"Может, это свое сожаление по поводу несостоявшегося военного союза с фюрером Коба высказал просто так, про себя?" - спасительно предположил шеф НКВД. Но тут же решительно отмел эту мысль. По горькому опыту он знал, что ничто не требует такой глубинной проработки, как мысль, высказанная вождем "про себя". Так, может быть, Коба решил вернуться к идее тайных переговоров с Гитлером, первый этап которых состоялся в середине октября 1939 года во Львове, сразу же после расчленения Польши? А что, теперь, когда непосредственная опасность захвата немцами Москвы исчезла, самое время сесть с фюрером за стол переговоров и поторговаться. Точно так же, как в свое время два вождя торговались за "польские территории", которые на самом деле являлись территориями Западной Украины и Западной Белоруссии, а также за спорные "румынские территории" в виде Бессарабии.
Если сожаление по поводу распавшегося стратегического союза с фюрером Сталин и высказал "про себя", то почему в его, Берии, присутствии, то есть в присутствии человека, которому и была поручена тогда, в тридцать девятом, подготовка к решающей встрече вождей? Впрочем, сама тайна львовской встречи хранилась в другой папке, а к этой Берия обратился потому, что в ней содержались документальные свидетельства всех тех усилий, которые были предприняты им, дабы подготовить почву для идеологического сближения двух - национал- и интернационал-социалистической - систем. Причем самым серьезным препятствием к этому сближению как раз и стала тогда деятельность на территории СССР штаб-квартиры Коминтерна, который служба безопасности рейха считала порождением не столько коммунистической идеологии, сколько сионистской.
Вот и сейчас среди первых же листов Берия наткнулся на историческую справку, составленную коммунистами, членами оргкомитета Первого конгресса Коминтерна, состоявшегося в марте 1919 года. Так вот, в ней разъяснялось, что на самом деле Коммунистический Интернационал сформировался накануне Первой мировой войны, в Цюрихе, как одно из направлений деятельности… Всемирного еврейского конгресса!
Избрав для своей штаб-квартиры Москву, евреи-коминтерновцы на первом же конгрессе утвердили программу развертывания революционных движений и гражданских войн во всех ведущих странах мира, избрав при этом за образец революцию и Гражданскую войну в России! Как особую реликвию, Берия хранил фотокопию письма начальника Главного управления имперской безопасности Германии Райнхарда Гейдриха, которым тот требовал выдать ему более сорока функционеров Коминтерна и Всемирного еврейского конгресса, виновных в разжигании мировой революции и в провоцировании гражданских войн в Европе.
В исторической справке, которая прилагалась к письму, речь шла, в частности, о попытках спровоцировать гражданские войны в Германии в 1918,1919 и 1923 годах. В ней также утверждалось, что провокационные действия евреев-коминтерновцев привели к созданию в 1936 году в Европе Антикоминтерновского пакта, причем в ряде стран именно они призвали к жизни мощные антиеврейские и фашистские движения.
Однако послание Гейдриха появилось не случайно. Незадолго до этого в Москве побывал шеф гестапо Генрих Мюллер, который подписал с ним, с шефом НКВД Берией, "Генеральный договор о сотрудничестве, взаимопомощи и совместной деятельности между гестапо и НКВД". В этом соглашении было два пункта, которые Берия выделил особо, поскольку акцентировал на них внимание руководитель гестапо. В одном из пунктов говорилось: "Стороны будут всемерно способствовать укреплению принципов социализма в СССР и национал-социализма в Германии, и убеждены, что одним из основополагающих элементов безопасности является процесс милитаризации экономики, развитие военной промышленности и укрепление мощи и дееспособности вооруженных сил своих стран".
А во втором намечалось, что НКВД и гестапо совместными усилиями будут вести непримиримую борьбу с общими врагами. С какими именно? Прежде всего - с "международным еврейством, его международной финансовой системой, иудаизмом и иудейским мировоззрением", а также с "дегенерацией человечества во имя создания евгенических механизмов расовой гигиены".
Прочтя все это, Берия лишь сокрушенно покачал головой. Не хотелось бы ему, чтобы этот документ когда-либо попадал в руки советских идеологов и журналистов, которые не на жизнь, а насмерть ведут сейчас пропагандистсткую войну против гестапо, СС и немецкого национал-социализма. А сомневаться, что рано или поздно текст этого соглашения все равно попадет на страницы мировой прессы, не приходилось. Дело в том, что пункты их с Мюллером творения были рассмотрены на Политбюро ЦК ВКП(б), в постановлении которого говорилось:
"Одобрить договор, подписанный между НКВД СССР и немецкими службами государственной безопасности, о сотрудничестве. В знак искренности взаимоотношений выдать властям Германии бывших ее граждан, которые в настоящее время находятся на территории СССР и причинили своими действиями существенный вред в период работы в Коминтерне.
