Эти первые дни в аббатстве навсегда четко сохранятся в моей памяти. Сам дом заворожил меня даже больше, чем его обитатели. В нем вы оказывались как будто вне времени. Оставшись в одиночестве, так легко было представить себе, что вы находитесь совсем в другом веке. С тех пор, как я услышала историю о Девственницах, мое воображение было покорено: я часто представляла себе, как знакомлюсь с аббатством, и это оказался тот редкий случай, когда действительность превзошла все мои ожидания.
Комнаты с высокими резными расписными потолками - кое-где на них были картины, а кое-где надписи на латинском или корнуэльском языках, - доставляли мне настоящее наслаждение. Я любила трогать пальцами богатую материю занавесей, любила, скинув туфли, чувствовать легкий ворс ковра босыми ногами. Мне нравилось, усевшись в кресло или на диванчик, представлять, что я отдаю распоряжения, а иногда я разговаривала сама с собой, притворяясь будто я хозяйка дома. Это превратилось в любимую игру, и мне никогда не надоедало играть в нее. Но хотя я и приходила в восхищение от роскошных покоев, где проживала семья Сент-Ларнстонов, меня снова и снова тянуло в старое крыло дома, которым почти не пользовались и которое явно было частью старого монастыря. Это туда привел меня Джонни во время бала. Там стоял странный запах - отталкивающий и привлекающий одновременно, - темный тяжелый запах, запах прошлого. Лестницы, так неожиданно возникающие и уходящие спиралью на несколько этажей, а затем внезапно обрывающиеся у какой-нибудь двери или в каком-нибудь переходе, каменный пол, стертый тысячью ног, странные маленькие ниши с окошками-щелями, служившие кельями монахиням, и подземная темница, потому что в таком месте непременно должна была быть своя тюрьма. Я обнаружила там часовню - с древним триптихом, деревянными скамьями, вымощенным гранитными плитами полом и алтарем, где были установлены свечи, словно в ожидании, что обитатели дома придут вознести свои молитвы. Но я знала, что этой часовней никогда не пользовались, потому что Сент-Ларнстоны всегда молились в церкви Сент-Ларнстона.
В этой части дома когда-то жили семь девственниц, их ноги ступали по этим каменным переходам, их руки сжимали веревку, когда они поднимались по этим крутым лестницам.
Я начала любить дом, а так как любить значит быть счастливым, я не была несчастлива в те дни, несмотря на мелкие унижения. Я отстаивала свои права в зале для прислуги, и происходящие там баталии, пожалуй, даже приносили мне удовольствие, потому что я верила, что выхожу из них победителем. Мне было далеко до красоты Джудит Деррайз с ее тонкими чертами лица или Меллиоры с ее нежной фарфоровой хрупкостью, но благодаря моим блестящим черным волосам, огромным глазам, которые так хорошо умели выразить презрение, и горделивости я привлекала внимание еще больше. Я была высока и стройна почти до худобы, и во мне чувствовалось что-то чужестранное, чем, как я скоро начала понимать, я могла пользоваться.
Хаггети это чувствовал. Он посадил меня за столом рядом с собой, к вящему неудовольствию миссис Роулт, как я знала, потому что слышала ее возмущенные протесты.
- Ах, да успокойтесь, дорогуша, - ответил он, - в конце концов она камеристка молодой хозяйки. Не чета этим вашим девчонкам.
- А из каких таких графьев она взялась тут, скажите на милость?
- Мало ль чего было прежде. Лучше соображайте, кто она теперь, да мотайте себе на ус.
- Кто она теперь! - думала я, поглаживая себя по бокам.
С каждым днем, с каждым часом я все больше и больше примирялась со своей жизнью. Да, унижения, но жизнь в аббатстве всегда будет для меня радостнее, чем где бы то ни было. А я жила здесь.
