К 1 июля было создано Центральное управление по снабжению армии (ЦУС). Во главе его встал Совет ЦУС (неформальное название – Центральный совет снабжений) в составе двух членов коллегии Наркомвоена – Лазимира и Э.М. Склянского и Главного начальника снабжений генерала от артиллерии А.А. Маниковского (последний, как военный специалист, занимался "технически хозяйственной работой по снабжениям армии"). Лазимир и Маниковский немедленно занялись выяснением взаимоотношений: у левого эсера закипала "классовая ненависть" к организатору контрреволюционного саботажа в Военном министерстве и несостоявшемуся военному диктатору, а Маниковский не очень-то скрывал свое презрение к красным комиссарам (наверняка, сказывалась и разница в возрасте: 27-летний комиссар должен был следить за работой 53-летнего специалиста). В тот же день Лазимир вызвал к себе начальника канцелярии ЦУС и ближайшего сотрудника Маниковского Н.Г. Мальчиковского и "в самой грубой, неподдающейся описанию форме изъявил Н.Г. Мальчиковскому свое крайнее недовольство" по поводу неисполнения одного из своих предписаний. Объяснение Мальчиковского: указанное предписание не было получено – Лазимира не удовлетворило. Аудиенция закончилась поручением Н.Г. Мальчиковскому передать "этому Маниковскому" категорическое требование Лазимира неукоснительно исполнять все его приказания. Лазимир не мог понять элементарных принципов аппаратной логики и в каждом случае, когда Маниковский и его сотрудники не исполняли его приказаний (кстати, незаконных, отдавать приказания должен был Маниковский, Лазимир – контролировать их соответствие советской политике), противоречащих решениям вышестоящих инстанций, грозил увольнением с последующим "преданием революционному суду". Причем Лазимир ополчился не только на руководство ЦУС, но и на руководство подчиненных ему главных довольствующих управлений. 2 июля Маниковский получил ходатайство об ограждении служащих Наркомвоена от незаслуженных замечаний, оскорблений и угроз П.Е. Лазимира от ГВХУ. Примечательно, что докладную записку подписали не только начальник, но и комиссар (!) управления. При этом не было дыма без огня: центральный военный аппарат действительно работал крайне медленно, что было следствием, в том числе и нежелания военных специалистов служить большевистскому режиму. Сам Лазимир со времени эвакуации в Москву своего ведомства буквально разрывался между коллегией Наркомвоена, курируемыми им органами комиссариата и разъездами "по местам расположения довольствующих учреждений и заведений, а также советских частей" (на местах Лазимир занимался сбором сведений и организацией оперативно-мобилизационного отдела по снабжению). Но активная, самоотверженная работа Лазимира, неоднократно отмеченная современниками, не помогла. После так называемого "мятежа" левых эсеров 6–7 июля 1918 года П.Е. Лазимира решили проверить на лояльность к большевикам. Об этом свидетельствуют два документа. Первый из них – рапорт члена коллегии НКВД А.В. Эйдука Л.Д. Троцкому об осмотре портфеля, квартиры и первого рабочего кабинета П.Е. Лазимира (кабинет Лазимира в наркомате, на Лесной, Эйдук не обыскивал). Второй документ – обращение самого Лазимира к Троцкому, связанное с приказом последнего об обыске квартиры своего "коллеги". Обращение было написано во время обыска на квартире Лазимира и передано им с Эйдуком наркому по военным делам. Парадоксально: Лазимира обыскивал член той самой коллегии, в которую Лазимир едва не попал в ноябре 1917 года.
Основанием для обыска стало обвинение П.Е. Лазимира его недоброжелателем Э.М. Склянским в неявке на службу "в течение нескольких дней" – как раз после июльских событий. В портфеле Лазимира и у него на квартире заслуживающих внимания вещей Эйдук не обнаружил, а вот в рабочем помещении – нашел два документа: письмо Лазимиру из Петрограда и найденный на столе у наркома список "винтовок и фамилий лиц, коим, по-видимому, эти винтовки были выданы".
