- Но из этого не следует, что мы должны оголить многие части вермахта, изымая из их штатов всех русских добровольцев. В этом смысле вы можете рассчитывать лишь на определенную часть военнослужащих, причем в основном на офицеров. Пополняться придется за счет лагерей военнопленных, новых перебежчиков и так далее.
Однако никакого внимания его предостережению Власов не придал. Он все еще пребывал в состоянии эйфории.
- Признаться… - благоговейно остановил он взгляд на Гиммлере. - Русская армия такой численностью! В боевом содружестве с частями вермахта…
- Но ее еще нужно создать, - заметил теперь уже Гелен. - А это не так просто. Во всяком случае, значительно труднее, чем в сорок втором году, когда наша пропаганда на Восточном фронте могла быть значительно убедительнее.
- Да, это будет непросто, - резко отреагировал Гиммлер, недовольно покосившись на Гелена.
Тот не должен был развеивать эйфорию русского генерала по поводу очередной щедрости рейхсфюрера, и уж тем более - вспоминать о сорок втором, который стал годом сдачи Власова в плен.
- Конечно же, создавать РОА в те времена было бы значительно легче, - согласился будущий командующий РОА с доводами Гелена. - Ведь тогда большевики терпели поражение за поражением.
- Но и теперь еще не все потеряно, - заверил его Гиммлер. - Именно поэтому мы будем содействовать вашим встречам, генерал, с Герингом, Геббельсом, Риббентропом. И особенно - с министром по делам восточных территорий господином Розенбергом.
- С господином Розенбергом отношения у меня складываются не совсем удачно, - признал Власов.
Гиммлер удивленно взглянул сначала на него, затем на Гелена. Для него это было новостью. Во всяком случае, стало ясно, что с нюансами этого конфликта он не ознакомлен.
- Прежде всего, вы, господин Власов, имеете в виду то обстоятельство, - вновь пришел на помощь рейхсфюреру генерал Гелен, - что господин министр не дал вам возможности обратиться к военнопленным и русскому населению по обе стороны фронта с призывом вашего так называемого "Смоленского освободительного комитета"?
- В том числе - и это.
- Вот в чем дело! - оживился Гиммлер. - Да-да, вспоминаю. Розенберг был решительным противником такого обращения. Хотя теперь мы с вами понимаем, что своевременное появление такого призыва, пропагандистская шумиха вокруг него могли бы оказать достаточно сильное влияние на умонастроения ваших земляков. Но ведь мы поняли это только теперь, - впервые улыбнулся рейхсфюрер. - Можно лишь сожалеть, что ваш прибалтийский земляк Альфред, по-вашему, если не ошибаюсь, Альфред Вольдемарович, Розенберг оказался в данном вопросе слишком недальновидным. Хотя кое-кто склонен считать его одним из весьма дальновидных теоретиков национал-социализма. Особенно глубокими кажутся им - да и мне тоже - выводы господина Розенберга о еврейской сущности большевизма.
- Ну, что уж было, то было, - примирительно молвил Власов. - Думаю, теперь господин министр изменит свое отношение к русскому движению.
- Пообещайте господину Розенбергу, - неожиданно вмешался в их разговор Отто Скорцени, - что после захвата, то есть я имел в виду освобождения, Москвы, вы позволите ему построить в самом ее центре, рядом с Кремлем, огромный крематорий, проект которого у него уже давно создан. Розенберг будет счастлив.
Все понимающе заулыбались. Даже Власов уже знал, что во времена революции в России студент Рижского университета, несостоявшийся архитектор Альфред Розенберг, переехавший в годы Первой мировой в Москву, трудился там над проектом грандиозного крематория.