Сидя за столом в зале для прислуги, я получила возможность изучать тех обитателей дома, что жили внизу. Во главе стола сидел мистер Хаггети - маленькие поросячьи глазки, губы, причмокивающие при виде аппетитного блюда или особы женского пола, - как петух в курятнике; король кузни, дворецкий аббатства. Следующей по старшинству была миссис Роулт, домоправительница, самозваная вдова, скорее всего присвоившая себе обращение "миссис", но питающая надежду, что в один прекрасный день она сможет называться "миссис" по праву, когда дальше будет следовать не Роулт, а Хаггети. Скупая, пронырливая, полная решимости никому не уступить своего положения главы прислуги под началом у мистера Хаггети. Потом шла миссис Солт, кухарка, полнотелая, как и подобает кухарке, обожающей еду и сплетни. Она была склонна к меланхолии; будучи когда-то замужем, она так страдала, что сбежала от мужа, которого всегда называла "он", рассказывая о нем при малейшей возможности. Она ушла от него, добравшись до аббатства с самого края корнуэльского запада - из Сент-Айвс; и всем говорила, что просто трясется от страха, как бы он в один несчастный день не разыскал ее. Еще была Джейн Солт, ее дочь - женщина лет тридцати, служившая горничной в гостиных, спокойная, выдержанная, преданная своей матушке. Потом Долл, дочка шахтера, лет примерно двадцати, с волнистыми белокурыми волосами и пристрастием к ярко-синей одежде, которую она надевала, если у нее, по ее словам, выдавался часок-другой, чтоб полюбезничать с ухажером. С ней на кухне работала простушка Дейзи, которая ходила за ней по пятам, во всем ей подражала и мечтала, чтоб с ней тоже кто-то полюбезничал. Все их разговоры, по-моему, вертелись вокруг сего предмета. Эти слуги постоянно жили в аббатстве, но были еще и приходящие, которые тоже столовались в аббатстве. Полор, его жена и их сын Вилли: Полор и Вилли работали на конюшне, а миссис Полор помогала по дому в аббатстве. Домиков для прислуги было два, и во втором жили мистер и миссис Треланс и их дочь Флорри. Считалось, что Вилли и Флорри должны пожениться. Все, кроме самой парочки, находили, что это превосходная мысль, только Вилли да Флорри пока так не считали. Но, как выразилась миссис Роулт, "со временем они созреют".
Таким образом, немало народу собиралось поесть за большим обеденным столом, после того как откушают господа. Миссис Роулт вместе с миссис Солт следили, чтоб у нас ни в чем не было недостатка, и если уж на то пошло, мы питались лучше, чем те, кто сидел в величественной столовой.
Я начала получать удовольствие от разговоров за столом, из которых узнавала много интересного, потому что мало что касающееся положения дел в доме или в деревне оставалось неизвестным этим людям.
Долл всегда развлекала сидящих за столом рассказами о приключениях ее семьи в шахтах. Миссис Роулт заявляла, что от некоторых из этих историй у нее прямо-таки мурашки бегают, и, вздрогнув, пользовалась случаем придвинуться поближе к мистеру Хаггети в поисках защиты. Мистер Хаггети был не слишком отзывчив - он в это время обычно занимался тем, что наступал мне под столом на ногу, считая, видно, что выражает таким образом свое одобрение.
От повествований миссис Солт о ее жизни с "ним" волосы вставали дыбом. А Полоры и Трелансы рассказывали, как обустраивается новый священник, и о том, что миссис Хэмфилл настоящая любопытная Варвара и всюду сует свой нос. Не успеешь обмахнуть пыль со стула, чтоб предложить ей сесть, глядишь, а она уже шмыгнула на кухню. В первый же вечер за столом в трапезной я узнала, что Джонни сейчас в университете и вернется в аббатство только через несколько недель. Я обрадовалась. Его отсутствие давало мне шанс укрепить свое положение в доме.
Я вошла в ритм новой жизни. Моя госпожа оказалась не злой; больше того, она была просто великодушной: в первые же дни она подарила мне свое зеленое платье, которое ей надоело; мои обязанности были совсем не обременительны. Я получала удовольствие, причесывая ее волосы, гораздо мягче и тоньше, чем мои; мне было интересно заниматься ее одеждой. У меня бывало много свободного времени, и тогда я шла в библиотеку, брала книгу и часами читала в своей комнате, ожидая, пока она позвонит в колокольчик.