Несмотря на то, что оба документа приложили (вместе с обращением П.Е. Лазимира) к рапорту А.В. Эйдука, в деле они не отложились. Из этого следует, что найденные Эйдуком бумаги были, вероятно, возвращены Лазимиру как не имеющие отношения к предъявленному ему обвинению.
Лазимир в своем обращении заверил коллегию Наркомвоен, что "каких-либо действий в интересах наступавших [левых эсеров] не предпринимал"; назвал обвинение [Склянского] в неисполнении служебных обязанностей клеветой. Л.Д. Троцкий подчеркнул на объяснительной записке П.Е. Лазимира заявление о неучастии Лазимира в левоэсеровском мятеже. Заключительная часть документа крайне интересна: "В связи с произведенным осмотром распоряжением Л.Д. Троцкого по месту моего жительства… будут даны подробные объяснения в Народном комиссариате по военным делам 13 сего июля". На состоявшемся 13 июля заседании коллегии Наркомвоена П.Е. Лазимир осудил действия ЦК ПЛСР. Пользуясь случаем, Лазимир заявил о выходе из коллегии и сложении с себя председательства в Архозкоме. Отставку не приняли, но предложили выступить от имени коллегии Наркомвоена на Всероссийском съезде военных комиссаров (вероятно, хотели публичного покаяния Лазимира). 12 июля Павел Евгеньевич направил члену коллегии и председателю Всероссийского бюро военных комиссаров И.И. Юреневу и в копии Троцкому ответ с отказом "по политическим соображениям" и ввиду несогласия с принципами работы военных комиссаров, не имеющих права вмешиваться в оперативное решение вопросов.
Разбирательство по делу Лазимира имело свои последствия: во-первых, куратора ЦУС урезали в правах; во-вторых, у Павла Евгеньевича стали сдавать нервы. 18 июля Лазимир сетовал Л.Д. Троцкому: "Ко мне продолжают поступать текущие доклады, требующие разрешения в безотлагательном порядке. Каждое промедление грозит бедствиями при создавшемся положении. Я лично не имею права санкций и распоряжений (курсив мой. – С.В.), а тов. [Я.И.] Вестник (военком ЦУС. – С.В.) переобременен возложенными на него обязанностями". Лазимир "как революционер" не хотел нести ответственность за "произвол лиц, не заинтересованных политикой страны" и снова просил Троцкого указать, кому он может "передать со спокойной совестью свое дело", предупреждая наркома по военным делам: "Аппарат снабжения, образованный Маниковским, мертв [и], производя преступные действия, гибнет". Интересно, что документ попал не к Троцкому, а Склянскому – т. е. он даже не дошел до адресата. 23 июля Лазимир с личной канцелярией переехал в помещение ЦУС и его отношения с Маниковским обострились до предела… А в августе 1918 года руководящие кадры центрального аппарата снабжения стал донимать протеже Лазимира – уволенный из Архозкома "за двойное требование самому себе жалования" студент Сокольский. Интересно, что сначала Лазимир отдал приказ об аресте Сокольского, но затем неожиданно приблизил к себе. Сокольский, очевидно, поведал о своей ненависти к военминовской "контре", втерся в доверие Лазимиру и даже стал сотрудником отдела по борьбе с преступлениями по должности ВЧК, что дало ему возможности использовать известную неприязнь ведомств Л.Д. Троцкого и Ф.Э. Дзержинского для мести бывшему руководству. В общем, в аппарате снабжения Красной Армии было кому проводить политику партии.
