отличницы…
Закончив консультировать Лейлу, я позвонила Лешке.
- Значит, так, - говорила сухо, без предисловий. - Мы с мамой давно, задолго до суда, решили, что ты получишь свою долю квартиры на Ленинском. Третью часть. Мне кажется, у тебя нет поводов для истерики.
- Да что ты понимаешь? - как вепрь, взревел мой брат. - Я потерял такую квартиру! Считай, у меня из кармана просто вытащили сто тысяч баксов! Прикинь?! Про Ленинский-то понятно! Ленинский - это само собой. Но мою собственную квартиру вернуть уже не получится… В суде мне знаешь что посоветовали? Найти Воронову и стребовать с нее деньги, а я…
- Поезжай к матери и обсуди с ней вопрос своего водворения в нашу квартиру. Только веди себя прилично! - сердито отчеканила я в ответ и с удовольствием зашвырнула телефон в глубины стола Александры Николаевны.
А Ленинский-то, значит, само собой! А я думала… Сначала Лешка почувствует, что оказался без дома, а потом, когда я поделюсь с ним своим планом, оценит мой поступок. И смягчится. Увидит: я просто так готова отдать ему свою собственность. Поймет: это нормально - жертвовать собой для других. Пусть не собой, но хоть своим. Пусть имуществом, а не жизнью.
Но Лешка такое развитие событий изначально мыслил как единственно возможное. Называя себя во всеуслышание бомжом, брат просто рисовался… О чем говорить? Водворение блудного сына и брата в родительский дом - всего лишь мелкая жизненная деталь, несущественная подробность. О таких на третий день забывают!
Остаток дня я прожила с неприятным, гадливым чувством. Не хотелось работать, не хотелось идти домой. И к Глебу ехать не хотелось. Он (так некстати!) затеял праздник, назвав его малым новосельем. Угощал чем-то вкусным, наливал красное вино в узкие высокие стаканы, ежеминутно обнимая, целуя меня или поглаживая мои колени… Внутренний неуют усилился еще и потому, что в последний раз я бывала в этой квартире в обществе Влада. Совсем не к месту вспоминались эпизоды из прошлого, ненужные откровенные подробности, шокирующие мою целомудренную натуру. До чего странно и причудливо может иногда завернуться жизнь!
Отчаявшись хоть немного меня развеселить, Глеб поинтересовался, в чем причина столь плохого настроения.
- Голова болит. - Я выдала первое, что пришло на ум, и тут же почувствовала: у меня действительно болит голова.
- Тяжело быть начальником?
- Тяжело! Скорее бы Александра Николаевна возвращалась из отпуска.
- Тяжела ты, шапка Мономаха, - засмеялся хмельным смехом Глеб.
А я, сколько ни пила в тот вечер, не смогла даже немного расслабиться, не говоря уж о том, чтоб напиться.
- Вот поедем на Памир, оттуда, с высоты, все такой ерундой покажется: суды, квартиры, ценные бумаги… У тебя голова от переутомления болит. Я сейчас уложу тебя спать.
Я покорно разделась и легла на Лешкин диван. Брат купил его в дорогом мебельном салоне на Можайском шоссе. Приглядывался и приценивался целый месяц, ждал: может, скидки на диван будут, но так и не дождался, по-моему… Почему Лешка не закатил сцену Глебу? Не смог, обезоруженный его интеллигентностью? Или не захотел поступаться своим имиджем обаятельного, легкого человека? Перед посторонними неудобно. А вот с родными удобно все.
Я закрыла глаза, и тут же перед моим мысленным взором задвигалось серое семейство. Куда это они шли всю ночь по пыльной дороге?
Глава 9
На следующий день я навестила маму и узнала, что Лешка утренним рейсом улетел в Германию. В Москве у него не было больше дел.
Мама его поведение не комментировала. Сказала только, все хорошо, что хорошо кончается, и тут же перевела разговор на другую тему.
Сегодня, во время утреннего обхода, музыкальный доктор назвал маму героем и молодцом и велел готовиться к выписке:
- Недельки через две-три будете дома!
Вот это новость! Новость из новостей!