Жизнь Меллиоры была далеко не так легка. Леди Сент-Ларнстон решила воспользоваться ее услугами в полной мере. Меллиора должна была ей читать ежедневно по нескольку часов, подавать ей чай, часто и по ночам; она должна была массировать ей голову, когда у нее была головная боль - а это бывало частенько; она должна была заниматься перепиской леди Сент-Ларнстон, принимать для нее сообщения, сопровождать в экипаже во время визитов. Она практически никогда не бывала свободной. Не успела пройти неделя, как леди Сент-Ларнстон решила, что Меллиора, так нежно ухаживавшая за своим отцом, может быть полезна и сэру Джастину. Так что, если Меллиора не прислуживала леди Сент-Ларнстон, она была в комнате больного.
Бедная Меллиора! Несмотря на то, что она обедала у себя в комнате и с ней обращались почти как с леди, ее доля была гораздо тяжелее моей.
Это я приходила к ней в комнату. Как только моя госпожа выходила из дома - у нее было обыкновение совершать длительные прогулки верхом, часто в одиночку, - я отправлялась в комнату Меллиоры, надеясь застать ее там. Мы редко бывали вместе подолгу, потому что звонил колокольчик, и ей приходилось идти. Тогда я читала до ее возвращения.
- Меллиора, - сказала я ей однажды, - как ты можешь это выносить?
- А ты? - ответила она.
- Я другое дело, я привыкла довольствоваться малым. И потом, у меня не так много работы, как у тебя.
- Приходится, - заметила она философски.
Я посмотрела на нее; да, ее лицо выражало удовлетворение. Поразительно, что она, дочь приходского священника, делавшая все по-своему, лелеемая и обожаемая, так легко перешла к новой жизни в услужении. Меллиора просто святая, подумала я.
Мне нравилось смотреть на нее, лежа на ее кровати, в то время как она сидела в кресле, готовая вскочить при первом же звуке колокольчика.
- Меллиора, - сказала я как-то ранним вечером, - что ты думаешь об этом месте?
- Об аббатстве? Ну, это чудесный старинный дом! - Невозможно остаться равнодушной, правда?
- Правда. И тебе он тоже нравится, да?
- А о чем ты думаешь, когда эта старуха тебя тиранит?
- Стараюсь отключить голову и не обращать на это внимания.
- Не думаю, что сумела б так скрывать свои чувства, как ты. Мне повезло. Джудит не так уж плоха.
- Джудит… - медленно произнесла Меллиора.
- Ну ладно, миссис Джастин Сент-Ларнстон. Странная она. Всегда какая-то слишком чувствительная, словно жизнь чересчур трагична… Словно она чего-то боится…
Ну вот! Я заговорила задыхающимся голосом - как она.
- Джастин несчастлив с ней, - медленно произнесла Меллиора.
- Думаю, что счастлив, настолько, насколько он вообще может быть счастлив с кем-нибудь.
- Что ты об этом знаешь?..
- Я знаю, что он холоден, как… рыба, а она пышет жаром, словно печка.
- Ты говоришь чепуху, Керенса.
- Да ну? Я их вижу чаще, чем ты. Не забывай, моя комната рядом с ними.
- Они ссорятся?
- С ним нельзя поссориться. Слишком холодный. Его ничего не волнует, а ее волнует… даже слишком. Не могу сказать, что она мне не нравится. В конце концов, если она его не волнует, так чего ж он на ней женился?
- Прекрати. Ты не знаешь, что говоришь. Ты не понимаешь.
- Ну, разумеется, я знаю, что он рыцарь без страха и упрека. Ты всегда к нему так относилась.
- Джастин хороший человек. Ты не понимаешь его. Я знаю Джастина всю жизнь…
Неожиданно дверь комнаты распахнулась, и на пороге возникла леди Джудит, с диким взглядом и раздувающимися ноздрями. Она посмотрела на меня, лежащую на кровати, и на Меллиору, которая встала со стула.
- О… - сказала она, - я не ожидала, что…
Я поднялась с кровати и спросила:
- Я вам нужна, мадам?
Выражение гнева сошло с ее лица, и я увидела на нем облегчение.
- Вы меня искали? - продолжала я, помогая ей.