Когда Власову стало известно об этих стараниях "латышско-немецкого полуеврея" Розенберга, он был потрясен философской заумью судьбы этого человека. Он живо представил себе, как в холодной и голодной, разоренной революцией и Гражданской войной Москве сидит себе некий, люто ненавидящий все славянское, человечек, и корпит над диковинным по тем временам сооружением - крематорием. Как, читая сообщения в газетах о колоссальных потерях на фронтах Гражданской войны, а также о гибели от голода, тифа, туберкулеза и прочих болезней в Москве и на ее окраинах, Розенберг возбужденно потирал руки, все больше убеждаясь в полезности его "гросс-крематория для русских". Ведь с каждым днем "крематорного материала" становилось все больше и больше. И как, спустя много лет, этот же человек пытался превратить в сплошной крематорий всю Славянин).
- Кстати, на наш взгляд, - сменил тем временем направленность разговора Гиммлер, - следует уже сейчас уравнять в правах русских пленных и восточных рабочих с пленными и рабочими из других стран. Надеюсь, это облегчит участь ваших вербовщиков. Не так ли, господин командующий Русской Освободительной Армией?
- Теперь это уже моя официальная должность? - тут же поспешил уточнить генерал.
- Очень своевременный вопрос. Сегодня я беседовал с фюрером, информировал его о нашей предстоящей встрече. Так вот, с сегодняшнего для вы являетесь командующим Русской Освободительной Армией в чине генерал-полковника вермахта.
- Генерал-полковника? - на всякий случай уточнил Власов.
- По моему представлению, этот чин вам пожалован самим фюрером, - сухо известил его Гиммлер.
19
С той минуты, как Отто Скорцени переступил порог кабинета Гиммлера, общая беседа их продлилась почти час. Но и после того, как рейхсфюрер отпустил Власова и Гелена, Скорцени было предложено задержаться.
- Кальтенбруннер уже здесь? - негромко спросил Гиммлер возникшего на пороге личного порученца, штандартенфюрера СС Брандта.
- Так точно. Обергруппенфюрер ждет.
Гиммлер болезненно поморщился, пытаясь вспомнить, о чем еще хотел спросить полковника-коротышку, но, так и не вспомнив, аристократическим движением руки позволил ему уйти, обронив:
- Приглашайте.
- Очевидно, вы решили, что ваше следующее задание будет связано с Россией? - поинтересовался Гиммлер у первого диверсанта империи, тем же величественно-ленивым движением руки отвечая на приветствие начальника полиции безопасности и службы безопасности Кальтенбруннера, и сразу же указывая ему место напротив подхватившегося штурмбаннфюрера. - Что вас направят вместе с русским генералом в тыл красных?
- Посылать меня в Россию вместе с Власовым бессмысленно, господин рейхсфюрер. Его слишком хорошо знают в высших армейских кругах. Но когда ваш адъютант сообщил, что в кабинете находится Власов, я, среди прочего, предположил, что речь может идти о разгроме штаба одного из советских фронтов. Или о похищении кого-нибудь из командующих.
- Кого, например? - заинтригованно поинтересовался Гиммлер. И Скорцени уже чуть было не пожалел, что подбросил ему идею о столь опасной авантюре.
- Неужели Рокоссовского, пострадавшего в свое время от Сталина и, наверное, затаившего обиду?
- Скорее, Жукова.
- Согласен, Жукова предпочтительнее, нежели Рокоссовского или Малиновского.
Оба рассмеялись: это напоминало некую словесную штабную игру на знание имен вражеских полководцев. Тем не менее Гиммлер тотчас же посмотрел на Кальтенбруннера, как бы молча, взглядом, советуясь с ним.
- Но если вдруг подобная идея действительно одолеет наши штабные умы?.. Вы, лично вы, Скорцени, согласились бы совершить нападение на штаб какого-либо из русских фронтов?
- Операция для группы немецких камикадзе?
- Не спорю, это был бы "полет без парашютов и с заправкой горючего в один конец". Но вспомним, сколько подобных "полетов" каждый день вынуждены совершать на всех фронтах наши войска, предпринимая сотни атак, контратак, наступлений и антипартизанских рейдов.