В октябре 1918 года многочисленные ходатайства Лазимира удовлетворили: ему, наконец, дали новую работу. По всей вероятности, Павел Евгеньевич решил пойти на сближение с Троцким. Во всяком случае, председатель Реввоенсовета Республики доверился ему настолько, что направил его и двух видных большевиков для устранения "командной анархии" на Южном фронте в октябре 1918 года. Послать в пику "царицынцам" (сторонникам заклятого врага Троцкого Иосифа Сталина) глава военного ведомства мог только лояльных к своей персоне людей. В письме председателю ВЦИК Я.М. Свердлову Троцкий весьма уважительно отозвался о П.Е. Лазимире, К.А. Мехоношине и А.Г. Шляпникове, придававшими Реввоенсовету фронта, по выражению главы военного ведомства, "достаточную авторитетность". Шляпников не мог быть его креатурой и, вероятно, представлял в РВС Южного фронта лично В.И. Ленина, а вот сориентировавшийся на главу военного ведомства Мехоношин и Лазимир должны были проводить линию Троцкого.
Деятельность Лазимира как члена коллегии Наркомвоена интересна тем, что она иллюстрирует несколько вопросов становления советской системы: во-первых, курс большевиков на устранение "попутчиков" по революции задолго до лета 1917 года – фактически сразу после захвата власти; во-вторых, антилевоэсеровская направленность деятельности Петроградской ЧК, о необходимости упразднения которой всерьез задумывались весной 1918 года. Наконец самое важное – факт проверки причастности левого эсера к мятежу членом коллегии НКВД свидетельствует, что уже летом 1918 года – задолго до слияния аппаратов ВЧК и НКВД под председательством Ф.Э. Дзержинского – НКВД брало на себя отдельные чекистские функции.
…К счастью для П.Е. Лазимира, он скончался 20 мая 1920 года. Это избавило бывшего председателя бюро Военно-революционного комитета от дальнейшего преследования: последних лидеров левых эсеров расстреляли в 1941 году.
Раздел IV
Высшие военно-политические коллегии
Глава 1
"Состав Высвоенсовета подбирался из подобострастных, бездарных людей": высшее военное руководство на пути к Реввоенсовету Республики
19 марта объявили состав Высшего военного совета: Л.Д. Троцкий (председатель), Э.М. Склянский (зам. председателя), Н.И. Подвойский (член Совета) и К.А. Мехоношин (его заместитель). В военном руководстве сложились две группировки: Троцкий – Склянский и Подвойский – Мехоношин. Склянский считал, что армия "должна быть построена на принципе принудительности", состав ее "будет не чисто пролетарский, а смешанный". В этом он полностью сходился с Троцким. Подвойский был оставлен для обеспечения преемственности в работе аппарата военного управления, Мехоношин – как лицо, наиболее лояльное персонально к Подвойскому и имевшее ценный опыт объемной организационной работы. Впрочем, уместно привести "ошибку памяти" протеже Подвойского – Л.М. Кагановича. У того сохранилось впечатление, что после создания Высшего военного совета Н.И. Подвойский чуть ли не сразу "ушел" в Высшую военную инспекцию и деятельного участия в работе Высшего военного совета не принимал.
7 марта В.А. Антонов-Овсеенко стал народным секретарем Украинской народной республики и Верховным главнокомандующим всеми ее войсками, но 14 мая вернулся в высшее военное руководство Советской России в качестве члена Высшего военного совета. Взгляды В.А. Антонова на вопросы военного строительства представляли собой нечто среднее между общим видением проблемы коллегией Наркомвоена и военно-политическим руководством Советской России. В.А. Антонов в целом был сторонником централизации военного управления, хотя видел ее в общем руководстве военным комиссаром сосуществующими советскими регулярными войсками, а также созданными повсеместно при участии местных советов так называемыми "партизанскими формированиями" и боевыми дружинами.
Четверо из состава коллегии Наркомвоена (Антонов, Мехоношин, Подвойский, Склянский) признали курс на создание массовой регулярной армии и – благодаря накопленному организационному опыту и партийному авторитету – вошли в Высший военный совет. Остальные члены прежнего состава коллегии сохранили свой статус номинально – фактически потеряли.