- Взгляни. - Рука указала на воду, откуда показалась голова дельфина.
У него не было глаз, в точности как у белого голубя на перроне во Франции.
- Это плата за жизнь тут. Вампиры как-то, знаешь, подумали и решили, что цена высоковата.
- Кто же взимает плату?
- Есть два божества, одно властвует в водах, а другое на суше - лесное.
- Которое создало оборотней?
- Отрадно знать, что Йоро поинтересовался историей своего происхождения, - усмехнулся Лайонел. - Да, речь именно о том божестве. Два божества поставлены над межмирьем - особенным альбомом Вселенной, если хочешь. Божества отнимают у жителей глаза - тут они им не нужны, им дается знание о каждом миллиметре этого мира, но пути назад нет. А их глаза становятся глазами божеств в нашем мире. Форма их глаз, правда, не ограничивается нашим представлением о глазах, они могут быть чем угодно - папоротником в лесу, деревом, цветком, камнем.
- Кто же в здравом уме тогда сюда придет? - фыркнула Катя.
- Приходят, приползают, приплывают и прилетают. - Молодой человек почесал за ушком у Орми. - Божества выбирают у каждого вида особь, наделяют особенной привлекательностью и те приводят в межмирье других.
- Заманивают! - возмущенно поправила Катя и обеспокоенно уточнила: - А у нас, - она кивнула на летучую мышь, - у Орми не заберут глаза?
Рогатая возмущенно сверкнула глазками и вцепилась в плечо Лайонела когтями, говоря тем самым, что не отдаст свои черные бусинки.
Молодой человек засмеялся.
- Если пробудем тут больше трех суток, такой вариант возможен.
Катя заметила прошедшего мимо Теофано.
- А почему у него не отнимают? Он часто на своем корабле бывает в таких местах?
- Куда только Тео не заносит в поисках монет, его пассажиры - публика очень разношерстная. Но хозяин корабля сам сатана, божества не посмеют вмешиваться в его проклятие и как-то менять.
Катя долго раздумывала над услышанным, а потом удивленно спросила:
- А вампиры ведь дети ангелов, у вас… - Она осеклась и поправилась: - У нас свое проклятие, мы прокляты самим Богом, разве божества имеют право что-то менять?
- В нашем случае все сложнее. Те, кто сюда попадают, обретают бессмертие, а мы уже бессмертны. Нам нужно питаться, а если мы будем истреблять обитателей межмирья, то нарушим миропорядок слишком многих вещей, а это никак не сможет остаться незамеченным. В конце концов, мы не смогли бы вернуться назад, а тут, если и возможно умереть, то только от скуки.
Орми потянулась к его уху, как будто что-то шепнула.
- Что она сказала? - полюбопытствовала Катя.
- Говорит, ты глупая, - озвучил Лайонел. - Она не понимает, зачем вампирам солнце в межмирье, если они лишатся глаз и не смогут его видеть.
Девушка оскорбленно прищурилась.
- А почему она сама не может мне об этом сказать, боится? Только и может на ухо тебе шептать!
Орми как дикая кошка зашипела и ударила воздух когтистым крылом.
- Она говорит, что ненавидит тебя и никогда не опустится до разговора с тобой.
Катя передернула плечами.
- Очень надо.
На самом же деле пренебрежение крылатой твари ее задело, но доставлять той удовольствие, признавшись в этом, она не собиралась.
"А Лайонел тоже хорош, мог бы сказать ей, чтобы не вела себя так! Его брат бы не позволил… - Девушка решительно пресекла мысли о Вильяме. Она его бросила, предала и думать о нем просто не имела права. - Был бы тут Йоро, он бы постоял за меня". От воспоминаний о своем любимом оборотне на губах возникла мягкая улыбка. Катя не заметила, как недоуменно переглянулись Лайонел с мышью, и, продолжая улыбаться, направилась в каюту, бросив на ходу:
- Пойду поболтаю с Каридад.