- Последовал бы приказ, господин рейхсфюрер. Добровольцы у нас найдутся. Вспомним, сколько их нашлось, когда понадобились пилоты-смертники для ракет "Фау-2". Тогда в "Отряд военных космонавтов" мы набрали более двухсот человек, оставив без удовлетворения просьбы еще стольких же парней из СС.
Гиммлер никак не отреагировал на эти аргументы обер-диверсанта. Он вообще не нуждался в каких-либо доводах. Сейчас он весь был погружен в неожиданно нахлынувшие диверсионно-романтические мечтания.
- А что если действительно забросить группу коммандос и похитить или убить маршала Жукова?
"Чтобы никогда больше ты не подбрасывал рейхсфюреру подобные идеи! - словно заклинание проговорил про себя Скорцени. - Дьявол тебя расстреляй, если ты еще хоть однажды решишься предложить ему нечто подобное, смертоубийственное. Любой диверсионный бред он готов воспринять, как тщательно разработанную операцию!" Однако вслух полувальяжно произнес:
- Если говорить честно, после операции по освобождению Муссолини меня больше занимает личность Сталина.
Гиммлер и Кальтенбруннер удивленно, нет, скорее всего, заинтригованно, переглянулись.
- Видите ли, Скорцени, - долго и старательно протирал стекла очков Генрих Гиммлер, - Россия - не Италия. При том способе жизни, который ведет "вождь всемирного пролетариата", и при его режиме охраны… - покачал он головой.
- Совершенно очевидно, что в данном случае речь скорее должна идти о покушении, - согласился Скорцени, взглянув при этом на Кальтенбруннера. Но тот продолжал удивленно поглядывать то на него, то на Гиммлера, все еще не решаясь вклиниваться в не совсем понятный ему разговор. Ко всему, он еще и плохо представлял свою роль в этой беседе.
- Значит, только о покушении? - не сумел рейхсфюрер скрыть своего разочарования. Сейчас он вновь начинал вести себя так, словно уже отдал приказ о нападении на Московский Кремль.
- Поскольку не думаю, чтобы похищение каким-то образом изменило ситуацию в России или на Восточном фронте, - неожиданно завершил свою мысль штурмбаннфюрер.
- В том-то и дело, - согласился Кальтенбруннер, решив, что и ему тоже пора вступить в разговор и высказаться. - Похищение Жукова, Василевского, да, по-моему, даже Сталина, на данном этапе уже мало что изменило бы в положении на Восточном фронте. Может быть, только придало бы русским ярости, да отразилось бы на судьбе тех наших генералов, которые оказались в русском плену.
Гиммлер удивленно взглянул на шефа Главного управления имперской безопасности.
- Объясню, что ни у фюрера, ни у меня пока что не возникало желания затевать подобные операции, - мрачно объяснился Гиммлер. - Разве что вы, Кальтенбруннер, бог и покровитель всех наших диверсантов, действительно вынашиваете какие-то конкретные идеи. Но это тоже не большой грех.
- Подобная роль, скорее, для Шелленберга, - невозмутимо отреагировал обергруппенфюрер.
- Мы же с вами, - взглянул Гиммлер на стоящие на камине часы, - пока что должны быть озабочены тем, что происходит не в столице нашего закоренелого врага, а в столице самого преданного друга, в Будапеште.
Рейхсфюрер выдержал паузу, достаточную для того, чтобы взглянуть на Кальтенбруннера и Скорцени. Его интересовала реакция. Она была. Оба покровителя диверсантов переглянулись и молча уставились на Гиммлера. Они ждали. Разъяснений, вопросов, наконец, приказов.
- В Будапеште? - простодушно переспросил Кальтенбруннер. Он, как никто другой, не терпел излишней дипломатии и недомолвок. - Хорти опять что-то затевает?
- Притом давно, - отрубил Гиммлер, не вдаваясь ни в какие объяснения по этому поводу.