НКВД СССР надлежит произвести задержание требуемых граждан и обеспечить этапирование спецэшелона для передачи немецким властям. Запросить власти Германии о выдаче советских граждан, эмигрировавших из СССР, которые в силу тех или иных обстоятельств в настоящее время находятся на территории стран, входящих в состав Германии, и причинили своими действиями существенный вред советской власти. Рассмотреть вопрос о целесообразности передачи немецким властям членов семей тех лиц, которые подлежат выдаче нашей стороной. НКВД СССР надлежит подготовить списки граждан, которых необходимо затребовать у немецкой стороны. Списки согласовать с ЦК.
Секретарь ЦК И. Сталин".
Что ж, раз вождь приказал отправляться на Волховский фронт в свите "спасителя Москвы" Власова, он этому приказу подчинится. Но только вряд ли когда-либо этот боевой генерал узнает, о чем Сталин сожалел и в чем укорял фюрера за час до встречи с ним. Как вряд ли когда нибудь узнает, что накануне подписания второго договора о военно-техническом сотрудничестве с рейхом Верховный, очевидно, на всякий случай, запросил от НКВД отчет о том, как выполняется договор между этим "передовым отрядом партии" и гестапо по совместному истреблению деятелей еврейского Интернационала.
Так вот, в справке этой указывалось, что на 20 декабря 1940 года органами НКВД было арестовано сто восемьдесят тысяч триста членов Коминтерна, из которых девяносто пять тысяч восемьсот пятьдесят четыре человека были тут же расстреляны. Большинство остальных погибло уже в советских концлагерях.
"Так как там изрек наш вождь и учитель? - мстительно ухмыльнулся Берия. - Ах, да: "Какой же все-таки этот Гитлер дурак! С его военной техникой и моей армией мы с ним вскоре владели бы всем миром"".
Действительно, "спасителю Москвы" генералу Власову этих терзаний своего Верховного лучше не знать. Впрочем, лучше бы Власову не знать и того, что на самом деле 2-я Ударная была предана, а значит, обречена, еще здесь, в Кремле, в дни его повышения в чине и нового назначения. А не в те роковые дни, когда он станет слать в Генштаб радиограмму за радиограммой с мольбой о поставках боеприпасов, о подкреплении и прикрытии с воздуха, как это обычно происходит, когда генералы чувствуют, что вверенные им части обречены на гибель.
9
Хотя корпус санатория, с уютной генеральской палатой в нем, уже был рядом, однако входить на его территорию Хейди не торопилась. Усевшись на один из валунов у края речного обрыва, она забросила ногу на ногу и, обхватив руками колено, долго раскачивалась, словно в кресле-качалке. Власов чувствовал, что Хейди хочет сообщить ему что-то очень важное, но не решается.
- Произошло что-то такое, о чем мне пока что не положено знать? - спросил генерал, прохаживаясь неподалеку от валуна.
- Дело вот в чем, мой генерал генералов: мне удалось разыскать ту женщину, вашу личную повариху, Марию Форотофу.
- Воротову, - машинально уточнил Власов, останавливаясь в двух шагах от Хейди.
- Именно так я и хотела произнести.
- Так вы с ней встречались?!
- Наша первая встреча длилась всего две-три минуты, в присутствии офицера СД. Мы даже ни о чем не успели поговорить, да, по-моему, Воротова даже не успела понять, с кем она разговаривает. На все мои вопросы она отвечала вопросом: "Кто вы такая? Кто вас ко мне прислал?" И поскольку я затруднялась с объяснениями, то бывшая повариха отказалась от беседы со мной.
- Меньше всего мне хотелось, что эта встреча когда-либо произошла, - признался Андрей. - Но еще меньше мне хочется, чтобы из-за меня эта женщина пострадала. Причем пострадала совершенно невинно.
- Ну, не думаю, чтобы так уж невинно. Кое-какой грех за ней все-таки водится.
- Он водится за каждым из нас, - огрызнулся командарм.
- Речь идет о сугубо женском грехе. И, ради бога, не стоит уговаривать меня, Андрэ. Если бы я намеревалась казнить ее, то давно казнила бы. Пока же, наоборот, попросила своих друзей из СД и гестапо, насколько это возможно, облегчить ее участь.
Услышав это, Власов простодушно повертел головой, давая понять, что потерял последнюю нить логики поведения этой женщины.
