Глава 12
Дальше - неинтересно. Маму я не застала дома. Квартира все еще сохраняла приметы праздника. Подчеркнутый, будто специально для посторонних глаз наведенный порядок, торжественные букеты в высоких хрустальных вазах…
Посуду после неудавшегося застолья мама перемыла, закуски убрала в холодильник. На столе только валялась начатая упаковка таблеток и ее мобильный телефон. От нечего делать я прочитала инструкцию по применению лекарства.
Таблетки полагалось употреблять при наступлении тяжелых депрессивных состояний. Поскольку депрессивное состояние запросто может закончиться суицидом, коаксил от больных советовали прятать. В качестве противопоказаний в инструкции были названы болезни сердца и желудка.
Мне показалось, не будет хуже, если я проглочу такую таблетку. Правда, пока тяжелого депрессивного состояния у меня нет, но наверняка все впереди. Что произошло у нас с Глебом? Господи, что-то ужасное. Ужасное и, кажется, непоправимое. Почему же я ничего не чувствую? Так бывает: ударишься обо что-нибудь острое локтем или коленкой, и в первую минуту не чувствуешь боли. Боль приходит потом. Боль придет…
Зазвонил телефон. Чужой грубый мужской голос просил "позвать к трубочке Векшину Наталью Павловну". И, услышав, что это я, без заминок и промедлений пригласил меня приехать для опознания трупа женщины…
- На вид лет пятьдесят пять - шестьдесят, русые волосы, среднего телосложения. В ее сумке лежали документы на имя Векшиной Инны Владимировны.
Труп обнаружили сотрудники линейной милиции в пригородном электропоезде Киевской железной дороги сегодня, в половине шестого утра…
Я ответила, мол, сейчас приеду, и спокойно подумала, что очень вовремя приняла таблетку…
Маму подвело сердце. Она не страдала сердечными заболеваниями, хотя, как оказалось, была предрасположена к ним. Регулярное употребление антидепрессантов вызвало к жизни дремавшие недуги. Музыкальный доктор не учел или не захотел учесть побочного эффекта назначенного лекарства, и это стало причиной скоропостижной маминой смерти.
С доктором мы разговорились на похоронах. Он волновался, краснел и бледнел, так что периодически мне приходилось его успокаивать. Я-то чувствовала себя неплохо, вдоволь наевшись маминых таблеток, благо организацию похорон полностью взял на себя вернувшийся из Германии Лешка.
- Скажите, Наталья Павловна, с чего начался у нее новый приступ? - спрашивал успокоенный мной доктор.
- С моего дня рождения, - рассказывала я равнодушно. - Мама взялась все приготовить, а потом куда-то уехала. Когда мы пришли с работы, ее не было дома.
- То есть домой в тот день вы пришли не одна?
- Почему это вас удивляет? Все-таки день рождения…
- А с кем, если не секрет?
- С мужем. То есть с будущим мужем.
- Вот видите! Вам не следовало ее волновать! Замужество дочери - факт, трудно воспринимаемый родителями. Даже здоровые люди переживают. А уж с ее диагнозом! Тем более она переутомилась, много готовила. Я же просил вас в первое время не оставлять ее одну, следить за нагрузками!
Чтобы отвязаться от доктора, я достала из кармана куртки давно вибрировавший там телефон. Меня не интересовало, кто звонит, мне просто опостылело общество этого человека. Доктор бодро зашагал между могилами, а я, наоборот, остановилась, увидев на определителе номер Глеба. Что он хочет мне сказать? О чем мы тогда не договорили? Мне казалось, в природе не существует таких тем… И, не очень понимая, что делаю, я бросила телефон в бурую кучу осенних листьев, возле которой стояла.