"Я еще вернусь в этот мир! Я еще пройду его от океана до океана! - словно заклинание повторил Скорцени полюбившуюся ему фразу, смысл которой уже давно стал его кредо. - Будапешт - так Будапешт. Я не собираюсь мучиться терзаниями по этому поводу. Даже если вместо него была бы названа Москва".
- Господа, сегодня утром стало известно, что послезавтра состоится очередное совещание у фюрера.
- Зачастил он что-то, - проворчал Кальтенбруннер, давно утвердивший за собой право ворчать по поводу любых решений, в том числе и фюрера.
- Оно будет касаться положения дел в Будапеште. Не собираюсь упреждать и предрекать события. Но уверен: положение в Венгрии сейчас таково, что фюрер не решится обойтись без помощи службы безопасности.
- Не обойдется, - уверенно пробасил Кальтенбруннер. - Это невозможно.
- Кстати, вы должны знать, что фюрер остался крайне недоволен встречей с адмиралом Хорти, особенно тем, как вызывающе вел себя регент, уверовавший, что он волен выходить из союза с Германией, когда ему заблагорассудится, открывая путь русским войскам к сердцу Австрии.
- Возмутительно, - простудно прохрипел Кальтенбруннер.
- Вот почему высшему руководству рейха стало понятно, что ситуацию в Будапеште следует брать под свой контроль. Там должны быть другой правитель и другое правительство. При этом не обойтись без ваших коммандос, как любят величать своих парашютистов и диверсантов англичане.
- Мы готовы выполнить любой приказ, господин рейхсфюрер.
- До приказов пока что не дошло. Иное дело, что сегодня же вы получите извещение о вызове в ставку фюрера. Подготовьтесь к тому, что разговор пойдет о Венгрии. Сотрите пыль с венгерских досье, вспомните имена наших агентов и адреса явочных квартир. Соберите все, что касается адмирала Хорти, его сына, тоже Миклоша, или, как его еще называют, Николаса Хорти, и их ближайшего окружения. И еще, наройте все, что только возможно нарыть о нашем новом высокопоставленном друге - Ференце Салаши.
- Такой же негодяй, как и Хорти, - немедленно отрекомендовал его Кальтенбруннер. - Но есть одно достоинство: уже в течение многих лет мечтает стать венгерским дуче.
- Правильно замечено, Кальтенбруннер, - достоинство! В данном случае это его единственное, но крайне важное для нас достоинство. Так используем же его. Словом, я не хочу, чтобы вы предстали перед фюрером ничего не ведающими дилетантами.
- Благодарим, господин рейхсфюрер, - ответил Кальтенбруннер, как старший по чину. - Мы будем готовы.
"Агентура, связи, явки…" - попытался развить его наставление Скорцени, но запнулся на банальнейшем вопросе: "Чьи связи?" Ведь не собираются же его посылать в Будапешт для того, чтобы вылавливал пораженчески настроенных венгров, коммунистов и евреев?
Кстати, евреями там сейчас занимается команда оберштурмбаннфюрера Адольфа Эйхмана. Это по его части. Да и вообще, не хотелось бы поступать в распоряжение бригаденфюрера Эдмунда Везенмайера. Он для того и послан в Будапешт, чтобы лишить Хорти приятной возможности последовать примеру короля Румынии. Который не только почти без сопротивления капитулировал перед русскими, но и повернул оружие против своих недавних союзников.
"Неужели фюрер решится похищать Хорти небольшой группой диверсантов, не задействуя армейские части? - размышлял Скорцени. - Это будет непросто. Хорти - остающийся у власти, находящийся во дворце в королевской крепости, - это совсем не то, что арестованный Муссолини, пусть даже на вершине горы, в уединенном альпинистском отеле "Кампо Императоре". Какие-то части в любом случае придется пускать в действие, в том числе артиллерийские и бронетанковые. Но при этом не доводить дело до немецко-венгерской войны".