- Наверное, она все же поняла, кто ты.
- Или кто-то из офицеров подсказал. Как бы там ни было, а сразу же после нашей встречи Марию куда-то перевели. По слухам, ее перебросили в Восточную Пруссию, то ли в лагерь, то ли в разведшколу. Очевидно, командование вермахта не хотело, чтобы вы встречались с ней, Андрэ.
- В штабе побаивались, что это осложнит наши с вами отношения, в стремени, да на рыс-сях. Однако не будем об этом. Итак, что происходило дальше?
- Я попросила своих надежных людей отыскать ее еще раз. Но сделать это очень деликатно. Могу сказать, что занимались поисками друзья моего брата, которые были предупреждены и понимают ситуацию.
- Зря вы все это затеяли, зря! - нервно прошелся Власов по самому краю осыпи. Это было настолько опасно, что в какое-то мгновение Хейди приподнялась от напряжения и проследила, как беспечно он марширует по краю гибели.
- До сих пор я ничего не делала зря, - парировала Хейди, - для этого я слишком горько научена жизнью и достаточно прагматична.
- Зачем вам это понадобилось, в стремени, да на рыс-сях?
- Только для того, чтобы вы опять могли встретиться с ней, Андрэ.
- А зачем мне встречаться?! К тому же сразу напоминаю, что не просил вас организовывать никаких встреч ни с ней, ни с кем бы то ни было из своих бывших сослуживцев.
- Вы не настолько глупы, чтобы приставать ко мне с подобными просьбами. К тому же, насколько мне известно, не склонны к самоубийству. - Хейди вновь иронично взглянула на Власова и отвернулась, нацелив взгляд куда-то в долину. - Даже в тех случаях, когда всякий уважающий себя генерал вермахта неминуемо воспользовался бы личным оружием.
- Не так уж много их воспользовалось, судя по тому, сколько оказалось в плену, - решительно парировал Власов, хотя и понимал, что это не достойно генерала.
- Я подчеркнула: "Уважающий себя", - спокойно уточнила вдова. - Ведь воспользовался же личным оружием мой муж, - продолжала хладнокровно мстить Андрею, - предпочтя позору плена благородную смерть.
- Ну, знаете… - поиграл желваками Власов. Последнее замечание он воспринял, как генерал любой армии мира, - словно пощечину посреди бала. - Я перешел на сторону Германии, чтобы сражаться за освобождение своей Родины. Пустить себе пулю в лоб я всегда успею, в стремени, да на рыс-сях.
- За освобождение? - уже откровенно издевалась над ним Хейди. - Как мило! Не забудьте сообщить об этом фюреру - если только снизойдет до встречи с вами. Он будет счастлив узнать, ради чего - по вашему мнению - на Восточном фронте гибнут лучшие его дивизии.
"Ну и нажил же ты себе врага! - ужаснулся Власов, понимая, что конфликт зашел слишком далеко. - Уж с кем с кем, а с этой женщиной надо быть осторожнее".
- Если моя встреча с фюрером состоится, я скажу ему то же самое, что сказал вам.
- И потом, я не уверена, что вы действительно перешли на сторону Германии. Впрочем, я увлеклась, - неожиданно прервала она монолог в самом устрашающем месте. - Вернемся к Марии Форотофой, - когда Хейди волновалась, русский звук "в" давался ей с особым трудом, - и к вам. Но, прежде всего, к этой вашей, как это у вас там называлось? Ага, к "походно-полевой баб-пфьонке".
- Вот именно: "баб-пфьонке", - грустно улыбнулся Власов, доставая портсигар.
Знал бы он, что Хейди тянет его в горы, на эту святую красоту, ради такого допроса, он, конечно же, попытался бы сбежать в Дабендорф еще вчера. Но кто бы мог предположить, что эта красавица окажется похлеще целого штата присматривающих за ним гестаповцев и СД-эсовцев.
Власов так и не закурил. Измяв и выбросив папиросу, генерал несколько раз прошелся мимо кострища, и Хейди казалось, что он вот-вот скажет ей что-то очень резкое и оставит ее здесь одну. Но вместо этого Андрей уселся на один из валунов, и, обхватив голову руками, впал в забытье.
- Наполеон перед Ватерлоо, - с ироничной жалостью к нему прокомментировала Хейди. Налетевший ветер ерошил ее волосы, превращая голову в воронье гнездо. - Он, видите ли, решается!
- Решается на что?
- Как на что? Идти или не идти к своей бабпфьонке Форотофой, - первой поднялась Хейди.