Теперь на ее лице мелькнул проблеск благодарности.
- Да-да, Карли, Я, э-э… подумала, что вы можете быть тут.
Я пошла к двери. Она заколебалась.
- Я… хотела, чтоб вы сегодня приготовили все чуточку пораньше. Где-нибудь без пяти или без десяти семь.
- Да, мадам, - сказала я.
Она кивнула и вышла.
Меллиора ошеломленно глядела на меня.
- Что ей было надо? - прошептала она.
- Пожалуй, я знаю, - ответила я. - Она удивилась, так ведь? Знаешь, почему? Потому что застала здесь меня, а думала, что застанет…
- Кого?
- Джастина.
- Она, должно быть, с ума сошла.
- Ну, она же Деррайз. Помнишь тот день на болотах, когда ты рассказывала мне об их семье?
- Да, помню.
- Ты сказала, что сумасшествие у них в роду. Да, Джудит сходит с ума… по своему мужу. Она думала, что он тут с тобой. Вот почему она так ворвалась. Разве ты не заметила, как она обрадовалась, что это ты со мной разговариваешь, а не с ним?
- Это сумасшествие.
- В некотором смысле.
- Ты хочешь сказать, что она ревнует Джастина ко мне?
- Она ревнует его ко всем хорошеньким женщинам, что попадаются ему на глаза.
Я с тревогой посмотрела на Меллиору. Она не сумела скрыть правду от меня. Она любит Джастина Сент-Ларнстона и всегда его любила.
Мне стало очень не по себе.
Теперь уж я не могла носить бабушке еду. Можно представить себе, как возмущенно завопила бы миссис Роулт или миссис Солт, заикнись я об этом. Но я по-прежнему время от времени улучала пару часов, чтобы с ней повидаться, и как-то раз она попросила меня, не занесу ли я на обратном пути в аббатство кой-какие травки Хетти Пенгастер. Хетти их ждала, и, зная, что она одна из лучших клиентов бабушки, я согласилась.
Вот так в один жаркий день я и оказалась на пути из бабушкиного домика в Ларнстон- Бартон, ферму Пенгастеров.
Я увидела в поле Тома Пенгастера и подумала: правда ли, что он ухаживает за Долл, как она намекала Дейзи? Он был бы хорошей парой для Долл. Ферма Бартон преуспевала, и в один прекрасный день именно Том, а не его свихнувшийся братец Ройбен, который теперь подрабатывал, чем мог, получит ее в наследство.
Я прошла под высокими деревьями, на которых гнездились грачи. Каждый год в мае в Ларнстон-Бартоне стреляли грачей - своего рода праздник; и пироги с грачами, которые пекла миссис Пенгаллон, кухарка в Бартоне, считались особым лакомством. Непременно посылался пирог в аббатство, где его с благодарностью принимали. Миссис Солт как раз недавно говорила об этом - как она подала его со сметаной и как миссис Роулт съела лишку, а после, конечно, маялась животом.
Я дошла до конюшни - там было лошадей восемь, а два стойла пустовали, и прошла к дворовым постройкам. Мне была видна голубятня и слышно воркование птиц, монотонно повторяющих одну и ту же фразу, что-то вроде, как нам казалось, "Так-то как, Тэффи".
Проходя мимо подъемника, я увидела Ройбена Пенгастера, который вышел из-за голубятни, держа в руках голубка. При ходьбе Ройбен как-то странно заплетал ногами. В нем, пожалуй, всегда было что-то странное. В Корнуолле говорят, что в каждом помете бывает "чужак", то есть не совсем такой, как остальные. Вот Ройбен и был таким "чужаком" в семье Пенгастеров Ненормальные всегда вызывали во мне омерзение, и, хотя был ясный день и светило солнце, я слегка вздрогнула, когда Ройбен направился ко мне своей причудливой походкой. У него было неоформившееся, как у подростка, лицо, голубые, словно фарфоровые, глаза и соломенного цвета волосы, но слегка отвисшая челюсть и раздвинутые распущенные губы выдавали в нем "зачарованного".
- Здорово, - окликнул он. - Чего надо? Говоря, он ласкал головку голубя, и видно было, что он больше думает о нем, чем обо мне.