Еще вчера я упивалась собственным благородством, своей способностью жертвовать ради других… Но теперь жизнь потребовала от меня новой, более ощутимой жертвы. Легко было отказаться от сорока метров площади в пользу Лешки. Ведь за мной сохраняется еще сорок, да и жить на них я не собиралась пока. А вот отказаться от долгожданной поездки на Памир, о которой мы столько мечтали с Глебом! В первую минуту мне показалось: я этого сделать не в состоянии.
- Игорь Львович просил тебя зайти. - Мама пришла мне на помощь, заметив мое замешательство.
Для приличия я посидела минут пять, поболтала о пустяках, потом попрощалась и направилась в кабинет к музыкальному доктору.
Беседовали мы довольно долго. О непредсказуемости психических болезней, о фантастическом развитии современной медицины, о лекарствах, которые ставят безнадежных больных на ноги… Вы, наверно, догадываетесь, как мы беседовали: я слушала - он говорил… И вот одно из этих расчудесных лекарств - коаксил - помогло маминому быстрому выздоровлению. Кроме того, она прошла курс массажа, физических упражнений, обязательной музыкальной терапии (куда же без нее?) и к выписке готова хоть сегодня. Однако в клинике ей надо задержаться еще на две-три недели - опасно сразу выходить из-под контроля врача.
- Я все поняла. Большое спасибо, - ответила я грустно.
Доктор истолковал грустный тон по-своему и посоветовал ничего не бояться.
- Если что, немедленно обращайтесь к нам. Вы же убедились, чем чревата любая самодеятельность!
Я правда убедилась и ни о какой самодеятельности не помышляла. Я думала о разбитых вдребезги мечтах об отпуске, потому что в самом начале разговора доктор заявил:
- После возвращения из клиники вы не должны оставлять Инну Владимировну одну.
Что мне оставалось делать? Я честно старалась приучить себя к мысли о том, что отпуск в этом году отменяется. То есть мой отпуск начнется строго по графику, но без Глеба это не отпуск. Я заранее тосковала по нему, к тоске примешивалось чувство вины за вчерашнее.
Обидевшись на Лешку, заодно на весь мир, я вымещала свои обиды на Глебе. Молча вымещала - целый вечер просидела с надутыми губами, называя его про себя беспомощным, слабым, безвольным! Сейчас я вообще не могла понять, с чего такие мысли полезли мне в голову. Совершенно верно - Глеб не умеет работать локтями, плохо себя чувствует в конфликтных ситуациях… Только это не слабость, а благородство! По прихоти плохого настроения я превратила его достоинства в недостатки. И прямо-таки упивалась этими недостатками, раздувала их, как воздушные шары, беспощадно унижая своего единственного…
При воспоминании о таком своем поведении я едва сдерживалась, чтобы не закричать: "Гадкая! Гадкая! Гадкая!!!" Впрочем, подобные реплики прозвучали бы естественнее произнесенные героиней русской классической литературы, и, следовательно, я не совсем безнадежна - мой внутренний мир организован сообразно национальным канонам. Еще и пословица есть такая: не согрешишь - не покаешься…
Я каялась и тосковала… Тосковала и каялась…
Вечера мы теперь проводили дома. Тихие, семейные вечера. Оба спешили с работы, как к началу какого-то действа. А какое дома может быть действо? Ужин, несколько часов вдвоем - включаем телевизор, пьем сухое вино, по привычке курим одну на двоих сигарету. Я уже освоилась в новой квартире: пересаживаю цветы, запекаю в духовке рыбу, мелю кофе, мою на кухне пол, ругаю Глеба за забрызганное пеной для бритья зеркало и думаю, думаю, думаю…
Оказывается, мне не так и хочется на Памир. Что там делать? Убивать животных? Разве это нормально, когда хочется убивать?
С большим удовольствием я побуду на даче. Поработаю в саду, поболтаю с Ольгой Константиновной, загляну к ней в гости, послушаю старые пластинки. Майский вечер и наш последний разговор с ней кажутся мне далеким-далеким. Ольга Константиновна просила тогда: "Приезжайте почаще, так неуютно сидеть на даче одной…" Я пообещала, и с тех пор не видела ее ни разу.
А если предложить Глебу отказаться от поездки на Памир? Я колебалась ровно минуту, а потом решила - не стоит. Перед командировкой ему надо хорошо отдохнуть. Он устал, а впереди целый год серьезной работы. Да мало ли какие еще испытания впереди.