- Стоп-стоп. Не нравится мне весь этот разговор. Она что, уже здесь?!
- Вполне возможно. Я специально увела вас из санатория и морочу вам голову, ожидая, когда ее доставят.
- Позвольте, но ведь несколько минут назад вы говорили, что ее еще вроде бы только разыскивают.
- Разве? Странно.
В ту же минуту из долины, которая подходила к строениям санатория, донеслись звуки автомобильного мотора.
- Судя по всему, это как раз и везут вашу "баб-пфьонку Форотофу", - произнесла Хейди, проследив, как легковая машина скрылась по ту сторону здания, где обычно останавливался транспорт, которым прибывали отдыхающие. Вышел ли кто-либо из нее, этого Хейди и Власов видеть не могли.
- Уму непостижимо!
- Ничего не поделаешь, придется постигать, мой генерал генералов, - с нежной мстительностью посоветовала ему Хейди, решительно направляясь к тропе, ведущей к главному корпусу. - Встретитесь со своей Форотофой, побудете с ней, посоветуетесь, а потом уже будем окончательно решать.
- Странная вы баб-пфьонка, - мрачно и почти оскорбленно ухмыльнулся Власов. - Какого дьявола вы заварили всю эту бурду, да еще и после помолвки? Ведь можно было выяснить все это до нее, в стремени, да на рыс-сях.
- Какой смысл выяснять? Ведь до последнего дня у меня не было уверенности, что вы всерьез намерены жениться на мне. Вот теперь, когда вы официально объявили об этом, можно и столь же официально проверить искренность ваших намерений.
- А если я предпочту остаться со своей "баб-пфьонкой Форотофой"? - спросил Андрей, тоже поднимаясь. - Что тогда вы скажете своим Биленбергам, происходящим от грюнвальдских рыцарей?
С минуту Хейди молча ступала по тропинке впереди него. Казалось, она занята только тем, чтобы внимательно смотрела себе под ноги, и вообще, передвигалась с такой роковой нерешительностью, словно пребывала на заминированном поле.
- Тогда я, очевидно, буду чувствовать себя столь же неловко, как вы сейчас. С той только разницей, что судьей вашей неловкости являюсь я одна, а судьей моей - окажется добрая половина командного состава войск СС, всех, кто знал и знает меня, моего мужа, весь наш род.
Власов уважительно и в то же время виновато помолчал. Это он, для немцев - человек без рода-племени, мог не волноваться за свою репутацию несостоявшегося жениха. У Хейди все выглядело намного сложнее.
10
Едва Берия освежил в памяти все, что было связано с "делом коминтерновцев", и вернул эту папку в сейф, как на столе его ожил телефон. Тот самый, "сталинский", прямой.
- Как считаешь, Лаврентий, теперь он… - сделал вождь многозначительную паузу после этого местоимения, - готов будет к важному для нас обоих обсуждению?
"А вот тебе и расшифровка того самого, сказанного вождем "про себя""! - воинственно улыбнулся Берия, как улыбался всякий раз, когда самоутверждался в своей склонности к предвидению.
- И чтобы готов был, как тогда, во Львове?..
Сталин покряхтел в телефонную, попыхтел своей курительной трубкой и лишь после этого многозначительно подтвердил:
- Как тогда.
- Но тогда мы ничего не теряли, поскольку речь шла о территориях, которые отходили к нам. Вопрос заключался лишь в том, какие именно земли.
- Встречу готовил ты, Лаврентий.
- У меня на столе как раз лежит папка, в которой…
- Знаю, - прервал его Сталин.
- Немцы потребуют Прибалтику и попытаются установить свой "Восточный вал" по Днепру, - сказал Берия, улавливая, чего именно ждет от него Верховный. - Если учесть, что они все еще мечтают о "Восточном вале" по Волге, от Астрахани до Архангельска, то…
- Волги им не видать! - отрубил Верховный.
- И не увидят, это понятно, - по-грузински ответил Берия, нарушая, таким образом, давно заведенное правило их общения, согласно которому первым на грузинский всегда переходил Сталин.
- Внимательно прочти то, первое, мое письмо, - по-русски проговорил Сталин, снимая, таким образом, налет земляческой доверительности, которым всегда сопровождался их переход на язык предков.
Лаврентий понял, что речь идет о том, первом, письме вождя, адресованном послу Германии в СССР Вернеру фон дер Шуленбургу, через которого, собственно, и проходила переписка с фюрером. Ни одного письма, адресованного самому Гитлеру, вождь после себя так и не оставил.
- Только вместо Львова нам теперь стоит предложить фюреру встречу в Ленинграде?