Куча была аккуратной, плотно утрамбованной. Телефон не провалился под листья - так и остался лежать на поверхности. Ничего, осень - пора листопадов. Скоро подоспеют новые партии листьев и поглотят телефон. За территорией следят здесь очень внимательно. Это престижное, дорогое кладбище - на нем теперь хоронят не только и даже не столько старых москвичей, но в первую очередь бандитов и новых русских. Представители этих социальных категорий даже после смерти не позволят обидеть себя…
С кладбища поехали на поминки в ресторан. Лешка все решил отмечать в ресторане: и поминки, и девять дней, и сорок…
И как они незаметно прошли, эти сорок дней!.. Мы жили с Лешкой в одной квартире, но я почти не видела брата. Он часто уезжал, не ночевал дома, потом отсыпался и снова куда-то спешил.
- У тебя серьезные неприятности? - спросила я после сорока дней.
- У меня - серьезные наоборот!
- Неприятности наоборот?
- Да, и очень серьезные! - дурачился Лешка.
- Тогда рассказывай.
- Не проблема!
После проигранного квартирного процесса, глубоко потрясенный произошедшим, мой брат возвращался в Германию. В самолете через проход от него сидела группка девушек, лет по двадцать пять - тридцать. Танцевальный коллектив, как выяснилось позже. Все девушки стройные, симпатичные, а одна - более того. Лешка спросил, как ее зовут.
- Виола, - последовал ответ.
- А полностью?
- Виолетта. Виолетта Остапенкова.
Виолетта Остапенкова оказалась не только красивой женщиной, но и человеком непростой судьбы. До двенадцати лет она передвигалась исключительно на костылях - врожденный вывих тазобедренного сустава, не распознанный врачами в раннем возрасте. На лечение нужны были деньги. Мать Виолетты долго стучалась в двери разных фондов - и достучалась. В Фонде реабилитации инвалидов детства нашлась необходимая сумма.
После успешной операции Виола с матерью, прихватив с собой цветы и конфеты, отправились в фонд поблагодарить.
- Скажите спасибо Хрипачу! - улыбнулась председательша. - Если бы не он, не жить на свете нашему фонду.
Назавтра они поехали сказать спасибо. К Хрипачу (что такое Хрипач - фамилия или прозвище, Виоле до сих пор неизвестно) их долго не пропускали, но мать, изнемогавшая от желания сказать спасибо, сумела-таки добиться высокой аудиенции. Хрипач оказался толстым, мрачным и, как правильно заметила Виолина мама, какого-то бандитского пошиба. Денег он не жалел не только на инвалидов детства, но и ни на что вообще. Сообщив об этом матери, он предложил продать ему Виолетту. Мать не поняла, переспросила… и быстро согласилась.
А чего отказываться? Сама всю жизнь прожила на медные деньги. Девчонке пятнадцатый год - читает по слогам, сложить два и два не может. С костылями - какая школа?! Пусть хоть немного поживет по-человечески.
И стала Виола жить по-человечески. О своем житье-бытье она рассказывала Лешке в ганноверской гостинице, захлебываясь слезами. Хрипач содержал ее уже десять лет, оставаясь первым и единственным в ее жизни мужчиной. Да, он поставил ее на ноги, благодаря ему она вышла на сцену, ради нее на деньги Хрипача была создана шоу-группа "Карамболина". Но больше такой жизни она не хочет! Тем более после того, что произошло у них с Лешкой.
Лешка решил действовать как Дон Кихот - спасать от гаремного гнета свою Дульцинею, но тут же был предупрежден сотрудниками службы безопасности танцевального коллектива.
Гастрольная поездка "Карамболины" по Германии завершалась, и брат счел, что и ему больше нечего делать в этой стране. Прилетел в Москву вместе с девушками.
В Москве лавры Дон Кихота опять не стали давать ему покоя. Лешка предпринял безумную попытку найти псевдо-Воронову и вернуть свои деньги, но потерпел фиаско.
- К сожалению, Наташ, ничего другого не остается - нам придется продавать квартиру.
- Зачем? - Я все еще не улавливала связи между грустной Виолиной историей и судьбой нашей квартиры.
- Виола по характеру странный человек. Замкнутый, неразговорчивый, немного даже дикий. К тому же привыкла к роскоши…
- Ты собрался окружить роскошью эту девчонку?