Она лежала на кровати, положив руки под голову, и смотрела в окно на звездное небо, когда услышала в коридоре холодный, хорошо поставленный голос:
"Тео, спускай лодку на воду!"
Катя села на постели, дверь распахнулась и вошел Лайонел, объявивший:
- Собирайся.
На плечах у него сидели Нев и Орми, черная рубашка была расстегнула на груди на две пуговицы, в остальном он выглядел идеально, впрочем, как всегда. Волосок к волоску, лед в глазах, запонки, стрелки на брюках, вычищенные до блеска ботинки.
- А куда мы? - растерянно спросила девушка, запуская ноги в единственные туфли без каблука, которые Лайонел для нее взял. Темно-зеленые, остроносые, с платиновыми застежками, инкрустированные мелкими изумрудами.
Не очень-то они сочетались с голубым платьем, но ей было все равно. А вот Лайонелу нет, взгляд его упал на туфли, скользнул по платью, и он отрывисто произнес:
- Увидишь.
На лице его читалось другое слово - "Ужас!" Только он его почему-то не озвучил, молча взял сумку.
Они поднялись на палубу, где ждал Теофано. Лодка колыхалась на волнах, а впереди виднелось лишь бескрайнее море.
Капитан тем временем обратился к Лайонелу, протягивая ему руку.
- Ты всегда желанный гость на моем корабле.
- Увидимся, - сжал его ладонь тот, а затем закинул сумку на плечо, согнав при этом Нев, и шагнул к борту. Катя ничего не возразила, когда его рука обвила ее талию. В следующую секунду они уже стояли в лодке.
Девушка смотрела на отражение звезд в волнах, вдыхала густой, пропитанный множеством оттенков запах моря. От порывов ветра в него добавлялся морозно свежий аромат парфюма Лайонела, такой знакомый, привычный и родной, как что-то очень дорогое и любимое из прошлого. Звучала мелодия из драмы "Пер Гюнт" - "Танец Анитры". Струнную группу оркестра необычайно украшал серебряный звон треугольника, едва приметный на фоне динамичных подъемов, трелей, но вместе с тем придающий особую прелесть всей композиции.
Корабль с черными парусами, с носом, увенчанным недостижимым Граалем, отдалялся. И неожиданно девушка подумала о Теофано. Ведь он был совсем один в целом свете, вечный странник по морям, обреченный собирать золотые монеты сатаны, чтобы выдать замуж ту, кто давно живет лишь в его воображении.
Катя всматривалась вперед в надежде увидеть полоску суши, но ее все не было.
- Что ты думаешь о драме "Пер Гюнт"?
- Какое действие? - уточнил молодой человек, плавно двигая веслами.
- Четвертое. Танец Анитры.
Лайонел улыбнулся и процитировал:
Души нет! Да, ты пустовата, правда, -
Я это уж заметил с сожаленьем, -
Но для души в тебе найдется место.
Поди сюда! Я череп твой измерю…
Я так и знал, что хватит. Ну, конечно,
Особенно серьезной ты не станешь,
Души великой не вместишь в себе;
Да наплевать! С тебя довольно будет
И маленькой, чтоб быть не хуже прочих…
Он засмеялся.
- Чего мужчина только не пообещает женщине за удовольствие: и луну, и звезду, и душу.
Затем вновь процитировал:
Ты знаешь, что значит жить?
Плыть по реке времен сухим, всецело
Всегда "самим собою" оставаясь.
Но быть "самим собой" могу я только,
Свое мужское проявляя "я"?
Катя скептически сложила губы и покачала головой.
- Я и не подумала, что образ главного героя может быть тебе так близок. - Она вздохнула. - Хотела бы я тоже тебе процитировать…
- И я даже знаю что, - ухмыльнулся Лайонел.