- Да, штурмбаннфюрер, в этот раз речь пойдет о Будапеште, - зачем-то повторился Гиммлер. - Я не зря только что встречался с генералом Власовым. Создавая Русскую армию, мы постепенно будем перекладывать бремя Восточного фронта на согбенные в колхозных трудах и социалистическом соревновании плечи самих русских. Но только преданных нам русских.
- Вопрос, существуют ли таковые в природе? - проворчал Кальтенбруннер.
- Беда в том, Кальтенбруннер, что в природе существуют сами русские как таковые. Поэтому давайте не будем предаваться философским изысканиям, - суховато молвил Гиммлер. - Ваша задача - помочь власовцам наладить собственную службу безопасности, создать лагеря подготовки диверсантов и разведчиков, сформировать части, подобные СС.
Гиммлер навел стекла очков на Кальтенбруннера.
- Нам неминуемо придется взять на себя часть их проблем, - согласно кивнул тот. - Однако прежде следует детально обсудить все с Власовым и уполномоченными им людьми, которые будут заниматься проблемой службы безопасности РОА.
- Об организации подобных встреч позаботятся в Генеральном штабе вооруженных сил, - поднялся Гиммлер, давая понять, что их короткая встреча завершена.
Кальтенбруннер вопросительно взглянул на Скорцени, но тот красноречиво пожал плечами: он не знает, о ком конкретно из штабистов идет речь. К их счастью, рейхсфюрер успел перехватить взгляд обергруппенфюрера.
- Непосредственно этими вопросами будут заниматься, - заглянул рейхсфюрер в лежащий перед ним блокнот, - полковник фон Ренне и капитан Штрик-Штрикфельдт.
- Скорцени свяжется с ними, господин рейхсфюрер, - поспешил заверить его Кальтенбруннер.
- Кстати, советую ознакомиться с подготовленным капитаном Штрик-Штрикфельдтом специальным докладом о психологии русского человека вообще и русского солдата, в частности, который так и называется: "Русский человек". Брошюрки с его текстом разосланы недавно почти во все сражающиеся на Восточном фронте дивизии вермахта и во все лагеря военнопленных.
- Непременно ознакомимся, - почти клятвенно пообещал Кальтенбруннер, заставив Скорцени ухмыльнуться: уж он-то знал, какого труда стоит Кальтенбруннеру принудить себя прочесть что-либо, кроме приказов.
20
Вернувшись к себе, в Главное управление имперской безопасности, Скорцени сразу же приказал адъютанту Родлю срочно доставить ему материалы о ситуации в Венгрии и об имеющейся в районе Будапешта агентуре СД. И ровно через час все это лежало у него на столе. Но прежде чем увлечься чтением "венгерской хроники", оберштурмбаннфюрер попросил снова извлечь из его собственного архива досье на генерала Власова.
Солидную папку, которую ему вручили через десять минут, начинали "облагораживать" своими донесениями еще агенты абвера. Однако с тех пор, как в марте 1944 года диверсионный сектор военной секретной службы "Абвер И" отдела "Абвер - Заграница" перешел в непосредственное подчинение Скорцени, его диверсионному отделу управления зарубежной разведки СД Главного управления имперской безопасности, - папка стала одной из величайших ценностей "домашнего" архива обер-диверсанта.
Теперь это "приданое" оказалось как нельзя кстати. Скорцени понимал: как бы долго он и его люди ни занимались итальянскими, югославскими, венгерскими "интересами рейха", все равно главные события должны будут развиваться на Восточном фронте. И все основные "диверсионные атаки" фюрер обязан будет сконцентрировать на этом направлении. Встреча у Гиммлера, в присутствии генерала Власова, еще раз утвердила его в этой мысли.
Скорцени бегло просмотрел агентурные донесения разведки о действиях, настроениях и связях генерала Власова еще в те времена, когда, защищая Москву, он командовал 20-й армией. Первый диверсант империи уже знал, что Сталин считал Власова одним из наиболее талантливых своих генералов, и даже собирался назначить его командующим Сталинградским фронтом.