- Я собираюсь на ней жениться…
- Это почему? - спросила я и тут же угадала ответ: Лешке нравится быть героем и первооткрывателем жизни. Для несчастной девочки Виолетты он и есть первооткрыватель и герой. - Но неужели ты не боишься?
- Я должен.
- Он убьет тебя.
- Виола сказала, с ним можно договориться. Силой он не станет ее удерживать. Но прежде чем она расстанется с ним, я должен обеспечить ей достойные жизненные условия. Поэтому, как только вступим в права наследования, с квартирой придется расстаться. А за эти месяцы я подыщу новое жилье для Виолы.
- И для меня.
- Это само собой.
Все ясно. Девочка хоть и несчастная, но не промах! У Блока есть такие стихи, помню, учили в школе:
Поднимались из тьмы погребов…
Брат с ней еще намучается! Но я промолчала. Его жизнь - пусть он в ней разбирается сам, а мне надо разбираться в своей. Удивительно, что только теперь, на тридцать четвертом году пребывания на свете, я постигла эту нехитрую премудрость.
В конце зимы я въехала в новую квартиру. Дом высокий, кирпичный, светло-бежевый, в пяти минутах ходьбы от станции Кольцевой линии метро. При советской власти о таких говорили "улучшенной планировки". Улучшенной по-настоящему была лишь кухня, просторная, светлая, с выходом на лоджию, а все остальное так себе: две комнаты - побольше и поменьше, холл, санузел. Приятно, правда, что квартира недавно отремонтирована. И ремонт хоть и недорогой, но почти художественный, со вкусом…
Всем - продажей, покупкой, переездом занимался Лешка. Все провернул в рекордные сроки, уж не знаю, как это ему удалось. Он отобрал лучшую мебель из родительского дома и поставил ее ко мне в квартиру. А остальную, наверное, выбросил. Кому сейчас старая мебель нужна?
А для Виолы Лешка приобрел апартаменты в пентхаусе. Все заработанные в Германии деньги ушли у него на гнездышко для любимой. Виола собралась с духом и переговорила с Хрипачом. Как и положено благородному разбойнику, Хрипач отпустил пленницу на все четыре стороны и даже "Карамболину" финансировать обещал.
Со дня на день Виола должна была войти в свои новые владения королевой. Лешка, сидя на моей кухне, мечтал об этом с детской радостью и одновременно с тревогой.
Что до меня, то я уже две недели как справила новоселье и теперь активно обживалась на новом месте. Но еще задолго до переезда я сделала для себя одно интересное открытие: я беременна. Открытие не обрадовало, не испугало и не удивило меня. Оно было закономерным финалом той, прошлой, жизни. Точнее, одного ее эпизода.
Больше для проформы я сходила в центр страховой медицины "Зоя", получила письменное подтверждение диагноза, скромный сувенир в подарок и горячие устные поздравления. В центре помнили о моих августовских визитах и приглашали подписать с ними долгосрочный контракт.
- Подумаю, - ответила я.
Мне действительно надо было подумать. Услуги "Зои" стоили отнюдь не дешево, а расходы в ближайшем будущем мне предстояли большие. И прежде всего расходы на няню. Долго сидеть с ребенком - для меня дорогое удовольствие. Месяц-два - больше не получится. Потом придется выходить на работу, и, следовательно, без няни не обойтись. Няня должна быть интеллигентной, опытной, с медицинским образованием, а не иногородней девчонкой, утверждающей, что прекрасно справится со своими обязанностями только потому, что выросла в многодетной семье и воспитала пятерых сестер и братьев. Какими она их воспитала? Чем они болели при этом?
Нет, няню надо искать самую что ни на есть первоклассную. На няне нельзя экономить. Ведь мой мальчик и так будет с рождения многого лишен. Многого, многого… Например, отца. Плохо это? Однозначно плохо!
Но временами, вспоминая Глеба, я думала: неплохо… и даже неплохо совсем!