Она сохранила, а он расточил…
О, если бы можно начать все сначала…
- Раскаянья - это неотделимая часть осознания своей сути. Но нелишне помнить, что именно наша суть пишет жизнь как роман, а раскаянья в ней - лишь краткие эпизоды. Раскаянья никогда не перепишут готового романа, они могут лишь бессмысленно желать вернуть время вспять. - Молодой человек слегка наклонил голову к Орми и, вздернув бровь, прибавил: - Сожалеют слабаки, те, кто не способны вовремя осознать свою суть и принять ее!
Последние слова были сказаны так яростно, что Катя сильно засомневалось, будто речь идет все еще о пьесе. Холод в глазах стал пронзительнее, лицо застыло в одном выражении, и лишь лунные блики играли на кончиках ресниц, оживляя образ этого ангельски-прекрасного вампира.
Девушка с трудом отвела от него взгляд и увидела, как нос лодки медленно освещается. Словно тот своим острием прорвал черный занавес, за которым жило утро.
Лайонела озарило нежно-розовым и голубым сиянием, потом свет добрался и до нее, неощутимыми прикосновениями поднялся по ногам, укрыл руки - и вот вся она уже в этом нереальном свете, а впереди, точно алый от крови, возник остров.
Девушка обернулась, уверенная, что увидит рваный занавес ночи, но там лишь простилалось спокойное море - голубое и прозрачное.
А над островом занимался рассвет, тонущий в другом море - кровавом от маков.
Зрелище невероятной красоты и с тем же пронизанное одиночеством, столь глубоким и абсолютным, что у девушки перехватило дыхание.
- Где мы? - прошептала она, ощущая давно позабытое чувство, когда вдруг не хватает воздуха.
- Остров Чертовых зеркал, или остров Кровавых маков, как его еще называют - само сердце богини Мании.
Лодка ударилась о берег, Лайонел взял сумку и помог Кате сойти.
Девушка старалась не наступать на цветы, но их оказалось столько, что шагу было некуда ступить - одна сплошная зелень, а сверху алая вуаль. В воздухе витал тонкий травяной запах, горько терпкий и дурманящий.
Молодой человек взял ее за руку.
- Идем.
Они ступали по макам, и сломанные сизовато-зеленые стебли источали сладостную горечь, а нежнейшие лепестки отрывались и сыпались на землю яркими кровавыми пятнами. Тут стояло полное безветрие, по-летнему удушливо-теплое, даже горячее.
Орми с Нев сорвались с плеч Лайонела и полетели вперед, а девушка услышала звонкий детский смех. Доносился он не с воздуха - от летучих мышей - с земли.
- Ты слышишь? - спросила Катя, на миг решившая, что смех, как и музыка, лишь у нее в голове.
Лайонел не успел ответить, мимо в траве пробежал кто-то черный.
Девушка резко оглянулась. Позади, на вытоптанной ими тропке стоял чертенок. Не больше ста сантиметров, поросший черными жесткими волосами, с двумя рожками и огромными черно-зеркальными глазами.
Маленькими копытцами он поднимал сломанные стебли, хватал опавшие красные лепестки, пытаясь приделать их на место.
Катя изумленно взглянула на Лайонела. На них чертенок внимания вовсе не обращал, как будто не видел.
- Что он тут делает, это же создание Наркисса? Молодой человек потянул ее за собой, на ходу объяснив:
- Наркисс создал Чертов лабиринт, а сами черти создание богини Мании. Старейшина украл горстку отсюда и перевез в подземный Иерусалим.
- А зачем она их создала? - Девушка посмотрела через плечо на чертенка, но тот по-прежнему был увлечен цветами. - А что они тут делают? Разве это не межмирье? Почему у них есть глаза?
Лайонел наклонился и зажал между двумя пальцами стебель у основания шарообразного беловато-зеленого плода.
- Напоминает что-нибудь?
- Хм… - протянула Катя и брякнула первое, что пришло на ум: - Головку.
Они переглянулись, он помолчал, затем кивнул.