Я сажусь рядом с ним на диван, всматриваюсь пристальнее и убеждаюсь - устал. Резче обозначились морщинки у глаз, а глаза - напряженные, сосредоточенные.
- Ты чего? - Он ловит мой взгляд.
- Ничего… Так просто. Хочешь чаю?
Устал. Пусть едет на Памир. Дома отдыхать невозможно. От дома рукой подать до работы. На работе, это всем известно, только ответственность и проблемы! После такого отпуска вряд ли исчезнет напряжение, застывшее у него на лице…
А у нас на даче Глебу будет скучно. К тому же он незнаком с мамой. Вдруг присутствие незнакомого человека плохо подействует на нее? Но если я поеду на дачу без Глеба, плохо будет мне…
Такая вот ситуация - кто-то обязательно должен пострадать. Видимо, этот кто-то и есть я. Мама и Глеб, каждый по-своему, такие беззащитные… К тому же мне совсем не хочется уподобляться любимому братцу Леше. И следовательно, Глеб поедет на Памир, а мы с мамой - на дачу. На даче цветы, прогулки, старая музыка… Но ничто не заменит мне Глеба!
- Глеб, ничто мне не заменит тебя! - Я стою на пороге комнаты, сжимая в руках чайный поднос.
- Почему меня надо заменять?
- Ты ведь уезжаешь на Памир…
- Что значит - ты? Мы уезжаем.
- Ты уезжаешь…
Я объясняю - как будто откручиваю назад свои размышления. Последняя фраза, ставящая точку в изливаниях души:
- Маму выпишут из больницы на следующий день после твоего отъезда.
Я опускаю поднос на столик перед диваном, присаживаюсь на краешек, ломаю шоколадку.
- И ты не поедешь? - медленно переспрашивает Глеб.
- Не поеду… Попробуй джем - настоящий крыжовник!
А Глеб так хочет, так хочет, чтобы я поехала с ним! И начинается новая полоса жизненных препятствий - искушения.
- Ты не понимаешь, от чего отказываешься…
Чай давно выпит, опущены шторы и разложен диван, а я все слушаю, от чего мне приходится отказаться: от особой атмосферы гор, от не земных - космических - пейзажей, от непередаваемого чувства, которое испытывает настигающий добычу охотник…
- …От наших вечеров вдвоем, от ночей, от твоих темнеющих глаз, от страсти и нежности, от согревающих душу насмешек… Но если я оставлю маму одну, я буду уже не я.
- Да, - вздыхает Глеб. - Ты будешь не ты. Ты не оставишь…
Эти слова для меня самые важные из всего сказанного им в тот вечер. Они - последнее, о чем я думаю перед сном, и первое, о чем я вспоминаю, проснувшись утром. И потом, в разлуке, скучая по Глебу, я всегда помню все слова. Иногда сопоставляю их с другими, произнесенными им вначале: "Если ты будешь рядом, я, наконец, смогу обрести себя…"
Спокойствие, надежность - вот что для него во мне главное. Женщин на свете много: есть гораздо красивее, привлекательнее, умнее, но хорошо ему только со мной - для настоящей жизни важна человеческая устойчивость. Только в стабильном климате можно реализовать себя.
Об этом и много еще о чем я рассказываю маме. Она протестует:
- Зачем ты себя унижаешь? Ты у меня - красавица и умница. А уж как идет тебе новая стрижка!
- Стрижка идет, но все равно мне далеко до античного образца женской красоты.
- До античного - согласна. Но ведь представление о красоте менялось от эпохи к эпохе. Если полистать альбомы, походить по музеям…
- Мама, не смеши! Ты в конце концов доищешься - окажется, что я похожа на женщин с картин голландцев. На домовитых тетушек в чепцах.
Сначала мама смеется, а потом ругает меня. Чувство неполноценности, по ее мнению, изживается двумя способами:
- Во-первых, самопереубеждением…
- Да что ты? Таких слов даже в словаре не встречается!
- А во-вторых, работой над собой. Работа над собой - это то, чем она мучала меня с детства. Но сейчас я ей благодарна за это. Никогда нельзя успокаиваться на достигнутом, надо стараться стать лучше.