В начале нашего знакомства Глеб виделся мне ярким, интересным, необыкновенным. Но теперь все это яркое, интересное, необыкновенное представлялось чем-то бесформенным, будто сваленным в кучу. Как листья на кладбище: огненно-красные, лимонно-желтые, а вместе - просто бурая масса. Куча мусора…
Почему же так? Иногда мне казалось, я знаю, как ответить на этот вопрос. Все дело в том, что Глеб совершенно лишен воли - главного свойства человеческого и особенно мужского характера. Он пытался разыгрывать из себя волевого:
- Ты должна во всем соглашаться со мной!
Но в такие минуты отсутствие воли особенно бросалось в, глаза. Потому что воля - это не стремление подчинять себе окружающих. Это потребность делать добро, поддерживать, защищать и, в конце концов, изменять мир к лучшему! А без воли, как без стержня, все, даже самые замечательные, достоинства перемешиваются и получится ровный серый цвет.
В действительности Глеб был не ярким, а серым. Подвергнув его своему заветному тесту, я опрометчиво решила, что результаты могут быть положительными. Просто в душе я мечтала о положительных результатах и приняла желаемое за действительное.
Поэтому, думала я, не увидев своего отца, мой мальчик много не потеряет. Я буду любить его, заботиться о нем, но воспитать постараюсь настоящим мужчиной. Любящая мать может очень много! Материнское чувство станет для меня лучшим проводником в этом сложном деле… Ведь наша мама, даже ослепленная душевной болезнью, все очень точно знала про нас - Лешка и в самом деле находился в те дни на волоске от гибели, а я собиралась выйти замуж не за того человека… Слава богу, что не вышла!
Впрочем, подолгу раздумывать на эти темы мне теперь было некогда. Нескончаемые хлопоты с новой квартирой плюс работа - обязанности заместителя начальника подразделения, а потом и заместителя директора предприятия… Да, вот такую должность пришлось мне занять почти накануне декретного отпуска! Никто нас ни о чем не спрашивал, просто в один прекрасный день Варенова сообщила, что отныне мы не структурное подразделение ларионовской конторы, а независимая компания - "Financinal elefant". Учредители - супруги Вареновы.
- Как так? Почему? - в голос воскликнули Валерия Викторовна и Анатолий Иванович. Они вообще теперь многие вещи делали синхронно.
Александра только пожала плечами. Но вечером я узнала, как так. Мне позвонила Таня.
Таня разыскала меня с большим трудом. С момента нашего последнего разговора я сменила и городской, и мобильный телефоны. Пришлось Тане звонить по нашему старому адресу, добывать координаты риелторской фирмы, выходить на Лешку, да еще подробно объяснять ему, кто она такая.
- Вот молодец, что все-таки дозвонилась. - Я искренне обрадовалась Таниному звонку.
- Да… - протянула Татьяна. - Такая настырность не от хорошей жизни.
- Что-то не так?
- Ты еще не знаешь, что Ларионов прикрыл наш офис?
- Зачем? Что его не устраивало?
- Его-то как раз устраивало все. Налоговой не понравилось только, что Катя часть договоров не проводит через бухгалтерию, а получает за них черным налом.
- К вам налоговая приходила?
- Угу! И застукала нас в лучшем виде!
- А теперь что?
- Как тебе сказать? В принципе страшного ничего нет. Все претензии у них к Ларионову. Они его вроде бы оштрафовали на большую сумму, какие-то деньги Кате пришлось вносить. Она с шефом в пух и прах разругалась. Ларионов кричал, что деньги еще не все, что сейчас они начнут копать, и от греха подальше решил прикрыть наш офис.
Я сообразила, что Вареновы удачно воспользовались ларионовскими неприятностями и буквально из-под носа стянули у него целое структурное подразделение. Структурное подразделение - это не ластик и не карандаш. Оно значительные деньги приносит! И значит, Вареновы на крупную сумму обворовали нашего прежнего владельца. Только это недоказуемо. У "Financinal elefant" все документы в идеальном порядке, все договора перезаключены, лицензии получены. Работай в свое удовольствие!