- Верно. Мания - богиня безумия, ей приносили в жертву головы детей, считалось, что там находится душа. Она собирала отданные ей невинные души, это делало ее сильнее. Томились те на острове, на границе, единственной точке, где межмирье соприкасается с адом. Со временем в жертву ей стали приносить головки белых маков. Тогда богиня разгневалась. Соблазнила она божество стад, пастбищ, лесов и полей - Пана, рожденного с рожками, бородой, козлиными ногами и хвостом, чтобы заполучить его семя. И наслала на людей безумие. Они стали заниматься скотоложством и рождались от таких союзов необычные дети. Богиня забирала их на свой остров, где те выращивали опийный мак из семян головок, преподнесенных ей вместо детских. Души невинных, что ранее томились тут, имея возможность передвигаться по острову, она, предвидя конец своего могущества, заключила в цветы.
Катя огляделась - повсюду алели маки.
- Но они красные, а вовсе не белые!
- Красные от крови, - промолвил Лайонел, двинувшись дальше по полю. - С веками люди позабыли Манию и жертв никто ей больше не приносил. Но опийный мак людьми не забыт, - то соблазн, зависимость, ведущие к потере рассудка - то же безумие. И уже много лет эти цветы пьют человеческую кровь. Лепестки давно наполнились ею и продолжают наполняться день за днем.
Молодой человек оторвал один лепесток, сильно сжал пальцами - по ладони потекла кровь.
Катя облизнула вдруг пересохшие губы, с трудом сглатывая. Лайонел покачал головой, достал платок и обтер руку.
- Мы не станем пить эту кровь. Она вызывает привыкание.
Девушка усмехнулась.
- Странно вампиру бояться привыкнуть пить кровь, не находишь? - Поскольку он ничего не сказал, она спросила: - А разве дьявол не хотел забрать себе души принесенных в жертву детей? Мания, можно сказать, украла его хлеб!
- Всего лишь хотеть - это всегда намного меньше, чем иметь возможность. Дети невинны - забрать в ад он их не может. А расположение острова в точке соприкосновения с адом препятствует божьему Ангелу Смерти прийти за ними.
Катя с негодованием воскликнула:
- Нет таких правил и законов, которые невозможно было бы обойти.
- Конечно, - улыбнулся Лайонел. - Но любое нарушение закона рождает новый закон. И если он устраивает тех, кто способен наказать нарушителя, то все остается на своих местах. Представь, что Бог - полицейский, сатана - наркобарон, а богиня Мания - мелкий вор. Что нужно сделать последнему, чтобы два других его не прихлопнули?
- Дать взятку? - сразу нашлась Катя. Лайонел, очень довольный ею, засмеялся.
- Что-то в этом роде.
- А что может дать какая-то мелочь Богу такого, чего у него нет?
- В данном случае мелочь отделит для Бога, так сказать, зерна от плевел. Одному достанутся зерна - те, кто не поддадутся соблазну, не попадут в зависимость и сохранят свой разум незамутненным, а другой получит души тех, чей разум пошатнется и благодаря наркотическим свойствам опия пойдут дорогой греха.
- Лайонел, а тебе не кажется, что слишком много в жизни соблазнов, способных сбить человека с истинного пути? Бог не боится, что такими темпами зерен для него может вообще не остаться?
- Боится ли Бог? - переспросил молодой человек, точно пытаясь распробовать эти слова на вкус. Он надолго замолчал, а они все шли по маковому полю и оно казалось бескрайним.
Наконец Лайонел сказал:
- Как и всякий создатель за свое творение, как родитель за свое дитя.
Катя поравнялась с ним и пробормотала:
- Пожалуй, я боялась бы за нашего ребенка, если бы…
Ледяные глаза посмотрели на нее так, что она резко осеклась. И только тогда вспомнила свое обещание забыть о детях навсегда.
На его красивом лице застыло выражение, как будто он получил пощечину.
- Я хотела сказать, - залепетала Катя, - если бы мы были людьми и у нас был ребенок… я… понимаешь, я не имела в виду…
Он молча отвернулся, а девушка безнадежно выдохнула:
- Я ни о чем не жалею.