- Я принесла травки для Хетти, - сказала я ему.
- Травки для малявки! - Он рассмеялся звонким невинным смехом. - А на кой они ей? Чтоб красивше стать. - На его лице появилось воинственное выражение. - Разве наша Хетти не красотка и безо всяких травок? - На мгновение он угрожающе выпятил челюсть, словно готовясь напасть на меня за то, что я сомневаюсь в ее красоте.
- Это дело Хетти решать, нужны ли ей эти травки, - резко возразила я.
И вновь зазвенел этот невинный смех.
- Точно, - сказал он. - Хоть Сол Канди и думает, что она куда как хороша.
- Надо полагать.
- Она, можно сказать, уже помолвлена, - продолжал он почти застенчиво и нельзя было не заметить его любви к сестре и гордости за нее.
- Надеюсь, они будут счастливы.
- Они будут счастливы! - Сол - большой человек. Капитан Сол… шахтерам не побалуешь, а, с Солом-то. Скажет Сол - идите, они и идут, скажет - приходите, они приходят. Вот те крест. Сам мистер Феддер не такой важный начальник, как капитан Сол Канди.
Я решила не углубляться в эту тему. Мне надо было побыстрей отдать травки да уйти.
- А где Хетти? - спросила я.
- Да небось на кухне, с матушкой Пенгаллон.
Я заколебалась, подумав, не отдать ли ему пакетик, чтобы он передал Хетти, но решила, что не стоит.
- Пойду ее поищу, - сказала я.
- Я тебя к ней провожу, - пообещал он и пошел со мной рядом. - Гули-кули-гули, - бормотал он голубю, и мне сразу вспомнилось, как Джо лечил лапку голубю наверху у нас в домике. Я обратила внимание, какие огромные ручищи у Ройбена и как бережно держит он в них птицу.
Он подвел меня к дому сзади и указал на черепичный конек, служивший украшением. К стене была прислонена лестница - он занимался ремонтом.
- Кой-где черепица поразболталась, - сказал он, как бы подтверждая это. - Так не годится. Вдруг маленький народец придет сюда в полночь погулять?
И снова этот высокий звонкий смех, который уже начал меня раздражать. Да такой громкий, что мне захотелось, чтоб Ройбен поскорее ушел.
Я знала, что он говорит об "альфовой площадке", как ее у нас называли, - о черепичном коньке, куда, как считалось, приходят эльфы и танцуют после полуночи. Если такой конек не в порядке, то, говорили, эльфы могут рассердиться и навлечь на дом несчастье. Естественно, подумала я, человек, про которого говорят, что его зачаровали эльфы, должен верить этой легенде.
- Вот теперь порядок, - сказал Ройбен. - Уж я постарался. А потом захотелось взглянуть на моих пташек.
Он провел меня через моечную с каменными полами и вымощенный плитами переход, а затем распахнул дверь, ведущую в громадную кухню с двумя большими окнами, очагом и глиняной печью, красными изразцами и огромным обеденным столом; с дубовых балок свисали свиные окорока, колбасы и пучки трав.
За столом сидела и чистила картошку миссис Пенгаллон, которая с тех пор как умерла миссис Пенгастер, была на ферме кухаркой и домоправительницей. Эта большая, приятного вида женщина казалась сейчас непривычно грустной. Хетти была на кухне и гладила себе блузку.
- Батюшки, - сказала Хетти, когда мы вошли, - разрази меня гром, ежели это не Керенса Карли. Ах, какая честь. Входите, входите. То есть ежели не побрезгуете нами, грешными.
- Да угомонись ты, - вмешалась миссис Пенгаллон. - Это ж всего только Керенса Карли. Входи, милушка, и скажи-ка мне, не видела ль ты где моего Табса.
- Так вы потеряли кота, миссис Пенгаллон? - спросила я, не обращая никакого внимания на Хетти.
- Уже два дня тому, милушка. Так на него не похоже. Он и раньше погуливал целыми днями, да к ужину всегда в аккурат приходил… всегда мурлыкал, как я ему молочка в блюдечко налью.
- Ах, как жаль. Нет, я его не видала.