- Катерина уже ездила куда-то на собеседование. Не взяли! Она думает, ларионовские происки. А Любаша, ты не слышала? Ушла из главного офиса и открыла собственный ресторан.
- Вот это да! Настоящий ресторан?
- Нет, вроде не ресторан - кафе в русском вкусе. У них даже живая музыка есть - балалайки!
- Ну а ты что делать собираешься?
- А как ты думаешь? Работу искать. Ты мне не поможешь?
Я, конечно, была бы рада ей помочь, тем более что и Варенова очень оживилась, услышав о Тане. Молодое предприятие быстро набирало обороты, а среди стажеров иногда попадались такие одиозные личности… Тот же Анатолий Иванович…
- Мы его в завхозы переведем, - вздохнула Александра Николаевна. - У него с хозяйством лучше получится, он сам как тряпка половая!
Анатолия Ивановича в завхозы, на его место Таню, Лейлу с Настей на повышение. И все равно с работой мы пока не справлялись.
- Наталья Павловна, вы не подготовите приказы? У вас такой хороший русский язык…
Мне еще и за секретаря приходилось работать…
Выходные я теперь проводила за городом, уезжала на дачу или в подмосковный пансионат "Сойкино". И в первом и во втором случае были свои минусы и плюсы. В "Сойкине" не надо было беспокоиться о насущном хлебе, а на даче - тихо, пустынно…
По утрам я любила прогуливаться по пока еще заснеженному саду, вечерами забиралась на второй этаж и слушала старые пластинки. Еще летом я предусмотрительно выпросила их у Ольги Константиновны, которая считала пластинки хламом и подумывала избавиться от них.
Однажды, собираясь за город и уже выходя из квартиры, я лицом к лицу столкнулась с Иринкой.
- Кругом! - скомандовала она мне. - Домой ша-а-гом марш!
Пришлось разворачиваться и идти в квартиру.
- Слушай! Как мне надоело тебя разыскивать! Ты это понимаешь, а? Ну что, трудно позвонить сказать, у меня новый номер телефона, новый адрес…
- Прости, Ириш, - оправдывалась я. - Этот переезд, знаешь ли, все так быстро, так внезапно…
- Внезапно! - не сдавалась Иринка. - Пришлось мне тебя по базе данных искать, Лешку твоего дергать! Получается, только я заинтересована в нашей дружбе, а тебе на меня плевать!
- Зачем ты такие слова говоришь - плевать? - Я устало вздохнула. - Столько лет дружим…
- То-то и оно! Дружим столько лет, а ты даже не хочешь позвонить, спросить, как у меня дела?
- Как у тебя, Ир, дела?
- Плохо, ужасно! Хоть ложись и умирай!
- С Николаем?
- Да! Да! С Николаем! Я с ним больше не могу жить! Даже в одной комнате находиться!
- Вы что, поссорились? - спросила я вяло.
- Мы не ссорились и не мирились! С ним это невозможно. С ним вообще невозможно!
- То есть раньше было все нормально, а теперь стало невозможно?
- Раньше мне было все равно!
- Как это все равно?
- Лишь бы выйти замуж!
- Ну а вышла - терпи! И вообще, что за идиотское желание - выйти замуж?
- Идиотское желание?! - закричала Ирка. - Тебя так об стенку, я бы посмотрела, какие бы у тебя были тогда желания!!
- Успокойся, Ир! Об какую еще стенку?
- Не дай бог, конечно! Я просто тебе говорю: поставь себя на мое место. Я разрываюсь между двумя детьми, муж наблюдает за нами из-за заборчика, весь поселок со смеху умирает. Ты не понимаешь, мне так хотелось доказать…
- Доказать?
- Доказать! Всем им! Теткам этим, балаболкам, Кеше, про его жену я уж не говорю. Я к этому шла десять лет. Николай - не какой-нибудь менеджер средней руки! Да они до сих пор от удара оправиться не могут!
- Кто они?
- Да весь поселок! С Кешей во главе.
- Ты думаешь, и Кеша?