Лайонел зло рассмеялся и, не глядя на нее, бросил:
- Не нужно мне говорить, жалеешь ты или нет, еще полгода не прошло, а ты уже произносишь невозможное словосочетание "нашего ребенка"! - Он обернулся и, поймав ее за плечи, процедил: - И если тебе хочется, теперь ты можешь жалеть сколько угодно.
Катя скинула его руки со своих плеч.
- Хватит на меня орать! Что хочу, то и говорю! Достал!
Захлопали в воздухе крылья мышей - Орми с Нев опустились на плечи Лайонелу. Рогатая тут же ударила когтем воздух, зашипела, обороняя своего любимчика.
Девушка отступила на шаг, промолвив уже спокойнее:
- А вот чего боишься ты - быть виноватым!
Уголки его губ опустились в ироничной насмешке.
- Я не буду обсуждать чувство вины с глупой девчонкой, которая не то что никого не обрекала на Вечность, а даже никогда никого не убивала. Повзрослей сперва немного, малышка!
Катя сжала кулаки.
- Единственного, кого мне хотелось бы сейчас убить, это тебя!
- Ну попробуй, - приглашающим жестом развел он руки в стороны.
Она испытывала страшную ярость, но отчего-то огненный шар в животе не спешил разрастаться, а вот глаза жгло, как будто огонь лизал их языками пламени, а слезы - это осколки стекла, намертво застрявшие внутри.
Девушка опустила голову, боясь, что слезы могут все-таки пролиться и Лайонел увидит их, станет насмехаться еще больше, решит, она совсем слабая.
Когда прошла мимо, тот раздраженно фыркнул:
- Прекрасно! Обижайся!
Так они шли, она впереди, он со своим мышами позади.
Обиднее всего было то, что она зависела от него. Он привез ее сюда, в какую-то точку соприкосновения с адом, и Катя не представляла, как ей быть, если его ледяное величество вдруг решит развернуться и уйти.
Играло адажио для струнных американского композитора Сэмюэла Барбера - красивая, утонченная мелодия, она то невероятно нарастала, то на высоком пике печально затихала и вновь медленно возрождалась.
Поскольку смотрела себе под ноги, девушка не сразу заметила изменение освещения, а когда увидела - встала как вкопанная. За багряный от маков горизонт садилось кровавое солнце. Температура понизилась, стало прохладнее и свежее.
Оборачиваться очень не хотелось, но любопытство победило. Позади оказалось то же поле, только темнее, при закате маки казались багряными, а где-то черными.
Девушка вернулась на несколько шагов назад и тогда увидела невидимую черту, отделяющую рассвет от заката. Зрелище так поразило ее, что она на миг забыла о своей обиде. Но в следующую секунду заметила на себе внимательный холодный взгляд и к глазам вновь подкатили осколки.
- Ты плачешь? - обвиняющим тоном осведомился Лайонел.
Катя буркнула: "Нет" и отвернулась.
Заходящее солнце намертво прилипло к горизонту и, как она догадывалась, никуда оттуда не двигалось.
Девушка вздрогнула от прикосновения к своему плечу. Шипение Орми раздалось совсем близко. Морозно свежий аромат одеколона Лайонела тоже приблизился, вливаясь в теплый вечерний воздух.
- Уйдите, - услышала она приказ. Орми, а за ней Нев шумно взлетели.
- Ты расстроилась? - спросил Лайонел. В голосе его слышалась неприсущая ему растерянность и нерешительность.
Катя упрямо молчала.
Обе его ладони мягко легли ей на плечи, а губы прижались к затылку. Затем медленно переместились к виску и съехали по щеке на шею.
- Таким образом ты просишь прощения?
Она ощутила его улыбку.
- Не знаю, - признался он, - я не знаю, как прошу прощения, потому что никогда этого не делал.
Катя повернула голову и встретилась с прозрачно-голубыми глазами.
- Никогда? - не поверила она. И поняв, что он не шутит, спросила: - Но почему?
Лайонел шепнул: "Потому что я всегда прав" и жадно прижался к ее губам.